Вячеслав Михайлович Губанов
Вестники новой эпохи
Тёзки
Дети ничего не знают о качествах экспериментов, которые над ними совершаются, – такова общая формула детского существования. Они не выработали ничего своего, что могло бы дать отпор попыткам извратить их природу. Колея, по которой им предстоит идти, проложена произвольно и всего чаще представляет собой дело случая.
М. Салтыков-Щедрин. Пошехонская старина
Будучи завучем школы, Михаил Абрамович был ещё и учителем математики и вёл какое-то количество уроков, которое не мешало ему исполнять обязанности завуча. Как и все учителя, он брал домой тетради учеников для проверки. Рабочий стол Михаила Абрамовича стоял возле окна, а под подоконником, как обычно, была батарея отопления, на которой обожал греться роскошный кот сибирской породы Тимофей.
С Тимофеем у Михаила Абрамовича были очень непростые отношения, и причина их была в том, что кот, в отличие от Михаила Абрамовича, был старожилом квартиры. Он с младенческого возраста проживал в двухкомнатной квартире со своей хозяйкой Тамарой и её мамой и, как подобает мужчине, считал себя настоящим хозяином квартиры и её жительниц. Здесь всё происходило по его законам, и женщины вынуждены были подчиняться его нраву, что, собственно, не доставляло им никакого труда, поскольку они его обожали.
Когда Тамара вышла замуж за Михаила Абрамовича, и он стал жить в их квартире, Тимофей понял, что он в квартире уже не самый главный, и что любовь и обожание Тамары принадлежат уже не ему одному. В доме отвратительно запахло соперником. Но открыто соперничать Тимофей не решился, учитывая чувства Тамары к своему мужу, зато никогда не упускал подходящего момента напомнить о своих правах. Когда он резвился в квартире, то с разбегу попадал передними лапами именно в ботинок Михаила Абрамовича, вынося его из прихожей, и ботинок потом долго приходилось разыскивать по всей квартире. И когда Тимофей решал, что пришла пора «метить» свою территорию, то метил он только ботинки и тапочки Михаила Абрамовича. Михаилу Абрамовичу всё это тоже не очень нравилось, но он, как и Тимофей, не мог открыто воевать с котом, зная и уважая чувства своей жены к коту. В их отношениях установилось очень зыбкое перемирие.
Верхний край батареи отопления, на которой мёртвым сном спал кот, был вровень со столом. Михаил Абрамович взял тетради, сел за стол и начал их проверять.
Тимофей, продолжая «спать», передвинул свой пушистый длинный хвост на стол рядом с собой. Михаил Абрамович уловил это движение, посмотрел на кота, но, увидев его закрытые глаза, только молча покачал головой и продолжил проверку тетрадей. А хвост стал медленно двигаться по столу в направлении Михаила Абрамовича, пока не добрался до проверяемой тетради и руки Михаила Абрамовича, держащей красную ручку. А проверял он тетрадь Тимофея Сурова. Работа была очень плохая, Михаил Абрамович задумался и стал смотреть в окно. Нет, не хочет учиться Тима Суров! Стоит ли его жалеть? Любит животных – и пусть любит, а математика – наука точная!
– Эх, Тимофей, Тимофей… – задумчиво произнес Михаил Абрамович и решительно взялся за тетрадь Сурова, чтобы поставить ему «двойку», но увидел, что на том месте, куда он намеревался поставить оценку, лежит хвост кота Тимофея.
Михаил Абрамович слегка подвинул тетрадь к себе, чтобы освободить место, и уже хотел ставить оценку, как хвост скользнул ниже и снова закрыл место, предназначенное для оценки. Михаил Абрамович посмотрел на кота: его тело лежало с зажмуренными глазами, продолжая так крепко «спать», что, кажется, еще чуть-чуть – и он захрапит, как человек. Осторожно, чтобы не потревожить хвост, Михаил Абрамович сместил тетрадь чуть в сторону и замер. Ура! Хвост остался на месте, и Михаил Абрамович взял ручку, чтобы поставить оценку… Какую же он хотел поставить оценку? Михаил Абрамович снова посмотрел в окно, вспоминая… Ах, да, он же хотел поставить «двойку»! Он снова обратил свой взгляд на тетрадь, но место, куда он хотел ставить оценку, снова было прикрыто хвостом, словно он и не отодвигал тетрадь, спасаясь от хвоста. Михаил Абрамович быстро взглянул на кота, но в его положении по-прежнему ничего не менялось. Менялось лишь положение хвоста. Что за вредное животное!
Михаил Абрамович снова посмотрел на тетрадь. Что он хотел написать в этой тетради? Какую оценку хотел поставить? И вообще, чья это тетрадь? Это тетрадь Тимы Сурова, это его почерк. И он собирался поставить ему «двойку», чтобы тот взбодрился и взялся за ум… А если он расстроится и вместо того, чтобы взяться за ум, наоборот, опустит руки? Это он может, имея очень своеобразное мнение об учебе. Нет, лучше поставить ему «три с минусом», чтобы дать ребенку надежду. Да и тараканов он правильно сосчитал…
Михаил Абрамович, помня о хвосте, взялся за край тетради, чтобы снова отодвинуть её и быстро поставить оценку, пока хвост не займёт это место… Но хвоста не было! Вернее, хвост был, но он уже лежал рядом со своим хозяином. Удивлённый Михаил Абрамович поставил оценку, закрыл тетрадь и, положив её в стопку, снова посмотрел на кота. Его глаза по-прежнему были закрыты, но Михаилу Абрамовичу показалось, что уголки кошачьего рта слегка приподнялись, изображая подобие улыбки.
– Эх, Тимофей, Тимофей! – сказал Михаил Абрамович, и неожиданно для самого себя ощутил в своём голосе оттенок благодарности за то, что кот каким-то непостижимым образом не позволил ему сейчас взять грех на душу.
Дача
Говорят, что профессия накладывает отпечаток на поведение человека. Пятилетний стаж работы учителем выработал у Алёны Петровны стойкое убеждение, что учителей не просто безошибочно узнают среди других людей, их побаиваются. Учителя узнать на улице было просто. Кто же ещё, например, ранней весной строго скажет незнакомому подростку:
– Надень шапку, простудишься!
Вариантов ответа могло быть два: это мог быть или врач, или учитель, но скорее второй. А кто ещё сделает замечание по поводу брошенной мимо урны бумажки, а то и попросит или даже потребует поднять её и сделать всё как надо? Понятно кто: учитель!
Уверенность Алёны Петровны поддерживали и её коллеги. Например, учительница русского языка и литературы Тамара Николаевна. В пятницу вечером, приготовив всё необходимое накануне, она со своей мамой отправилась на дачу. В восьмидесятые годы начался дачный бум, и тому, кто хоть раз добирался в самый разгар сезона в пятницу вечером на дачу на электричке с любого вокзала, не надо рассказывать, что творится на платформе в момент посадки. Так было и в этот раз. Подали электричку, и тут началось невообразимое: мужчины, пользуясь своим превосходством в физической силе, лезли в окна и ложились на скамейку, занимая места родным и друзьям. Другие, не обращая внимания на женщин и детей, лезли в вагон напролом через дверь.
Вдруг Тамара Николаевна, неожиданно для всех – и для себя в первую очередь – крикнула:
– Ну-ка, остановитесь все! Пусть сначала войдут родители с маленькими детьми, потом старики, а за ними все остальные.
Все опешили, замерли, потом, невольно повинуясь чётко отданной команде, начали пропускать вперёд мамаш с детьми.
Первым опомнился крепкий мужчина лет тридцати:
– Да не слушайте вы её, она же учительница, – заорал он и, сметая всех, ринулся к двери вагона.
На перрон снова вернулся хаос… А Тамара Николаевна стояла в недоумении: «Как он узнал?»
А у Валентины Алексеевны, директора школы, была не менее поучительная ситуация. Как-то зимой она взяла две недели неиспользованного отпуска, а чтобы хорошо отдохнуть, купила путёвку в Дом отдыха в Прибалтике. Поселили её в одном номере с девушкой Надей. Валентина Алексеевна решила не распространяться о том, что она директор школы, чтобы не смущать молодежь, поэтому деликатно обходила этот вопрос.
На второй день в Доме отдыха устроили вечер знакомств: столики, музыка, танцы, какая-то программа. Валентина Алексеевна села с Надей за один столик. Зазвучала музыка, к Наде подошёл молодой человек и пригласил её на танец. Во время танца Валентина Алексеевна поймала на себе быстрый оценивающий взгляд Надиного партнера.
После вечеринки в номере Надя сказала:
– Представляете, Валентина Алексеевна, молодой человек, который меня пригласил на танец, во время светской беседы о природе и погоде стал расспрашивать с кем и в каком номере я живу. Я ему сказала, что мы с вами занимаем двухместный номер.
– А-а… Поздравляю! – сказал он.
– С чем? – спросила я.
– Вас поселили с Отличником народного образования.
– С чего Вы взяли?
– Да так, интуиция… Но я в этом абсолютно уверен!
И Надя весело рассмеялась.
– А я на самом деле Отличник народного образования, – неожиданно для себя призналась Валентина Алексеевна, удивлённая прозорливостью молодого человека. – А ещё я директор школы, а по специальности учитель математики.
Надя застыла с открытым ртом… И с тех пор прежних непринужденных отношений между ними как не бывало!
Да что там коллеги, у самой Алёны Петровны тоже были случаи, когда профессия накладывала отпечаток на её поведение. Совсем недавно, например, шла Алёна Петровна по улице и увидела роскошную клумбу из бархатцев. Растения были рослые, крепкие, тёмно-зелёные и все в цветах. Лежит себе на дороге такой зелёно-оранжевый коврик – глаз не оторвать! И Алёна Петровна невольно остановилась перед ним.
К клумбе подошла девочка лет восьми–девяти – можно сказать, большая уже девочка – присела и без всякой конспирации начала выдергивать растеньице с корешком. Выдернула, аккуратно отложила в сторону и уже тянется рукой за другим кустиком.
Мимо девочки по дорожке идут люди, но они как будто не видят происходящего… Видно, нет среди них учителей. Но ведь Алёна Петровна учительница, разве она может пройти мимо? Она подошла к девочке и спросила у юной натуралистки – спокойно, чтобы не напугать её:
– А что ты делаешь?
Девочка оказалась очень серьезной:
– Вот, беру здесь цветы, – ответила она деловито.
– Что значит – берёшь? – слегка опешила Алёна Петровна. – Они ведь уже посажены, живут себе тут на клумбе…
– А почему так делают: здесь посадили клумбу, а у моего дома пусто, ни цветочка?
– Возле дома обычно жильцы сами сажают.
– Вот я и посажу сама, раз никто этого не делает, – ответила девочка, и Алёна Петровна удивилась её разумности.
– Если хочешь сама посадить цветы возле своего дома, то надо выращивать их из семян или покупать рассаду.
– А у нас денег нет, чтобы купить рассаду, – грустно ответила девочка.
Алёна Петровна почувствовала, что она «буксует» перед разумными ответами девочки, пытаясь разговаривать мягко, совсем не по-учительски… Но менять тональность беседы ей очень не хотелось.
– Скажи, а на что по-твоему это похоже: садовники нашли подходящее место, мимо которого ходит много людей, и решили посадить здесь цветы, чтобы сделать людям приятное. Весной садовники посеяли в ящики семена, вырастили рассаду, а когда она окрепла, привезли её сюда и посадили цветы близко друг к другу, что клумба стала похожей на ровный красивый коврик. Все, кто идёт мимо, смотрят на эту красоту, и настроение у людей улучшается. И тут, представь, появляется человек, который решил эту красоту разрушить, взяв самые лучшие цветы для себя и оставив в коврике чёрные дыры. Так на что это похоже?
– Конечно, так, как Вы это рассказали, это может быть похоже даже и на воровство, – очень серьезно рассудила девочка.
– Дело в том, что ты больше думала о своём садике, чем об этой клумбе, поэтому и проявила неуважение не только к тем, кто здесь трудился, но и к тем, кто ходит по дорожке и любуется этой красотой.
– Что будем делать с цветком? – деловито спросила девочка: доверительный тон Алёны Петровны сделал своё дело, и она уже считала её своей… можно сказать, сообщницей.
– А ты как думаешь?
– Ну, если назад посадить, его же полить надо будет, а то всё равно пропадёт на солнце.
Алёна Петровна была в очередной раз сражена – теперь уже агрономическими познаниями девочки.
– Тогда выхода нет: иди и сажай его возле дома. Там ты его сможешь полить.
– Угу, – обрадовалась девочка и показала пальцем на соседний дом: – Я вон там живу. Мне надо быстро идти, а то завянет.
– Иди, – ответила Алёна Петровна, но девочка помедлила, а потом уверенно сказала:
– Я больше так никогда не буду! – и побежала домой, прижимая к груди цветок.
***
У Алёны Петровны была дача, вернее, дачный участок, который она с мужем осваивала. Помня поучительные истории, случившиеся с её коллегами и с ней самой, она не говорила соседям о своей профессии. Её соседями с одной стороны участка была тридцатилетняя одинокая женщина марафонка Лена, готовящаяся стать матерью, которая очень редко появлялась на своем участке; а с другой стороны молодая семья – папа Юра, мама Люда, дочь Наташа, ученица первого класса, и годовалая дочь Маша. Людмила охотно поддерживала общение с Алёной Петровной, и круг её интересов ограничивался детьми.
– Алёна, как ты думаешь, правильно мы сделали, что купили Наташе книгу «Откуда берутся дети»? – задавала она свои многочисленные вопросы.
– А зачем?
– Как зачем? Вопросы задаёт разные. Мы так подумали: не байки же про капусту рассказывать первокласснице? Да она уже и не верит ничему такому.
– А вы ей тогда встречный вопрос задайте: пусть она свою версию изложит, раз не верит. Может быть, пока на этом её интерес и закончится.
– Ну, чего уж там! Она уже всё прочитала.
Они вместе посмотрели книжку – Наташа привезла её на дачу, хотя уже знала наизусть – и это говорило о том, что её интерес к процессу не ослабевал: наоборот, вопросы становились всё дотошнее, подробнее, конкретнее. Книга не ответила не вопросы ребёнка, а только повысила любознательность девочки в этом вопросе.
Кроме этой темы, второй по значимости была школьная тема, да это и понятно: ребёнок учится в первом классе. Для Людмилы это была неизведанная сфера, поэтому она, видя осведомлённость соседки в школьных делах, проявляла не меньшую любознательность, чем её дочь в вопросе деторождения. Она задавала так много вопросов, что у Алёны Петровны было такое впечатление, что Людмила всю неделю готовилась, чтобы на даче получить подробные ответы на все свои вопросы.
– Алёна, представляешь, первый класс, а нам задали отыскать биографию полководца, выделить яркие моменты, подготовиться и рассказать в классе. Ты скажи, ребёнок может это сделать сам? А?
– Что-то может. Я же не знаю, какую задачу ставит учительница. Может быть, ей важна не сама биография, а то, что дети возьмут в руки энциклопедию, полистают её и поймут, что в ней, кроме биографии полководца, много интересного.
– Да-а?.. Я как-то не подумала.
– Ты же, наверное, на пятёрку нацелилась, не ниже? – пошутила Алёна Петровна, и они вместе засмеялись. – Поэтому до ребенка энциклопедия не дойдёт, она у тебя в руках застрянет.
В следующие выходные Людмила уже затеяла разговор о гербарии, и они долго говорили на эту тему… И в каждом разговоре, как и в случае с энциклопедией, у Людмилы был повод выразить недовольство учителем:
– Представляешь, Наташу посадили в конец класса!
– Ну и что?
– Как «ну и что»? Что она будет знать, сидя в конце класса? Ты же мою Наташу знаешь!
– Людмила, а с чего ты взяла, что учительница всё своё внимание направляет на сидящих впереди?
– Не знаю. Я так подумала. Ведь все отличники за первыми партами сидят!
– Запомни: за первыми партами сидят, прежде всего, дети с ослабленным зрением и маленького роста. Наташа твоя, как я вижу, ни к тем, ни к другим не относится.
– Тьфу, тьфу… – перекрестилась Людмила.
–Так вот, она выросла к концу года, поэтому её и отсадили подальше.
– Она такая непоседа, будет с соседом по парте отвлекаться. За ней же глаз да глаз нужен!
– Людмила, будь спокойна. Я, конечно, истинной причины пересадки не знаю, но учитель фокусирует взгляд чаще на второй половине класса: от средних до последних парт. Кто это знает, тот понимает, что подсмотреть в книжку незаметно для учителя легче всего сидящим впереди. За остальными он наблюдает зорче.
– Да-а?.. Ты знаешь, меня прямо тянет с тобой эти вопросы обсуждать. Мы уже почти год общаемся на школьные темы. Знаешь, уже даже привыкла. Если на неделе возникает какая-нибудь ситуация, в которой мне самой не разобраться, а время терпит, то я и не волнуюсь: знаю, что в выходные с тобой на даче поговорю. Я удивляюсь, как тебе удаётся так просто всё объяснять?
– А я учительница.
Взгляд Людмилы застыл, сама она словно оцепенела, потом встрепенулась и, не говоря ни слова, побежала по грядкам (разговор, как всегда, происходил на меже, разделяющей участки) к себе в домик. Через минуту Людмила вернулась:
– Пошутила, да?
– Люда, мы же с тобой взрослые люди. Это что, очень страшно, что твоя соседка по даче учительница?
– Нет, но я, наверное, много лишнего на Наташину учительницу наговорила.
– Ты же говорила мне, как своей соседке. Это нормально. К тому же я лично вашу учительницу не знаю. Да и не говорила ты ничего такого.
Но Людмила была в страшном смущении: перед Алёной Петровной стояла провинившаяся школьница.
Отношения между ними в дальнейшем сложились прекрасные, но их пришлось выстраивать заново в связи с новыми обстоятельствами.
