Вячеслав Михайлович Губанов
Вестники новой эпохи
– А её нет дома. Она будет поздно, – спокойно ответила Катя, которая, похоже, не понимала, какая она чудесная и добрая.
– А ты что наденешь? – на всякий случай спросила Света.
– Твою куртку, если ты не возражаешь.
– Ой, конечно, не возражаю! – взвизгнула Света, подпрыгнув на месте: сегодня Катя была настоящей волшебницей!
– Только, знаешь, что? – задумчиво сказала Катя. – Давай сделаем так: ты иди сейчас к себе домой, а через час встретимся недалеко от магазина, на автобусной остановке. Ладно?
– А почему так? – удивилась Света, ей очень не хотелось расставаться с подругой.
– Ну-у, мне нужно ещё кое-что сделать, – загадочно ответила Катя.
– Так давай я тебя здесь подожду, – предложила Света.
– Нет-нет, иди домой, а через час мы встретимся. Ты мою бабушку знаешь, она всё маме рассказывает про то, как долго у меня в комнате сидят подруги, – таинственно зашептала Катя и посмотрела на дверь, ведущую в комнату бабушки.
– Ну, ладно, – с сожалением согласилась Света и ушла домой. Сегодня она готова была сделать всё, о чём просила Катя.
Через час, как договорились, Света уже была на остановке, прождала Катю почти час, но подруга так и не пришла. Света не знала, что делать, но, поскольку она была в Катиной куртке, решила, что нужно идти к ней домой. Она нажала кнопку звонка, и, к её удивлению, дверь открыла мама Кати. Но тут же появилась и сама Катя:
– Мама, мама! Света сейчас уйдет, она на минутку! Ей только спросить! – быстро заговорила она прежде, чем мать успела открыть рот, затолкала Свету в свою комнату, закрыла дверь и виновато сказала подруге: – Извини, мама неожиданно пришла, и всё сломалось. Потом погуляем.
– А мама у тебя ничего, про куртку даже не спросила! – с восхищением сказала Света.
– Да она просто не обратила внимания, – ответила Катя, и в её голосе Света почувствовала обиду. – Она вообще меня не замечает! Ладно, давай, снимай быстро!
Света надела свою куртку и тут же ушла.
На том её объяснительная записка закончилась.
***
– Так, всё ясно! – подвела итог Валентина Ивановна, и посмотрела на часы. – Алёна Петровна, вы со Светой оставайтесь здесь, а я сейчас вернусь.
И она быстро вышла из кабинета.
Алёна Петровна уже поняла причину этой поспешности: надо было успеть перехватить до конца урока Катю, которая видела, как забрали с урока её подругу. И точно: через минуту Валентина Ивановна уже входила в кабинет с Катей Демченко.
– Катя! Только что Света написала нам объяснительную записку по поводу того, как она оказалась на улице в чужой куртке. Там есть упоминание о тебе. Теперь я хочу, чтобы ты тоже взяла ручку и лист бумаги и написала свою версию, – обратилась она к Кате, которая вела себя совсем не так, как Света. Нет, в ней не чувствовалось страха, она не была напугана, но её красивые голубые глаза смотрели на учителей внимательно и настороженно.
– А можно посмотреть, что написала Света? – вкрадчиво спросила Катя.
– Нет, нельзя! – отрезала Валентина Ивановна.
– А почему? – быстро спросила Катя, словно уже заранее знала, что ей откажут, и держала наготове этот вопрос. Она задала этот вопрос таким требовательным тоном, что Алёна Петровна поняла: если бы следствие вела она, то непременно почувствовала себя виноватой перед этим ребёнком. Но Валентина Ивановна вела себя иначе.
– Игра у нас такая: сначала пишем, потом будем читать, – твердо, но доброжелательно ответила она, деликатно напоминая всем действующим лицам правила игры: кто здесь дети, а кто взрослые, кто может задавать вопросы, а кто может пока лишь отвечать на них.
Катя взяла бумагу и ручку и, вопросительно уставившись на Свету, сидящую за партой, направилась к ней, но Валентина Ивановна ее остановила:
– Катя, Катя, не сюда! Вон туда! Там тебе будет удобнее, никто мешать не будет! – и она показала рукой на дверь, ведущую в лаборантскую комнату: у географов всегда было много учебных пособий, поэтому кабинет географии имел дополнительную комнату для хранения этих пособий.
Катя поджала губы и нехотя пошла в лаборантскую. Через полчаса Валентина Ивановна и Алёна Петровна читали её объяснительную записку. Версия Кати оказалась гениально простой и короткой.
Созвонилась со Светой, решили погулять, договорились встретиться через час после разговора на остановке. Тут пришла мама и никуда не отпустила. Катя очень сильно переживала, но предупредить Свету не могла. Когда Света пришла к ней домой, Катя ей всё объяснила, извинилась и выпроводила, чтобы не попало от мамы. Во что была одета Света, Катя помнит смутно. На ней была какая-то куртка, может быть и красная, но Катя была так напугана приходом мамы, так боялась, что мама будет её ругать, что ни о чем другом не думала.
Валентина Ивановна сказала:
– Девочки, кто-то из вас написал неправду, и я даже догадываюсь, кто.
С этими словами она вернула Катю в лаборантскую и заперла дверь, Свету оставила в кабинете, вышла вместе с недоумевающей Алёной Петровной в коридор и заперла дверь в кабинет. Алёна Петровна, наблюдая за действиями Валентины Ивановны, не выдержала и робко сказала:
– Валентина Ивановна, методы у нас какие-то очень уж взрослые… Мы же всё-таки имеем дело с детьми…
– Я знаю, – спокойно ответила Валентина Ивановна. – Но объясню потом, почему так делаю. Сейчас просто нет времени. Где Лена Панова?
– Она на уроке английского языка.
– Хорошо. Иди за Леной, встретимся на улице, – сказала она Алёне Петровне, а сама оделась и переговорила по телефону с Катиной бабушкой, с которой была хорошо знакома, потому что уже бывала в их семье. Она сказала бабушке, что сейчас придёт к ним домой, но о чем будет разговор, не сообщила.
Когда Валентина Ивановна вышла на улицу, Лена, которая ждала её вместе с Алёной Петровной, спросила:
– Валентина Ивановна, а куда мы так спешим?
– Куртку свою опознавать будешь!
Дверь открыла бабушка и, увидев классную руководительницу своей внучки, пригласила их войти. В прихожей на вешалке висела красная куртка. Валентина Ивановна вопросительно посмотрела на Лену, и та молча кивнула головой.
– Скажите, вот эта куртка – чья она? – спросила Валентина Ивановна у бабушки.
– А я знаю? Висит уже больше недели. Катя говорит, что она, вроде бы, с какой-то девочкой поменялась. А точно не знаю, врать не буду.
– Как же так? – укоризненно сказала Валентина Ивановна. – Вы же видите, что это новая импортная куртка. Она висит у Вас в прихожей больше недели, и Вы не выясняете, что это за куртка?
Бабушка сразу всплакнула и пригласила их в свою комнату. Сквозь слезы она стала рассказывать, как ей тяжело живётся у дочери, которой она посвятила всю свою жизнь. И Катя её не слушается, грубит, поэтому она старается не показываться из своей комнаты, когда кто-нибудь из членов семьи дома.
– Вот так и живу затворницей… Дочка привела в квартиру какого-то мужчину, он живет у нас уже почти год, но зарегистрировать брак не предлагает… Катя совсем от рук отбилась… Я всё это вижу, а начинаю говорить – мне сразу «закрывают рот», – говорила, всхлипывая, бабушка.
Вдруг она перестала всхлипывать и испуганно посмотрела на дверь. Гости тоже обернулись и увидели молодую красивую женщину – Катину маму.
«Какая красивая женщина! – восхищённо подумала Алёна Петровна. – Катя очень похожа на свою маму… А она ждёт ребенка: живот уже большой. Как некстати всё, что здесь сейчас происходит, это только навредит беременной женщине». Эти мысли мгновенно промелькнули в её голове, и ей стало очень стыдно за то, что она пришла в дом к этой красивой женщине, чтобы разбираться по поводу какой-то куртки. Никакая куртка не стоит здоровья беременной женщины и её будущего ребенка!
– Ну что, мать твою, опять жалуешься, как тебя тут все обижают? – вдруг заорала беременная женщина, глядя на бабушку, и Алёна Петровна вздрогнула от неожиданности. – Дочка у тебя плохая, да? Нех… было рожать! Живешь тут, как королева: тарелку за собой не помоешь, ешь–пьёшь за мой счет… Но тебе же этого мало! Тебе же ещё и командовать надо!
Алёна Петровна опешила от такого обилия матерных слов, и тем более странно было слышать их от красивой беременной женщины.
– Нина Семёновна, погодите, здесь же ребёнок! – попыталась урезонить её Валентина Ивановна, для которой, похоже, стиль поведения этой женщины давно перестал быть сюрпризом.
– А я вас к себе, кажется, не приглашала, поэтому уё…те отсюда! – продолжала кричать хозяйка квартиры. Она двинулась в сторону входной двери, и гости вышли из бабушкиной комнаты в коридор.
– Хорошо, мы сейчас уё… – сказала Валентина Ивановна и неожиданно запнулась, с ужасом поняв, что она сейчас едва не повторила матерное слово, поддавшись бешеной энергии этой женщины, – …уйдем. Вы совершенно правы: нам следовало бы согласовать свой приход не с бабушкой, а с Вами. Но у нас не было другого выхода. Девочка – она показала на Лену – переживает по поводу пропажи своей куртки, а она в это время споко-о-ойненько висит себе в Вашей прихожей, и нам надо с этим разобраться.
– Разбирайтесь! – коротко, но уже без истерики, ответила Нина Семёновна, и взгляд её стал внимательным и настороженным…
«… в точности как у Кати!» – невольно отметила про себя Алёна Петровна.
– Давайте, мы, для начала, отдадим куртку Лене и отпустим её, а сами спокойно всё обсудим, – дипломатично предложила Валентина Ивановна в надежде, что Нина Семёновна так же дипломатично признает очевидное, не потеряв при этом лица.
– Ничего не знаю! – резко ответила Нина Семёновна, показывая пальцем на Лену. – Сначала докажите, что это её куртка!
– А Вы хотите сказать, что она Ваша? – вкрадчиво спросила Валентина Ивановна и, приподняв брови, внимательно посмотрела на Нину Семёновну, а Алёна Петровна невольно отметила, что точно так же опытные учителя обращаются к провинившимся ученикам, когда нужно что-то выведать у них.
– Я ничего не хочу сказать, но куртку отдавать не собираюсь! – Нина Семёновна была по-прежнему категорична, но, после вкрадчивых слов Валентины Ивановны, от которых веяло каким-то подвохом, её голос стал уже менее уверенным. – Докажите сначала, тогда возьмёте! А сейчас выметайтесь из квартиры!
И Алёна Петровна удивлённо отметила, что Нина Семёновна сказала именно «выметайтесь», а не матерное слово, употреблённое в своей «вступительной речи». Значит, в ней что-то изменилось, и можно, наверное, уйти, как она требует, а с курткой можно и потом решить вопрос…
– Нет, мы не будем «выметаться»! – вежливо, но твёрдо возразила Валентина Ивановна. – Зная Вас, Нина Семёновна, я могу предположить, как Вы поступите с этой курткой, когда закроете за нами дверь. Поэтому я с Леной останусь здесь. Алёна Петровна, прошу Вас, идите быстро в школу и вызовите по телефону милицию!
На этой фразе Нина Семёновна молча сорвала куртку с вешалки и запустила ею в Лену. Девочка схватила куртку и выскочила за дверь, Валентина Ивановна и Алёна Петровна, не сговариваясь, последовали за ней: дело было сделано!
– А где мой ребёнок? – спохватившись, крикнула им вдогонку Нина Семёновна.
Валентина Ивановна остановилась и ответила ей:
– Катя в школе. Наверное, с этого и надо было начать разговор, но Вы же так эмоциональны! Похоже, Катя взяла куртку Лены из гардероба, ввязала в эту историю Свету Баранову… Всё так некрасиво! Они обе только что написали мне объяснительные, правда, очную ставку я пока ещё не проводила, – произнесла Валентина Ивановна, особо выделив интонацией «очную ставку» и мило улыбнувшись Нине Семёновне, наблюдавшей за ними через приоткрытую дверь квартиры, – но всё ещё впереди: они сейчас закрыты в разных кабинетах.
– Что? Закрыты? Писали объяснительные? – снова закричала Нина Семёновна. – Да что Вы себе позволяете? Если через полчаса Катя не появится дома, то уже я буду звонить в милицию!
Дверь захлопнулась, и посетители вышли на улицу. Алёна Петровна дождалась, когда радостная Лена свернула к своему дому, и спросила у Валентины Ивановны:
– Может, не надо было про очную ставку? Отдала куртку – и ладно. А то меня не покидает ощущение, что мы и в самом деле перегнули палку.
– Не переживай! – успокоила её Валентина Ивановна. – Ничего мы не перегнули. Ты, наверное, как учитель истории заметила, что я действовала так же молниеносно и напористо, как, например, Наполеон?
– Да, очень похоже! – согласилась Алёна Петровна.
– Так вот: у меня была причина действовать именно так, а не иначе. Дело в том, что в прошлом году в нашем классе уже была история с мелкой кражей, в которой участвовала Катя, но дети побоялись сказать об этом открыто. Разговор с мамой тоже ни к чему не привёл. Более того, она ещё и поиздевалась надо мной на родительском собрании: «Что же Вы, Валентина Ивановна, так плохо работаете? Надо было объяснительные с них взять, очную ставку устроить!» Ты понимаешь? Она не возмутилась тем, что её дочь заподозрили в краже, а, словно воспользовавшись ситуацией, просто глумилась надо мной как классным руководителем. Ох, и натерпелась же я тогда стыда! Но снова оказаться в подобной ситуации, я считаю, уже непозволительно! И я постаралась сделать всё так, чтобы у Нины Семёновны не было повода сказать мне, что я плохо работаю.
– Короче, Вы всё сделали так, как «советовала» Вам Нина Семёновна! – пошутила Алёна Петровна, стараясь смягчить серьёзность момента, и, когда Валентина Ивановна засмеялась, поняла, как была напряжена всё это время. Хорошо, что уже можно расслабиться…
Но Валентина Ивановна снова забеспокоилась:
– Ой, кажется, я снова допустила ошибку!
– Ну, да: очная ставка ещё осталась, понимаю… Но зачем? – попыталась успокоить её Алёна Петровна, для которой все проблемы уже закончились. – Куртку, слава Богу, вернули хозяйке. Теперь надо как-то поговорить с девочками, успокоить их.
– Я тоже так считаю. Маму ты видела – что же можно требовать от Кати? Но оставить её поведение без внимания тоже нельзя. Так что самое трудное ещё впереди. Надо хорошо подумать, как тут быть. Пойдём быстрее, а то я что-то заволновалась. Я больше заботилась о том, как не спасовать перед Ниной Семёновной, а дети-то закрыты!
– Конечно, пойдёмте быстрее, но, в принципе, что может с ними случиться? Ну, немножко посидели взаперти… Меня в детстве родители тоже иногда запирали дома…
– Э-э-э, нет! – с тревогой ответила Валентина Ивановна. – Ты просто не знаешь Катю! Надо поторопиться!
И они почти побежали..
***
Когда учительницы заперли девочек и ушли, Катя стала лихорадочно думать, что можно сделать в очевидно безвыходной ситуации. Она подробно выпытала у Светы, что та написала в объяснительной записке, и у неё мгновенно созрел план. Она нашла в лаборантской чистый лист бумаги и ручку и замурлыкала через закрытую дверь:
– Светик…
– Что? – спросила Света.
– Света, я вдруг подумала: а как ты подписываешься? Просто пишешь «Баранова» или у тебя какая-нибудь особенная подпись?
– Да, у меня есть подпись! – радостно ответила Света, довольная тем, что подругу даже в такой момент очень интересует её личная подпись.
– Ой, Света, как здорово! Ты молодец! А я вот никак не могу придумать, как подписываться. Ты, наверное, красиво придумала, да?
– Ну, не знаю, красиво или нет… Мне нравится, – ответила совсем разомлевшая от похвал Света.
– Покажи, а?
– А как я тебе покажу? Валентина Ивановна откроет дверь, тогда покажу.
– Ну-у, когда ещё она придет! – обиженно сказала Катя, и вдруг её голос снова стал радостным:
– Ой, я придумала! Давай, я тебе сейчас листочек под дверь подсуну, а ты подпишись там, где точка, ладно?
– Хорошо, – с радостью согласилась Света.
Катя просунула под дверь лист бумаги, на всякий случай крепко придерживая его пальчиками со своей стороны, и Света гордо поставила на нём свою подпись.
Катя схватила лист, быстро села за стол и стала лихорадочно писать, забыв про подругу.
– Ну, как? – спросила Света, не дождавшись никакой реакции. – Красивая подпись?
– Что? – спросила Катя, недовольная тем, что её оторвали от важного дела. – А, подпись? Ничего,.. сгодится!
Когда их открыли, Катя тут же подала исписанный лист бумаги Валентине Ивановне. Она стала читать, и её глаза округлились до таких размеров, а брови поднялись так высоко, что это казалось Алёне Петровне неправдоподобным.
В объяснительной записке, написанной почерком Кати, но с подлинной подписью Светы, содержалось «чистосердечное признание» в том, что она, Света Баранова, украла куртку, и что с ней это иногда бывает, но она не знает почему. Слышала, что есть такая болезнь, и просила её не наказывать. В самом конце записки она сообщала, что Катя к этой истории не имеет никакого отношения.
Алёна Петровна тоже прочитала и поняла, что это «произведение» надолго задержит их в школе: теперь им придется очень подробно разбираться с обеими девочками… Но Валентина Ивановна, совершенно неожиданно для Алёны Петровны, опустила руки и сказала усталым голосом:
– Всё, девочки, по домам! Катя, а тебе надо как можно быстрее бежать домой! Мама дала на твое возвращение из школы полчаса: двадцать минут мы уже потратили, у тебя осталось всего десять минут!
Девочки ушли, и Алёна Петровна, совершенно не понимая, что происходит, спросила у Валентины Ивановны:
– И что же, на том – всё?
– А разве ещё что-то надо делать?
– Вы столько усилий затратили на то, чтобы вывести Катю «на чистую воду», а сейчас, после этой возмутительной «объяснительной записки», просто отправили её домой? А ведь она оклеветала свою подругу, и у нас на руках доказательство этого!
– Дорогая моя, все эти усилия я прилагала только потому, что боролась со взрослым человеком – её мамой, и я не имела права на ошибку, чтобы не уронить честь и достоинство учителя, авторитет школы. Со взрослыми надо обращаться по-взрослому. Но бороться с детьми я не собираюсь, и все мои наполеоновские качества оказались лишними. Здесь нужен другой подход. И, как ни странно, Катя своей совершенно фантастической «объяснительной запиской» напомнила мне о том, что мы имеем дело с детьми. Прочитав её белиберду, я вдруг поняла, что ничего не надо делать.
– Но почему?
– Как тебе объяснить?.. Вот скажи, ты в детстве закрывала руками лицо, когда хотела спрятаться от каких-то неприятностей?
– Да, когда страшно, достаточно закрыть глаза – и все страхи исчезают!
– Вот Катя примерно так и поступила! Она придумала сказку, в которую поверила сама, ей стало легче, и её нисколько не заботит, поверим ли мы в её сказку. Учитель никогда не должен забывать: что бы ни вытворяли дети, для них всё это – игра. Через игру дети познают мир, и к их поведению надо относиться как к игре. С детьми нельзя обращаться по-взрослому, потому что они – дети. Если мы будем считать их взрослыми, то сами будем выглядеть детьми рядом с ними.
– А как же теперь Света и Катя? Они не поссорятся после этого случая?
– Дети всегда разберутся между собой, если взрослые не будут навязывать им своё мнение по поводу произошедшего. И, опять же, всё потому, что для детей это игра. Сегодня Катя и Света играли в одну игру, завтра они захотят поиграть в другую. А если игра окажется слишком страшной, как сегодня, то им надо лишь закрыть лицо руками – и все неприятности исчезнут. Вот ты, Алёна, сказала, что у нас на руках имеется свидетельство того, как Катя оклеветала свою подругу…
– Да.
– Для детского сказочного мира это не имеет никакого значения, потому что в этом мире нет ни адвокатов, ни обвинителей, ни суда – нет ничего такого, что могло бы установить факт преступления. А поскольку всего этого нет, значит, нет и самого преступления. Понимаешь? В детском мире нет такого понятия – «преступление»! Есть лишь сказки, в которых дети участвуют, и они могут быть самыми невероятными. Это мы, взрослые, воспринимаем клевету как преступление, но Света и Катя воспринимают это явление совсем иначе. В детском мире есть лишь процесс познания через игру того мира, в котором им предстоит жить, когда они повзрослеют. Вот почему клевета Кати на свою подругу не имеет никакой юридической силы…
– В отличие от взрослых… – задумчиво добавила Алёна Петровна.
– Да, у взрослых всё иначе, – подтвердила Валентина Ивановна и вздохнула с сожалением.
