Вячеслав Михайлович Губанов
Вестники новой эпохи
Демократия Тимы Сурова
Тараканы
ГОРОДНИЧИЙ. Скажите! Такой просвещенный гость и терпит – от кого же? – от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свете и не следовало родиться.
Н. Гоголь. Ревизор
Алёна Петровна вела урок истории в 9-м классе. Вдруг она увидела, что по стене возле Наташи Климовой, которая сидела за первой партой в левом ряду, возле входной двери, ползёт таракан, и у неё началась молчаливая паника. Во-первых, она не хотела менять настроение урока. Во-вторых, было жалко терять время на возню с тараканом. Наташа тоже увидела таракана и вопросительно посмотрела на учительницу. Алёна Петровна пожала плечами, но глазами показала Наташе, что не хочет вовлекать в эту историю весь класс.
Алена Петровна продолжила урок, и вскоре совсем забыла о таракане, потому что эта ситуация была мимолетной и малозначительной, хотя она все же успела себе задать вопрос: «Откуда он взялся?»
До конца урока уже оставалось 10 минут, и тут медленно, со скрипом приоткрылась дверь, и в кабинет буквально протиснулся ученик 6-го класса Тима Суров, лишь одной ногой переступив порог.
– Вы таракана не видели? – быстро спросил он, обращаясь к классу и не замечая Алёну Петровну.
Класс разразился смехом, Алёна Николаевна тоже не сдержалась, потому что Тима стоял такой жалкий и растерянный, как побитый пёс.
– Тима, ты что – «гоняешь»? – в ответ на странный вопрос шестиклассника в классе стали раздаваться высокомерные голоса старшеклассников.
– Совсем плохой стал!
– Учиться надо, Тима!
– Видишь, до чего докатиться можно? – выкрикивали ученики, словно обрадовавшись возможности почувствовать себя почти отличниками на фоне Тимы Сурова, от которого стонала вся школа, хотя стаж работы самой школы составлял всего несколько месяцев.
Его настоящее имя было Тимофей, но дети, как у них это водится, звали его сокращенно – Тима, и вскоре учителя тоже стали звать его так. Он был из многодетной семьи (кроме него было ещё трое детей), худой, длинный, черноволосый. Учиться он не хотел и удивлялся, а иногда и гневался, когда его пытались заставить учиться, не понимая, чего от него хотят. Он срывал уроки, не выполнял домашние задания, мог даже при учениках и при учителе выругаться матом, а для учителя оказаться рядом с матерящимся учеником в присутствии целого класса было всё равно что самому ругаться матом. Такова уж учительская психология. Поэтому учителя панически боялись Тиму, и ему очень скоро удалось выстроить свои отношения с учителями таким образом, что большую часть учебного времени он проводил в школьных коридорах и туалетах. Директор школы Юрий Евгеньевич тоже не был для Сурова авторитетом, и Тима запросто мог с вызовом сказать ему, шепелявя из-за отсутствия передних зубов, что, впрочем, для самого Тимы не являлось признаком отсутствия достоинства: «Ну и сто с того, сто Вы директор!»
Но сейчас Тиме было не до шуток, он чуть не плакал:
– Ну, не видели таракана?
– Видели, видели! – ехидно сказала Наташа. – Пробегал тут один…
– Где? – встрепенулся Тима и сделал еще один шаг в сторону Наташи.
– Нету уже, – так же издевательски ответила Наташа. – Я его пристукнула.
– Ты сто, с ума сосла?
– Сам ты сошёл с ума, дурак! Что я еще должна была с ним делать? – гордо ответила Наташа назойливому шестикласснику, который, похоже, сам не понимал, чего хочет, и Тима пошёл на попятную:
– Мозес подтвердить директору, сто ты убила таракана?
– Делать мне больше нечего! – не уступала Наташа, и тут уже пришёл конец терпению Алёны Петровны, потому что происходящее стало доходить до абсурда. Она вежливо (с Тимой по-другому было нельзя, иначе можно угодить в очень неловкое положение по причине его очень простого восприятия действительности) попросила его выйти из класса и не мешать ей вести урок:
– Тима, через десять минут будет звонок, и ты на перемене решишь все свои вопросы.
Выходя, Тима строго сказал, шепелявя:
– Натаска! Подтвердис директору! – и, направив на Наташу указательный палец, повторил: – Ты теперь отвесяес за таракана!
Класс опять взорвался от хохота, и эхо от него гулко покатилось по пустым школьным коридорам. Концовка урока была смазана: все шептались и строили предположения, что могло означать загадочное поведение Тимы.
Зато никого не удивило, что шестиклассник Тима Суров знал девятиклассницу Наташу Климову, потому что Тима знал всех в школе. Он не хотел учиться и не знал ни одного предмета, но природа не терпит пустоты, и Тима компенсировал своё незнание предметов тем, что знал в школе всех – от учеников и учителей до кошек и собак, живущих в школьном дворе. И все в школе знали, что Тима их всех знает.
На перемене Алёна Петровна зашла в учительскую и поняла, что Тима посетил не только кабинет истории: о тараканах говорили все учителя. Но так же, как и она, все терялись в догадках. Никто не знал, что это такое было.
В учительскую вошел завуч Михаил Абрамович, и все бросились к нему:
– Михаил Абрамович! Вы что-нибудь знаете про этих тараканов?
– Конечно!
– Так что там произошло?
– Расскажите! – загалдели учителя, которые в этот момент не слишком отличались от своих учеников.
– Юрий Евгеньевич шёл по коридору, как он обычно это делает ежедневно во время уроков, когда все ученики в классах, и проверял чистоту в школе, – начал Михаил Абрамович. – Как он следит за чистотой и порядком в школе вы, конечно же, сами все знаете…
– Еще бы!
– О чем тут говорить! – снова загалдели учителя. – Он ни одной соринки не пропустит!
– Ну, вот! Идет Юрий Евгеньевич по коридору и видит Тиму Сурова, который держит в руках спичечный коробок. Юрий Евгеньевич заинтересовался, спрятался за угол и стал наблюдать. Вот Тима что-то достал из коробка и, почти лежа на полу, стал пропихивать это «что-то» в щель под дверью кабинета… Юрий Евгеньевич подскочил к нему и строго спросил: «Ты что там делаешь?» – «– Я…, я…» – начал мямлить Тима, но Юрий Евгеньевич и не таких выводил на чистую воду: «– Ну-ка, пошли в мой кабинет!»
В кабинете директора Тима чистосердечно признался, что дома набрал в спичечный коробок тараканов, принёс их в школу и решил запустить в кабинеты. Именно за этим занятием его и застал директор. А для Юрия Евгеньевича тараканы в школе – это вообще немыслимое понятие! Да вы и сами знаете, коллеги: он не терпит ни соринки, ни пылинки даже в туалетах… А тут аж тараканы! Ужас!
– Сколько было тараканов? – грозно спросил Юрий Евгеньевич.
– 12 стук.
– Точно 12 штук? Ты уверен?
– Конесно, уверен! Я ситал, когда сазал в коробок.
– А сколько у тебя осталось в наличии?
– Девять стук… в налисии…
– Покажи.
– Как зе я показу? Они зе разбегутся, если я открою.
– А откуда ты знаешь, что осталось девять?
Но Тиму на такой пустяк было не взять:
– Я зе говорю, сто было 12 стук. Три стуки я узе запустил, осталось девять.
– Да, хоть считать мы тебя научили. – Сказал Юрий Евгеньевич. – Дело серьезное, мы не можем допустить, чтобы в школе развелись тараканы. Поэтому, как запускал их, так теперь и отыщи. Понял? Принесешь в коробке, потом выпустим их в стеклянную банку и пересчитаем.
– Вот такая история, коллеги! – подвел итог Михаил Абрамович.
– Ну и дела! – удивлённо перевели дух учителя. – А чем же всё закончилось?
– Тима пошёл по кабинетам искать выпущенных тараканов…
– Да, это мы уже знаем! – смеясь, подтвердили учителя.
– Ко мне заходил!
– Ко мне тоже заходил!
– Ну, вот, – продолжил Михаил Абрамович. – Двух тараканов он отыскал, а когда зашел в 9-й класс, то оказалось, что Наташа Климова одного таракана убила. Тима пошел к Юрию Евгеньевичу и сказал, что может предъявить только одиннадцать тараканов, потому что двенадцатого убила Наташа.
– Ну, слава Богу, что все закончилось! – сказал кто-то из учителей.
– Закончилось, но несколько позже! – возразил Михаил Абрамович. – Чтобы Юрий Евгеньевич поверил какому-то Тиме Сурову, да ещё когда дело касается тараканов!? Поэтому он сказал Тиме, чтобы тот привел живого свидетеля смерти таракана, и Тима снова пришёл к Юрию Евгеньевичу, но уже с одиннадцатью тараканами и Наташей, которая и подтвердила факт гибели двенадцатого таракана.
– Вот это да! – удивились учителя. – Как же шестикласснику Тиме удалось затащить в кабинет директора девятиклассницу Наташу?
– Ну, вы же знаете Тиму…
Анонимка
Странно подействовало ученье на Илью Ильича: у него между наукой и жизнью лежала целая бездна, которой он не пытался перейти. Жизнь у него была сама по себе, а наука сама по себе.
И. Гончаров. Обломов
Страна пережила перестройку, наступило время становления демократии, об этом писали в газетах, постоянно говорили с экранов телевизоров. Свобода слова – это было так заманчиво, это были новые ощущения в сознании граждан новой России, которые начали привыкать к тому, что у них есть не только обязанности, но и права.
Тима Суров тоже проникся ощущением огромной потребности в свободе. Он уже точно знал, что ему в его родной школе не додают свободы, урезают его законные права. Пусть другие молчат, а он намерен бороться и добиваться того, что ему положено!
А возмущаться было от чего. Почему он, Тима Суров, должен покорно, как раб, выполнять ежедневные домашние задания, если он этого не хочет? Он же их себе не задавал! Да ему и в голову не придёт самому себе задавать домашние задания! И почему он должен молчать на уроке, если ему есть что сказать?
И Тима начал писать директору школы докладные записки по каждому пункту его разногласий со школьными порядками, в которых просил разобраться с проблемами, которые мешают Диме жить. На то он и директор, чтобы разбираться.
Однажды Михаил Абрамович, увидев Тиму, пошутил:
– А что это ты, Тима, анонимки нам носишь?
– Какие есё анонимки? – возмутился Тима.
– А вот такие: жалуешься на других, просишь, чтобы Юрий Евгеньевич разобрался и наказал виновных, а сам не подписываешься! Это и есть анонимка. Боишься, что ли?
– Нисего я не боюсь! – прошепелявил Дима с вызовом, и в школе не нашлось бы ни одного человека, усомнившегося в его словах.
Порядки в школе были строгие: одевание и уход из школы учеников были организованы по сценарию Юрия Евгеньевича, и в этом сценарии не было оставлено никаких лазеек для вольностей, могущих привести к пропаже вещей. Тима, закончив однажды свои дела в школе раньше одноклассников, решил, что ему уже пора домой. Он явился в гардероб и подал номерок гардеробщице Лидии Петровне.
– Ты почему не с классом? Звонка ещё не было, твои одноклассники ещё не выходили, – спросила его Лидия Петровна.
– Ну и сто зе? У меня есть права: когда хосю, тогда и выхозу! Захосю – и вообсе не приду!
– Ну и не приходи! А раз пришёл, так, будь добр, подчиняйся общим правилам.
– Я сто, не имею права сесяс домой идти?
– Нет, не имеешь!
– Тогда я позалуюсь директору, он Вас наказет!
– Жалуйся, – милостиво разрешила Лидия Петровна. – Только он меня, скорее, накажет, если я тебя отпущу раньше времени.
В тот же день на стол Юрия Евгеньевича легла жалоба на гардеробщицу. Помня разговор с завучем школы и его обидные слова о том, что он, Тима Суров, кого-то боится, Тима исправил своё упущение:
«Анонимка
Директору школы Герасимову Ю.Е.
Гардеробщица школы Лидия Петровна нарушала мои права 11 марта. Я подал номерок, а она не дала мне мою одежду и не выпустила из школы. Прошу разобраться и наказать. Т. Суров»
Все последующие его жалобы, которых он написал немало, неизменно назывались анонимками, но также неизменно подписывались: Т. Суров.
Петух
Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы – правы.
А. Чехов. Дом с мезонином
При всей непримиримости в борьбе за свои права с учениками и учителями школы Тима Суров был добрый мальчик, он очень любил животных. Во всей школе никто так не любил животных, как он. В то время увидеть бездомных кошек в пределах квартала, в котором жил Тима, было невозможно, потому что все кошки были у него. А уж хомячков никто даже не считал. У них была дача, и когда начинался дачный сезон, он вывозил всех своих животных на дачу, и они питались тем, что давала им природа: кошки – мышами, хомячки – травой. А когда дачный сезон заканчивался, Тима снова привозил всех своих животных в тесную квартиру.
Все это происходило в те дни, когда прилавки магазинов были пусты, а продукты отпускались по талонам. В школьной столовой тоже все было на строгом учете, но заведующий столовой Алик как-то умудрялся в этой трудной ситуации сохранять достоинство.
– Алик, что сегодня на обед? – спрашивал его кто-нибудь из учителей.
– С-с-уп овощной, ш-ш-шни-шни-шницель рубленный с-с-с ка-ка-пустой… – сильно заикаясь, отвечал Алик.
Вообще-то Алик заикался едва заметно, но когда его заикание усиливалось до такой степени, что он даже краснел, то спрашивающему было понятно, что главная проблема сегодняшнего обеда – сам шницель рубленный.
– Давай шницель, – обреченно соглашался учитель, уже чувствуя подвох, – очень кушать хочется. А то ещё работать три часа.
И Алик приносил шницель рубленный размером со спичечный коробок.
Все пытались выяснить у него, почему он называл это микроскопическое изделие шницелем: ведь шницель должен быть крупнее котлеты. Но даже если бы Алик назвал свое изделие котлетой, то оно все равно было бы меньше котлеты. Как его ни уговаривали делать шницель больше размером, он делал по-своему, вызывая раздражение учителей и терпя их недовольство. Он хотел сохранить истинную суть шницеля – собственно мясо, из которого он и должен состоять. Количество мяса, выделяемого на школу, он не мог увеличить никакими силами, поэтому честно делил его на количество порций и в результате получались миниатюрные изделия с гордым названием «шницель рубленный». Дальнейшее увеличение размеров шницелей могло происходить только за счет добавления хлеба и муки,… но эти изделия Алик уже не мог назвать шницелями – не позволяла профессиональная гордость. Те же, кто уговаривал его увеличить размер шницеля, в глубине подсознания тоже понимали, за счёт чего это можно сделать, но были согласны на обман. Они заранее смирялись с минимальным внутренним содержанием шницеля ради обманчиво большой внешней формы. В этой готовности людей быть обманутыми и крылась глубинная суть событий, происходящих в стране, которая нашла свою реализацию в финансовых пирамидах, религиозных сектах, сеансах массового гипноза и других уродливых явлениях. И только Алик не позволял себе никаких иллюзий.
В конце урока перед обедом в столовую приходили дежурные из каждого класса и накрывали столы, чтобы все успели пообедать во время перемены. Но в те голодные времена кто-нибудь обязательно хватал порцию с чужого стола на свой стол. Да и дежурные могли просто ошибиться – дети же все-таки! И когда на каком-нибудь столе не хватало порции, учитель шел на раздачу:
– У нас не хватает порции!
– Ничего не знаю! – злобно поджав губы, обычно отвечала буфетчица Зоя и уходила с раздачи.
Тогда учитель звал Алика:
– Алик, не хватает одной порции! Ребенка же надо кормить!
Все это повторялось ежедневно лишь с небольшими отклонениями, и однажды после уроков Юрий Евгеньевич собрал классных руководителей и пригласил Алика. Учителя наперебой стали жаловаться на Зою:
– Она очень грубая, тарелки не подает, а кидает!
– Зачем она на раздаче?
– Она же ненавидит всех, кто хочет есть!
Алик пообещал поговорить с Зоей, но увольнять её не собирался, ссылаясь на то, что ему некого ставить:
– Кто с-сюда п-пойдет работать? З-зарплата мизерная, п-продуктов нет…
Потом перешли к вопросу о том, что делать, если не хватает порции на столе. Одна учительница язвительно спросила, намекая на мизерность порции:
– Это что, большая проблема?
– Д-д-да н-н-нет… В-в-всегда м-можно найти лишнюю п-порцию для р-ребенка, – ответил Алик, заикаясь сильнее и краснея от смущения, поняв суть вопроса.
Вот в такое трудное время Тима Суров изо всех сил пытался решить проблему кормления своих многочисленных животных, используя для этого все свои умственные способности, которые ему неимоверными усилиями удавалось уберечь от ненавистной учебы.
Но дети, особенно самые младшие, словно не хотели понять, что в стране не хватает продуктов, что надо есть всё, что дают, чтобы не быть голодными. Они жили по каким-то своим законам, поэтому, как бы голодно ни было, всё равно оставляли на тарелках еду. По периметру столовой проходил транспортер, на который складывали грязную посуду. В конце транспортера стоял бак для пищевых отходов, в который дежурные счищали с тарелок остатки пищи. Тима заскакивал в столовую с мешком, быстро выхватывал из бака куски получше и убегал. Однажды за этим занятием его увидел Юрий Евгеньевич, который очень брезгливо относился к остаткам пищи, потому что в его понимании в баке они уже становились помоями, и с ними никто не мог иметь никаких дел:
– Это что такое? Что это он в помойке копается? – с отвращением спросил он, совершенно игнорируя тот факт, что все эти продукты лишь несколько минут назад ещё лежали на тарелках, а некоторые котлеты были отвергнуты детьми почти целыми. – Нас же не поймут! Немедленно прекратить это безобразие!
Тиму предупредили, что так делать не надо. Тогда он стал ежедневно дежурить в столовой. Он добросовестно очищал тарелки, припрятав мешок. Но его снова раскрыли. И тогда он расплакался и стал выкрикивать сквозь слёзы:
– Вам сто, залко, да? У меня из-за вас петух скоро сдохнет!..
– Какой петух?
– Такой петух! Обыкновенный!..
Так школа узнала, что у Тимы живёт петух. К тому времени этот петух своим криком уже успел надоесть всем соседям, и они требовали принять меры. Поскольку Тиму обложили со всех сторон, он стал требовать, чтобы в школе отвели место для его петуха. Он видел в кино, что в школах бывают «живые уголки», поэтому ежедневно настойчиво требовал, чтобы в школе нашли место для «живого уголка», основателем которого будет его петух. Но никто не собирался решать этот вопрос.
И однажды утром в школе, на «доске объявлений», появилась листовка, на которой детской рукой было написано: «Долой деректора!»
Даже для периода расцвета демократии в стране подобное событие было неслыханным. Юрий Евгеньевич пригласил к себе Михаила Абрамовича, они посовещались и пришли к единому мнению, что это мог сделать только Тима Суров.
– Зовите его в мой кабинет! – сказал директор завучу, и Михаил Абрамович с удовольствием пошёл выполнять поручение. Он сам любил розыгрыши и шутки, и подшучивал даже над своими соседями по коридору. Когда в школе был день зарплаты, он просил кассира, функции которого исполняла одна из учителей, отдавать ему все бумажки, которыми были обклеены купюры с деньгами, а потом нёс их домой и подбрасывал эти бумажки в мусорное ведро в коридоре, чтобы соседи могли увидеть их. Он прекрасно понимал, что соседи, с которыми у него были не очень хорошие отношения, терпят страшные мучения от зависти, видя эти бумажки в огромном количестве.
Пока Михаил Абрамович совещался с директором, у него уже созрел план разоблачения Тимы Сурова.
– Тима, к директору! – сказал он Сурову, стараясь выглядеть как можно строже.
– А сё я сделал, сё сделал? – возмутился Тима.
– Разберёмся, – таинственно ответил Михаил Абрамович и повёл его в кабинет директора.
В кабинете Юрий Евгеньевич сразу показал Сурову листовку и строго спросил, глядя ему прямо в глаза:
– Твоя работа?
– Первый раз визу!
– Тима, не крути! – тихо и медленно сказал директор, но в его голосе послышалась угроза. – Мы знаем, что это ты!
– А доказите! – вызывающе ответил Тима.
– А чего тут доказывать? – безразличным голосом вмешался Михаил Абрамович. – Мы тут провели в школе маленькое расследование… Ты не поверишь, Тима, во всей школе только ты пишешь «деректор», все остальные пишут «директор»!
– А сто, неправда, да? Неправда? Ну и сто, сто директор, у нас демократия! – понесло вдруг Тиму.
– Ну, хорошо, пусть будет демократия. Допустим, «долой директора»… А кого поставим вместо меня? Тебя, что ли? – спросил Юрий Евгеньевич.
– А хоть и меня! – обрадовался Тима, словно его уже назначили директором школы.
– А чем же ты лучше меня? – спросил директор.
– Я хоть петуха в сколе поселю!
