Вячеслав Евдокимов
Детство милое

Полная версия

Семье моей посвящается

В. Евдокимов

ISBN 978-5-4490-9489-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Детство милое…

В конце пути его начало
Нам вспоминается немало,
Ведь сил, надежды и задора
Ещё громаднейше, без спора.

Легко идти, мол, цель – подмога.
Не взвесишь трудности все строго,
Они не видятся заране.
Энтузиазма возгоранье

Ласкает душу, бодрость дарит,
Идти стремление – в ударе,
Всё лёгким кажется, цветущим.
Шагать желание – всё пуще!

Всё в детстве чудится легко нам.
К нему идите вновь с поклоном
За жизни миг наш лучезарный,
Своей энергией ударный,

Всегда к всему везде – на старте!
Миг жизни той весь в благодати
На всём приятном и готовом.
Восславим детство добрым словом!

Приходит срок, и уж не деться,
Не вспомнить время чтобы детства,
Его невинные проказы.
О том и будут ниже сказы.
***

Родился за год до войны я
В стране, шаги чьи вдаль лихие,
В одной республике союзной,
Памир высок стоит где, грузный,

Зовут который «Крышей мира» —
Авторитет таков Памира.

Второе моё рождение

Но вдруг родился я повторно,
На радость всей родне, бесспорно…
В семье был братик в три годочка,
Годкам он этим был росточка,

Помощник, знать, коль братик старший.
Коль мамы, папы нет, папашей
Он становился надо мною.
И маме вот одной порою —

А папа был всё на работе —
Да по хозяйской всё заботе
Вдруг отлучиться надо срочно.
Даёт наказ старшому: точно

Исполни всё, коль я заплачу,
И не являй себя в том клячу,
А к люльке быстро подходи ты,
Качай её, пой не сердито,

Льни лишь с улыбкою к браточку,
И даст отбой он голосочку.
А мамы нет – я это вижу…
Да как свой крик вовсю напыжу!

«Ну что кричишь? Будь крик неладен…» —
И в рот мне всыпал… виноградин,
Что перекрыли напрочь горло…
Дышать нельзя… Под лоб подпёрло

Вон от удушия глазёнки…
А брата радостный и звонкий
Звенел восторг, как колокольчик:
«Ну вот и стих твой вмиг роточек!».

И он бы стих с того навеки…
Да есть вот чувство в человеке,
Что навевает вдруг тревогу…
И мама с этого к порогу

И прибежала, чуя это!
И, точно, жизнь сынка задета…
Очищен рот весьма торопко,
Из горла вынута вон пробка,

И жадно стал дышать я, часто!..
И смерть попятилась, клыкаста…
Заботой братика так мило
Была довольна бы могила…

Да жаль, болезнь его скосила,
В мир неживой вон взяв немило…
Один остался я ребёнок
Среди забот всех и пелёнок.

А тут война… Фашистов орды…
За честь страны, за сласть Свободы
На фронт ушёл и папа милый,
Чтоб биться насмерть с чёрной силой.

В бою же грозном в Подмосковье
Пал, пропитав землицу кровью…
Одни остались мы уж с мамой
С душевной вечно тяжкой раной…

…Чтоб жизнь здесь начали колхозы,
Покинул волжские морозы,
На помощь братьям прибыл юга,
И встретил юг его, как друга:

Хотел и здесь народ‒трудяга
Иметь желанные все блага!

Один через горы…

Война идёт. Расту и я же…
И вот ума моя поклажа
Идти за мамой приказала,
Ушла, ни много и не мало,

В райцентр как, а то чрез горы.
Быстрее к ней! Легки все сборы,
Ведь был находчивый я мальчик:
В одной руке китайский мячик —

Он – прыг да прыг! – всё на резинке…
Крыла же бабочки‒картинки
Всё машут, едя на колёсах…
Игрушка то, чья ручка – посох

В другой руке моей везущей…
Ну путешественник я сущий!
И в горы так вступил упрямо —
Идти дорогой вдаль и прямо…

Иду‒спешу к тебе я, мама!
А тьма в горах высоких храма
В момент скрывает дня просторы,
Теряют вмиг свой облик горы,
И мрак вкруг властвует кипуче,
И нет дороги, скрыты кручи…
Шакалы стали в плаче детском…
Глаза сверкают хищным блеском!

И жил бы я? Да пограничный
Наряд объезд свершал обычный,
Уткнул в меня свет фар машины…
Он не видал такой картины,

Чтоб мальчик брёл один средь ночи
В горах, не плача с всей‒то мочи…
«Почто один? И чей, куда ты?».
В машину взяли – прочь дебаты! —

В детсад с утра и передали.
А мама близи все и дали,
Домой вернувшись, обыскала,
Убившись горюшком немало,

Ища пропавшего сыночка…
И побелела только ночка,
Звонок в село вдруг телефонный,
Ребёнок что пропавший оный

В детсаде там‒то, невредимый,
И хочет к мамочке родимой!
И прибыла она с подводой,
Вконец измаяна невзгодой,

И привезла домой обратно.
Ах, как же было нам приятно!
Но вдруг письмо пришло с Поволжья,
Мала что помощь, даже Божья,

Твоей мы ждём, езжай к нам, дочка!
Не одного взяла сыночка
Война проклятая… Стары мы.
А потому в хозяйстве срывы,

Иссякли силы уж с годами…
К отцу езжай, к родимой маме!
И паровоз нас вёз в теплушке
От гор подальше, чьи макушки

Проткнули небо над собою…
И было грустно нам порою…
Но всё же прибыли в село мы,
Где маме все и вся знакомы.

И были долгие объятья,
Врагу сквозь слёзы всё проклятья…
Жизнь продолжалась, всё мне ново,
И уж не надо мне иного.

В селе приволжском

И вот село, где мать ребёнком
Жила во времени далёком,
Толпилось что вдоль малой речки
И меж холмов. Дымили печки,

Дрова сжигая, лесом данных,
Стоял что вкруг, не в далях дальних;
Ручьи журчали по оврагам,
Делясь в жару желанным благом,

По склонам их – обилье ягод,
За сбора час – запас аж на год!
В лесу нашествие грибочков
Всё на земле, поверх пенёчков

Да на стволах, на буреломе,
И все желанны в каждом доме.
Полей был дар всегда богатый,
Его встречали с песней хаты,

В садах стояли что плодистых
Под пенье птичек голосистых,
А огородные щедроты —
От постоянной всё заботы;

Домашней птицы вид, скотины —
То жизни милой всё картины,
Несла себе благ что колхоза
Труда возвышенная проза,

Когда вставала до рассвета,
Утихомирясь ночью где‒то…
И всё несла то женщин сила.
А мужиков война скосила…

И всё легло на вдовьи плечи,
И было им всегда не легче,
Вон разрываясь на два фронта…
А как всем радости охота!

Лишь были детки им отрада —
Сиротки. Сбор труда – награда,
За престарелыми забота…
В мороз и зной до уймы пота.

А малышня вся в играх вечно,
Жила раздольно и беспечно,
Свой кругозор, умы коротки…
«Пусть поиграют, ведь сиротки…» —

Смахнут, сказав, украдкой слёзы,
А боль в душе острей занозы…
На всякий случай, до рассвета,
В поля идя, накажут это,

Мол, сделай в доме, после то‒то…
А малышне ведь спать охота,
Поддакнут с сна, забудут мигом
Наказы все, под сна вновь игом…

Не вспомнят, днём коль уж проснутся,
Зато все в играх вновь не куце!..
Дела и смотрят сиротливо…
Азарт лишь игр кипит бурливо!

Хитрые уловки

И я был в том не исключенье.
«С тобой, сыночек, нет мученья.
Ты сохранил всех кур, цыпляток,
А то вон коршун у ребяток

Вчера унёс аж сразу пару,
Лишь пух разнёсся по гектару…
Ну как тобой мне не гордиться,
Цела вся вверенная птица!» —

И гладит, гладит по головке…
А были в том мои уловки:
Как только мамка шаг свой в поле,
Я, отоспавшись сладко вволю,

Её не внемнил уж наказам,
А забывал их вон все разом,
Бежал на улицу к ребятам
И там в азарте сверхбогатом

Уж предавался играм милым
И был активным в них, не хилым!
А кур всех в хлеве – на щеколду,
И нет на волю им уж ходу.

А коз, а было их четыре,
Чтоб не бродить им вольно в мире,
Сажал на привязь к кольям, вбитым,
Мол, тут и быть вам, козы, сытым…

А сам, забыв поесть, – к ребятам,
Ах, и на выдумку богатым!
Но, в основном, в «войну» играли!
И были «наши» в ней не крали,

А побеждали «немцев» вечно,
Тому и радуясь сердечно!..
Потом менялися ролями,
И уж «убиты» были сами…

Но почему‒то роли «наших»
Всё были больше лишь у старших,
Что побеждали младших грозно,
И те с того ревели слёзно…

Вот так война определила
Состав нам игр, всучив немило,
Похоронив отцов навеки,
Чем слёз семей проливши реки…

Вот так росли мы, сиротинки,
Все дни справляючи поминки
По тем, кто стал ввек в «похоронке»,
От счастья нас швырнув в сторонки…

Но не наказывалась шалость,
Ведь безотцовщина мы, жалость
К нам снисходительно корпела:
Вот подрастут, с умом за дело,

Нам помогать, уже возьмутся,
И всё хозяйство уж не куце
Да будет выглядеть тогда‒то,
И заживёт богато хата…

Вот эту чувствуя поблажку,
Мы и игривую ватажку
Все дни собою и являли,
И счастье было не в вуали,

А лучезарным, солнцеликим
И преогромнейше великим!
А я, коль день уж шёл к закату,
Влетал от игр быстрее в хату,

И курам нёс в хлев пропитанье,
У них чтоб не было роптанья,
Что день сидели на диете,
Да в темноте, а не при свете.

«Да мне спасибо все скажите,
Что каждый есть вы долгожитель,
Ведь спас от коршуна презлого,
И завтра сделаю то снова,

Ведь вам погибнуть не охота?
Ах, прелюбезная забота
Моя спасает ваши души».
И эта мысль ласкала уши…

Потом бежал я к козам ходко!
А там уж каждая их глотка
Была запутана верёвкой
И ноги все, что и с сноровкой,

Нет, не распутать и вовеки!
Всех глаз зрачки ушли под веки,
Лежали кверху все ногами,
Не пряли даже и ушами,

И с губ свисала их степенно
От жажды, крика бело пена…
А мать вот‒вот придёт с полей‒то…
И этой мыслью подогрета,

Вон убыстрялася активность,
Спасти рогатую чтоб живность!
И было в том вознагражденье —
От пут всех коз освобожденье.

Домой тяну их за верёвки…
Они же с козьей всей сноровки,
Да не обычными шажками,
А вдруг огромными прыжками

Помчались радостно вон к речке,
Чтоб охладить в воде сердечки
И уж напиться до отвала!
А пара рук моих держала,

К рогам привязанным, верёвки,
А отпустить их нет сноровки.
А потому меня по кочкам
И за собою, как мешочком,

И понесли со страстным криком!
И было мне то тяжким игом,
Сбивались в кровь нос и коленки,
Езды ушибы, а не пенки,

Непроизвольные вслух вскрики,
Впивались сучья коль, как пики,
Иль в камень врезывался тяжко…
Водой насытившись, ватажка

В меня вдруг вперивала взоры,
И на расправу очень скоры,
Ко мне жестоко подступали
И вон рогами гнали в дали…

Но я бежал стремглавши к дому,
Где безопасности истому
Желал найти уж за дверями,
О чём ни слова, знамо, маме.

Всё это видел мой деданька,
И он бабаньке: «Ты, мать, глянь‒ка,
Ах, как же мучает внучонка
То бесье племя, в крик мальчонка…

Ох, удирает с всех он ножек!
А наточу я остро ножик
И порешу то бесье племя,
И будет внучку чудо‒время».

«Ты что, – вступала тут бабаня, —
Освободи их от закланья!
Семьи богатство, молоко же
Они ведь, резать их негоже…».

На что деданьки вновь ворчанье…
И всё же сделать – обещанье.
А я, чтоб бойни снизить риски,
Пред стадом ставил вмиг очистки,

И наступало примиренье,
Вновь дружбы нашей загляденье…
А заодно не стали хмуры
Вдруг от еды цыплятки, куры.

«Быстрее склюйте всю еду‒то,
Сейчас маманька будет тута!».
И их подбадривал: «Цып! Цыпа!»
Хоть содрогался чуть от всхлипа…

«Ах ты, заботничек мой милый!
Вид всей скотинушки не хилый,
И куры целы, и цыплятки,
Их не унёс вон коршун гадкий;

Твои усилия все ловки» —
И гладит, гладит по головке…
Что я поверил в это тоже,
Настороже чуть бывши всё же…

А вот на завтрашний денёчек
Что вдруг придумал мой умочек?

Лихой наездник!

Вот, раз коза такая цаца,
Нельзя ль на ней мне покататься?
Залезу на спину, ногами
И погоню, руля рогами,

Спина ведь мягкая, из меха.
Вот будет дивная потеха!
И мамка как ушла лишь в поле,
Я, не откладывая боле,

К козе подкрался вмиг украдкой,
Её считая уж лошадкой;
Козы же было имя Роска,
Степенный вид, смотрелась броско:

Ходила в шубе пребогатой,
С огромным выменем, рогатой,
Почти в дугу, кривые ноги,
Гляделась грозно: все с дороги!

Нам молока хватало с мамой.
Вот на козе, на этой самой,
Решил селом всем и промчаться,
Всех удививши домочадцев!

Взлетел я на спину поспешно!
Рога схватил, как руль, конечно,
И завопил: «Вперёд, родная!».
Но головою та мотая,

Пыталась сбросить седока‒то…
Была умом она богата,
В прыжки пустилася на месте,
Потом со мной помчалась вместе
К стене домовой и прижала
Меня к ней больно, чем немало
Мне боли сразу подарила,
Душе что было, ох, не мило…

И вдаль промчалась, обдирая
О стену ноги мне, и рая
Езды не чувствовал в душе я,
Болели ноги, ныла шея,

И вот, не вытерпев мучений,
Свалился я, наездник‒гений…
Вот тут‒то Роска подступила,
Рогами – толк! – меня немило

И, будто мячик, покатила…
Какая ж в ней сокрыта сила!
Рога работали не вяло,
И вон меня всего помяла…

И был бы, видимо, я в коме,
Коль не исчез бы разом в доме!
Так и закончилась поездка,
Урок мне впрок втемяшив веско.

Да, оказалось, ненадолго.
Прошло лишь времени немного,
И мне представился вдруг случай,
Как показалось, самый лучший,

Чтоб покататься… на овечках.
Ах, как взыграло вдруг сердечко!
А жил в соседнем доме мальчик,
Взрослей меня, пред ним я – пальчик.

Он был подпаском всяко лето
И пас овец в раздолье где‒то…
Кнут на плече носил огромный,
И был вдруг в стаде кто нескромный,

И шёл, не все как, вон в сторонку,
Хлестал того кнутом презвонко,
Чем наводил всегда порядок,
И стада вид был сыт и гладок.

И мне хлестнуть кнутом охота!
Не получалось вот чего‒то,
Не извлекались звонко звуки,
Не так росли мои, знать, руки…

А он ко мне милее братца:
«А не желаешь покататься
На овцах, целое ведь стадо?».
«Конечно! – вспыхнул я, – ой, надо!».

Не совладал коль я кнутищем,
Так развлечения поищем!
И выбрав жирного барана,
Я на него запрыгнул рьяно,

Вцепясь в руно его густое.
Друг – на другого, и уж двое
Мы на баранах восседали,
Желая мчаться быстро в дали!

Умом те были не бараны,
Нас не помчали в чудо‒страны,
А занесли вдруг в гущу стада,
И в том была нам не отрада,

Ведь поприжали туго ноги,
И мы слетели… Вот и строгий
Урок нам был – ушат холодный,
Чтоб ум унять наш сумасбродный…

Но мы в затеях не сдавались,
Вдруг вновь идеи вспухла завязь!

Мы – в копнах!

Вновь ум в застое был не долог:
Поймать решили перепёлок,
Их многовато было в поле.
Поймать! – была обоих воля.

Комбайн клал на поле всё копны…
И шанс поймать нам был удобный,
Под них скрывались перепёлки,
И к ним несли нас дружно ноги,

Мол, на копну коль навалиться,
В руках окажется вмиг птица!
И не толкли мы в ступе воду,
А на копну бросались сходу

И ожидали предвкушенье,
Что лова будет вмиг свершенье!
Но из‒под ног и из‒под носа
Улов вон в небо пулей нёсся,

А мы с руками лишь пустыми,
Вдогон с словами не простыми!..
Вот так, впустую, вся работа…
Но тут вмиг новая забота:

Залезть комбайну бы в копнитель,
Соломы где пустой обитель!
Солома скроет вмиг с головкой,
И на стерню мы с нею ловко

Потом повывалимся дружно…
Вот это всласть обоим нужно!
Потом, как будто из сугроба,
Мы из копны вылазим оба,
В копнитель лезем дружно снова,
И вновь нам радости обнова!
Но вдруг, забивши шум комбайна,
И выражаясь чрезвычайно,

Летит в нас голос комбайнёра,
И мы несёмся прочь уж скоро
И в гуще прячемся вон стада…
Вдогон же мчится слов тирада!..

И друг мой в роли вновь подпаска,
А я, бочком‒бочком, с опаской,
Да до села стопы направил,
Ведь нарушитель был я правил,

Спешил я прочь домой в тревоге
По пыльной с сухости дороге
Да чрез деревню по соседству,
И что удрал, то любо детству…

Злобные собаки!

Иду, машу себе руками…
Как вдруг с большущими клыками
Из подворотни – скок! – собака,
И лаять стала, забияка!

Из всех дворов стал лай ответно
Со злобой, очень неприветно,
Порвать желают мне штанишки,
Куснуть и ноги вон парнишке!

Вкруг стая злобно обступила,
Клыки нацеливши немило…
Стал им грозить я кулаками,
Они же злобными зверьками

Понаседали гуще, гуще…
Ну всё, прощай, отрады кущи,
Шаги мои уж, как улитки…
Как вдруг выходит из калитки

С ружьём в руках огромный дядя
И на меня совсем не глядя,
Пальнёт как в воздух! Мигом стая,
Сама себя же обгоняя,

Поразбежалася по хатам
В скулёже, визге пребогатом!
Так и пришло ко мне спасенье.
И к дому было вновь стремленье…

Придя, я в хлев подсыпал проса,
Чтоб не смотрели куры косо
И не сказали мамке хором,
Что всё держу их под запором,

Не открывая на день дверь я.
«Глупышки! Вмиг ощиплет перья
Вам клювом быстро и когтями
Проныра‒коршун, что и сами

Уж не пойдёте на свободу», —
Сказал им так и к козам ходу
С ведёрком дал, испить водицы
Чтоб им, как дал домашней птице.

«Вот наточу нож!..»

А те, увидевши с ведёрком
Меня вдруг, в рвении высоком,
Повырывали мигом колья
И, враз почувствовав раздолье,

Рванулись с блеяньем к водице,
Чтоб жадно ею насладиться!
Летели быстро, будто пули!
Меня и с ног вон постолкнули…

И то увидел вновь деданька.
«Эй, мать! – бабуле он, – ты глянь‒ка,
Вон внучка вновь столкнули черти!
Я прекращу издёвки эти…

Нож наточу вот оселочком,
Не дам глумиться над внучочком!».
Бабанька снова в уговоры,
Хоть были все они не скоры…

Я ж, коз прибив на новом месте,
Травы где было больше, к чести,
Корзинку взял, топорик в руки,
Да не с веселья или скуки,

Пошёл в лесок сшибать пенёчки,
Сбирать в нём веточки, сучочки,
Мол, запылает жарко печка!
Стук! Стук! – топориком. Сердечко

Да вдруг как ёкнет изумлённо!
Вмиг в голове аж мыслей тонна:

Зайчонок!

Сидит тихонечко комочком
Зайчонок‒детка под кусточком…
Я паражён такой картиной.
И осторожненько корзиной
Да и накрыл его моментом,
Ах, испытав восторг при этом!
Забыв корзину и топорик,
Принёс зайчонка в свой я дворик,

Душе дав радости, сердечку,
И поместил его под печку,
Загородивши вход дровами.
Вот будет радость мне и маме!

Оно бы долго так и было,
Ведь я ходил за ним премило,
Давал я веточки с осинки,
Носил и сочные травинки,

И молочка давал всё в миске,
И он, отбросив напрочь риски,
Ходил по дому уж свободно,
И было чудом это, модно,

Ведь заяц жил в дому, но дикий!
И был в ребятах гвалт великий
И зависть, тоже чтоб иметь бы
Такое, хоть бы с действом ведьмы!

Но вот однажды – неудача! —
Оставил дверь открытой… Плача,
Я не нашёл зайчонка в доме
И был от этого, как в коме:

Зайчонок выскочил, дал дёру…
Хоть зареви коровой, впору!
«Ну, успокойся, мил‒сыночек,
Примчал зайчишка под кусточек,

Сидит под ним спокойно, тихо
И ждёт, мамаша что, зайчиха,
Вдруг отведёт под сень приюта,
Где много ласки и уюта…

И будут с мамою все детки
Питаться травкою, грызть ветки…».
Я потужил, конечно, с горя,
Но ведь свободному и воля!

Жалел потерю, ясно, друга,
И было в том, конечно, туго.
Потом уж зажил я обычно,
Во всё суя свой нос привычно…

Коль далеко ещё до школы,
Все посетить леса и долы,
Ручьи, поля, холмы, овраги,
Сады, набравшися отваги,

Бахчи, где дыни и арбузы,
От них ведь нету ртам обузы.
А попадёшь за парту школы,
Как козы, сядешь на приколы,

Тогда учёба всё, уроки…
Прощай, овраги все глубоки,
Бахчи, сады… Ну а пока же
Свою энергию покажем!

Воровство гороха

Сосед деданьки – то неплохо! —
В саду имел посев гороха,
Со мною внука‒одногодка,
Гляделся тихо что и кротко,

Как все, по улице не бегал
И был на вид одна лишь нега…
Вот раз чрез дырочку забора
Завёл с ним сладость разговора

О том, горох‒де, видно, вкусный,
Не то, что лист жевать капустный,…
Он тут же с этим согласился
И замурлыкал, будто киса…

«А у деданьки нет гороха…» —
Сказал ему, не скрывши вздоха,
Хотя и видел где‒то, вроде,
И рос тот вширь на огороде…

А мальчик добрый был, не скряга,
Вмиг в нём явилася отвага,
Он предложил: «Как ночка сажу
Поразбросает, сделать… кражу!

Ведь ночь для кражи – чудо‒время!
Мы понадёргаем беремя,
Перетаскаем в сад к вам дружно».
Я согласился, раз так нужно.

Как день накрылся темнотою,
Горох таскали мы гурьбою,
Ведь так желал мой мил‒дружочек;
Гороха вырос, аж стожочек!

«Вот, ешь теперь за обе щёки!».
Мой был ответ души глубокий,
И я его привлёк в объятья:
«Теперь с тобою мы, как братья!».

Раз дело сделано, в постели
Мы тайно тихо улетели…
«Смотри, сосед, какое чудо,
Не обошлося здесь без блуда,

Горох, вишь, вытоптал, аж тропку,
Сам уложился в груду‒стопку,
А почему – вот нам задача…».
Для нас же в том была удача,

Что «сам» горох переместился,
И каждый с дедом был, как киса…
«Давайте, милые внучатки,
Его и ешьте без оглядки,

Пусть будет сладким он вам блюдом,
Раз сквозь забор прошёл он чудом…».
А у самих, у глаз, смешинки…
У нас же вздрагивали спинки

От смеха тайного, шпионски,
Что наказанья нету розги,
И смех на привязи держали…
А деды уж об урожае,

Уйдя от нас, затолковали…
Мы ж восседали, будто крали!
Потом, набив горохом брюхо,
К малинке каждый, будто муха,

Примчал, возрадуясь отрадно,
И вид смотрелся наш парадно!
Здесь было нам совсем не грустно,
Малинка ведь – отрада, вкусно!

Ширну‒нырну!

А солнце коль поддало жару,
К ручью примчались мы на пару,
И прыгнул каждый, как солдатик!
Ручей в жару был, как канатик,

Что привязал к себе нас туго,
И мы за то любили друга.
Он в зной мельчал, струился еле,
Вот потому мы и смелели

В нём полоскаться, как в корыте,
И было много детской прыти!
По дну ходили мы пешочком…
По берегам, сидя рядочком,

Сидели смирненько лягушки,
Как на заваленках старушки,
И лупоглазили наивно…
В ручье ведь тоже им всем дивно,

Вот ждали очереди тихо,
Чтоб сигануть в ручей прелихо!
Они купаться любят тоже,
Ведь им ручей отрады ложе.

А мы, зажав ладонью носик,
Друг к другу мчим уже вопросик:
«Шырну‒нырну, где окажуся?» —
И кувырком‒нырком, как гуся,

На дно ручья уже стремимся…
Потом выныривает лисья,
Не угадал другой что места, —
Ах, он пройдоха, ах, он бес‒то! —

Физиономия премило…
И вновь загадок уйма пыла!
И так по очереди каждый,
Чтоб обмануть другого с жаждой.

А надоест, ужей поймаем,
Они ручей не минут краем,
На шее их сомкнём, как бусы,
Ведь не страшны ужей укусы,

Форсим, как будто мы девчонки.
Смех над ручьём несётся звонкий!
Накрутим их и на запястья,
И вновь мальчишеское счастье!

Вот, мол, какие мы особы,
И по макушки рады оба!
Летят воды друг в друга брызги,
И оттого сильнее визги,

Весь взбаламутили ручей‒то…
Ах, чудо милое ты, лето!
Ты радость душ, блаженство тела,
Тебе себя вручаем смело,

Отрада милая ты наша
И сверхнежнейшая мамаша…
Когда сорвём азарта завязь,
Бредём домой, устав, качаясь…

И с нами вместе – разговоры,
Они толкают на повторы
Купанья завтра, постоянно,
И в том себе клянёмся рьяно!