Вот в школу ходу жарче дать бы, Да вдруг мы с другом звуки свадьбы Да уловили чутким ухом И, как на сладкое всем мухам,
Нам захотелось быть там мигом! И любопытство крепким игом И притянуло скоротечно. А там веселие, конечно! И в пляске топают все ножки Под звуки яростной гармошки, Под одобренье, силу свиста! Поют задорно, голосисто…
Звенят гранёные стаканы, Все пьют и пьют, никак не пьяны… Что хмель всем душам, в том прожженным! Взывают все к молодожёнам,
Что «Горько!», мол, а где же сласти? Но «молодых» смотреть нам страсти Ещё нельзя, глаза рукою И поприкрыли. Но не скрою,
Всё ж подглядели через пальцы, Целуют как друг дружку цацы… И от стыда с того зардели, Дыша, не видели чтоб, еле…
А осень – свадеб всех хозяйка. Ведь урожай весь снят, давай‒ка Семей взращу я урожаи И напеку, как караваи.
Вот свадьба долго‒долго длится, Все дни в ней радостные лица! И эта свадьба две недели Не поуймёт своей метели!
А мы глядим заворожённо, Забыв про школу незаконно… Вдруг боковое наше зренье — О горе! – видит появленье
Преподавательницы нашей… Ой, что же делать? Хоть бы чашей Лицо нам скрыть! Пропали мы‒то… И тут увидели корыто,
Оно, для радости, пустое. Вмиг под него подлезли двое, Лежим под ним, притихли, ждавши, Когда страданья канут наши,
Пройдёт учительница мимо, К нам наказаньем не палима… И вот прошла! Но мы всё ждали, Пока её уж скроют дали…
И лишь потом из‒под корыта На свет повылезли. Забита Лишь голова о том, чтоб раньше Тела за парты бросить наши,
Придёт чем в школу, как обычно, И «Дети, здравствуйте!» привычно С звонком не скажет мило, звонко Нам всем учительница. Гонка,
Чтоб сделать быстро так, в провале: К звонку, конечно, опоздали… И что‒то мямля в оправданье, Тем объяснили опозданье,
Что повстречалися с быками, Они с такими все рогами, Что мы в кустах от них притихли, Нам победить возможно их ли?
«Ну знать бы, милые, вам надо, Что всё на пастбище уж стадо, И куры – только на дороге» — В ответ учительница. Ноги
И задрожали наши мелко: Не удалась хитра проделка… «А коли басенки вам любы, А расскажите‒ка, голубы,
Своими бодрыми словами, А что понятно стало вами Из басни дедушки Крылова, Хоть от себя, не слово в слово,
Про Стрекозу и Муравьишку?». Вопроc на лоб поcтавил шишку! Ах, было задано ведь чтенье… Порвались памяти все звенья,
В делах забыли чтенье вовсе, Маячит «двойка» нам в вопросе… И угадали, в самом деле. «Ах, вы всё пели, пели, пели…
Теперь же с всей бравурной прыти Вдвоём пред двойкой попляшите!» — И вмиг в Журнале нам по «двойке»! И мы расплакались, не стойки…
Потом шушукались: «Знать, нас‒то На свадьбе видела. Глазаста!» Ну хорошо, не под конвоем Вела домой селом нас строем,
А то бы было нам позора, Людей презренья, разговора… Пришлось ту басню досконально, До слова, выучить. «Похвально! —
Был сказ учительницы строгой, — Идёте верною дорогой». Я помню басню ежедневно: Впустую жить всегда напевно,
Но коль придёт конец сей сказки, Придут печали сразу пляски. А тут и снег с небесной выси На землю пал и развалился…
Он детям милая отрада: Быстрей снежком пульнуть бы надо! Скатить с горушки с визгом, с криком В порыве радости великом!
Построить крепость для отпора, Снеговики взрастут – Умора! — Мороз от всех стоит в сторонке, Дрожит у радости он кромки:
И хоть детей приятны лица, С веселья можно растопиться…
Колядованье!
Мы ждали все колядованья, В приготовлении старанье К нему являли сверхусердье, Успеха видя силу тверди.
И Дед Мороз почти недельку Нам срока дал, чтоб мы кудельку Для бороды, усов имели, Чтоб дрожь с того была всех в теле,
Рога из веточек корявых, И в наизнанку шубах драных, С мешками, сумками в ручишках. Азарт – чтоб выклянчить! – в детишках
В домов обходе повкуснее. И драли глотки всё сильнее, Чтоб отворялась сразу дверца, Не смог хозяин отвертеться, Не дав нам в рученьки подарки. Но так мы были в рвенье жарки, Что срок когда пришёл сей ночи, Нам отказать у всех нет мочи,
Ведь мы такие были умки! А потому мешки и сумки Вмиг наполнялись. И карманы. Ведь угощенья нам желанны!
Хозяев щедрость славя лихо, Желая, не было чтоб лиха Им в жизни, дому и скотине Во всём грядущем, также ныне!
А испугались чтоб все резче, В пустые тыквы ставим свечи, В них рты, носы, глаза прорежем, Вот вам и черти ада те же!
Тихонько встанем у окошка И постучим в него немножко, К нему прильнёт на стук вдруг кто‒то… Вот тут‒то тыкву и охота
С горящим ртом, в огне глазами Подсунуть вдруг ему, а сами, Чтоб нас не видели, присядем… А всё веселья вволю ради.
А в доме паника и вскрики, Переполох с того великий, Ведь все в фантазий круговерти, Вот и решили, что то черти
К ним пялят наглые глазищи, Ища тех съесть, кто духом нищи… А нам, лихим, того и надо, За шутку славная награда
Нас ждёт. И точно, заскрипели — Как хороши для сердца трели! — Пред нами милые ворота, Ведь нам гостинцев всем охота!
В избу летим мы всей ватагой Со всей безудержной отвагой И с Рождеством всех поздравляем И любопытным глаза краем
Глядим на стол, где угощенья, Их получить уж нет терпенья, А заиметь чтоб это диво, Спешим хозяев торопливо
Всех расхвалить, аж до макушки, Пропев хвалебные частушки, Добра желая им и дому, Аж до небес, и тем истому
В их душах сладко вызывая… И вот награда дорогая Идёт в мешки, карманы, сумки! Не взять, конечно, нет в нас думки
Лепёшки, пышки и ватрушки, Вмиг у стола мы все, как мушки… Ах, пироги вкусны с начинкой — С яйцом и луком, и с малинкой,
И всяко‒всякие котлетки! Но меру знать пора уж, детки, А то к другим не попадёте, Там тоже вкусное у тёти…
И мы, забыв сказать «спасибо», Вон ускользаем, будто рыба, К окну уж льнём соседней хаты, Опять чертовски плутоваты!
И всё сначала повторится, Пока кой‒где спросонья лица Не заворчат на нас сердито, Что всё, мол, съедено, испито,
Что Бог подаст, его просите… Да в нас уж прежней нету прыти, Ведь появилася примета С востока бледного рассвета…
Пора кончать веселья шкоду, К своим домам давать уж ходу. И мы расходимся, уставши, Неся подарки сладко наши…
Конечно, старшие ребята Всего добыли многовато, Они ведь знали все колядки И клянчить были очень падки.
А мы, поменьше, к ним – хвостишки, Им пироги, конфетки, пышки, А нас за ними и не видно, Но, скажем прямо, не обидно,
Увлечены мы лишь процессом Весёлым быть, шкодливым бесом, И мы в том были с увлеченьем И наполнялися ученьем.
Как в школе, где ей половина. И вдруг такая вот картина: Пакует мамка чемоданы, Мол, едем, сын, в другие страны
На постоянное жилище, Учиться будешь там, дружище. Завербовалась, мол, на стройку, Даст общежитие нам койку,
Пойдёт за труд всегда зарплата, И заживём не бедновато. Зовётся место то Москвою, И от тебя теперь не скрою,
Там МГУ я строить буду, Студенты где ума полуду Вон сотворят себе отменно И в люди выйдут непременно,
Всегда неся стране лишь пользу, Чтоб горделивую ввек позу Её мир видел ежечасно, Чтоб было в ней лишь всё прекрасно.
Ах, высоченное то зданье! И в нём обширнейшие знанья Получат все, коль в том стремятся, Ума в нём видя чудо‒братца.
Ура! Вождя увижу скоро! Он величайший, нету спора, Сидит на троне гордо, строго, А вкруг народов много‒много,
И ростом он до самой тучи, И силой мускулов могучий, В боях с врагом непобедимый, И всем народом страсть любимый.
Таким он долго представлялся Вплоть до какого‒то мне класса, Пока на площади, на Красной, На демонстрации прекрасной
Вдруг не увидел настоящим, С другою группою стоящим, На превеликом Мавзолее, Что нет трудящимся милее
Вовек. Ура! И всех порывы Его увидеть страсть бурливы! Растил страну, держал порядок, Знал внешний враг и свой прегадок,
Не даст что Родину в обиду, Давил врагов, как будто гниду, Ввысь поднимал страны хозяйство И в коммунизма вёл всех царство.
И вот известье о вербовке… Пришло тут время быть сноровке, А как меня ей взять с собою, Ведь надлежало ей одною
Прибыть в Москву, по Договору? И мысль, что с плеч сняла вдруг гору, И появилась, как спасенье: Я в чемодане заточенье
Всегда, везде, где это надо, И проведу, хоть не услада Мне будет в этакой темнице, Когда контроля будут лица.
А как пройдут, я вновь на воле Вмиг окажусь, не труся боле. Вот так доехал до столицы. О том рассказ одной девицы,
Что с нами ехала попутно, И был потом, наверно, блудно, Ведь о таком не помню сроду, Наверно, лжи лила всё воду,
Чтоб посмеяться надо мною. А я её зато «Козою» Назвал за смех, что был, как козий, Да эстетический, не в прозе,
Как показалось, натуральным, Пред ней не став за то опальным. Мы были добрые соседи, Не руша годы дружбы тверди.
Она ведь тоже по вербовке, Была жива, лихой сноровки, Как и другие все девчата, Кем общежитие богато,
Что в городках премногих было Вокруг великой стройки пыла. Учился в школе я начальной, От городков считалась дальней,
Была не каменной, не важной, Но скромной вся, одноэтажной, Вся в деревянном одеянье. В ней получал теперь я знанья.
Её был номер, помню, «пятый», Вкруг сад был, пышностью богатый, А место, где была, – Ленгоры И их крутые косогоры.
Я при любой ходил погоде И не ворчал на это, вроде. Здесь все вперёд ушли в ученье, Догнать их было мне мученье,
Но кое‒как всё ж подтянулся, Щипал науку хваткой гуся.
«У дороги Чибис…»
У нас уроки были пенья, Но в этой грамоте был пень я. Хоть от натуги напрочь тресни, Я ни одной не ведал песни,
Когда мотив являла скрипка, Я тщился петь, но страшно хлипко… Зато отменно было в хоре, Меня не трогало в нём горе:
Лишь разевал я рот пошире, Солист как будто первый в мире, Но лишь для вида, безголосо, И не бросал тут взгляд свой косо
Уж на меня учитель строгий. И так урок свершал я многий. Не быть, знать, Лемешевым сроду, Не дать ввек пенья блажь народу.
Скользил смычок по струнам скрипки, Сиял учитель от улыбки, Взывая к песне приобщиться, Мол, песнь услада! Как горчица,
Мне было это же занятье, Нет, все «фасоли» мне не братья. С трудом про Чибиса брал нотки, Все у меня они сиротки,
Я птицу знал, кричит плаксиво… А ноты нет. Но не тоскливо Мне, музыкантишку, то было, Ведь на другое много пыла!
Зато на сладкой перемене Я не даю порывам лени, Играю в «Козлика» азартно, Ах, прыгать в нём как мне приятно!
Игра в «Козлика»
Зовётся также «Чехордою». Вот соберёмся мы гурьбою, Произведём с умом считалку. Водящий есть! И все в скакалку
Играть начнут поочерёдно. Вот разбегаемся свободно… Стоит, пригнувшися, водящий, Через него прыжок парящий
Свой совершить обязан каждый, Лишь перепрыгнуть только с жаждой! А коли нет, столкнёт неловко, Знать, силой слаб, хила сноровка,
Так сам водящим встанет, скрючась. И всех ждала такая участь. А пролетевший над водящим, Обязан быть и сам стоящим,
И прыгуну очередному Уж надо быть вовсю лихому, Чтоб пролететь поочерёдно Над ними ловко и свободно!
Коль пролетал, вставал уж третьим. А по секрету тут заметим, Троих осилить – уж задача, Ждала немногих в том удача,
Тогда они вставали сами, А кто стоял, под парусами Неслись, чтоб прыгать снова, снова, Что, мол, получится бедово.
И все глядимся, как козлята, И страстью в том душа объята. Потом отдышка пол‒урока, И от него нам нет уж прока…
Но вот занятий всех кончина! Спешим домой гурьбой не чинно… Берём пример мы сразу с дядей, И вот троллейбуса вмиг сзади
Мы уж цепляемся руками, Мол, в этом деле мы с усами! Имеем твёрдую сноровку, И проезжаем остановку,
Пока не выскочит водитель И как безжалостный воитель Вмиг не набросится на нас‒то… Нам ждать его? Ну нет уж, баста!
В кусты Ленгор летим стрелою, Чтоб те прикрыли нас собою! Но лишь троллейбус вдаль помчится, Мы вылетаем все, как птицы,
И вмиг цепляемся к другому, Добраться лихо чтобы к дому! Опять потом всё повторится, И тут водительша, как львица,
На нас набросится вмиг с рыком! И все мы в ужасе великом До дома мчимся напрямую, Преодолев дугу кривую…
Ура! Салют!
Салют мы стайкой на Ленгоры Смотреть ходили, где просторы Пред нами были необъятны, Москву всю видеть как приятно!
Она само завороженье, Невольно взор к ней мчал стремленье! И улыбались мы отрадно: Она смотрелася парадно!
Стояли пушки в ряд все строго, Ещё устройств каких‒то много — Из них летели все заряды, Ввысь фейерверк неся! И рады
Его мы были разноцветью, И от души, а не под плетью, «Ура!» кричали громко, дружно, Ведь так при этом всем и нужно.
Такое было вдохновенье И душ к чудесному стремленье, И долго‒долго щебетали, Идя домой средь тёмной хмари…
И лишь нам завтрашний денёчек Конец учёбы дал звоночек, Как мы бежали на Ленгоры И там, ищейки будто скоры,
Искали целые заряды, Не разорвались что, и рады, Что находились всё ж такие, И были вскрыть их вмиг лихие, Чтоб содержимое моментом Поджечь бы спичками, при этом. И всё горело разноцветьем… Ах, как приятно это детям!
Про безопасность нет и мысли, Вон из неё нас всех отчисли, Зато шум‒гам стоял, веселье, Отрады в душах новоселье…
В новую школу!
Учился я, учился в школе, И вдруг не стал учиться боле Я в ней, мне милой и начальной. Но уходил я не печальный:
Переводился в школу рядом, Сверлил её счастливым взглядом И шёл в неё с большой охотой, Ведь перешёл я в класс четвёртый,
Таких же в прежней вовсе нету. Теперь душой влюблён был в эту, Она была многоэтажна, Из кирпича, стояла важно!
«22-ой» был номер этой, Такой разилася приметой, Как обучением раздельным, Ну так сказать, своим, удельным
Мальчишек всех от всех девчонок, Но шум от всех был в школе звонок! На этажах они различных Учились в классах, им привычных.
Вот здесь был принят в пионеры, Казать отличные примеры В ученье чтоб и в поведенье, Ведь пионер – всем загляденье.
Но ум по возрасту ведь вложен, Мотив поступков, значит, сложен. За на уроках разговоры В мой адрес сыпались укоры,
За шутки вмиг, без промедленья, Я получал предупрежденья, Ведь класс смешили эти шутки, И гвалт стоял не две минутки…
И вот, подобная уколу, Вдруг в дневнике «Явиться в школу…» И появилась запись жирно, Чтоб вёл себя спокойно, смирно.
Заволновалась чрезвычайно Маманька, в школу тут же тайно Вон от меня пришла и встала, Чтоб не заметил, хоть и мало,
За дверью, слушать чтобы, классной. К доске был вызов не напрасный Меня, и было повеленье Мне рассказать стихотворенье,
Как ходит грач с своей грачихой… Я знал его и начал лихо, А для наглядности вширь руки Вон растопырил, гаркнул звуки,
Как крик грача, и вперевалку. Не как сороки – те в скакалку! — Пошёл преважно, мол, по грядке… И тут взорвались все ребятки
Вдруг смехом сразу неуёмным! И так во времени огромном… Слова утихнуть – все напрасны, В неподчинении ужасны…
«Ну вот, вы видите, сыночек И рассмешил ещё разочек» — Сказала классная кому‒то В сердцах за дверью очень круто.
Об этом я узнал лишь дома, И благоденствия истома Слетела, будто штукатурка, И вмиг покрылась краской шкурка…
«Ты что, быть хочешь без ученья? Знай, без него одно мученье. Ты погляди‒ка на меня‒то, Я от труда почти горбата,
Ведь на работе я тяжёлой, Нет, не привечена я школой, А потому что без ученья Осталась в жизни, в том мученье.
Я в школу шла, но чьи‒то ноги Меня догнали в полдороги, И руки взяли вмиг за ворот, Что был по шву он чуть не вспорот,
И потащили вон обратно: Тебе учиться, ах, приятно? А кто сестёр и братьев кучу На жизни высь затащит кручу?
С отцом мы заняты хозяйством, Чтоб рады были все вы яствам. Твоя, как старшей, знай, работа — О братьях, сёстрах всё забота…
Так и неграмотной осталась, А это в жизни лишь отсталость. Вот и тружусь разнорабочей, Удел мой – тяжести ворочай.
Ты так не будешь вскоре в школе. И безобразничать доколе Всё будешь? Кайся на меня‒то: Читаю слово трудновато,
И то по букве, заморочка, Ведь не училась и денёчка, Хотя и было страсть охота. Тебе учёба – лишь забота,
А без неё ты только вором Лишь будешь в времени прескором, Во всём никчемным человеком, И оправдаться в том на неком…».
То ли сознательным стал мигом, Иль побоялся быть под игом Крутой маманькиной лупцовки, Но дисциплинной стал поковки,
Не получал уж нареканий, Как в век мой милый, вольный, ранний, К тому же, был я пионером, А значит, должен быть примером.
Другие, нет да нет, влипали Вдруг в переделки и в опале Вмиг становилися у классной, И мерой строгой и опасной
Была изъятием портфелей, Без оправданья нудных трелей Пришли родители чтоб в школу, Чтоб оказаться перемолу
Злу до мельчайших самых фракций, Лишь после этих строгих акций Портфели вновь вручались в руки. Но чтобы минуть страшной муки,
Избечь родительской вон взбучки, Из класса будет как в отлучке Учитель классный, сильно строгий, Портфелю вмиг «давали ноги»,
В окно швыряли жертве скорбной,. И так сей метод был удобный, Что не боялись уж изъятья, Друг дружке в этом были братья.
Портфель поймавший, после вместе Домой со всеми шёл и жести Не знал родительской напасти И оттого был в полном счастье.
…Вся территория разрыта Вкруг МГУ была, и мы‒то Ходили в школу и обратно По глине вязкой, неприятно,
Когда в ней вязнешь по колено, Ввек шли гуськом и непременно Друг дружке мигом помогали, Чтоб не был кто‒то вдруг в печали.
Коль сапоги застряли в глине, Впадала жертва враз в унынье… Её вытягивали скопом. Шли вновь по чуть заметным тропам
С трудом, хоть еле, в дали, в дали… А сапоги уж заменяли На обувь школьную мы в школе, И в ней носились там уж вволю!
Укус овчарки…
Из школы шёл я как‒то… Марко Вкруг было всё… Смотрю, овчарка К трубе привязана огромной, И так печально, в позе скромной,
Сидит и смотрит на округу… Я вмиг к ней ринулся, как к другу, Погладить чтоб, её уластя, В моей то было это власти.
Я раз погладил… А другой же, Видать, не стал ей мил, негожий. Она в момент вцепилась в руку Клыками страшными и муку
Вмиг создала мне, боль и вскрики! Так потрясения велики, Что я свалился вмиг в траншею, Чуть не сломав при этом шею…
И то спасло от растерзанья. На миг пропало и сознанье… Придя в себя, вмиг первым делом, А в этом деле был не смелым,
Я про уколы вспомнил сразу, Что будут делать от заразы, А по количеству их сорок, А зад, конечно, был мне дорог,
Не указал врачам причину, Не показал им всю картину Грызни собакой. Но укольчик Всё ж засадили, где был копчик, Промыли, раны мазью смазав, И надавали мне наказов, Чтоб приходил опять три дня я, Чтоб дать заразе нагоняя.
С тех пор собак всех сторонюся, Чтоб избежать опять укуса. …На стройке жуть организаций, Её ведь много операций.
И заключённые есть даже, Мы их боялись, будто сажи, Хотя, как все, они по виду, Не причиняли нам обиду,
Как все, трудилися на стройке, И труд входил в неволи сроки. Полно военных так же было, На них смотрели мы все мило,
Они ходили бодро с песней, Их строя не было чудесней, И мы, к ним завистью палимы, Маршировали тож за ними!
И были тем они любезны, И нашим душам, ах, полезны, Что им кино «крутили» часто. Вот на него влекло всех нас‒то.
Нашли мы дырку в их заборе, И к ним наладилися вскоре Вмиг проникать, кино зреть чтобы, Пройдохи в том мы высшей пробы!
Экран на воздухе открытом Там был, к щиту гвоздём прибитым. Солдаты видели, конечно, Набег наш, звали нас сердечно,
Руками дружески махая, И стая наша удалая В момент сидит средь них с опаской, Но наделённые их лаской,
Сидим, не так уж с страха кротки, К тому ж, на головы пилотки Наденут нам для маскировки, — Они прекрасны в сей сноровке!
Вмиг затерялись средь сидящих, И офицеров, нам грозящих, Убраться вон, уж нет приказа, Мол, что такая здесь зараза?
Кино смотреть, ах, как приятно! Но вот конец, и всем обратно… Пилотки быстро возвращаем И между ног, да краем, краем,
И улепётываем тайно, Довольны тайной чрезвычайно, Доскою дырку прикрывая, Тропа и скрыта удалая…
И дни, часы ждём и минутки Кино опять в войсках прокрутки. О том доложит вмиг разведка, Ведь ошибаемся мы редко.
Но это лишь до снега было, Зимой такого нет уж пыла, Зимой с кино мы шуры‒муры Водили в Доме уж культуры.
Кружков в нём было очень много, Аж начинаючи с порога. Средь прочих был и музыкальный, И я в него решил, нахальный,
О нём узнавши, записаться. А там сидел такая цаца, Не одарил он инструментом, Начать играть чтоб, а моментом
Вдруг постучал об стол рукою, Мол, повтори‒ка, друг, за мною, Такие точно же все звуки. Ну, для меня, конечно, муки…
Я невпопад ему прогрохал. «Нет‒нет! – сказал он, – всё‒то плохо, В тебе для музыки нет слуха — Был сказ его, как оплеуха, —
Ты не годишься в музыканты, Ведь в ней нужны, поверь, таланты. С той стороны ты дверь закрой‒ка, За испытанье только двойка».
И музыкантом в мире меньше. Домой пошёл, печалясь, пеше… Но наперёд уж забегая, Скажу, судьба была иная,
Во мне ведь музыки есть гены: В оркестре я в ДК со сцены Всё ж выступал пред залом полным, Аплодисментов слышал волны,
И «Молодцы!» кричал там кто‒то. И вновь играть, играть охота С оркестром мне на мандолине, Чей нежный звук я и поныне
В душе и слухом ощущаю… Нет, я от музыки не с краю! Когда ж из школы шли зимою Домой, то радостной гурьбою
Неслись сначала на Ленгоры И там в катанье были скоры, Кто на ногах, кто на портфелях, И все не числились в тетерях,
А лихо вниз с горы летели — Такой задор в душе и теле! Опять взбирались на вершину И вновь летели вниз, картину
Собой являя наслажденья! И повторенья, повторенья… А темнота коль подбиралась, Уж шли домой… Какая жалость!
Ну, дома нам вопрос вдруг грозно: «Почто пришли домой так поздно?». Но мы от страха, нет, не хмуры: «Урок был, это… физкультуры!».
И всё нам с рук в момент сходило, И нашим душам было мило… Когда дорогою привычной Ходили в школу, то кирпичный
Завод мы сбоку миновали, Там уголь был, в его навале Мячи лежали небольшие, И мы, умом всегда лихие,
Их вмиг совали по карманам, Осуществиться чтобы планам В хоккей сыграть, домой пришедши. Ах, как носились сумасшедше!
Ведь в суматохе буйной, скорой, Клубком носясь собачьей сворой… Хоккей всегда был только пеший, Но каждый в нём, как чёрт был леший!
И далеко летели крики… Ах, наш хоккей! Азарт великий! Всем жарко было, были в мыле… И все из проволоки были,
Все до одной, ребячьи клюшки. Носились по снегу, как мушки, Вдруг привлечённые сластями, Гордясь безудержно голами,
Ища быстрее оправданье, Что нет в ворота попаданья. Льда нет у нас нигде заливки, А потому дороги‒сливки
Как были нам в лихой игре‒то, К тому ж, как радость нам привета, Машины было появленье, И к ней вдруг было всех стремленье,
Чтоб прицепиться клюшкой сзади, А всё азарта только ради, И на ногах скользить за нею, Азарта славя эпопею!
Мы, правда, делали конёчки, Нашедши нужные брусочки, К ногам верёвкой прикрепляли И по дорогам мчались в дали!
Но ум имел наш думать свойство, И мы придумали устройства, Согнув из труб, прутов железных, А их полно вкруг, бесполезных,
