Влас Дорошевич
Искусство на иждивении
Но так как они в нужное время приносили достаточное количество денег для пополнения убытков, то им это прощалось.
– Дело такое купеческое! Замашка! Что поделаешь? В остальном все шло прекрасно.
Артисты работали с жаром, с увлечением, с фанатизмом, создали целое новое направление в искусстве, не только заинтересовали, – захватили публику.
А купец, желая тоже быть полезным обожаемому искусству, – нашел себе занятия безвредные и никому не обидные.
– У них купец на колосниках[12] сидит! – говорила Москва.
Купец подбирал «красный звон» в пьесах, где звонить требуется, заведовал электрическими лампочками[13], делал дождь и хорошую погоду. Вообще, был, так сказать, директором эффектов. И был тихо счастлив, половину успеха приписывая себе.
– Что Ибсен-с? Ибсена-с осветить надобно-с. Мы Ибсену во втором действии такой солнечный свет закатим-с, – зажмуришься!
– Сыпь в колокола! На махоньких вызванивай, на махоньких! Чисто музыка-с!
– Одного шума тридцать сортов имеем! Еще два шума выдумать собираюсь!
– Вы, например, видели, какой мы лунный свет пускаем-с? Месяцу не уступим! Диву дашься: кто чище светит, – я или месяц!
И артисты-художники были спокойны:
– Пусть на колосниках сидит и месяцем светит!
Но не верьте купцу, ежели он даже и на колосниках сидит!
Бойтесь купца, даже когда он светит тихим, и ясным, и меланхолическим месяцем!
В один, действительно, преплохой и для дела, и для искусства вечер месяц вдруг спустился с колосников, вытер выпачканные в пыли руки о пиджак бутафора и объявил «свою последнюю волю»:
