В «Большой Московской» за ужином-gala сидит господин «не иначе, как во фраке»!
Это Андрей Титыч.
Он в Англии был и потому джентльмен.
Но ют в зал, предоставленный для ужинающих gala, – входит по ошибке господин в пиджаке.
И джентльмен во фраке замечает во все горло, к сведению всех декольтированных дам и фрачных мужчин:
– На какого лешего скотину в пиджаке пустили! Это уж Тит Титыч сказал.
Законнейший сын Тит Титыча неприличными словами о приличии говорит.
Сказывается наследственность.
И не может не сказаться рано или поздно.
Художественно-общедоступный театр работал за своим купцом спокойно.
– Тридцать! Сорок тысяч ежегодно покрывает! Театр свой для них выстроит! – с увлечением говорила Москва. – Послал Бог хорошему предприятию хорошего купца!
– Да предприятие-то уж больно хорошо!
– За красоту и взял. Беспокоились, любя и ценя предприятие:
– Тих ли купец-то? Тоже и из купцов такие перцы бывают! И купца имеешь, а наплачешься!
– Не, этот тихий. Не купец, а тишина. Образованный!
– Бывают из ихнего брата и образованные, а с фантазией. Сидит перед зеркалом, Шекспира читает, а как вдруг хватит этим самым Шекспиром по этому самому зеркалу: «По какому случаю?»
– Нет! Этот не балует. Живут душа в душу!
– Ну, дай им Господи. Хоша и не венчаны, а живут тихо.
Художественно-общедоступный театр жил со своим купцом душа в душу.
Купеческие молодцы-артельщики в кассе, правда, уж слишком по-лавочному и ненужно развязно щелкали счетами.