Владислав Владимирович Сошников
Проект «Сияние». Возвращение Норы
Когда еда была готова и разложена по тарелкам, а тарелки стояли на подносе я услышал, как Нора выключила воду и прошла обратно в спальню – несколько половиц скрипнули у неё под ногами. Я улыбнулся представив, как она, завернувшись в махровое полотенце и намотав второе – поменьше на манер чалмы на голову, на цыпочках пробегает от ванной до спальни, оставляя мокрые следочки на полу. Нора почему-то никогда не одевала тапочки после душа, а всегда порхала босиком до комнаты, где садилась на кровать, стягивала с себя полотенце и вытирала им ноги. Потом разматывала «чалму» на голове и вытирала мокрые волосы. Только в таком порядке и никак иначе.
Всё ещё улыбаясь, я поставил на плиту чайник, намереваясь заварить нам напиток из цикория, давно заменившего всем настоящий кофе, но который все упорно продолжали именовать именно «кофе».
Теперь я думал о том, с чего мне начать свой рассказ Норе о злоключениях, пережитых мною в процессе отчаянных и упорных поисков нашего с ней сына, ведь она вот-вот пристанет с расспросами, к гадалке не ходи. Да и пора уже нам с ней поговорить обо всём, слишком много неясного, каких-то огромных белых пятен в наших жизнях с того момента, как мы спустились в Убежище 111, где нас со всеми остальными «гостями» бункера погрузили в криостазис. Проклятый «Волт Тэк» , проклятый Институт… Что же вас связывает, какие такие общие тёмные делишки вы сообща обделывали? А в том, что эти две организации как-то связаны между собой я не сомневался ни секунды, уж очень много разных совпадений, явно указывающих на это попадалось мне на моём пути. И путь этот мной ещё не закончен, далеко не закончен. Можно сказать, что с падением Института здесь, в Бостоне, причём падением в буквальном смысле этого слова: ведь на месте массивного комплекса зданий и здоровенного бункера под ними сейчас зияет огромная воронка, просто гигантская дыра в земле, проделанная мощным ядерным зарядом и постепенно заполняющаяся дождевой водой, встало на место ещё одно звено головоломки под кодовым названием «найти Шона». А именно то, что Институт к похищению моего сына из убежища причастен лишь частично. Точнее, похитили-то нашего с Норой малыша как раз они, в этом нет никаких сомнений. Как я узнал впоследствии, их цепной пёс мерзавец Келлог после похищения моего сына какое-то время, а точнее лет восемь-девять заботился о Шоне, выдавая его за своего сына. Мальчик жил и рос всё это время вместе с ним в Даймонд Сити. Поговаривали, что прожжённый наёмник и безжалостный убийца, давным-давно трагическим образом потерявший своих жену и дочь даже как-то прикипел душой к пацану, по-настоящему считая его если не своим сыном, то кем-то вроде этого. Почему деятели из Института не забрали мальчика сразу, а позволили ему столь долгое время жить и расти рядом с этим чудовищем, но потом всё же взяли уже подросшего мальчишку к себе в бункер, для меня до сего дня остаётся загадкой. Ответа я не нашёл и тогда, когда убив синта-охотника и выковырнув из его головы устройство, с помощью которого удалось создать телепорт, оказался наконец в стенах этой таинственной организации. Там я увидел мальчика-синта, настолько точную и правдоподобную копию моего подросшего сына, что его без малейших сомнений принял за Шона, но продлилось это наваждение недолго. Явившегося вскоре старика и представившегося моим выросшим и состарившимся Шоном я встретил уже зная, что всё, что он мне говорит есть явная и неприкрытая ложь. Что мной просто пытаются манипулировать, пытаются направить мою неуёмную энергию в нужное им русло и моими руками избавиться от всевозможных сил, мешающих им проворачивать свои чёрные дела на просторах Массачусетса и вмешивающихся в их планы. Но ничего у них не вышло. Они, эти сволочи-учёные, сидели в своём глубоком бункере на сверх технологичном оборудовании, возможности которого были таковы, что с его помощью и помощью людей, умеющих на нём работать можно за короткий срок возродить цивилизацию из пепла, пусть даже для начала и в рамках одного небольшого города. Но они не пошевелили бы пальцем и ни за что не высунули носа из своей уютной норы, что бы хоть чем-то помочь людям Пустоши, многим из которых до сих приходится каждый день в буквальном смысле просто выживать. Жизни всех тех, кто живёт на наполненных страхом, опасностью и отчаянием пространствах постъядерной Америки для этих яйцеголовых ублюдков составляли не большую ценность, чем жизни обыкновенных лабораторных крыс. В этом я сам имел возможность убедиться, причём не единожды.
Дедуля-типа-мой-сын, пока нёс пургу и пел свои сладкие речи, попутно водил меня по их огромному научному бункеру, показывая самые укромные его уголки и демонстрируя безграничное доверие. А я уже знал, что моего настоящего сына у них нет и может быть и не было никогда. А где он… я не знаю. Почему-то я ни на секунду не мог, да и сейчас не могу представить, что Шон, наш сын просто мёртв, что его кости давным-давно где-то покоятся и все мои бесконечные поиски напрасны. Вот не верю я в это – и всё! Не чувствую, что он мёртвый, можете это называть чуйкой, итуицией – как угодно. Наоборот, стоит мне о нём подумать, потянуться к нему ментальной связью, и я буквально ощущаю, как бьётся его сердце, как он дышит, и чувство это настолько реально, что не даёт мне усомниться ни на мгновение в том, что он жив. А старику я тогда постарался подыграть, изобразив, и походу довольно удачно изумлённого и растерянного отца, донельзя обрадованного встречей с пропавшим, а теперь так неожиданно найденным сыном. «Сынулька» ведь не знал о том, что мы с Валентайном уже давно выудили с помощью доктора Амари, гениальной женщины-учёного всё то, что хранилось в тёмных глубинах памяти проклятого Келлога, которого я собственноручно отправил в ад, прямиком в распростёртые объятия демонов, давно его там с нетерпением дожидавшихся. И не знал он так же, что я примерно в курсе того, сколько времени провёл в морозильнике с того самого момента, когда учёные Университета при помощи всё того же Келлог украли моего сына, а мою жену застрелили… Или не застрелили?
Да, чуть не забыл! Старик-типа-мой-сын как-то показал мне лабораторию, где они производят… вернее – теперь уже производили так называемых «синтов третьего поколения». Вот это да-а-а, скажу я вам! Готов поставить свою винтовку с «Хадсоном» в придачу против куска браминьего навоза, что подобного не видел ни один смертный… в смысле – ни один нынешний житель бывшего штата Массачусетс! Очкарики в белых стерильных костюмах, таких чистых, что ни одна бактерия на них не сидела изображали из себя богов, демиургов, творящих таинство создания человека. Они управляли сложнейшими машинами, которые в своих недрах, под завязку напичканных электроникой плодили на свет искусственных людей. Как сейчас я вижу этот огромный зал, по периметру которого расставлены гигантские круглые ванны, наполненные белого цвета жидкостью, похожей на жидкий молочный кисель. В их недра на специальных подъёмниках издавая равномерный гул плавно опускались и поднимались такие же огромные кольца, на которых словно шкурки для просушки были растянуты неподвижные человеческие тела. На одних кольцах были только скелеты с выпирающими рёбрами грудной клетки, на других такие же скелеты, но с уже частично наросшим мясом, формирующим сухожилия, мышцы и внутренние органы, на третьих выглядели так, словно с них содрали кожу и походили на жертв кровожадных маньяков, а на некоторых висели существа, уже ничем не отличимые от обычных людей. Множество существ: мужчины и женщины, старики и старухи, малые дети и подростки. Время от времени, когда процесс формирования в одной из ванн подходил к концу, автоматика останавливала вращение кольца, зажимы расцеплялись. Обнажённая человеческая фигура, по телу которой прямо на стерильный, блестящий пол ручьями стекал живительный кисель, выходила из ванны и деревянной походкой шла куда-то в дальний конец зала, глядя перед собой невидящими пустыми глазами, шлёпая босыми ступнями по полу и оставляя за собой мокрые следы. Роботы-уборщики без устали сновали туда-сюда, мгновенно возвращая окружающей обстановке стерильность и девственную чистоту.
Это вам не те синты первого, и даже не второго поколения с искусственным скелетом, состоящим из титана и пластика, с электронной начинкой вместо внутренних органов и микропроцессором в башке вместо мозгов, не-ет. Это практически живые люди, только особенным образом выращенные в пробирке… в смысле – в ванне с той белой жидкой хернёй. Бр-р-р! Вот интересно, сколько же таких «людей» Университет успел наплодить и выпустить наружу, позвольте вас спросить? И сколько их сейчас по просторам Массачусетса гуляет, считая себя реальными людьми, помнящими своё детство, юность, своих родных и любимую собаку? Считающих все эти вживлённые им в их искусственно выращенный мозг воспоминания своими? И всё бы ничего, если бы не одно «но»… А именно: любой синт, являясь продуктом научной деятельности Института и его собственностью, имеет ряд зашифрованный и скрытых глубоко в своей памяти – назовём это подсознанием, команд, зная которые, можно с лёгкостью манипулировать этими существами, заставляя их делать вещи, о которых в своём обычном состоянии «обыкновенных людей» они ни в жизнь не додумались бы и не решились на что-то подобное. Как на жестокое и хладнокровное убийство целой семьи, к примеру. А подобные инциденты уже бывали, скажу я вам. Я сам лично как-то расследовал одно дело о пропаже человека, расследовал довольно таки долго и без особого результата, а он потом возьми да и вернись. Сказал, что был украден рейдерами для продажи на запад в рабство, но по дороге ему и нескольким другим таким же бедолагам удалось бежать и он каким-то чудом, после долгих скитаний по Пустоши сумел вернуться домой. Всё натурально, измученный, забитый, подавленный морально и физически человек, еле живой от перенесённых невзгод – только и остаётся, что посочувствовать и порадоваться вместе с его роднёй, что он таким удачным образом вернулся. Всё нормально, родичи просто счастливы, что так благополучно всё завершилось. Объятия, слёзы радости и всё такое. А этот товарищ через месяц с небольшим встаёт ночью, берёт в руки нож и повинуясь непонятно какому импульсу режет насмерть всю свою семью. Родителей, жену, сестёр… Там ещё детей двое маленьких было, мальчишка пяти лет и девочка трёх с половиной. Он и их то же… того… Кончилось тем, что его застрелили охранники, возвращавшиеся домой со смены: сначала они крики услышали, а когда ближе подошли, то увидели, как какой-то чувак с безумными глазами, в крови с головы до ног и с окровавленным ножом в руке из дома выбегает. Ну и засадили по нему из двух стволов без предупреждения. А уже после, когда его в местном морге фельдшер вскрыл, то все и ахнули, увидев среди живых органов искусственный источник питания – единственный элемент, по которому можно определить синта третьего поколения. «Родичи» убитого ни секунды не сомневалисть в том, что вернувшийся близкий человек и не человек вовсе. Каково совершенство технологий! Вот так вот, а вы говорите…
– Милый, ты скоро? – донеслось со второго этажа.
– Сейчас, уже иду, почти всё готово! – крикнул я в ответ и с полной чашкой в руке повернулся, что бы поставить её на поднос.
Оп-па! А что, если… Рука, так и не донесшая чашку до подноса дрогнула и содержимое расплескалось по столу, несколько крупных тёмных капель попало мне прямо на футболку. Выругавшись, я поставил чашку на стол рядом с подносом, стряхнул пролитое с ладони в раковину и посмотрел наверх, на потолок. Там, в нашей спальне сидит сейчас и не спеша вытирает волосы белым полотенцем моя неизвестно откуда взявшаяся жена. Которая ни хрена не помнит. Вернее, это она так говорит, что не помнит, а там кто её знает… А что, если она то же – из этих? Последнего поколения которые… Как же мне сразу-то в голову такое не пришло? Да как, как… Что тут говорить – обрадовался настолько её увидев, что всё осознание растерял, всё налюбоваться никак не мог. А тут фермеры эти, рейдеры всякие, то, сё… Вот и потерял планку, даже не предположив, что такая возможность существует. Как в тумане от радости и счастья был, что нашлась, что живая…
Я наполнил пролитую чашку заново, аккуратно поставил её на поднос и понёс завтрак наверх в спальню, по пути лихорадочно соображая, как же мне быть-то теперь и что дальше делать. Какая-то мысль не давала мне покоя, всё свербела и свербела, никак не желая вылезать наружу. Что-то очень-очень важное… Во! Точно – собаки! Собаки на Нору никак не отреагировали, я это совершенно точно помню! А это очень важный момент и я сейчас объясню почему. Дело в том, что после инцидентов с убийствами и прочим неадекватным поведением синтов, которых под видом живых людей Институт регулярно подселял в какие-нибудь поселения, частенько заменяя реально существующих людей точными их копиями, народ довольно таки быстро нашёл средство, как отличать тех от других – собаки. Да-да, обычные дворняги, даже без специальной подготовки очень агрессивно реагировали на синтетических людей, совершено не так, как они отреагировали бы просто на незнакомого, чужого человека. Учуяв синта, собаки начинали буквально бесноваться, срываясь с поводков и стоило огромных усилий их обуздать. Правда я не в курсе, вычисляют ли барбосы синтов того самого пресловутого последнего поколения, или нет… Нету у меня информации по этому поводу, но будем надеяться, что вычисляют. Должны бы, по идее. Когда мы с Норой стояли возле лавки Артуро, мимо нас пару раз проходили охранники рынка с собакой на поводке, которая даже не посмотрела в нашу сторону, а на искусственных созданий они обычно сразу кидаются. Кстати из этого правила единственным, не поддающимся никакому логическому объяснению исключением является всем известный сыщик-синт Ник Валентайн, мой приятель, живущий в Даймонд Сити. Вот на него по какой-то неведомой причине собаки никак не реагируют. Ну, как не реагируют – обращают внимание, конечно, но не более, чем на настоящих живых людей. Не проявляют той неистовой агрессии, как обычно бывает в присутствии других синтов, попавших к ним в поле зрения и нюха.
И ещё, самое главное! Я вспомнил, что когда изображал из себя новоиспечённого сотрудника Института, до глубины души проникшегося их высокими идеями и целями, то пару раз участвовал в операциях по возвращению беглых синтов на пару со штатным охотником. То же синтетиком, разумеется. Так вот он, что бы заставить беглеца добровольно вернуться в родные стены без применения к нему насилия и не портя, так сказать, «товар» произносил вслух кодовую фразу, состоявшую из букв и цифр. После чего у беглеца попросту отключалось собственное сознание и он превращался в безвольную марионетку, куклу, беспрекословно подчиняясь и выполняя любую команду охотника. Этот метод охотник неоднократно применял при мне и эта самая пресловутая фраза всегда была одна и та же. И я её, эту кодовую фразу помню, очень хорошо помню. «Вот же ты гад!» – скажете вы, – «На своей единственной, любимой женщине, которую ты уже, кстати, давно похоронил, в душе считая всё это время умершей, решил проводить свои дикие эксперименты, продиктованные не чем иным, как твоей «дорогой подругой» паранойей!» А как мне быть, спрошу я вас? А? Ладно, жизнь покажет… Жизнь, она вообще такая штука, которая всегда рано или поздно «показывает».
Поднявшись в спальню, я поставил поднос с завтраком на журнальный столик, расставил тарелки, чашки с «кофе» и пододвинул всё это дело поближе к кровати. Нора уже закончила свой «последушевой» ритуал и сидела, пытаясь соорудить на макушке хвост из своих не слишком длинных волос и держала губами резинку. Когда я вошёл, она глянула на меня и улыбнулась, продолжая крутить хвост.
– Нуфно фто-то нафефь, – невнятно произнесла она из-за резинки во рту.
– Сейчас что-нибудь сообразим, что тебе надеть, – кивнул я.
Нора оставила наконец волосы в покое, и придвинув поближе тарелку, принялась с аппетитом поглощать яичницу. А я тем временем направился к бельевому шкафу, подыскивать моей ненаглядной подходящий наряд. Распахнув дверцы, я задумчиво уставился на его содержимое, честно говоря многообразием не блиставшее, пытаясь сообразить, что бы такое из своих вещей ей предложить. Футболку, конечно, что же ещё. Вот эту, которая подлиннее и самая не застиранная из всех, вроде как.
– Ну-ка, подними ручки, – с футболкой наготове подошёл я к Норе.
– Одевай, – она положила вилку и послушно подняла руки вверх.
Мы не спеша позавтракали, попили «кофе» из цикория, потом я спустился вниз и поставил в мойку грязную посуду, не доверяя это тонкое и ответственное дело криворукому Косворду. Он тарелки постоянно роняет и колотит, зараза. Пока я ходил, Нора успела разлечься на кровати поверх одеяла и лежала теперь, положив ногу на ногу и закинув руки за голову.
– Рассказывай, – соизволили их величество благосклонно кивнуть, когда я снова появился в дверях спальни.
– Что рассказывать? – попытался увильнуть я от опасного разговора, прикинувшись дурачком и состроив невинную физиономию. Но от Норы так просто было не отвертеться.
– Всё. Рассказывай всё с того самого момента, как тот лысый гад выстрелил в меня там, в убежище.
Произнесено это было таким твёрдым и уверенным тоном, что я конечно тут же сдался, и решив не щадить больше её чувств, раз она сама так решила, сел на кровать у её ног и собравшись с мыслями начал своё повествование. А рассказать мне было о чём, даже более чем. Нора внимательно слушала не перебивая, и чем дальше, тем больше мрачнело её лицо, хмурились брови и тускнел взгляд серых красивых глаз.
Насколько мог подробно я рассказал ей, как очнулся в убежище потому, что аварийная система отключила криостазис, как увидел, что все остальные камеры-морозильники полны давным-давно умершими людьми, превратившимися в иссохшие мумии, обтянутые синими комбинезонами. Так же я сказал ей о том, что так и не смог себя заставить подойти к её криокамере и заглянуть внутрь. Я заметил, как при этих моих словах лицо Норы дрогнуло и на нём на миг промелькнуло выражение облегчения. Поведал, как плутал во тьме по нескончаемым коридорам бункера, как невыносимо долго, целую вечность, впав в какое-то полубезумное состояние от терзавших меня голода и жажды я искал возможность покинуть проклятый склеп и выбраться на поверхность. В общем, в течении часа я описывал в подробностях всю свою жизнь в постъядерном мире на просторах Америки, опустив только несколько особенно скользких моментов, касающихся меня и Кейт, моей бывшей напарницы и боевой подруги. Отношения у нас с ней складывались настолько непростые и неоднозначные, что лучше было об этом вообще умолчать. Благо Кейт сейчас далеко и вернётся ещё ой как не скоро. Так что я лучше промолчу, дабы не навлечь на свою голову лишних шишек со стороны законной супруги, пусть только-только и восставшей из мёртвых.
Когда я закончил, Нора сидела погружённая в свои мысли и некоторое время молчала переваривая услышанное, а вместе с ней молчал и я. Потом всё так же молча встал и пошёл вниз налить себе воды, дабы промочить пересохшее от долгого разговора горло. И только я нацедил себе водички из алюминиевой канистры, стоявшей у стены рядом с плитой, как услышал мелодичный звон колокольчика над входной дверью. Посмотрев с неудовольствием на дверь я вздохнул и с кружкой воды в руке пошёл открывать. Ох, чует моё сердце – накроется наш выходной! И кстати, куда этот капризный робот подевался? Почему я должен сам дверь открывать?
– Косворд! – крикнул я в глубину дома по пути к выходу.
В ответ тишина. Чтоб вы провалились, умники из «Дженерал Атомикс» за столь изысканный искусственный интеллект, которым вы наградили эту модель робота-дворецкого, вписав ему в программное обеспечение симуляцию эмоциональных реакций с расширенным вариативным рядом. Вот и капризничает теперь бестолковая жестянка по поводу и без. И что самое главное, он ведь себя так до войны не вёл, зуб даю. Что-то с ним всё-таки приключилось в моё отсутствие или электромагнитный импульс от множества ядерных взрывов всё-таки как-то так на него повлиял…
Подойдя к выходу, я глянул в маленькое узенькое окошко с пуленепробиваемым стеклом, зеркальным со стороны улицы, что бы с порога не видно было, как я за дверью стою и на разных «пришельцев» смотрю. Дверь, кстати, изнутри толстым стальным листом обшита, потяжелела правда изрядно, поэтому пришлось усиливать петли и саму дверную коробку. Но это мелочи, главное винтовочную пулю с небольшого расстояния держит – и славно. Хотя мало их бывает, посетителей этих самых, гостей всяких прошенных и непрошенных. Меня дома застать трудно, я подолгу пропадаю в своих экспедициях, а когда возвращаюсь, то тоже особо дома не сижу. Разве что пару дней могу отсыпаться – вставать, пить воду, сходить на кухню пожевать что-нибудь и снова валиться на кровать. А потом я начинаю или работать в мастерской в гараже, или топаю в Даймонд Сити, где иду в первую очередь в детективное агентство Валентайна. А если Ника нет на месте, то дальше мой путь лежит в новый оружейный магазин, который относительно недавно открыл мой хороший приятель Фил Коллинз. Ветеран Братства Стали, который из-за преклонных лет, а если честно, то больше из-за ранения, полученного при знаменитом штурме Института вышел, так сказать, на заслуженную пенсию и на выходное пособие открыл своё дело, к которому ваш покорный слуга имеет самое непосредственное отношение. Если же мне удаётся застать городского детектива на рабочем месте в агентстве, то какое-то время я нахожусь у него, благо общих тем у нас с ним много, а потом всё равно иду в магазин к Коллинзу.
Фил на базе Братства числился штатным мастером-оружейником, причём всеми признанным мастером, одним из лучших, и подготовив перед своим уходом достойную смену из нескольких учеников, решил уже будучи гражданским продолжать то, что у него получалось лучше всего. А именно – чинить и совершенствовать разного рода огнестрельное оружие. Справедливо рассудив, что с несколькими известными торговцами смертоносным товаром ему не потягаться, Коллинз сделал упор на кастомизацию уже имеющихся образцов огнестрела, покупая оптом несколько стволов, доводя до ума и продавая их потом с наценкой. И надо сказать, без клиентов он не оставался. Ведь тот же Артуро Родригес торговал, если можно так выразиться, оружейным ширпотребом, стволами в базовой комплектации, какой есть, такой и бери. Есть, к примеру на карабине планка под оптику или кронштейн под фонарь – хорошо, а нет – ну что ж делать, сам выкручивайся, городи что-нибудь и как-нибудь. Или мастера ищи, который поможет тебе с этим делом. Фил же все эти услуги оказывал, делая всё достаточно быстро, качественно и давал гарантию на свои изделия. Ну и не драл он за свою работу втридорога, хотя вполне мог бы. А ещё Фил торговал ножами ручной работы, которыми занимался уже я, делая их небольшими партиями по несколько штук, и брал заявки для меня же на заказные ножи, исполняемые в единственном экземпляре по персональному эскизу из каких-нибудь экзотических материалов. Типа, там, кости Когтя Смерти, пущенной на накладки рукояти, ножен из панциря Короля Болотников или ещё что-то подобное. Ну и цена на эти вещи была соответственная, разумеется. Далеко не каждому по карману. Но заказов хватало, клиенты не то что бы табуном ко мне шли, но и совсем без работы я не оставался. Для этих целей у Фила в магазине был оборудован для меня специальный закуток, моя собственная маленькая мастерская по изготовлению ножей, со всем необходимым набором инструментов, и ещё мини-кузня на заднем дворе за магазином. Там я, подпоясавшись брезентовым фартуком и надев на руки брезентовые же рукавицы, периодически ковал заготовки для клинков. Но делалось это не часто – я старался загодя наделать их в достаточном количестве и разных размеров, что бы потом больше не отвлекаться на ковку, а заниматься только слесарной обработкой. Тем более, что всё чаще приходилось выкраивать время на это дело между моими, в последнее время участившимися командировками в пустоши. Фил с женой Сарой и двумя сыновьями-подростками, родившимися с разницей в два года, Джоном и Алексом, проживал в том же доме, их квартира находилась на втором этаже прямо над магазином, окна которой выходили на рыночную площадь.
И вот сейчас на пороге нашего дома, а точнее возле калитки, от которой к входной двери вела мощёная вытертой и потрескавшейся плиткой дорожка, стоял никто иной, как Джон Коллинз, старший сын Фила Коллинза, семнадцатилетний молодой человек. Одет он был по-походному, в дорожной кожаной одежде, состоявшей из коричневого цвета куртки толстой воловьей кожи, потёртой и потрескавшейся, и кожаных же штанов с нашитыми наколенниками, заправленными в чёрные ботинки с высокой шнуровкой. Голову покрывала кепка-бейсболка с гнутым козырьком. За спиной у Джона висел объёмистый рюкзак, на плече болтался стволом вниз карабин «М14», обвешанный всевозможными «тактическими» приблудами. Будучи сыном знатного оружейника и имея доступ к станкам и материалам, парень мог себе позволить улучшить винтовку по своему вкусу и запросам. Всё это я отметил, окинув его взглядом, как только отпер замок и распахнул входную дверь.
– Ха, Джонни-бой, какими судьбами? – крикнул я с порога, всё ещё держа кружку в руке. – Заходи, заходи, не стой там. Нора! К нам гости! – крикнул я в глубину дома. Надеюсь услышит и наденет на себя что-нибудь ещё кроме моей футболки, едва-едва достающей до верхней части её бёдер перед тем, как спустится вниз в столовую.
Джонни тем временем аккуратно закрыл за собой калитку, прошагал своим широким шагом по дорожке и вошёл в дом, стащив с себя в прихожей рюкзак, сняв винтовку с плеча и скинув куртку, под которой у него оказалась ядовито-красного цвета рубашка с коротким рукавом. Повесив всё своё походное хозяйство на вешалку в прихожей, но захватив с собой небольшой свёрток и пригладив ладонью непослушные волосы Джон прошёл за мной следом в столовую, совмещённую с кухней, где замер, ожидая, когда ему предложат куда-нибудь присесть. Скромный парень, что и говорить. Воспитанный. Насколько я знал от Фила, Джонни-бой и с девушками был такой же, робкий и стеснительный, и как результат испытывал определённые трудности в общении с противоположным полом. Но при этом он был трудолюбив и сильно увлечён оружием, с удовольствием проводя всё свободное время в отцовской мастерской, пропадая там целыми вечерами и проявляя врождённый талант потомственного ружейника. И это помимо того, что днём он посменно со своим братом работал в магазине продавцом. Братец же его, Алекс хоть и был младшим, но нрава был прямо противоположного своему старшему брату: шустрый, развязный, на язык острый и с девчонками раскован и дерзок. Ну и лодырь ещё записной в придачу, старавшийся отлынить от какой угодно работы под любым предлогом, что к его неудовольствию прокатывало крайне редко, зная железный нрав его папаши Фила.
– Садись парень, не стой, – я кивнул на один из стульев, выпив наконец-то залпом стакан воды, уже согревшейся от долгого держания в руке и поставил его на стол рядом с мойкой.
– Ну, рассказывай с чем пожаловал, – сказал я Джону, улыбнувшись. – Какими ветрами тебя в наши края занесло?
– Я к вам от отца с поручением, мистер Нейтан, – ответил тот. – А так мы на восток идём караваном, к заводу Бранштейна. Специально несколько человек для этого наняли. По поводу станка для мастерской договариваться будем, да ещё насчёт кое-каких деталей для винтовок вопрос решить нужно будет. Парни меня за мостом ждут, привал пока устроили, но я уже скоро побегу, а то нам ещё топать и топать.
– Заказ на нож появился? – спросил я.
– Да, – кивнул Джонни. – Вот тут чертежи и список материалов, а так же задаток.
С этими словами он привстал со стула и протянул мне продолговатый свёрток, который до этого держал в руке.
– А как ты узнал, что я дома? – спросил я парня, принимая у него из рук посылку. – Я ведь из города сорвался никого не предупредив. Разве что Бобровым сказал, когда за номер расплачивался… Но куда направляюсь не говорил.
На лестнице, а затем в коридоре послышались лёгкие шаги и через пару секунд к нам присоединилась Нора, войдя в гостиную. Одета она была уже не в мою футболку. На ней были вчерашние тёртые джинсы голубого цвета и жёлтая кофточка с длинным рукавом, на ногах всё те же маленькие тапочки.
– Здравствуйте, мэм! – первым произнёс приветствие Джон, вскочив со стула и учтиво кивнув Норе.
Та приветливо улыбнулась и протянула парню открытую ладонь:
– Нора. Можно называть меня так. А вас как зовут, молодой человек?
– Джонни, мэм… То есть миссис Нора, – аккуратно пожал её руку Коллинз-средний, вконец смутившись, аж щёки запылали красным. С ним такое бывает, говорил же уже – стесняется женщин и всё тут.
Нора ещё раз улыбнулась своей обворожительной улыбкой и отошла к плите готовить себе ещё «кофе». Она всегда так делает: сначала выпьет ту чашку, которую я ей в постель подам, а потом, когда уже встанет с кровати, примет душ, причешется, оденется и вниз соизволит спуститься, то ещё одну чашку сама себе намешивает. И меня к этому своему ритуалу ни за что не подпускает, я пробовал уже как-то влезть, знаю. Кстати, и кофе она всегда немного по-другому наводит, я пару раз отхлебнул из её чашки – отличается, причём заметно. Пропорции другие. Но мой кофе нахваливала всегда и никогда не отказывалась… Кто их, женщин этих поймёт.
– Я надеюсь вы не откажетесь от чашки кофе и сэндвича, Джонни? – спросила Нора, колдуя у плиты.
– С удовольствием, миссис Нора, – ещё больше зарделся Джон.
– Вот и славно, – снова улыбнулась та.
Ещё одна такая улыбка адресованная парню, подумал я и, как мне кажется, его щёки натуральным образом воспламенятся и огонь перекинется прямиком на пышную шевелюру, а потом на всё остальное. И Джонни-бой тогда сгорит дотла, превратившись в кучку пепла на полу у нас в гостиной. М-да… А кто же тогда за станком на завод к Бранштейну пойдёт?
Я тем временем распечатал свёрток и на свет божий явился небольшой листок пожелтевшей бумаги в клетку, выдранный, похоже, из какой-то залежалой ученической тетради ещё довоенного выпуска. На нём твёрдым почерком Фила был расписан новый заказ на нож, где по пунктам было указаны пожелания заказчика по параметрам и материалам, из которых он должен быть изготовлен. Ниже прилагался набросок карандашом изображающий, как нож должен выглядеть в реале. Ну, приблизительно выглядеть разумеется. Всё дело в том, что видение заказчика того, каким должен быть вожделенный предмет его мечты и умение Коллинза-старшего передать эти самые мечты на бумагу при помощи всё того же карандаша разнились, и порой весьма значительно. Хорошо, когда человек, заказывающий нож, умеет хоть немного рисовать и сам изображает желаемое, но таких почему-то маловато… Лучше всего, конечно, когда я сам принимаю заказы. Тут уже недопонимания как правило не возникает, разве что какой особо капризный клиент попадётся. Но это дело, в смысле – моё личное общение с клиентом в силу моей основной работы случается крайне редко. Не, ну прямо закон подлости в действии: когда я по нескольку дней не покидаю свою мастерскую в магазине у Фила, ночуя там же на своей любимой раскладушке военного образца – ну ни один клиент не нарисуется, который желал бы у меня нож заказать! А стоит мне отправиться в очередной поход по радиоактивным землям, этих заказчиков как черти разжигают! Вот и общаются люди добрые с Филом в моё отсутствие, а он как вы уже поняли художник тот ещё, талант прям через край так и плещет.