Владислав Тодеску
Die Kante und das Kind
– Я недавно посещал мамину сестру, Зузанне Окерфельдт. Мне не понравилась её реакция на расспросы о том дне, когда папа погиб в аварии… – он немного приподнялся в кровати, стараясь не перевернуть пепельницу, – Я думаю, она что-то скрывает. – закончил он.
– Хочешь поговорить с моей мамой? – спросила она, туша окурок.
Она едва сдержалась, чтобы не потушить его о глаз собеседника.
– Я почти уверен, что моя мама что-то ей рассказала… мне нужно знать, что.
– А какой у тебя собственно вопрос? – продолжала спрашивать она, ставя пепельницу на тумбочку, подавляя дрожь.
– Почему мама повесилась. – сухо ответил он.
Она встала с кровати и вытянулась, ощущая на коже холодный, солнечный свет.
– Неужели это так волнует тебя?.. – отстранённо спросила девочка.
Он посмотрел на неё так, будто услышал что-то несуразное. Затем, снова уставился на шкаф напротив кровати и выдохнул:
– Если бы этим всё ограничилось…
Она подняла бровь. Увидев это, он тут же захотел обнять её.
– Четыре дня назад, я видел маму около университета. – произнёс он мёртвым голосом.
На последнем слове, голос младшего слабо дрогнул. Старшая заметила это и вместе с крайней степенью недоумения, почувствовала к нему жалость. Она тут же забралась на кровать и обняла его. Пусть внешне он не проявлял никаких признаков эмоциональной нестабильности, лицо его подрагивало.
Она поцеловала его и примерно на полуминуты, они застыли в этом положении. Когда на кухне послышались ноты «Oh No» от BMTH, она медленно отпрянула и произнесла с сочувствием и любопытством в глазах:
– Расскажи мне всё сначала.
12
Лежание на кровати под объятиями друг друга затянулось. Это было непохоже ни на него, ни на неё, но потребность в прикосновениях, поцелуях и взглядах, была невообразимой. Они оба понимали, что это связано с их травмами, которые среди прочего и объединяли их, пробуждая внутри призрачное ощущение родства…
Он стоял в одних трусах, – уткнувшись задницей в столешницу, справа от которой, в стол была вмонтирована духовка, – и неторопливо осушал кружку крепкого кофе, без сахара и молока.
Она же стояла полностью голая и он видел в этом что-то превосходное. Смотря на человеческие тела, как на произведения природного искусства, он всё же отдавал предпочтения любованию стройным, женским телам. Он был на 98% уверен, что такое решение было принято им в виду полового влечения именно к противоположному полу. Остальные два процента представляли из себя отвращение, с которым он смотрел на пенис. Он как будто бы казался лишним, на пути плоского тела. Что-то вроде бородавки переростка с виноградным листом в придачу… Разумеется, он рассуждал исключительно в художественном ключе и тешил себя мыслью что «ещё не дорос» до того уровня познания красоты человеческого тела, чтобы его не смущали пенис и мошонка…
…она была идеальна. Он знал, что будет в меньшинстве людей, которые разделят его мнение на счёт внешности этого чуда природы, но ему было плевать. Она не имела атлетичного телосложения и скорее находилась посередине между эктоморфом17 и эндоморфом18. Да, у неё прослеживались мускулы на руках и на ногах, но из-за жира, который выглядел как тот, что необходим любому человеческому организму, женщина выглядела более… настоящей?
Даже сейчас, когда она пила «Кофе Глясе», от неё веяло чем-то инородным. Причиной была даже не её бледнота, из-за которой, тем не менее, не были видны вены или в глазах не пестрил альбинизм… Это было похоже, скорее, на её редкое появление на солнце. Банальное сверхзатворничество… По крайней мере так думал он. Эта мысль его успокаивала, но в то же время, словно что-то недоговаривала.
В Marshall Acton II, стоящем между холодильником и серией полок, играла «Possibilities of an Impossible Existence» группы Whitechapel.
Он допил содержимое кружки и потянулся к пачке Winston Gold. В его доме было как минимум четыре вариации сигарет «Winston», но чаще всего он курил именно «Gold». Скорее из-за названия, чем из-за вкуса.
– А тебе не приходило в голову, что это могла быть какая-нибудь галлюцинация? – резко отрезала женщина.
Он чуть не обжог пальцы. Теперь её низкий голос был пугающим… и пленяющим одновременно.
– Такая мысль приходила мне в голову, – он зажёг сигарету, – и тем не менее я уверен, что мне не показалось.
Она пила кофе маленькими, редкими глотками и несмотря на уже как пять минут готовый напиток и почти пол-литровую кружку, содержимое было почти выпито.
– А если – она поставила кружку на столешницу, – у твоей матери были хронические проблемы с психикой?
Теперь голос звучал скорее, как упрекающий. Будто она издевалась над скудоумием младшего, что он не подумал о подобном.
– И об этом я тоже думал. – он медленно затянулся и лишь затем продолжил, – Как мне кажется, этот вариант самый многообещающий. Именно поэтому мне и нужно увидеться с Алиной и расспросить её. Может, мама страдала каким-нибудь биполярным аффективным расстройством или… да даже тревожным расстройством!
Она слегка поджала губы. Его голос балансировал между дрожью и уверенностью… если ты зарыдаешь, я кончу.
– Алина верующая? – спросил он, выдыхая дым.
– Атеистка. Нет, она не будет против если ты захочешь поговорить об умершем. Моя мать из тех, кто подобные суеверия игнорирует.
– Отлично… – сказал он и аккуратно улыбнулся.
– Ну хватит тебе! – неожиданно ласковым тоном, произнесла она.
Он поднял бровь.
– Нормальная у тебя улыбка, улыбайся во весь рот. – Она подошла к нему и провела рукой по щеке, после, поглаживая висок, – Не надо сдерживаться.
В динамике послышалась «Pračnuŭšysia» от abyiakavasć.
«До чего ж символично.» – подумал он и обхватил её талию свободной рукой.
Они стояли около минуты со сцепившимися губами и будь у кого-то из них хоть немного ускоренное дыхание, всё закончилось бы сексом… но этот поцелуй был финальным штрихом кухонного кофепития.
Она отпрянула и сделав губы «уточкой» улыбнулась и вышла из кухни.
На её месте остался маркер инородности. Мамона буквально видел эту бледно-серую дымку, переливающуюся синим, едва заметным глазу, оттенком.
Докурив сигарету, Гигант встал и, вытягиваясь, побрёл к холодильнику. Достав банку зелёного липтона, он вышел из кухни и краем глаза увидел её, лежащую в спальне и что-то проговаривающую… Как бы он не напрягал слух, он не смог расслышать что она говорила.
…Присмотревшись, он понял, что она просто шевелит губами, словно что-то повторяя.
13
[ ]/[ ]/[ ]
11:33PM
У Гиганта сохло в горле. Сейчас конечно было полегче, чем после выпускного и сейчас не приходилось всасываться в бутылку до такой степени, что дно той, уже проваливалась в горло… но, необъяснимо сильная жажда была.
Он не знал, что с этим делать. Если его аномалии, связанные с настроением ещё можно было объяснить научным языком, то о причинах жажды стоило только догадываться. Не очень разумно сейчас пить зелёный чай с манго… но воды, просто не хотелось. Мамона был убеждён в том, что от воды его начнёт мутить. Возможно, какой-нибудь врач сказал бы ему, что пить нужно столько-то и тогда-то, но Мамона не ходил к врачам. В этом не было острой необходимости…
…В данный момент, его волновало только одно – ГДЕ СЕЙЧАС ОНА? «Бумажный дом» был интересен, но не настолько чтобы не задаваться вопросами. Возможно если бы он смотрел «Очень странные дела», «Острые козырьки», «Тьма», да даже сраный «Ривердейл», тогда бы у него не возникло бы вопросов…
…Из ванны донёсся звук всплесков.
«Она принимает ванну?.. Что блять?!».
За все разы, когда она приходила к нему, она ни разу не принимала ванну. Возможно в этом нет ничего такого… но сегодня слишком много совпадений.
Отложив бутылку с чаем, он поднялся с дивана. В конце концов она вряд ли будет против если он зайдёт. У них же нет между собой никаких тайн.
Подходя к ванне, Мамона услышал, как Брайан Хью Уорнер поёт из динамика: «But I'd die for your sins, if you don't kill me while I'm trying, baby. Let me show you where it hurts, let me show you where it hurts, let me show you where it hurts, more than one way to make you cry…».
На «…you're as pretty as a swastika», Мамона начал слушать только то, что происходило за дверью в ванной…
Мироразрушающая тишина привела его в бешенство.
…Он коснулся ручки двери и опустив её, легонько потянул на себя. Сначала ему показалось что дверь заперта, но потом он зацепил краем глаза футболку, которая заполняла собой щель между полом и дверью. Мысленно ругаясь, Гигант потянул на себя дверь во всю силу и уставился в открывшийся проём.
Он увидел, что шторка ванной задёрнута… и она, судя по всему, была там.
«Но почему она не издавала никаких звуков? В ванне была великолепная акустика и даже немного учащённое дыхание было бы слышно не хуже проезжающего под окном болида…»
…Только сейчас до Гиганта дошло, что на кухне играет динамик. Сжав губы, он медленно вошёл, делая вид что хочет справить нужду.
Дойдя до унитаза, стоявшего в каких-то полуметрах от ванной, Мамона встал с повёрнутой на сто восемьдесят градусов головой. Мысль о том, что она в ванне, подтвердилась… но что-то было не так.
Разумеется, ему не хотелось отлить и быстро устав от театра одного актёра, он сделал три неполных шага к ванне и отдёрнул штору.
14
Ожидая увидеть недоумённое выражение лица, Мамона первые несколько секунд не понимал, что видит перед собой… Когда до него-таки дошло что она лежит на дне ванной и не дышит, у него засосало под ложечкой.
– Какого хрена… – начал он и тут же понял, что падает.
Хлопнув правой рукой об ободок, Мамона в очередной раз порадовался своему высокому росту и длинным конечностям… но в ту же секунду поднялся и уже занёс руки над водой… как заметил, что поверхность воды гладкая как штиль, а грудь лежащей на дне вздымается с той же – только чуть-чуть помедленнее, – периодичностью что и у него, три минуты назад…
Гиганта переполняли противоречивые эмоции. С одной стороны, его атаковал шквал воплей: «ВЫНИМАЙ ЕЁ ИЗ ВОДЫ, ТУПИЦА!!!» в то время как с другой раздавалось: «ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ КАСАТЬСЯ ЕЁ!!!».
…Затем, между этими двумя шквалами появилась трещина, которая переросла в ущелье, являвшее собой непонимание… Почему он так боится дотронуться до неё?..
Глава 3
1
[ ]/[ ]/[ ]
03:00AM
Уже наступивший понедельник пусть и слабо, но едко, отравлял самочувствие Гиганта. С первого по двенадцатый класс, он не любил понедельники исключительно из-за надобности начинать учебную неделю. Где-то к классу третьему, у него развилась настоящая фобия на понедельники и будние дни в принципе. Даже пятница, которая одним своим наступлением наполняла сердца многих, радостным настроем: «Последний рывок», для Гиганта была скорее финальным забегом перед неизбежным прыжком в яму с кипящей сталью. Полностью успокоиться он мог только, придя домой и убедившись, что мышка от компьютера в его правой руке более чем реальна.
…Из динамика доносился альбом «Low» Дэвида Боуи. Сейчас, Мамона пусть и продолжал отвыкать от мысли, что рабочие понедельники для него превратились в рабочие среды, неприятным осадком, из головы всё не пропадало лицо женщины, лежавшей в мутной луже, которая чуть ли не напором выходила из ванной и тянулась до самой середины коридора.
В тот момент, Гиганту показалось, что её врождённая, почти молочная кожа, стала мертвенно-бледной. Именно в тот момент он впервые увидел её вены и пульсирующие жилы на шее и лбу. Она задыхалась и тем же заразила его… к счастью, на более короткое время. Мамона был не из тех, кто после происшествия думал «А если бы…». Но теперь, он всеми силами пытался отогнать мысль о возможном исходе, если бы её погружение в его ванной не произвело на него такое впечатление…
Мамона повернулся на другой бок и едва не простонал. Ему так хотелось, чтобы она была здесь, рядом с ним… Сейчас, в довершении всем роящимся в голове размышлениям, он вспоминал свою бывшую девушку, которая страдала хронической депрессией и редко, когда безболезненно, оставалась дома наедине с собой…
«Прогоняй это дерьмо из головы, нытик» – закостенелая фраза папы, которого она похоже тоже бесила, но он повторял её как мантру либо из вредности, либо из лени придумать что-то новое. Теперь, Мамона часто пользовался этой фразой, и она на удивление помогала ему… или, ему хотелось так думать…
Он потянулся к своему новенькому «Samsung Galaxy S10» и миновав уведомления и рассылки, склонил палец над мессенджером. Он пытался вспомнить, в какие дни она посещает пары и в какие дни она становится «закрытой».
…Как назло, он ничего не мог припомнить и просто отложил телефон, сдерживаясь чтобы не запустить его в стену. На короткое мгновение он представил, как она смотрит на него обиженным и злым взглядом, вопрошающим «Почему ты считаешь меня беспомощной?..».
«Может потому, что ты сегодня почти задохнулась собственной блевотиной?!.. – мысленно отвечал Мамона вопросом на вопрос, – Может потому, что ты решила сделать посмертный трибьют Джону, мать его, Бонэму?!..».
Гигант закусил губу и раздосадовано ударил подушку. Он сам не понимал почему так разволновался. Такие всплески он называл «искренним переживанием» и ловил себя на мысли что это слишком завуалированное чувство, которого он так избегает уже два с половиной года… Любовь.
Это была не романтическая любовь, которую он испытывал к той, брюнетке с зелёно-карими глазами и татуировкой розы на правом виске, который – как говорила обладательница, – «Был пострижен электрическим током». Гигант любил красно-чёрную розу и был счастлив взаимности… они познакомились на спортивном кружке в университете, на котором Мамона решил попробовать себя в плавании. Помимо него, из парней туда ходили ещё четверо, двое из которых были французами, один испанец и один британец, который, как понял Мамона, встречался с испанцем.
Он запомнил имя только одного француза, которого, вроде бы… звали Джорг, но фамилии он не называл. Мамона тогда отметил про себя, что Джорг, будучи французом, говорит со слабо заметным, но всё же акцентом… Правда, Мамона так и не понял каким именно, но он точно запомнил, что в нём слышались нотки немецкого, но не hochdeutsch, а какого-то другого…
Мамона не пытался углубляться в это и просто посещал кружок плавания, чтобы не выбираться в Гамбург, на озеро Альстер, куда он обычно уезжал между будними и выходным днями… И вот, именно там, на этом самом кружке, одним майским вторником, он познакомился с девушкой со второго курса, медицинского факультета.
2
[ ]/[ ]/[ ]
01:33PM
Отказавшись от предложения Джерта Имхофа, прийти на вечеринку в общежитие, Мамона предвкушал сегодняшние занятия, запирая шкафчик с верхней одеждой. Пусть его расшибёт молния прямо сейчас, если он знал, что ещё четверо парней, среди общего числа – которых, ему успешно удавалось теряться, – согласятся на предложение Джерта Имхофа и пропустят вторничные занятия.
«Чтоб они подавились своим пивом!» – авансом проклинал уже (авансом) бывших соратников Мамона. С одной стороны, он с ними никак не коммуницировал и не ставил их в курс дела о своей стеснительности и нелюбви к женским взглядам… но ему всё равно было обидно, пусть он и понимал, что лишь попусту тратит нервы… Бело-серая раздевалка давила на Гиганта, а освещение выжигало глаза. Он побыстрее хотел окунуться в бассейн, наполненный прохладной водой и хлоркой.
Мамона посмотрелся в зеркало и увидев своё отражение, немного сбавил обороты и перестал злиться на весь белый свет, за то, что его не озвученные требования не были выполнены. В такой смене настроения, ему помог собственный внешний вид. Он стремительно рос и уже вытянулся на сто восемьдесят пять сантиметров. «Дальше, больше.» – сказал он про себя и, кинув быстрый взгляд на часы, побрёл к бассейну.
Он почему-то не любил тот корпус, где находился бассейн, но вспоминая Гамбург, он быстро успокаивался. Наверняка инструктор Кёхлер уже начинает подготовку к занятиям, а те семь девушек, – три из которых, как он понял, были с факультета католической теологии, ещё три, с протестантской, и одна с медицинского. «Что ж, Господа восхвалят большинство, но к жизни вернётся лишь одна», – тихо мирно разминаются.
Подходя к нужному помещению, Мамона радовался, что сегодня так мало людей. Обычно сюда приходят несколько человек, но только не во вторник… Открыв дверь, Мамона удивлённо оглядел помещение, испытав уже привычный, но от того не менее неприятный дискомфорт.
В помещении помимо него была только инструктор Амелинда Кёхлер и девушка с бритым виском, на котором красовалась роза с переливающимся красным и чёрным…
Бассейн должен будет пройти реконструкцию, в скором времени, но пока что, Мамона оставался свидетелем нового, лишь на вид, помещения. Высокий потолок и трибуны по правую сторону нервировали, пусть и были пусты, а потолок вовсе был дальше небес… Снова посмотрев на инструктора и незнакомку, Мамона понадеялся, что его растерянность и подступающее раздражение, никто из них не заметил.
Он подошёл к ним и, поздоровавшись, спросил у инструктора:
– А где остальные?
Амелинда посмотрела на него гордым взглядом, будто он только что проплыл отведённое расстояние наполовину меньше назначенного времени. Выждав странную паузу, инструктор выдохнула и, уже ухмыляясь, ответила:
– Джерт-весельчак-Имхоф соблазнил почти всех моих пловцов, но похоже вы – она мельком бросила взгляд на девушку, – не фанаты выпить пива и отдохнуть перед трудовым буднями?..
Мамона на какое-то мгновение почувствовал себя чудовищно неловко, понимая, что сегодня, он и девушка с розой на выбритом виске, будут делить этот бассейн за игрой или – «Только не это…», – вместе что-то придумывать.
«Да вы издеваетесь надо мной мать вашу?..» – возмущался про себя Мамона.
– Мне больше нравится брасс, нежели Гозе19. – нарочито позитивно ответил Гигант.
Инструктор кротко посмеялась и сказала:
– Что ж, начинайте разминку и выбирайте между собой, чем будете сегодня заниматься. Если ничего не придумаете, будем плавать баттерфляем, пока в этом бассейне – она кивнула головой вправо, – не пропадёт вода.
Женщина отошла к трибунам, и оставила студентов наедине.
Мамона почувствовал, как под шапочкой собирается пот, с аппетитом кусающий его голову. Переведя взгляд на девушку, Мамона сжал челюсть чтобы не издать серию из «ай».
– Ну что, разомнёмся? – убедительно весёлым тоном, спросил Мамона.
Девушка посмотрела на него и, ухмыльнувшись, как инструктор, секундой раннее, ответила:
– Любишь брасс? Готова поспорить у тебя не хватит сил обогнать меня.
Мамона не успел обработать ответ как почувствовал лёгкий толчок кулаком в грудь. Девушка была ниже его всего на голову, и вполне логично что для неё брасс, это более привычный стиль, нежели баттерфляй, – который так любит Амелинда Кёхлер, – или кроль, от которого Мамона всё ещё не отвык…
Он смотрел вслед девушке, которая, почти переходя на бег, отошла к своей линии старта. Затем, он перевёл взгляд на сидевшую на нижней линии трибун инструктора, которая, похоже, едва сдерживала смех…
«Что ж, теперь ему не отвертеться.» – вероятно, думала она.
3
Закончив разминаться, Мамона подошёл к краю бассейна и натянул на глаза плавательные очки. Даже теперь, видя всё в более тёмном цвете, он жмурился от белого потолка.
Девушка, тем временем, уже находилась в полной боевой готовности. Амелинда Кёхлер стояла в углу бассейна, готовая дать команду.
Студенты встали в положение «На старт» и устремив взгляды вперёд, ждали команды.
Инструктор Кёхлер начала:
– Итак, плавание брассом, сто метров на первенство. По свистку ныряем и плывём до конца бассейна, после чего отталкиваемся от края и плывём в обратном направлении. Первым будет тот, кто коснётся края бассейна обеими руками.
Выждав двухсекундную паузу, инструктор спросила:
– Готовы?
Пловцы синхронно ответили «да» и, как показалось Гиганту, дрогнул только он.
– Милый мой, не дрожи, вода под стать тебе.
«Не показалось…».
– Итак, Три… Два… Один!
Свисток.
Мамона нырнул с таким рвением, что уже готовился услышать «фальц-старт», но, с небольшим усилием, не останавливаясь на раздумья, поплыл вперёд.
Первые сорок метров он не мог смотреть, на какой позиции находится, но уже приближаясь к половине бассейна, он выцепил взглядом правую сторону и в ужасе обнаружил, что отстаёт от соперницы на десять метров.
Он направил всю концентрацию в тело и загрёб руками с большей скоростью, чувствуя себя лягушкой под спидами… Кротко усмехнувшись про себя от ассоциации, он вспомнил песню группы Die Krupps и почувствовал, как руки и ноги начали ускоряться.
Переулочный канат был для Гиганта сродни колючей проволоке под напряжением, но несмотря на устрашающее и, крайне убедительное сравнение, он всё ещё чувствовал, как его немного кренит в сторону. Скорость и ритм, засевший в голове делали своё дело, но длинный бассейн начинал качаться как ванна в океане и несмотря на хорошую координацию, которую Мамона довёл до совершенства, занимаясь плаванием, его начало потряхивать… Подавшись вправо, он почувствовал, как вода вокруг утепляется и пусть это была лишь иллюзия, он снова поплыл прямо…
Тем временем, соперница приближалась к последним десяти метрам, а Мамона, только-только начал хлестать её по пяткам. Он ускорился почти до предела и поравнялся с красно-чёрной розой, таким образом, что его голова была на одном уровне с её бёдрами.
«Тебя Нереиды плавать учили?..» – думал Мамона, всё ещё чувствуя себя лягушкой под спидами.
Он увидел, как девушка уже разворачивается и плывёт ему навстречу. Добив последние пять метров, Мамона коснулся края бассейна и, развернувшись, ринулся в обратном направлении.
«…Похоже, она вообще не напрягается!..».
В ушах стояла стена брызг и собственного дыхания. Слева, Мамона слышал только водяные всплески. Он ни разу за эти сто метров не видел, чтобы красно-чёрная роза меняла положение головы. Пусть это и было образцовым брассом, но Мамона не мог взять в толк, как ей удаётся плыть, точно заведённая лодка…
Мамона чувствовал поражение уже сейчас… Однако, сдаваться он не собирался.
Заместо Юргена Энглера, в ритм-машину ворвался Макс Кавалера с ускоренной – казалось, именно для этого случая, – версией песни «Attitude».
Мамона постепенно догонял свою соперницу и рывком достигнув положения «ноздря в ноздрю», почувствовал, как из груди беззвучно вырвался, синхронно с Максом Кавалерой рёв, а в руки поступил адреналин. Ноги уже на автомате двигались подобно всё той же нездоровой лягушке.
Мамона увидел, что до финиша осталось чуть меньше… примерно тридцати метров. Вместо «Can you take it?», он слышал «Can you do that?». Теперь, Кавалера поменял для него и текст песни.
«Спасибо» – мысленно поблагодарил Макса Гигант и продолжил плыть вперёд, уже обогнав красно-чёрную розу.
До конца заплыва и победы, Гиганта отделяло пятнадцать метров. Ритм в голове стал единым целым с силами и двигал тело вперёд.
«Do what you feel! Give me blood» – звучало в голове.
«Десять метров…».
Мамона видел, как инструктор с невозмутимым видом готовится нажать «стоп» на секундомере.
Девушка была позади.
«Я почти победил…».
«…Пять метров.».
Мамона уже вытянул руки…
«Give me Pain. These scars won’t heal»
…и резко остановился.
Он уставился в оставшиеся четыре метра воды перед собой и застыл на несколько секунд. Оглушительные брызги раздались за спиной и, долетая до него, всё быстрее уносили его из этого места…
Он слышал дождь. Громкий дождь и раскаты грома, которые синхронизировались с всплесками и теперь били его по всему телу. Он не успел увидеть перед собой более-менее чёткие очертания, как услышал оглушающий свист, как ему показалось, над ухом…
Он поднял свои черепашье глазки на инструктора и чувствуя, как по телу прокатывается шторм стыда, подался вперёд и коснулся конца бассейна. Он проиграл, но сейчас ему было не до гонки… В его голове застряли слова: «These scars won’t heal».
Макс Кавалера в голове уже вопил, но продолжал повторять эту строчку… Затем, закономерно, песня подошла к концу и Мамона окончательно пришёл в себя.
Он смотрел на недоумённые взгляды инструкторши и девушки, на чьём выбритом затылке, под шапочкой, была татуировка розы с переливающимся красным и чёрным.
Его губы онемели… Гиганта успокаивала мысль, что его слёзы сейчас закрывают очки.
– Что-то я сегодня не в форме… – рассеяно выдавил он.
– Почему ты остановился перед финишем?!.. – с недоумением и нотками грусти, спросила инструктор Кёхлер.
– Не знаю… – он вылез из воды, – Я хочу закончить занятия.
Он подошёл к сопернице и показав большой палец, сказал:
– Молодец, уделала чемпиона группы. Мои поздравления!
На последнем слове его голос едва не дрогнул. Амелинда хотела остановить его, но решительность проигравшего пригвоздила её к резиновому покрытию и наполнила руки свинцом, а рот водой.
Девушка же, с искренним недоумением на лице, кричащим на нём же вопросом: «Что это было?», проводила проигравшего взглядом до выхода и, как только звук захлопнувшейся двери раскатился по помещению подобно грому, они, вместе с инструктором, вышли из общего оцепенения.
4
03:09PM
Если бы он любил алкоголь, он сейчас напивался бы до беспамятства.
Ему было одновременно жутко неловко и до боли в груди страшно, когда в его мозг основательно вонзилась строчка «These scars won’t heal» из песни «Attitude» группы Sepultura.
С одной стороны, перевод мог и подойти под ситуацию в бассейне, но Гигант был абсолютно здоров и не подвержен травмам… Ему уже было плевать на поражение той, чьё лицо он запомнил хуже татуировки. Казалось, эта роза покрыла собой его мозг и впрыскивала своим градиентным переливанием красного и чёрного, фразу: «These scars won’t heal».
Мамона сидел в кофейне «Coffee Fellows», которая находилась по правую сторону от университета, через дорогу… и к несчастью, Мамона видел то место, откуда, чуть больше часа назад, поспешно ретировался…
Перед ним был кружка эспрессо, которая уже шестикратно отправляла содержимое себя в желудок клиента. Мамона просто хотел, как следует взбодриться после мозговой встряски, чтобы затем сесть в автобус и вернуться домой… а потом завалиться в кровать и дожидаться среды, которая теперь заменяла понедельник.
Он осмотрел кофейню. Графитовые стены, типичного дизайна стойка, и несколько столиков в другой части помещения, были заняты одним гиком и двумя парами, одна из которых, состояла из двух женщин… Мамона зажмурился и быстро открыв глаза, залпом осушил кружку с эспрессо. Поморщившись от горькости, он снова зажмурился и, когда снова открыл глаза, остолбенел на месте, рефлекторно сдержав рвоту, не прикрыв рта.
Красно-чёрная роза стояла напротив его столика и, с каменным лицом, всё-таки пропускающим нотки беспокойства, спросила, указывая взглядом на стул:
– Можно?
Гигант не понял, то ли это официант поставил напиток на соседний стол, то ли это его сердце рухнуло куда-то в глубь. Тщетно сохраняя самообладание, он жестом разрешил бывшей сопернице сесть, а сам попытался сделать вид, словно увидел старого знакомого… но ничего из этого не вышло.
Девушка дождалась официанта и заказала эспрессо-коретто, отчего Мамона также не слабо удивился, хотя не понял, что такого в том, что его – уже бывшая, – соперница заказывает себе эспрессо приправленный коньяком?..
«Меня сейчас удивит даже новость о том, что на дворе весна…» – подумал Мамона и сглотнул.
Не сильно противясь, он посмотрел на девушку пристальнее обычного. Она выглядела ещё привлекательнее, чем в бассейне. Хотя, в бассейне Гиганта больше волновало, почему там так мало людей… здесь же его глаза принялись разглядывать внешность девушки, уже практически бесстрашно. Одета она была в бордовую кожаную куртку и футболку с принтом альбома «Elephant», группы The White Stripes. Также, на ней, вроде бы были джинсы и… «…вроде, серо-белые кроссовки.».
Мысленно оценив одежду девушки, Мамона принялся разглядывать её волосы, которые притягивали взгляд своими зелёными прядями, гармонируя с основным тёмно-каштановым цветом. Та самая тату была очень экстравагантным решением, как и выбритый под чистую, участок головы от правого виска, до того места, где постепенно начинается середина затылка…
Официант приближался к столику. Мамона смотрел на него, и, боковым взглядом, пытался сосредоточиться на глазах девушки.
«Карего цвета, не очень большие и не очень маленькие, выпуклые, очень выразительные и также, как и всё остальное, идеально вписывающиеся во внешность этой пловчихи…».
– Возможно это не моё дело, но почему ты поддался мне? – спросила девушка.
Мамона дёрнулся, но девушка, похоже, этого не заметила… Он тихо выдохнул…
– Поддался? – переспросил он, подавляя нервозность.
– Ну а как это ещё назвать? Лучший пловец факультета поддаётся девушке, которая взяла его на слабо и в итоге выиграла только после того как он остановился в пяти метрах от финиша…
Мамона почувствовал жжение в желудке и горле от переизбытка эспрессо, которое соединилось с нервозностью.
Официант поставил эспрессо приправленный коньяком, и девушка поблагодарила его.
– У меня… резко пропала энергия… – отвечал Мамона, подбирая слова как участник выступления, забывший текст, – …сам не понимаю, что на меня нашло.
– Звучит неубедительно… – ответила девушка с тенью насмешки.
– Да хватит тебе! Просто не рассчитал силы и оплошал.
– Как же ты их не рассчитал, что не смог доплыть пять метров, уверенно двигаясь до этого?
Гигант незаметно сжал губы и отметил что пловчиха разговаривает с ним также, как он начал разговаривать с мамой, после смерти папы.
– Shit happens… – ответил Гигант.
Девушка тихо засмеялась.
– О’кееей. – ответила она, протягивая каждый слог.
Теперь, пусть и очень кисло, улыбался он.
– Пришла чтобы посмеяться над проигравшим? – спросил Мамона с лёгкой ухмылкой.
Улыбаться полностью, он не хотел.
– Это было придаточное. Главенствующую позицию занимало моё желание, познакомиться с затворником, которого я знаю с детского сада.
Девушка отпила из кружки и посмотрела в глаза собеседника, над одним из которых медленно поднималась бровь.
– Да-да, видимся мы с тобой уже порядка… сколько тебе лет?
– Двадцать два… – ответил Мамона, с недоверием в голосе.
– Да, видимся мы с тобой уже около семнадцати лет. Мы ходили в один сад, в одну школу и о чудо, – она откинулась на спинку стула, – ходим в один университет.
Мамона облизнул губы… Что-то в пловчихе показалось ему знакомо.
«Она так похожа на маму, особенно эти глаза…».
– Miracles happen… – ответил Мамона.
Девушка широко улыбнулась.
– Это действительно чудо. – продолжал Гигант, изобразив сдержанный интерес – Потому что я помню каждого бывшего однокашника… ну с детского сада не всех, так как я его не любил, но это было лучше, чем Kinderkrippe20 или Tagesmutter21!..