Владимир Михайлович Гвановский
Тропа пьяного матроса
– Андрей, что это был за цирк?
– Сука, он позвал бандитов, чтоб меня запугать. Сказал, что это его крымские друзья, и хоть он по правилам лагеря не может притронуться ко мне, они – могут. Бритоголовые грозились забрать меня на джипе и поговорить в другом месте. Вадим, я ведь ничего не делал! Ничего не украл, не сломал, никого не ударил, к девочкам под юбки не лез. Ну, поязвил немного, покурил, пиво мы пили – что такого?
Стало очень противно. Образ интернационального летнего лагеря, директор которого – саксофонист и улыбака, рушился.
На следующий день мы собрались на веранде: Пол мелом на доске писал распорядок на день. До обеда я должен был вести группу в Форос за покупками, а Тоня – играть в волейбол. В списке послеобеденных мероприятий мы с Тоней своих имён не нашли.
– Paul, what about my second work-time?
– Oh, Vadim, this is your free time, – улыбнулся Пол и подмигнул Тоне. – Аnd your free time too!
Мы переглянулись.
Невероятно – после обеда мы оба свободны, до самого вечера. Спасибо, Пол!
Десять минут на то, чтобы забежать в домик, – и вот мы вышли за калитку, направляясь на дикий пляж. На Тоне короткое белое платье в синий горошек и коричневые кожаные сандалии. Мы находим камень, с которого легко спуститься в воду.
– Эй, Тоня, тут же никого нет – зачем ты надеваешь купальник?
– Вадик, ну одно дело ночью, но днём… Я стесняюсь. Прыгай со мной!
Я прыгнул солдатиком – сразу за камнем начиналась глубина – и окатил Тоню снопом брызг.
– А тебе понравилось это ощущение – купаться без ничего?
– Да, это очень приятно. Но вдруг кто увидит?
– Ты ведь уже зашла в воду – и никто не сможет подглядеть. Ты не против, если я его сейчас с тебя сниму?
– Хорошо, снимай, но не убирай далеко – я потом надену.
Я снял в воде с Тони синий купальник и с размаху закинул его на хилый приморский кустик.
– Ну вот что ты сделал? Она посмотрела укоризненно. И кто мы с тобой после этого?
– Нудисты.
– Нудииисты, – протяжно сказала она и улыбнулась.
Мы долго плескались в чистой воде, ныряли до дна – нужно было обязательно вынырнуть с камнем или водорослями, чтобы доказать, что достал до дна. Потом я выбрался на камень и вытащил за руку девушку. Тоня стояла на камне, нагая и не прикрывалась, по её телу стекали струйки воды. А я стоял и любовался. Потом мы легли на горячий камень и наблюдали за маленькими облачками, которые показывались из-за горы Спящий Рыцарь.
– Вадик, я так мало знаю тебя. Давай поиграем в игру. Ты будешь спрашивать меня о себе, своих привычках – а я попробую ответить. Или угадать. А ты честно-честно скажешь, угадала или нет!
– Давай. Моя любимая рок-группа?
– «ДДТ»?
– Очень хорошая группа. Но самая любимая, всё-таки – «Алиса». И дело не только в песнях: Костя Кинчев – такой же ренегат, как и я. Только он сейчас совершает путь от нигилизма к вере, а я иду в обратном направлении. Мой любимый цвет?
– Синий?
– Зелёный.
– Конечно, зелёный! Я же подумала сначала про зелёный. Ладно. Давай ещё!
– Мой любимый поэт?
– Это уже сложнее! Ты читай стихи, а я угадаю.
Я помолчал, потом прочёл стихотворение – спокойно, почти не интонируя:
Не спят, не помнят, не торгуют.
Над чёрным городом, как стон,
Стоит, терзая ночь глухую,
Торжественный пасхальный звон.
Над человеческим созданьем,
Которое он в землю вбил,
Над смрадом, смертью и страданьем
Трезвонят до потери сил. . .
Над мировою чепухою;
Над всем, чему нельзя помочь;
Звонят над шубкой меховою,
В которой ты была в ту ночь.
– Я знаю, кто написал эти стихи, – Тоня открыла глаза, – это Александр Блок. Мы в школе проходили поэму «Двенадцать» про революцию. Я тогда не понимала, почему тонкий, ранимый Блок мог быть за красных.
– Он только сначала был за красных. А потом всё понял.
– Это значит, что, если бы сейчас случилась революция, ты был бы за белых, – она серьёзно посмотрела на меня.
Я кивнул.
– Представила, что мы с тобой на набережной в Севастополе – стоим и смотрим, как на рейде дымятся трубы кораблей генерала Врангеля. И думаем – сесть на корабль или остаться? Как думаешь, ты бы мог эмигрировать?
– Думаю, я бы остался.
– И нас бы расстреляли, – она разгладила мои волосы. Потом перевернулась на спину и лежала молча.
– Тоня, какой мой любимый напиток?
– Это вино! Ты его постоянно пьёшь, и даже меня научил.
– Обожаю вино. Но нет, жду другие версии!
– Может, виски?
– Думаю, виски – это прекрасная штука. Но я ещё его не пробовал. Тот напиток, о котором я говорю – это чай из суданской розы. Каркаде.
– Каркаде? – Тоня удивлённо посмотрела на меня. – Странно, я никогда не пила кракаде! Да-да, я буду называть его «кракаде»!
– Почему же?
– Теперь, когда ты будешь пить свой суданский чай, будешь всегда вспоминать меня и этот пляж. Потому что только я называла этот чай так: кра-ка-де!
– Я не хочу так.
– Ты не хочешь меня вспоминать?
– Не хочу. Давай по-другому. Мы будем вместе с тобой пить чай каждое утро. В квартире с большой светлой кухней. И обязательно, чтоб окна на восток.
– Договорились, – улыбнулась Тоня.
Мы стоим над перевалом Шайтан-Мердвен, держась за руки. За нашей спиной лесок, в нём Пол рассказывает про Ирландию группе скаутов, которая пошла с нами на день в горы, – сейчас привал. Мы с Тоней смотрим на белую змею дороги, которая ползёт под перевалом, на грозовое небо, на далёкие домики санатория. Как будто не лето теперь, а сентябрь, и Тоня осталась со мной в Крыму, и мы ушли в поход с палаткой.
– Расскажи мне про это место, – тихо говорит она. – Я слышала, что здесь из Гурзуфа в Бахчисарай проходил Пушкин.
– О да, Александр Сергеевич тут бывал. Хотя, как по мне, этот перевал ну очень неудобный. Пушкин писал, что они не могли здесь ехать на лошадях и шли, держась за их хвосты.
– Он, наверное, чувствовал себя счастливым в этих местах?
– Угадала. Это была ссылка, которая исцелила его душу. Тут, в Гурзуфе, Пушкин влюбился.
– Влюбился и писал стихи о своей любви, а не пытался научить девушку купаться голой и делать другие бесстыдства, – Тоня поглядела на меня с улыбкой.
– Ну в то время не было купальников, вообще-то, – парировал я, – поэтому и учить было не нужно. Александр Сергеевич, кстати, вставал в Гурзуфе очень рано – чтобы подняться на скалу в оливковую рощу и оттуда подглядывать, как его возлюбленная купается без ничего.
– Ну ты врунишка! Пушкин – солнце русской поэзии, а ты говоришь «подглядывал»! Признайся, ты эту историю прямо сейчас и придумал.
– Не придумал, нам её в университете на лекции рассказывали.
– Ваши преподаватели – совсем бессовестные, если студентам такие байки травят! Ну вот представь – ты сам стал известным поэтом и музыкантом. И какой-нибудь профессор давай в твоей жизни копаться: читать письма, расспрашивать твоих друзей, с кем ты целовался в таком-то году и какую песню написал по этому поводу. Будет рассуждать, голые вы купались или нет, что пили и что ели. Или вообще назовёт твою форосскую девушку художественным вымыслом. Начнёт студентам рассказывать, а те будут хихикать. И что ты сделаешь?
– Знаешь, а всё литературоведение ведь построено на таком копании. Но, конечно, я бы в этого исследователя чем-нибудь кинул. Скажем, пепельницей.
– А если он возникнет после твоей смерти – откуда будешь пепельницей кидать?
– Из ада, конечно, – улыбнулся я и провёл рукой по её бедру.
Мы взяли рюкзаки, пересчитали скаутов по головам и спустились Чёртовой лестницей на старую Ялтинскую дорогу. Возвращались в лагерь, ускорив шаг: быстро темнело, поднялся ветер, который кружил по асфальту сухую листву. На душе было тяжело. Через две недели заканчивалась последняя смена и я возвращался в Симферополь на учёбу. Тоня тоже уезжала домой, в Киев. Это обозначало разлуку, о которой я так не хотел думать. Я смотрел на загорелые ноги Тони, её тонкую талию, на растрепавшиеся волосы и представлял, как мы покоряем перевал за перевалом, спим в обнимку в палатке под шум дождя, готовим на костре кашу с тушёнкой.
Мы вошли в главный корпус с первыми каплями дождя – гроза шла за нами по пятам, но не догнала. На веранде, перекрикивая раскаты грома, перед скаутами выступал Джек, малиновый от ярости – случилась какая-то очередная скверная история. На стуле рядом с ним я заметил красивую бутылку с импортным алкоголем и несколько пачек Davidoff. Оказалось, что англичане раскрыли преступление: вожатая Оксана пронесла в своём рюкзаке для Андрея и Шурика ром, сигареты. Троицу выследил лично Джек – когда они за корпусом разливали ром в украденные из столовой гранёные стаканы. Оксану завтра отвезут в Севастополь и лишат летней зарплаты. Андрей и Шурик до конца смены не смогут ходить в Форос, купаться в море, в Киеве будет поднят вопрос об их отчислении из английской школы. Все трое, поникшие и бледные, сидели рядом – одна двадцатилетняя и двое шестнадцатилетних. Заметив мой взгляд, Шурик зловеще прищурился, а потом подмигнул мне: он явно вынашивал план мести.
Наступил последний день перед отъездом. Я сидел на деревянных ступеньках domika и курил. Размышлял о мире, в который вернусь через несколько дней. Опять учёба и любимое общежитие. Снимать квартиру даже на пару с другом – нет, невозможно, слишком дорого. Максимум комната в квартире с бабушкой. Я представил, как Тоня приезжает, радостная, ко мне из Киева, идёт в ванную мыться, а бабушка слушает, сколько она тратит воды. Гадость какая-то. В прошлом году я на время съехал из общаги и жил в районе Седьмой горбольницы, с бабушкой мне повезло. Она часто стояла под дверью моей комнаты и слушала, как я играл на гитаре. Бабуля говорила: «Вадик, гитара… как будто плачет». Соседнюю комнату у бабы Нади снимала неженатая пара, уже семь лет. По выходным ребята разъезжались к своим родителям – она в Саки, он – в Ялту, но раз в две недели девушка оставалась на выходных одна, и тогда я слышал, как она ревёт.
Сигарета догорала, я зажёг от неё следующую. Ладно. Я могу честно сказать Тоне про свои перспективы. Про учёбу на бюджете, которую нужно будет отрабатывать три года в сельской школе. Можно, конечно, иногда ездить в Киев, можно звонить. Тоня явно из состоятельной семьи. И я, у которого богатство – косуха, гитара и стопка кассет. Ни квартиры, ни машины, ни даже банковской карты. Но есть мечты: собрать группу, записать отличный рок-альбом, сыграть концерт перед стадионом. Как всё это соединить? Поставить бы всё на паузу и остаться с ней здесь, в domike, в этом августе. Мы бы утром ходили на море, а после обеда я бы курил и писал новые песни. А за забором остались бы все эти шакалы, лоси, бараны. Ну и пусть пялятся – мы бы сидели тут в обнимку, счастливые.
Я закинул очередной окурок в пустую бутылку из-под пива и вдруг увидел, как по тропинке ко мне с радостной улыбкой поднималась Тоня.
– Уже собралась, – сообщила она, – и буду теперь с тобой.
Я усадил её на колени, и мы долго целовались.
– Мне сегодня приснилось, – начал я, – что мы с тобой живём в маленьком городке недалеко от Сан-Франциско – снимаем квартиру над ковбойским салуном, на втором этаже дощатого дома. В тех местах, несмотря на жару, мужчины ходят в кожаных штанах, жилетках и узконосых рокерских казаках. А женщины и девушки гуляют совершенно обнажёнными, только на ногах – высокие сапожки, на бёдрах – золотая цепочка с кулоном, в кулоне – яд. Но девушек никто не обижает, потому что почти все мужчины в городке – геи. Ход в нашу квартирку один – через металлический шест, который расположен над барной стойкой, вместо двери – железный люк в полу квартиры. Каждое утро мы спускаемся в салун завтракать: я спрыгиваю через люк первым, потом по шесту легко соскальзываешь ты, одетая по последней местной моде, и на твоём плече – огромный ручной осьминог. Я беру тебя на руки, целую волосы и несу к деревянному столику на веранде, где уже дымятся две чашки с крепким кофе, а геи, пьющие бурбон со льдом за стойкой, удивлённо смотрят на нас.
Тоня зарумянилась:
– Я бы не отказалась так пожить с тобой. И, наверно, даже местную моду бы поддержала. А потом мы поехали бы дальше, в новые невероятные страны, где люди живут и думают иначе, чем мы.
Она взяла меня за плечи:
– Ты так вкусно рассказал мне про каркаде, а мы его так ни разу не пили. Разъедемся, а вместе чаю не попьём… Купила сегодня. Я пойду, заварю.
Зашла в домик, а я всё сидел на ступеньках, опустив голову.
– Ну где же ты, Вадик? Чай готов.
Тоня вынесла на крыльцо две дымящиеся чашки и присела рядом со мной на горячие ступеньки.
– Не знаю, как ты переносишь эту жару. Лично я теперь буду ходить, как женщины из твоего сна, – шепнула девушка и сняла через голову платье в горошек.
– Похоже, я сделал из тебя нудистку, – присвистнул я. – Давай-ка мы зайдём в дом, пока все вожатые не сбежались пялиться на твою красоту.
Я взял Тоню за руку и завёл в комнату, отодвинув серую рваную занавеску в дверном проёме, служившую москитной сеткой. Мы присели у открытой двери на сброшенные с кровати подушки.
– Вадик, я подумала – мы можем попробовать, если хочешь, – сказала девушка еле слышно.
Меня как будто ударило током, но я не подал виду, и обнял её. Принёс постель, разделся, мы легли и смотрели друг на друга.
– Тоня, я очень хочу тебя. Но я не могу так поступить. Нужно, чтобы у нас были дни впереди.
– Я согласна, сейчас не тот момент, – тихо ответила она, – давай потом. Но знай, что я готова.
И поцеловала меня.
Вдруг снаружи раздались голоса. Тоня прикрылась простынкой, я же не стал одеваться, встал и отодвинул занавеску. За ней стояли смущённые Андрей и Шурик.
– Ой, извините, если мы помешали… Правда, мы не хотели, но очень надо. Вадик, нам нужна помощь твоей девушки.
– Да ну?
– Серьёзно. Мы тут создаём образ. Тоня, только ты можешь нам помочь. Ты кого-нибудь когда-нибудь стригла?
– Нет, и не думайте, я вам уши случайно отрежу.
– Тоня, ну ты же девочка, вы, девочки, умеете стричь. Это важно. Нам с Шуриком нужны косые чёлки. Пожалуйста.
Настало утро отъезда. Джек на террасе вручил мне конверт с зарплатой – это была моя будущая новая гитара, я сложил конверт пополам и сунул в задний карман. Джек не протянул мне руку и не предложил приехать следующим летом. Подошли автобусы, вожатые помогли уложить чемоданы и сумки в багажные отделения. Скауты прощались с вожатыми. Вдруг я услышал громкий смешок, потом ещё один, и вот уже все дети и подростки зашлись хохотом. В дверях главного корпуса стояли два Адольфа: ветер трепал их чёлки, под носом у каждого красовались нарисованные маркером усы, а на щеках – эмблема английской школы и свастика. Мятые рубашки подростки застегнули под горло. Стараясь держать шаг, оба подошли к автобусу, таща за собой чемоданы на колёсиках. Поравнявшись с багровым от ярости Джеком, Андрей вскинул вверх правую руку. Потом юноши с каменными лицами полезли в салон. Автобусы уже тронулись, а Джек так и остался стоять у желтеющего платана. И тут одинокий детский голос затянул песню, неожиданно её подхватили все остальные. Водителю оставалось только выруливать по дорожке и слушать.
Только скажи —
Дальше нас двое.
Только огни
Аэродрома.
Мы убежим,
Нас не догонят.
Дальше от них,
Дальше от дома.
Небо уронит ночь на ладони.
Нас не догонят, нас не догонят!
Небо уронит ночь на ладони.
Нас не догонят, нас не догонят…
Я наклонился к водителю:
– Вы высадите меня в Симферополе?
– Хорошо. На центральном автовокзале подойдёт?
Я утвердительно кивнул и сел в кресло рядом с Тоней. Мы миновали тоннель, потом справа замелькали посёлки Большой Ялты. Когда автобус начал подъём к Ангарскому перевалу, Тоня положила голову мне на плечо и уснула. Ветер ласкал подол её короткого платья, открывал загорелые коленки. Я смотрел на эти красивые коленки и всё не мог понять, как это происходит: вчера я мог вмиг снять с девушки платье и целовать прекрасное тело; сейчас я могу лишь любоваться подругой и чувствовать её дыхание; а через два часа уже не смогу увидеть. Я надену косуху и поеду по ночному Симферополю в паб, где любимые друзья разольют по бокалам тёмное пиво. Закрою за собой стеклянную дверь студии звукозаписи, надену наушники и подключу гитару. Проснусь дождливым утром в прокуренной комнате: «Пирамида зеленых штыков, россыпь кассет – это наш сумбурный still life…» Буду пить дешёвый кофе в университетской столовке, пойду холодным коридором университета в библиотеку, и за заклеенными в зиму окнами читального зала начнётся снегопад. Проснусь в палатке на нижнем плато Чатыр-Дага, замёрзшими руками разведу огонь, а потом возьму рюкзак и зашагаю мимо луж осеннего шоссе. И Тони рядом со мной – не будет. Я представил, как она в коротких шортах и маечке играет в теннис на залитой солнцем лужайке, подпрыгивает с ракеткой и как поднимается её грудь. Идёт со стопкой книг по брусчатке Андреевского спуска. Кутается в серое пальто рядом с памятником князю Владимиру и смотрит, как на Днепре начинается ледоход. Засыпает в вышитой буковельской рубашке при мягком свете жёлтой лампы, обнимая подушку, а за окном шумит дождь.
Мы въехали в Симферополь, миновали центр, свернули на улицу Воровского. Вот справа осталась Петровская балка, замелькали скалы Неаполя Скифского.
– Эй, парень, там стоять нельзя, я приторможу на минуту – и ты выйдешь, ладно?
Я прикоснулся к щеке Тони, она проснулась и секунду не могла понять, что происходит, где мы.
– Тоня, надо идти.
– Иди, – она улыбнулась. – Я тебя ещё увижу?
– Конечно, – ответил я и поцеловал её.
Автобус притормозил, я взял гитару, сумку и спрыгнул на траву газона. Мерседес тронулся, выехал на кольцо, а потом скрылся за поворотом. Я перешёл дорогу у гостиницы «Москва», спустился по ступенькам к речке, остановился у чёрных железных перил над водой. Начал искать сигареты и не мог найти. Руки не слушались. Вспомнив, я присел на корточки, открыл боковой карман чёрной сумки и вытащил оттуда пачку красных Marlboro. Оказалось, что в пачке – последняя сигарета. Я облокотился на железную ограду и посмотрел на Салгир.
В прозрачной воде проплывала пожелтевшая листва, над тополями вдоль реки поднимались кучевые облака.
Я чиркнул спичкой и закурил.
08.02.2016 – 25.11.2022, Севастополь
Список литературы
В романе «Тропа пьяного матроса» процитированы следующие литературные произведения:
«Куда ты скачешь, мальчик» [1979], автор Юлий Черсанович Ким.
«В янтаре сентября мы уже не состаримся…», автор Николай Николаевич Ярко.
«Брич-Мулла» [1980], автор Дмитрий Сухарев.
«За миллиард лет до конца света» [1976], авторы Аркадий Натанович Стругацкий и Борис Натанович Стругацкий.
«Сосны» («Сосни») [2000], автор Святослав Иванович Вакарчук (Святослав Іванович Вакарчук).
«Деньги ни за что» («Money for Nothing») [1985], авторы Марк Нопфлер (Mark Knopfler) и Стинг (Sting).
«Нет, женщина, не плачь» («No Woman, No Cry») [1975], авторы Винсент Форд (Vincent Ford) и Боб Марли (Bob Marley).
«Сказка о рыбаке и рыбке» [1835], автор Александр Сергеевич Пушкин.
«Листы сада Мории. Книга первая. Зов» [1924], автор Елена Ивановна Рерих.
«Сказочная тайга» [1995], автор Глеб Рудольфович Самойлов.
«Первая любовь» [1994], автор «Красная плесень», рок-группа.
«Прогулки по воде» [1991], авторы Илья Валерьевич Кормильцев, Вячеслав Геннадьевич Бутусов.
«Про Федота-стрельца, удалого молодца» [1987], автор Леонид Алексеевич Филатов.
«Дубровский» [1996], автор Борис Борисович Гребенщиков.
«Инквизитор» [1984], автор Эдмунд Мечиславович Шклярский.
«Манечка» [1954], автор Яков Грей.
«Синяя песня» [1968], автор Альберт Сергеевич Азизов.
«Империя „ДДТ“» [1998], автор Николай Харитонов.
«Южный романс» [1981], автор Вадим Владимирович Егоров.
«Живая вода» [1995], автор Илья Валерьевич Кормильцев.
«Заблудившийся трамвай» [1920], автор Николай Степанович Гумилёв.
«Когда ты вошла в мою жизнь» («When You Came into My Life») [1996], авторы Клаус Майне (Klaus Meine), Рудольф Шенкер (Rudolf Schenker), Тайтик Пюспа (Titiek Puspa), Джеймс Ф.Санда (James F. Sundah).
«18 мне уже» [2001], автор Сергей Жуков.
«Англо-русский словарь (Давай, лама)» [1997], автор Александр Георгиевич Васильев.
«Не спят, не помнят, не торгуют…» [1909], автор Александр Александрович Блок.
«Нас не догонят» [2001], авторы Сергей Галоян, Елена Кипер, Валерий Полиенко.
«Натюрморт» («Still Life») [1995], автор Вадим Игоревич Демидов.
