Владимир Киеня
Реабилитация
Ладыжников Петр Павлович
Неизвестный автограф Горького
Собственноручная записка А.М. Горького. Фото из архива автора
«Уважаемые товарищи! Очень прошу Вас принять меры к освобождению из контрационного лагеря бывшего священника Петра Павловича Ладыжникова.
Хотя он посажен по приговору, но дело его, – как я знаю – чистое и ни в чем он не виноват.
Очень прошу товарищи, – будьте справедливы!
Приветствую. М. Горький» (орфография сохранена – прим. автора)[8].
Судьба даровала Максиму Горькому большой литературный талант и всемирную славу. Среди его творческого наследия романы, пьесы, рассказы и очерки, многие из которых экранизированы. И сегодня ранние романтические рассказы М. Горького изучают в российских школах, а знаменитая пьеса «На дне» идет не только в театрах России, но и Германии. Любителям литературы широко известны «Легенда о Данко», «Песня о Буревестнике», «Мещане», «Дачники», «Дело Артамоновых», «Жизнь Клима Самгина» и другие. Писатель вошел в историю не только как романтик и реалист-бытописатель, но и как революционный деятель, пролетарский писатель с непростой судьбой. При этом до сих пор обнаруживаются неизвестные ранее записки Горького и его высказывания, оставленные на бумаге.
Один из таких артефактов, ранее исследователям жизни и творчества Горького неизвестный, мне удалось обнаружить в архиве управления КГБ по Свердловской области в начале 90-х годов прошлого века среди нескольких тысяч дел, подготовленных к реабилитации, когда тридцать лет назад сотрудники УКГБ по Свердловской области вели кропотливую и шоковую для них работу по реабилитации граждан, невинно осужденных в годы политических репрессий.
Алексей Максимович Горький. Фото из открытых источников
Письмо было отправлено Горьким на Средний Урал, вероятно, в самом конце 1920 года. Листок бумаги, представляющий историческую ценность, находился в деле священника церкви города Режа Свердловской области Петра Павловича Ладыжникова (1871 г.р. – точная дата смерти неизвестна, но после 1938 года).
Отец Петр второй раз был арестован 26 августа 1937 года и обвинен в том, что «…участвовал в контрреволюционной подпольной организации церковников на Урале и систематически вел пропаганду против политики партии и Советской власти, высказывал контрреволюционные намерения». Более конкретных обвинений в деле нет.
Ответ-отказ Предгубчека Штольберга Горькому на его записку-просьбу об освобождении Ладыжникова, 1921 г. Фото из архива автора
По документам, хранившимся в тонкой папке, последним из которых было постановление Тройки при УНКВД по Свердловской области от 13 октября 1937 года, видно, что Ладыжников был приговорен к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на 10 лет. Из протокола допроса становится понятно, что Петр Павлович категорически отрицал свою причастность к «повстанческой организации церковников» и отрицал правдивость показаний епископа Петра Савельева, якобы вовлекшего в контрреволюционную деятельность в числе многих и режевского священника.
Словам П.П. Ладыжникова не было придано особого значения, да и на суде Петр Павлович не присутствовал, он уже был отправлен в Темиртау Кемеровской области. Последнее письмо семья от него получила в январе 1938 года. Больше об отце Петре ничего не известно. В 1943 году, когда отношение властей к русской церкви несколько смягчилось, дочь Валентина написала письмо Патриарху Московскому и Всея Руси Сергию, где просила узнать о судьбе отца и ходатайствовать о его освобождении ввиду преклонности лет. Патриарх наложил резолюцию: «У меня нет никаких сведений».
След священника Ладыжникова так и затерялся в Сиблаге НКВД. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30 – 40-х и начала 50-х годов» П.П. Ладыжников по делу 1937-го года был реабилитирован полностью. Справка о реабилитации и сведения о судьбе были переданы внуку Петра Павловича Е.В. Ястребову, проживавшему в тот момент в городе Мытищи.
Аресты 37-го. Фото из открытых источников
Напомню, что о действии этого Указа в центральной печати сообщалось в начале 90-х годов в основном в связи с реабилитацией видных партийных и военных деятелей. А сколько было простых рабочих, крестьян, конторщиков, даже домохозяек, пострадавших в годы репрессий… Смотрел записи в своей записной книжке: по материалам, подготовленным сотрудниками только одного Свердловского областного управления КГБ за 1989 год, было реабилитировано более 10 тысяч человек. А сколько их было на всей территории Советского Союза! Тяжелейшая, но незаметная обычным гражданам работа шла тогда по всей стране, и за каждой справкой о реабилитации – возвращенное детям, внукам честное имя отца, деда, матери, брата. Жизней безвинно осужденных, увы, не вернешь…
От этой мысли, поверьте, боль чекистов «андроповского призыва», которые верой и правдой служили своему народу, была не менее острой, чем боль членов семей погибших. Для работников КГБ невыносимо больно и страшно было узнавать, что творили их предшественники в НКВД. Страх репрессий 30 – 40-х годов еще долго сковывал души наших людей, о них не говорили. При председателе КГБ СССР Юрии Владимировиче Андропове (1967–1982 гг.) очень строго и системно стала контролироваться работа и быт всех сотрудников, чтобы не было нарушений социалистической законности…
Однако вернемся к письму А.М. Горького, неожиданно обнаруженному в деле священника. Как попало оно из 1921 в 1937 год? Ниточка поиска повела в начало 20-х годов.
Тогда Петр Павлович Ладыжников, еще священник села Красноярского Камышловского уезда, был Екатеринбургской губчека арестован за то, что годом раньше он в селе Ключевском Шадринского уезда «…Проклинал с амвона Советскую власть, приветствовал приход белых войск и даже вступил в их боевую дружину, прогоняя мужиков с отданных им помещичьих земель».
С отступающими белыми священник ушел в Сибирь, но через какое-то время вернулся на Урал, уже в другой уезд, подальше от прежних мест. Сегодня мы понимаем, что священник в 1919 году действовал по законам своего класса, но у молодой власти рабочих и крестьян были уже свои законы, и по этим новым законам Петр Павлович Ладыжников был осужден справедливо, хотя и жестоко: бессрочное заключение. Тогда и вступился за отца Петра известный писатель Максим Горький.
П.П. Ладыжников с женой (в одних источниках она Кокосова, в других – Косова). Фото из открытых источников
Наверное, многим из нас хотелось бы думать в духе современного детектива, что вмешательство знаменитого пролетарского писателя спасло тогда провинциального священника, но жизнь, как всегда, оказалась и сложнее, и проще литературы. Еще до того, как письмо Горького добралось до Урала, дело П.П. Ладыжникова 1920-го года было пересмотрено, срок заключения сокращен до минимального – до двух лет, считая со дня осуждения. Уже через год отец Петр был на свободе, принял церковь в Реже.
Интересный факт: в архиве Администрации Режевского городского округа хранится анкета священника Ладыжникова Петра Павловича, написанная им собственноручно 4 мая 1931 года. На вопрос анкеты: был ли под судом, Ладыжников отвечает, что не был.
Собственноручная анкета П.П. Ладыжникова. Фото из открытых источников
Думается, что такое непродолжительное наказание священника нисколько не умаляет цену благородного поступка Алексея Максимовича Горького. Известно, что писатель в первые годы Советской власти не раз ходатайствовал за конкретных людей, доходя до В.И. Ленина, добиваясь освобождения или смягчения наказания.
Откуда же «пролетарский» писатель узнал о судьбе камышловского священника и почему решил помочь? Объяснение этому простое: младший брат Петра Ладыжникова Иван Павлович был при царе в политической эмиграции, жил за границей вместе с А.М. Горьким. Даже существует версия, что именно на квартире Ивана Павловича Ладыжникова с А.М. Горьким познакомился В.И. Ленин. По всей видимости, Иван Павлович и попросил писателя вступиться за брата в далеком 20-м году. Таким вот образом письмо Максима Горького оказалось на Урале и потом в 1937 году перекочевало в новое уголовное дело священника, которого повторно(!) осудили за очень давние дела.
К слову, с 1936 года после до сих пор до конца не понятной смерти А.М. Горького, Иван Павлович Ладыжников работал в комиссии по приемке его литературного наследия и переписки, был научным консультантом Института мировой литературы; умер Иван Ладыжников в 1945 году, похоронен на Новодевичьем кладбище.
А брат жены Петра Павловича Иван Иванович Кокосов, член партии с дореволюционным стажем, до 1930 года был одним из руководителей в наркомате труда РСФСР, а позднее возглавлял Московский Промстройпроект. Но в то страшное время ничье ходатайство, как правило, не помогало, и далеко не каждый рисковал обращаться с просьбой смягчить судьбу арестованного…
Семья Ладыжниковых. Фото из открытых источников
Сын Петра Павловича Сергей Петрович Ладыжников, 1895 г.р., окончил Камышловское духовное училище, затем Пермскую духовную семинарию, а в 1917 году – Киевскую школу прапорщиков. Был арестован 25 октября 1920 года Екатеринбургской губчека в селе Красноярском Камышловского уезда. 03 ноября 1920 года осужден к заключению в концлагерь, поскольку в период Гражданской войны участвовал в белом движении, служил поручиком в Верхотурском Сибирском стрелковом полку. Срок заключения неизвестен. Есть данные, что в 1921 году Сергей Петрович находился в Рязанском концлагере. Дальнейшая его судьба, как и судьба Петра Павловича Ладыжникова, неизвестна. Сергей был реабилитирован в 1993 году Курганской областной прокуратурой.
Вот так прошла жизнь типичного простого православного священника Петра Павловича Ладыжникова. Нелогично и незаконно наказывать человека за одно и то же деяние дважды, как сделали это в 1937 году.
А неизвестному ранее автографу А.М. Горького, конечно же, должно быть место в музее писателя, куда мы его и отправили…
Конвоируют новую партию арестованных «врагов народа». Фото из открытых источников
Шубин Семен Петрович
Вернуть из безвестности
Работая в группе сотрудников УКГБ по Свердловской области, знакомясь с очередным архивным уголовным делом, делом ученого Шубина Семена Петровича, репрессированного и погибшего в Магадане в 1938 году, решил тогда, что надо обязательно написать о нем персонально[9]. Наше поколение чекистов просто было обязано показать людям, что натворили наши предшественники по отношению к отдельным гражданам государства, чтобы загубленная судьба молодого талантливого ученого стала уроком для будущих поколений «силовиков».
Статью о Семене Шубине принес я в 1990 году заместителю редактора газеты «Вечерний Свердловск» Левину Александру Юрьевичу. Познакомились и пообщались мы тогда в его кабинете. Он опубликовал в газете «Вечерний Свердловск» мою статью о Шубине «Вернуть из безвестности», не тронув текста, но дописав в подзаголовке «Кровавые страницы одного архивного дела полувековой давности». И с той поры, несмотря на взлет Александра Юрьевича по карьерной лестнице до уровня пресс-секретаря губернатора, директора департамента администрации области, мы иногда перезванивались.
Позднее я часто советовался с ним, просил обрабатывать самостоятельно принесенные интересные материалы; несколько работ он опубликовал. Сегодня Александр Юрьевич Левин – председатель Союза журналистов Свердловской области, председатель областной общественной палаты. А тогда я с его легкой руки стал внештатным корреспондентом не только «Вечернего Свердловска», но и газет «Путевка», «На Смену!», «Уральский рабочий», где публиковались наиболее интересные мои статьи.
С.П. Шубин. Фото из открытых источников
Привожу в книге эту газетную статью «Вернуть из безвестности. Кровавые страницы одного архивного дела полувековой давности» практически без изъятий.
«С утра до вечера изучаю дела репрессированных в 1930–1940 годы. Никак не могу привыкнуть к неумолимой жестокости машины уничтожения безвинных людей. Обвинения в делах не только примитивно фантастичны, но и шаблонны: «…причастен к разведывательным органам одного из иностранных государств», «…является активным участником контрреволюционной-повстанческой-шпионской-диверсионной организации.
Статья в газете «Вечерний Свердловск» 2 августа 1990 г. о Шубине. Фото из архива автора
Юридических доказательств «преступлений» в делах практически нет. Разве что самооговоры, оговоры, которые получены методами циничного обмана и унижения подследственных. «Мы знаем, что вы преданный Советской власти гражданин, подпишите этот заранее составленный протокол, и страна получит золото у иностранных государств, а вас немедленно освободим». Некоторые верили подобным заверениям и подписывали. Подписывали сфальсифицированные следователями-карьеристами НКВД показания не только на себя, но и вписывали в эти документы десятки родных и знакомых. Верили, что им тоже не будет ничего плохого. Верили до той минуты, когда самих внезапно не уводили на расстрел. Но были и те, кто сохранял мужество и честь до самого конца, не поддавался провокациям, несмотря на все ухищрения оборотней.
Свердловск 1 мая 1936 года. Фото из открытых источников
Откроем обычное архивное уголовное дело № 16654-П по обвинению Шубина Семена Петровича, 1908 года рождения, уроженца города Лиепая Латвийской ССР, беспартийного, с высшим образованием, проживавшего до ареста в Свердловске на улице Шейнкмана, дом 19, квартира 108.
Он обвинялся в том, что «…являлся активным участником контрреволюционной троцкистской организации, поддерживал организационные связи с участниками контрреволюционной троцкистской террористической группы в Первом Московском государственном университете…», то есть в преступлениях, предусмотренных ст. 58–10 и 58–11 УК РСФСР (в редакции 1926 года – прим. автора). По постановлению Особого Совещания при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР к С. П. Шубину были применены карательные меры. Он умер в возрасте 30 лет. Что совершил этот молодой человек, кем он был? Ответы содержатся в документах, аккуратно подшитых к делу. Опущу документы лживые, состряпанные в 1937–1938 годах…
Из жалобы Генеральному прокурору СССР тов. Руденко от жены и детей С. П. Шубина от 23 января 1955 года: «Наш муж и отец Шубин Семен Петрович 24 апреля 1937 года в г. Свердловске был арестован органами НКВД. Был осужден на 8 лет заключения в исправительно-трудовом лагере. Отбывал наказание на Колыме, где, по присланной справке, 28 ноября 1938 года скончался на лесоповале близ местечка Атка в Магаданском крае…
…Вернувшись в 1930 году из ссылки, отбытой им за антипартийную деятельность, он ничем не запятнал своей жизни, оставался верным и преданным сыном нашей Родины, занимался исключительно плодотворной научной деятельностью. Эта деятельность Шубина, польза, которую он приносил и еще мог принести Советскому государству и обществу, отражены в прилагаемом к нашей жалобе отзыве видных советских ученых-физиков, лично близко знавших его и работавших совместно с ним на научном поприще. Его уже нет в живых. Но чистота его имени имеет для нас… огромное политико-моральное значение…».
Как видно из архивного уголовного дела, девятнадцатилетний Семен Петрович Шубин в 1927 году участвовал в демонстрации так называемого «троцкистского блока» в Москве, за что был наказан: исключен из комсомола и в 1929 году Коллегией ОГПУ сослан на Урал, через год из ссылки был освобожден. Постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 23 февраля 1930 года ему было разрешено свободное проживание на всей территории СССР.
…Третьего мая 1937 года в УНКВД Свердловской области Шубину повторно было предъявлено обвинение, но на неоднократных допросах он виновным себя не признал. Показал, что до 1929 года действительно примыкал к троцкистской оппозиции. В 1930 году по окончании ссылки он никакой враждебной деятельностью не занимался, а если и встречался случайно с бывшими троцкистами, то исключительно на бытовой основе.
В 1937 году следователям НКВД наверняка казалось, что Семен Шубин, в юном возрасте побывавший на Лубянке, быстро даст нужные «признательные» показания. Но они просчитались. Семен Петрович и раньше вел себя достойно: не лгал, открыто отстаивал свои убеждения, не оговаривал товарищей. Вот фрагмент протокола от 17 января 1929 года допроса С. П. Шубина в Москве (это его первый арест): «В настоящее время мои убеждения полностью соответствуют оппозиции большевиков-ленинцев, и в условиях настоящего партийного режима считаю правильным ведение фракционной работы и тактику оппозиции считаю правильной. Также считаю правильным выпуск нелегальных листовок. На вопросы о моем участии в фракционной работе и о том, какую работу я вел, отвечать отказываюсь. Также отказываюсь говорить о лицах, с которыми я имел фракционную связь. От кого получил обнаруженный у меня документ «Преображенского» я говорить отказываюсь, Шубин».