Владимир Киеня
Реабилитация
Протокол допроса Боярского в 1954 году. Фото из открытых источников
Мемориал памяти жертв политических репрессий на 12 км. Московского тракта в Екатеринбурге. Фото из открытых источников
Чекисты
Письмо из камеры № 39, посланное из тюрьмы НКВД в Москву
Это архивное уголовное дело свердловскими чекистами было тщательно изучено в ходе работы по реабилитации[20]. Изучено и снова сдано в архив для хранения, так как проходившие по нему бывшие сотрудники Управления НКВД по Свердловской области Авксентий Гайда, Илладжин Хальков и Николай Харин реабилитации не подлежали. Все трое были осуждены по приговору военного трибунала за провокационные методы следствия и насильственные действия над арестованными.
Но в этом деле мое внимание привлекла тогда копия письма, написанного в условиях тюремного заключения бывшими сотрудниками Управления НКВД по Свердловской области Петуховым, Блиновским и Челноковым. Письмо это было нелегально направлено в Москву. В письме-заявлении арестованные незаконно чекисты обращались к Сталину и его ближайшему окружению. Привлекло мое внимание, что, находясь под следствием, оскорбленные чудовищными, необоснованными и стандартными обвинениями в принадлежности к «антисоветской контрреволюционной организации», «немецкой и латвийской разведке», униженные физическими издевательствами, но не сломленные, честные чекисты думали не только о себе.
«Посылая настоящее заявление, – писали они, – мы прежде всего сигнализируем о недопустимых и чуждых советскому строю методах работы, которые стали просачиваться в НКВД…»
Это письмо-заявление – документ пронзительной искренности и веры в высшую справедливость тех, к кому оно обращено. Привожу в книге текст письма в незначительном сокращении, я опустил кровавые страницы пыток, но сохранил главные факты и выводы авторов.
«Членам Политбюро ЦК ВКП(б) т.т. Сталину, Жданову, Молотову, Калинину, Ворошилову, Кагановичу, Ежову
Прокурору Союза ССР тов. Вышинскому
Начальнику управления НКВД по Свердловской области тов. Викторову от бывших сотрудников УНКВД по Свердловской области, содержащихся в тюрьме г. Свердловска
Заявление.
С сентября 1936 года по июнь 1938 года начальником Управления НКВД был Дмитриев Д. М., до этого работавший в Наркомвнуделе (народный комиссариат внутренних дел – прим. автора) Союза помощником начальника экономического отдела. Дмитриев входил в оперативную группу НКВД Союза, выезжавшую в 1934 году в Ленинград для расследования убийства С. М. Кирова, был помощником старшего группы.
Старым работникам НКВД известно, что Дмитриев принадлежал к той касте приближенных, которой окружил себя Ягода[21] и при помощи которой он прикрывал свои преступные дела. Например, бывший начальник 3-го отдела УНКВД Вейзагер однажды так охарактеризовал эти отношения: «Дмитриев – любимец Ягоды».
Несмотря на коренное обновление руководящих кадров НКВД в центре и на местах, Дмитриев в последние два года делает большую служебную и политическую карьеру. Еще Ягодой он назначается начальником Управления по Свердловской области. По службе, вопреки положению о персональных званиях, получает звание комиссара государственной безопасности. Вокруг его имени создается ореол славы.
С начала августа 1938 года из внутренней тюрьмы УНКВД в спецкорпус городской тюрьмы была переброшена (по постановлению коллегии Верховного суда СССР) группа бывших руководящих и оперативных работников УНКВД: М. Плахов – начальник Н.-Тагильского горотдела, капитан гос. безопасн., б. член ВКП(б) с 1918 года, в органах НКВД с 1919-20 гг.; П. Костин – пом. нач. 4-го отделения УНКВД, капитан гос. безопасности, член ВКП(б) и чекист с 1921 года; Г. Файнберг – начальник Кизеловского горотдела, старший лейтенант гос. безопасности, член ВКП(б), в органах с 1920 года; И. Другов – начальник Коми Пермяцкого Окротдела, старший лейтенант гос. безопасности, член ВКП(б), старый чекист; И. Сиротин – начальник отделения УГБ, в момент ареста – зам. нач. ОМЗ УНКВД, член ВКП(б) с 1921 года; Н. Курсевич – пом. нач. отделения УГБ, член ВКП(б). Все они были арестованы Дмитриевым весной 1937 г.
Внутренняя тюрьма НКВД Свердловской области. Фото из открытых источников
Очутившись в городской тюрьме, Плахов, Костин, Файнберг и Сиротин связались с камерой № 39, где сидят тоже сотрудники УНКВД, и сообщили нам о неслыханном произволе, имевшем место в УНКВД в бытность Дмитриева. Из сообщений (записок) Костина и Файнберга видно следующее: оперуполномоченный 3-го отдела УНКВД Гайда при допросе дал им понять, что Дмитриевым был задуман широкий план уничтожения старых чекистских кадров на Урале. Перечень и имена чекистов, сидящих в тюрьме (и освобожденных уже с приездом тов. Викторова[22]), являются реальным подтверждением заявления Гайды.
Осуществление своего плана Дмитриев начал с ареста целой группы руководящих работников обл. аппарата и районов: В. Весновского, А. Казанского, М. Плахова, А. Морякова (который еще в апреле 1937 года на областном чекистском активе в клубе имени Дзержинского выступил с критикой и разоблачением теневых сторон Дмитриева по работе в Москве и вскоре после этого был арестован), Н. Костина, Е. Иоэль, А. Корякина, И. Блиновского и других, составлявших якобы первую очередь плана.
С этим же периодом совпадает самоубийство начальника Пермского горотдела – капитана госбезопасности Л. Лососа. Несколько позже арестовывается новая группа старых чекистов: М. Абрамов, Б. Лосев, Н. Петухов, В. Воронов, В. Челноков, А. Самойлов, И. Буланов, В. Колосников, В. Мужиков, С. Варанов (последние пятеро просидели в тюрьме от 10 месяцев до года, некоторые из них были уже осуждены, а с приездом Викторова – освобождены).
Готовились к аресту в порядке последней очереди (осуществлению чего помешало внезапное снятие Дмитриева и арест его заместителя Боярского) остальные старые кадры: пом. нач. УНКВД Е. Богуславский, начальник отдела кадров Н. Энно, начальник 1-го отдела И. Полуянчик, начальник 5-го отдела Г. Граховский, зам. начальника ОМЗ И. Шур, особо уполномоченный Н. Калугин и другие. В общей сложности из старых кадров по области уцелели одиночки, все остальные арестованы и по второму году сидят под следствием в тюрьме. Пересадив старый чекистский костяк, Дмитриев хотел всех огульно опорочить и создать из одних – членов контрреволюционной организации правых, из других – шпионов немецкой и латвийской разведки. Для достижения этого замысла были пущены в ход все средства: от провокации до избиений и инсценированных расстрелов.
Избиения проводились в подвале… Технику физического воздействия они (Сиротин, Файнберг, Костин) описывают так: сначала арестованных помещали в камеры внутренней тюрьмы в КПЗ, в камеры №№ 1, 5 и 6. Это сырые, холодные каменные мешки. Там их предварительно выдерживали, а потом вели в подвал… Им предлагали подписать заранее заготовленное заявление о принадлежности к правым или германской разведке. Не согласившимся подписывать грозили побоями, а если это не действовало – начиналось избиение.
Били резиновой дубиной (длиной 0,5 м. квадр. сечения 5×5 см) по ногам, бедрам, спине, предварительно сбив с ног; кроме резины применялся еще железный кастет. Криков и стонов не стеснялись… Избиениям подвергнуты Костин – 6 раз, Файнберг – 2 раза, Плахов, Другов, Бахарев (после побоев Бахарев «сошел с ума» и 16 августа умер в тюремной больнице в Перми) и Курсевич. До них жестоким физическим издевательствам подвергался Моряков (утверждают, что от побоев он и умер). Над Курсевичем наряду с избиением (ему враз было дано 40 ударов резиной), инсценировали расстрел… После этого его 100 дней держали на режиме смертника. Такую же инсценировку устраивали 11 февраля 1938 года над Плаховым. Добаша держали 56 часов на конвейере (непрерывный допрос разными следователями с целью получения «нужных» следствию показаний), добиваясь подписи под заявлением о принадлежности к германской разведке.
Избивали оперсотрудники 3-го отдела Гайда, Хальков и Харин. Последние двое по представлению Дмитриева награждены орденами. Вокруг них Боярским искусственно создана слава как о «лучших следователях» Управления. Руководили избиениями, но на них не присутствовали: нач. 3-го отдела Боярский и зам. нач. 3-го отдела Литваков (родственник Дмитриева, которого он привез с собой из Москвы).
После перенесенного позора Файнберг, Плахов, Сиротин и другие пришли к выводу – находясь в КПЗ на положении смертников и будучи лишенными всякой возможности дать знать о себе или кому-либо пожаловаться, чтобы выбраться из подвала, они решили встать на путь дачи заведомо ложных показаний, а при первой же возможности сообщить об этом центральным органам (так они впоследствии и сделали). Таким путем дали показания Файнберг, Плахов, Сиротин, Бахарев, Другов, Греккер.
Костин якобы подписал только заявление, и за отказ дать провокационные показания Литваков и Гайда держали его 10 месяцев в подвале на режиме смертника. Всем им предъявлялись заранее заготовленные протоколы, в которых они должны были признать себя участниками контрреволюционной организации или шпионами. При этом Литваков, Гайда и Хальков настойчиво предлагали им записывать в протокол показания тех чекистов, которые еще не арестованы, и тех, кто уже сидел, но не поддавался провокации.
Так у Костина требовали, чтобы он включил в свои показания Петухова (пом. нач. ОМЗ), Воронова (начальника 4-го отделения Коми-Пермяцкого Окротдела), а от Плахова требовали показания на Челнокова (начальника 3-го отделения Н-Тагильского горотдела). Для большей полноты и объективности картины допросов и методов воздействия воспроизводим сообщение Сиротина. Он пишет: «16 марта 1938 года Литваков и Гайда предъявили мне заявление и показания Файнберга, Костина, Плахова и др. сказали: «Мы знаем, что ты не виноват, но так сложилось дело, что ты должен дать показания. Мы имеем задание получить их любой ценой и средствами, будем допрашивать в подвале…». Когда же я сказал: «Буду жаловаться на вас и расскажу об этом на Военной коллегии», – Литваков, Гайда цинично ответили: «Жалоб мы не пропустим, судись же вас будет не ВК, а Особое Совещание НКВД, ему дано теперь право стрелять».
22 марта меня спустили в КПЗ. Я обдумал свое положение и пришел к выводу, что так и так смерть, и решил «показывать» все, что потребуют. 1 апреля в 2 часа ночи меня вывели в подвал, продемонстрировали все его особенности, предупредили, что кричать бесполезно, и указали на резиновую дубину. 3 часа я стыдил их, но, когда дело дошло до пыток, подписал заявление (о чем тут же, из подвала, было доложено по телефону Боярскому).
По указанию Гайды я подписал также и приготовленный им протокол, в котором были включены фамилии следующих работников УНКВД: Самойлов (бывший зам. нач. Управления, арестован),
Счастливцев (бывший нач. 3-го отдела, отозванный для работы в Москву), Богуславский, Энно, Ермолаев, Блиновский и Антонов. Кроме этих лиц Гайда настойчиво требовал записать в показания Петухова, Шур, Абаимова, но зная их близко, я уклонился и в протокол не записал».
Показания, добытые провокацией и резиновой дубиной, окончательно монтировались Боярским, Литваком и Кричманом. Протоколы, доведенные до жуткой фантазии, давались на подпись арестованным, а потом докладывались Дмитриеву. После того, как Плахов, Греккер, Сиротин и Файнберг были переведены из подвала в КПЗ, им удалось нелегально послать жалобу на имя тов. Сталина и тов. Ежова. Они уверены, что эта жалоба из Москвы кем-то была направлена Дмитриеву для расследования, так как Дмитриев и Боярский совершенно неожиданно вызвали их и пытались натравить их друг на друга. Но когда они лично подтвердили Дмитриеву об избиениях, он не придал этому заявлению особого значения. Не удивился и тому, что Гайда, Хальков и Харин, избивая арестованных, ссылались на Ежова и Политбюро, якобы санкционировавших расправу с врагами народа любыми средствами.
Как видите, наглость этих мерзавцев не знала границ. В результате жалоба осталась не только не расследованной, а ей не придано значение. Это доказывается хотя бы тем, что Ф. Греккер, подписавший жалобу в числе 4-х, не был даже допрошен по ней, а 15 августа его пропустили через Военную коллегию и осудили. Только махровый враг революции мог проводить такую практику, какая имела место в Свердловске.
Сейчас новое руководство УНКВД в лице тов. Викторова как будто добирается до корней вражеской деятельности Дмитриева и Боярского. Но устранение последствий этой деятельности проводится исключительно медленно. Несмотря на то, что система провокации и подлогов выявлена как в областном аппарате, так и в крупнейших горотделах (Пермь, Н-Тагил, да и Березники не должны составлять исключения в этом), виновники до сих пор остаются на своих местах. Пока дело ограничилось переброской в Москву главного вдохновителя этой системы Дмитриева, да вслед за ним уехал и Литваков. Арестованы же только Боярский и Левоцкий (за Пермь). Целая группа работников, принимавших активное участие в этой «Панаме», на сегодня не только не привлечены к ответственности, а даже не отстранены от оперативно-следственной работы. Вот их фамилии: Гайда, Хальков, Харин, Кричман, Ерман (из кабинета которого подследственные выбрасывались на улицу), Морозов, Шумков, Горшков, Арров, Тепышев, Трубачев, Катков, Шейнкман, Мизрах, Сааль, Титов…
Посылая настоящее заявление, мы прежде всего имеем в виду сигнализировать о недопустимых и чуждых советскому строю методах работы, которые стали просачиваться в органы НКВД на рубеже их двадцатилетия. По нашему мнению, эта сигнализация заслуживает именно внимания Политбюро ЦК ВКП(б), так как по сведениям (требующим проверки) такие же перегибы и извращения имели место в Ленинграде (при Заковском), Крыму, Сибири и Лефортовской тюрьме НКВД в Москве. Они неизбежно должны быть в Челябинске, где начальником УНКВД в тот период был Чистов – достойный ученик Дмитриева, до этого являвшийся его заместителем, который еще в Свердловске показывал личные примеры провокации в следственной работе.
Мы твердо убеждены, что, если бы делами Свердловского Управления НКВД занялась специальная комиссия ЦК ВКП(б) и Союзной Прокуратуры, вражеская деятельность Дмитриева вскрылась бы со всей полнотой. Для этого достаточно взять на проверку следственные дела, пропущенные через несудебную тройку, состоявшую из врагов: Дмитриева, Бермана (бывший второй секретарь обкома) и третьего члена тройки – прокурора Урал ВО Шмулевича.
Настоящий документ посылается в несколько адресов потому, что мы не уверены (испытав это на себе), дойдет ли он по назначению, если послать его только в один адрес. Практика последнего года показала, что многие документы, адресованные членами ЦК и Правительства, не доходили до них, а застревали в Свердловске.
В связи с этим больше, чем странным является такой факт: жалоба Плахова, Сиротина, Греккера на беззакония Дмитриева, адресованная Ежову, из Наркомата была направлена для проверки тому же Дмитриеву… И неудивительно, что эта жалоба осталась не только без последствий, но и не увидела света.
Бывшие сотрудники УНКВД Петухов, Блиновский, Челноков.
13 сентября 1938 года г. Свердловск».
Первая публикация статьи «Письмо из камеры № 39…». Фото из архива автора
Во время ознакомления с материалами дела, мне было неизвестно, дошло ли это письмо-заявление свердловских чекистов в Москву, хотя для того, чтобы это случилось наверняка, авторы, как это видно из текста, приложили немало усилий, целеустремленности и высокого профессионализма. Я решил тогда, что, вероятно, письмо дошло, потому что маховик репрессий на Урале резко сбавил обороты. В Свердловск прибыла бригада сотрудников следственной части НКВД СССР для «расследования анонимного письма». Его авторы и другие находившиеся в заключении по сфальсифицированным обвинениям сотрудники Управления были освобождены. К сожалению, дальнейшая судьба многих из них неизвестна.
Свердловск 30-х, слева – здание Управления НКВД в Свердловской области. Фото из открытых источников
В архиве УФСБ по Свердловской области есть документы, доказывающие, что, находясь внутри репрессивного механизма 30-х годов и осознавая огромные масштабы творимого зла, некоторые уральские чекисты пытались открыто вести борьбу с этим злом.
Так, 4 февраля 1938 года на партсобрании УНКВД выступил чекист, член партии с 1925 года Николай Александрович Черных,1904 года рождения, который подверг резкой критике практику необоснованных арестов н фальсификации следственных дел. После такой открытой критики он немедленно был обвинен в клевете на органы НКВД, исключен из партии и вскоре арестован. Николаю Александровичу «повезло»: он не был осужден, его освободили. С 1940 года, по архивным документам, он находился в действующей армии, в 1944 году – подполковник, награжден четырьмя боевыми орденами. Дальнейшая судьба его неизвестна.
Валерий Александрович Весновский, 1900 года рождения, член ВКП(б) с 1919 года, замначальника УНКВД Свердловской области, на партсобрании отдела выступил с осуждением незаконных методов следствия, за что был из органов уволен, а затем по сфальсифицированным материалам 14 января 1938 года был приговорен к высшей мере наказания и в этот же день расстрелян…