Владимир Иванович Шлома
Судьбы
Вася Ласый
Вася был признанным лидером нашего класса, и мечтал стать моряком. Но его мечтам не суждено было осуществиться. Когда мы учились в четвертом классе, дети на перемене играли в «индейцев», бросали друг в друга длинные и прямые ветки тополя, которые у них считались стрелами. Вот такая «стрела», брошенная нашим одноклассником Володей Шарым, и попала Васе в глаз. Володю ученики приволокли к учительнице и предлагали сдать его в милицию, но Вася проявил невиданное благородство, заявив, что Володя ни в чем не виноват, это была случайность. Сам я этого происшествия не видел, не знаю, как там было на самом деле, но Васин поступок вызвал у меня огромное к нему уважение. Васю увезли в больницу, где он пролежал около месяца, глаз удалось сохранить, но семьдесят процентов зрения этим глазом он потерял. Но Вася никогда не унывал. Он неплохо пел и прекрасно играл на баяне, выступал в школьной самодеятельности. Любил играть в футбол, для чего купил себе футбольный мяч, бутсы и гетры, чтобы выглядеть как настоящий футболист. Все остальные играли в футбол в том же, в чем и в школу ходили, то есть в х/б костюме и в сапогах или ботинках. В школе у нас тогда были только волейбольный и баскетбольный мячи, поэтому в футбол мы всегда играли Васиным мячом. Иногда, после уроков, мы выходили играть в футбол на стадион. Вася пару раз даже организовывал игры с ребятами из соседней средней школы. Он с восторгом рассказывал про известных ему мастеров «кожаного мяча», но у меня они особого восторга не вызывали. На мой взгляд, не нужно особого ума, чтобы гонять по полю кожаный мяч, гораздо сложнее этот мяч сшить. Гораздо больше я уважал труд именно того мастера, который этот мяч сшил. У Васи были несколько другие представления. Его удивляло, зачем я хожу в математический кружок и езжу на математические олимпиады. Когда я ему сказал, что мне это нравится, он не мог понять, как мне может нравиться математика, ничего интересного он в ней не находил.
В морское училище Вася поступить не смог, не прошел комиссию по зрению, в армию его не взяли по этой же причине. Вася закончил институт и работал в Киеве на заводе инженером. После окончания школы мы виделись с ним только один раз. Случайно встретились в центре села возле магазина. Поговорили минут десять, и Вася сказал, что ему нужно что-то купить в магазине и срочно отвезти домой. Я подумал, что он больше не хочет со мной разговаривать, сказал, что мне тоже нужно срочно домой ехать, хотя никаких срочных дел у меня не было. Когда я уже отъезжал, Вася сказал мне: «Жаль, что у тебя нет времени, так толком и не поговорили». Мне тоже было очень жаль, что я его неправильно понял, но что-то изменить уже было поздно, не хотелось выглядеть перед Васей полным идиотом. Мы расстались, и больше не встречались.
В 2000-м году наш класс собирался на вечер встречи, говорят, что собирался приехать и Вася, который к тому времени уже работал заместителем директора завода. Но на встречу Вася не приехал, позже стало известно, что накануне встречи его тяжело ранили ножом, и он умер. Что там случилось, никому из наших одноклассников неизвестно. Вася умер в пятьдесят лет, в самом расцвете сил. О смерти Васи, как и о том, что состоялся вечер встречи выпускников, я узнал только через пару лет. Одноклассники говорили, что они не виноваты в том, что меня об этом не оповестили, они предупредили об этом моих родственников, а родственники посчитали, что одноклассники меня сами оповестят. Да и не думали они, что я смогу опять приехать, так как в этом году я уже дважды приезжал в Вертиевку в связи с похоронами моей матери. Как бы там ни было, но на первую встречу одноклассников я не попал. А Васю мне очень жаль, кто бы мог подумать, что у него будет такая судьба.
Другие школьные товарищи
О судьбе других школьных товарищей, с которыми я учился в восьмилетней школе, я знаю очень мало. Вкратце попробую рассказать то, что мне известно. На момент написания этого рассказа, в живых, кроме меня, их оставалось только пять человек, остальные умерли, не дожив до пенсии. С некоторыми из них я ни разу не виделся после окончания восьмилетней школы. Ни разу не виделся я и с Володей Доценко, самым сильным мальчиком в нашем классе. От одноклассниц слышал, что он умер очень рано из-за проблем с сердцем. С Колей Вороченко я тоже ни разу не виделся. В школе это был наш лучший вратарь, он брал практически все мячи. Обладая очень гибкой и пластичной фигурой, он бесстрашно бросался на летящий мяч, напоминая в этом броске кошку. В восьмом классе мы впервые встречали Новый год всем классом, естественно, для этого купили и вина. Оказалось, что до этого, вино Коля никогда не пил, и на встрече немного не рассчитал свои силы. На следующий день ему было очень плохо, он даже смотреть не мог ни на еду, ни на выпивку, с трудом спасли его, традиционным в таких случаях, лекарством – рассолом. Больше тридцати лет о Коле я ничего не слышал, до того времени, когда мои одноклассники не собрались на первый вечер встречи. Судя по фотографии с этой встречи, там собралось всего человек восемь, из них двое ребят, Коля Вороченко, и Алексей Олексиенко. Вот после этого мне и сказали, что Коле на вечере опять было плохо, и, что он алкоголик. Для меня такое сообщение было полной неожиданностью. Потом дела у Коли пошли еще хуже, ему отняли ногу, вроде бы из-за сахарного диабета. Говорили, что после этого Коля сидел на скамейке возле своего дома и уже никуда далеко не ходил. Лет через пять после этого, он умер.
С тремя одноклассниками я встретился в первый свой приезд на зимние каникулы, после моего поступления в военное училище. Я шел в центр села, когда возле магазина, расположенного возле церкви, увидел Володю Шкурко, Колю Колесника и Толю Зоценко, по кличке Мега, которые о чем-то беседовали. Чтобы не торчать на морозе, я предложил сходить в центр села, в закусочную, и там, за кружкой пива, спокойно побеседовать. Но оказалось, что у Володи и Коли совсем нет денег. Никаких проблем я в этом не видел.
– Толя, – предложил я, – а давай мы с тобой угостим ребят пивом.
– Это в честь чего я должен их пивом угощать? – возмутился Толя, который как был в школе кулаком, так, видимо, им и остался.
– Ладно, тогда я сам их угощу, – попытался я сгладить возникшую неловкость.
И мы пошли в закусочную. Жадность Толи меня поразила. В отличие от меня, получающего денежное довольствие в размере шести рублей и восьмидесяти копеек в месяц, он уже работал, и получал приличные деньги, несравнимые с моими деньгами. Но он принадлежал к тем людям, которые за копейку готовы удавиться.
В закусочной я взял для троих по две кружки пива, а Толя оплачивал свой заказ сам. Володя с Колей работали в колхозе и жаловались, что денег там не платят, только заработанные трудодни записывают, рассчитались в конце года в основном зерном, денег было совсем мало, и они очень быстро кончились. Жаль конечно было ребят, но помочь им деньгами я точно не мог. Колю и Толю после этого я больше не видел, а с Володей мы встретились случайно еще один раз, в автобусе на Нежин. Володя похвастался своими успехами, он теперь работал в колхозе дояром, и очень удивился, что я про это не слышал. Оказывается, он участвовал в соревновании дояров и занял первое место по району, об этом все газеты писали, теперь он уважаемый человек и очень хорошо зарабатывает. Это меня удивило, в школе Володя был самым слабым учеником в классе, да и руки у него, на мой взгляд, немножко не оттуда росли, поскольку даже в волейбол не мог играть, мяч у него всегда летел совершенно не в ту сторону, в которую он должен был лететь. Сейчас у него плохо было только то, что умерла жена, и вот теперь он ехал в соседнее село, чтобы посвататься к такой же одинокой, как и он женщине. Я пожелал ему успехов в женитьбе. О дальнейшей судьбе Володи и Толи я больше ничего не знаю, а вот Коля, оказывается, умер, но причины его смерти я тоже не знаю. Колю мне тоже жаль, он был хорошим парнем. Это к его отцу я несколько раз приходил в школьные годы, чтобы посмотреть, как тот рисует, а посмотреть там было на что. Лучше его отца в Вертиевке никто не рисовал.
Еще с одним Толей Зоценко, который жил возле Миши Костенецкого, я встретился после его возвращения из армии. Толю забрали в армию, почему-то не дав ему закончить техникум, и вот теперь Толя заехал посоветоваться, как ему лучше поступить, заканчивать техникум, или подавать документы в институт, поскольку после армии он будет поступать без конкурса. На мой взгляд, ему лучше было бы закончить техникум, где ему нужно было всего год доучиться, чтобы получить специальность, а потом уже и в институт поступать, пусть даже на общих основаниях. Не знаю, какое решение принял Толя, после этого мы с ним очень долго не виделись. Встретились мы с ним, когда я уже уволился из армии, в Нежине на рынке, куда мы с братом заехали, чтобы купить для меня новое, недавно появившееся у них приспособление для прополки грядок, такой плоскорез на колесиках. Брат сказал мне, что к нам идет мой одноклассник, но я никого из одноклассников не видел. Даже когда Толя к нам подошел и поздоровался, одноклассника я в нем не признал, более того, даже когда он назвал себя, я ничего общего с тем Толиком, которого я знал, не обнаружил. Это был совершенно незнакомый мне человек, если бы я через день опять встретил его где ни будь в толпе, я бы его опять не узнал. Причину такого его изменения раскрыл брат, оказывается – Толя алкоголик. Ну это уже он сам для себя такую судьбу выбрал, в этом кроме него никто не виноват.
И только к двум моим одноклассникам судьба, на мой взгляд, отнеслась благосклонно, это Миша Зоц и Коля Потапенко. С Мишей мы дважды виделись на встречах десятиклассников. Он закончил институт, жил и работал в Киеве. Имел дачу под Киевом, были у него дети и внуки, и сам после школы практически не изменился, все такой же худенький и шустрый, как будто и не было этих сорока лет после школы. У Коли тоже все сложилось прекрасно, сначала работал трактористом, потом лесником, имеет детей и внуков. Вот только жена у него недавно умерла, но он женился еще раз. Я приглашал Мишу и Колю на встречу восьмиклассников, которую я последний раз организовывал, но они отказались. У Миши были какие-то срочные дела на даче, а Коля просто соврал, сказав, что он находится в Чернигове и приехать не сможет, хотя на самом деле был дома, наверно новая жена не пустила.
С Алексеем Олексиенко мы так ни разу и не встретились. Насколько я знаю, он закончил техникум, жил и работал в Чернигове. Была возможность встретиться с ним на крайней встрече, на которую он собирался приехать, но девушки, которые помогали мне организовывать эту встречу, сообщая ему дату встречи, дополнительно еще сказали, что встреча будет на большой церковный праздник. Лучше бы они про праздник не упоминали, поскольку с праздником они напутали, он был на следующий день после нашей встречи. А Алексей решил, что они напутали с датой, ведь не могли же они с праздником напутать. В итоге, на встречу Алексей не приехал, и увидеться с ним мне не удалось.
Московские соседи
В Москву мы прилетели рано утром. С собой у нас только два чемодана с самыми необходимыми вещами, все остальное отправили контейнером. Теперь я два года буду учиться в военной академии, и мы будем жить в Москве. Квартирами нас обещали обеспечить в течение двух-трех дней после приезда, но эти дни нужно где-то прожить. О гостинице и думать нечего, в конце августа свободных номеров нет ни в одной гостинице. Но у меня есть договоренность с двоюродным братом жены, Витей, сыном ее крестного, Николая Ивановича, что эти пару дней мы поживем у них на квартире. Поэтому, сразу из аэропорта звоню к ним на квартиру. Трубку берет жена Николая Ивановича, Тамара Васильевна. Моему звонку она очень удивилась, о нашем переезде в Москву она ничего не знала, тем более не знала о нашем намерении пожить у них пару дней до получения квартиры. Витя уже неделю лежит в больнице и о нашей договоренности ей ничего не говорил. Вот это поворот! Такого я никак не ожидал. Мне нужно ехать в академию, а куда девать жену с дочерью, я совершенно не представляю. Не на улице же им сидеть весь день с чемоданами? Нужно проситься к Тамаре Васильевне, чтобы они хотя бы днем у них посидели, но она меня опережает встречным предложением: «Если за два дня ничего не найдете, тогда уж приезжайте к нам». Вариант с родственниками жены отпал окончательно.
Поехали в гостиницу академии, в которой я жил во время сдачи вступительных экзаменов. Там, таких как мы, уже был полный холл, но с семьями в гостиницу никого не селили. Одного меня они могли поселить, но селить с семьей им запрещено, вот такая странность. Но, по крайней мере, для жены и дочери нашлись места на диване в холле, уже не на улице. Здесь я их и оставил, а сам поехал в академию. Представился начальнику факультета, сдал документы в финансовую службу и службу тыла, представился начальнику курса. В службе тыла меня обрадовали, сказали, что уже завтра утром я могу приходить за ордером и ключами от квартиры. Под вечер я вернулся в гостиницу, где жена с дочерью до сих пор сидели голодные, так как жена не рискнула оставить чемоданы под присмотром незнакомых людей, чтобы сходить в столовую или кафе. Теперь уже сходили все вместе, пообедали, и стали думать, где же переночевать. Вариантов было всего два: или ночевать сидя на этом же диване в холле гостиницы, или у случайных моих знакомых, которых даже знакомыми сложно было назвать. Это были знакомые моей тети из Чернигова, через них моя сестра передавала мне дипломат, и виделся я с ними всего минут пять, когда забирал этот дипломат. Обращаться к ним по поводу ночевки было крайне неудобно, но и оставлять жену с дочерью ночевать, сидя на диване в гостинице, тоже было недостойным мужчины. Шансов конечно практически никаких не было, если уж родственники жены переночевать не пригласили, то зачем это практически незнакомым людям. Но, к нашему удивлению, эти люди вошли в наше положение и пригласили переночевать. Ночь мы провели в тепле и уюте, а на следующий день я получил ключи от квартиры.
Точнее, это была большая комната в двухкомнатной квартире, маленькую комнату занимал капитан с семьей, который уже учился в академии. Было видно, что в нашей комнате недавно сделали ремонт, окно и дверь все были в побелке, пол похоже пытались мыть, но это у них плохо получилось, только меловые разводы оставили. Нужно было срочно наводить порядок. Поскольку наших соседей дома не было, обратились за помощью в соседнюю квартиру, где нам дали ведро и половую тряпку. Общими усилиями к вечеру мы отмыли свою комнату, теперь у нас было где жить, половина проблемы была решена, оставалось решить, на чем и как спать. Возвращая соседям ведро и тряпку, я поинтересовался, нет ли у них какого ни будь старенького матраца или шинелей. Тут нам опять повезло, нам дали две шинели и раскладушку. А вечером пришли наши соседи, Саша Петронавичус и его жена Людмила, и дали нам еще одну шинель и подушку. Теперь можно было ночевать с полным комфортом, так как постельное белье у нас с собой было. Я лег спать на шинели на полу, а жена с дочерью вдвоем поместились на раскладушке.
Утром к нам в комнату кто-то постучал.
– Войдите, – сказал я, ожидая увидеть наших соседей.
Но на пороге стоял улыбающийся молодой человек, в очках с позолоченной тонкой оправой, немного выше меня ростом, но более щупленький.
– Ну как устроились? – спросило улыбающееся лицо.
– Прекрасно, – ответил я. – А Вы кто?
– Я Витя Лысов, жил перед вами в этой комнате. Это я здесь ремонт делал.
– Ремонт первый раз делал? – поинтересовался я.
– Что-то не так? – удивился улыбающийся человек.
– Да вот, только вчера вечером пол вымыли, а сейчас он опять весь в побелке, мел всю ночь с потолка сыпался, – пояснил я причину своего недовольства. – Ты что, клей в побелку не добавлял?
– Это не мел, – успокоил меня Витя, – это зубной порошок. Я не нашел, где продается мел, поэтому купил в аптеке зубной порошок и им побелил. А про клей я ничего не знал. Да ничего страшного, немножко посыплется и перестанет. А ты на полу спишь? Пойдем, я тебе еще одну раскладушку дам.
Вот так мы и познакомились с капитаном Лысовым, адъюнктом четвертого факультета. Ему теперь выделили отдельную квартиру на втором этаже в нашем же подъезде. Витя оказался веселым и жизнерадостным человеком, с чувством юмора, к тому же, как и я, радиолюбителем, было с кем меняться радиодеталями. Познакомились мы и с его женой Валентиной, и с дочерью Леной, которая была на два года младше нашей дочери Лили. У наших соседей также был ребенок, сын Денис, но год младше Лены.
Две недели, пока не пришел контейнер, мы спали на раскладушках, а потом очень даже замечательно устроились, отгородив в комнате шкафами угол для Лили, где поставили ее кровать. Холодильник в комнате не поместился, поэтому поставили его в коридоре, рядом с холодильником соседей. Проход мы конечно очень заузили и пройти мимо холодильников можно было только боком, но другого места для них не было. Мне наше жилище очень даже нравилось, это конечно не двухкомнатная квартира, которая была у нас Оренбурге, но для временного жилья в Москве – вполне прилично. Вот только мой одноклассник, Толя Жук, который позже приезжал к нам в гости из Забайкалья, где он тогда служил, моё жилище не оценил, и сказал, что в такой конуре он ни за что бы жить не согласился. Некоторые из наших слушателей снимали квартиры, но за это отдавали больше половины зарплаты, без денежной подпитки от родителей такое невозможно. Мы же могли рассчитывать только на свои силы. К тому же, в Москве деньги и так рекой текли, правда не к нам, а от нас. Здесь было очень много соблазнов, которые в Бершети и Оренбурге были нам недоступны, это и театры, и выставки, и разные вкусности типа тортов и колбас. Постояв в очереди, можно было даже «Птичье молоко» купить. И мы почти ни в чем себе не отказывали. После того, как Витя нас и Петронавичусов пригласил к себе в гости, мы все праздники отмечали вместе, собираясь в основном у Вити, и реже у нас. Витина жена Валя, несколько полноватая и добрая женщина, закончила кулинарный техникум и работала поваром в столовой, поэтому могла приготовить любые блюда. Она была очень простой женщиной, пожалуй, даже слишком. Витя рассказывал, как он за нее делал дипломный проект в техникуме, в котором нужно было спроектировать столовую на определенное количество посадочных мест. При этом нужно было также рассчитать требуемое количество кухонной посуды, количество обслуживающего персонала и составить графики дежурства этого персонала. Валентина в этот проект сильно не вникала, сказала, что перед защитой разберется, и Витя доделывал его ночью один. И он решил приколоться. Фамилии в графике дежурства, он подобрал таким образом, что по вертикали получилось «Каждая баба дура», да еще и первые буквы красным цветом выделил. Хотел написать «Все бабы дуры», но на букву «Ы» не существует фамилий. Простая Валя ничего этого не заметила. Первым вопросом, который ей задали по диплому, было: «Скажите пожалуйста, а Вы дипломный проект сами делали?»
– Конечно сама, – не задумываясь ответила Валя.
– Тогда прочитайте, пожалуйста, что у Вас по вертикали красными буквами написано.
Валя прочитала и чуть не упала в обморок.
– Это случайно получилось, – попыталась она заверить приемную комиссию.
Когда Витя рассказывал эту историю, Валя сидела спокойно и улыбалась, а я не мог понять, что у них за отношения, за такую подставу любая другая женщина мужу все волосы повыдергала бы. Да и Витя. Как он мог так поступить с любимой женой? Ведь это была очень злая шутка. Я бы себе такое никогда в жизни не позволил. И еще одно было странным, Витя никогда не называл жену по имени, он обращался к ней «тетка». Сначала это резало слух, но потом к этому привыкли. Валя же старалась не показывать обиду, хотя тоже иногда называла в ответ Витю «дядькой». Она постоянно следила за Витиным питанием, предупреждая в гостях, чтобы ему не давали салат с майонезом, так как у него язва желудка.
В семье Петронавичусов отношения были проще. Саша, высокий и стройный молодой человек, до поступления в академию был вертолетчиком, но с этой профессией решил завязать, так как у него появились признаки виброболезни, которой страдают практически все вертолетчики. Учиться в академии ему нужно было четыре года, два из которых он уже отучился. То есть, выпускаться мы должны вместе. Людмила, его жена, казашка среднего роста и достаточно плотного телосложения, но не толстая, работала сначала на почте, а потом продавцом в промтоварном магазине. Как-то к ней на почте подошел актер Георгий Мартынюк, игравший в то время роль майора Знаменского в сериале «Следствие ведут знатоки», который видимо жил где-то рядом.
– Это Вы? – спросила обалдевшая Людмила.
– Да, это я, – спокойно ответил актер. – Мне бы посылку получить.
Петронавичусы жили сравнительно мирно, только иногда Саша останавливался на кухне возле окна и подолгу в него смотрел, не замечая никого вокруг, и видимо думая о чем-то своем. Скорее всего он и за окном ничего не видел. Из забытья его выводил голос жены: «Опять на баб смотришь? Есть жена, вот на нее и смотри». Витя Лысов говорил, что до нашего приезда у Саши был роман с какой-то соседкой, вот поэтому Людмила его ко всем женщинам и ревнует. А Людмила была очень энергичной женщиной, и ей явно не хватало места, где можно было применить всю свою энергию. Наверно поэтому она периодически переставляла мебель в своей комнате, в одиночку двигая с места на место тяжелющие, неподъемные даже для мужика шкафы. Комментируя свою бурную деятельность Людмила говорила, что после перестановки ей не так тошно живется, вроде бы как в новое место переехали. Их сыну Денису, который учился в первом классе, наверно тоже было грустно.
– Мама, а от доски можно умереть? – спросил он как-то Людмилу.
– От какой доски, сынок? – не поняла мать.
– В школе я по тебе так сильно доскую, – пояснил Денис.
– Сынок, не доскую, а тоскую, – поняла его мать. – Не волнуйся, тебе смерть не грозит, но больше не тоскуй, лучше с ребятами на переменах играй.
Как-то Денис пришел со школы весь в слезал.
– Сынок, кто тебя обидел? – разволновалась мать.
– Мама, а Жариков голубю хвост оторвал, – сквозь слезы сообщил Денис, делая ударение на букве «ю» в слове «голубю».
– Какому голубю? – не поняла мать, думая, что мальчик из класса отобрал у него какую-то игрушку и отломил или оторвал у нее хвост.
– Возле нашего дома сидели голуби и клевали зерно, – всхлипывая поведал Денис, – а Жариков подошел к ним и схватил одного за хвост, и голубь улетел без хвоста. Ему ведь теперь очень больно?
– Ты успокойся, у голубя новый хвост вырастет, еще лучше старого, – утешала его мать.
Потом Людмила заметила, что Денис опять ходит грустный.
– Что случилось, почему такой грустный? – спросила она сына.
– Мне очень нравится Лиля, – признался сын, – но я не смогу на ней жениться.
– Почему не сможешь? – не поняла причину грусти сына мать.
– Меня ее классники побьют, – пояснил Денис, имея в виду Лилиных одноклассников из четвертого класса.
Вот так мы и жили, при необходимости к соседям всегда можно было обратиться за помощью. Людмила всегда могла приглядеть за Лилей, когда мы с женой ходили на спектакль в театр, а в театры мы ходили часто, понимая, что после Москвы у нас такой возможности больше не будет. Гости к нам теперь тоже часто приезжали, причем даже те родственники, которых мы раньше никогда и в глаза не видели. В нашей комнате мы могли разместить на ночлег не более двух человек, поэтому иногда приходилось обращаться к Вите Лысову, с просьбой приютить на ночь наших гостей. И нам никогда не отказывали. На Новый год к нам приехала двоюродная сестра жены Галя, с мужем Женей. Они привезли с собой две трех литровые банки самогона и гуся, который был подарком от еще одной Галиной сестры Маши. На мой взгляд, две банки самогона было многовато, мы столько не выпьем, но Женя меня успокоил, сказав, что вторая банка для крестного моей жены, Николая Ивановича. Два дня, пока я был на занятиях в академии, жена показывала гостям праздничную Москву, и им все здесь нравилось. Накануне Нового года, гости начали уговаривать нас поехать встречать Новый год к Николаю Ивановичу. После столь радушного приема нас Тамарой Васильевной в день нашего прилета в Москву, ехать туда мне совершенно не хотелось, да и у жены особого желания не наблюдалось, но Галя от нас не отставала, утверждая, что мы ставим их с Женей в неудобное положение, поскольку дядя на них обидится, если они к нему на Новый год не приедут. В конце концов нас уговорили, и Новый год мы встречали у Николая Ивановича. Кроме нас и наших гостей там были еще сын Николая Ивановича Витя, с девушкой, и его сослуживец с женой. Утром обнаружили, что опохмелиться нам нечем, все спиртное, в том числе и Женина трех литровая банка самогона, было выпито. К открытию магазина мы с Николаем Ивановичем пошли пополнять запасы.
– Ну вот видишь, как хорошо посидели. А ты не хотел к нам ехать, – сказал мне по пути в магазин Николай Иванович. И грустно добавил, – все выпили, и все съели.
Мне его даже как-то жаль стало. Я тоже не думал, что мы за вечер столько выпьем и съедим, один Машин гусь не менее семи килограммов весил. Нужно было как-то компенсировать убытки, в магазине купили пару бутылок водки, какой-то нарезки и колбас. Все-таки хорошо, что это Москва, в глубинке мы бы ничего этого не купили. Несмотря на казалось бы состоявшееся примирение с семьей Николая Ивановича, на самом деле этого не произошло, и во время проживания в Москве к ним в гости мы больше не ездили. Николай Иванович к нам на квартиру приезжал, привозил мне для ремонта старый телевизор со своей дачи, который мастерские отказались брать в ремонт. Я ему этот телевизор отремонтировал, и больше в тот период мы не виделись.
Два года учебы пролетели быстро, и мы с Сашей закончили академию. Саша получил назначение в НИИ-4, в подмосковное Болшево, я уехал преподавателем в Серпухов. Витя защитил диссертацию и остался преподавателем в академии. Дружеские отношения мы сохранили и периодически ездили друг к другу в гости, но все три семьи вместе уже не собирались. К Саше мы ездили в гости, когда он еще снимал для жилья какой-то деревянный флигель, который отапливался дровами с помощью буржуйки. Мне страшно было даже представить, как они здесь будут зимовать, но Саша с Людмилой были вполне довольны своей жизнью. Людмила угощала нас изысканным блюдом – котлетами по-киевски. Секрет приготовления этих котлет состоял в том, что в средину котлеты закладывался кусочек масла, и, после приготовления, она приобретала очень нежный вкус. Таких вкусных котлет раньше я никогда не ел, но самым парадоксальным было то, что это вкуснейшее украинское блюдо мы впервые попробовали у казашки. При воспоминании о нашей жизни в Москве, Людмила мне сказала, что я два года ходил мимо нее, как мимо холодильника, не обращая на нее внимания. Замечание было справедливое, я действительно такой, нет у меня обходительности с женщинами. Позже они получили нормальную двух комнатную квартиру в новом доме. Денис закончил школу и поступил в Серпуховское военное училище. Теперь Людмила приезжала к нам в гости не реже двух раз в месяц, привозила Денису вкусную еду и деньги, а еще Денис не умел обрезать ногти на правой руке, и в этом деле без мамы он никак не мог обойтись. Как я понял из разговоров между ними, Денис не хотел питаться в курсантской столовой, и предпочитал обедать в офицерской столовой, а чтобы его туда отпускали, какому-то сержанту за это платил деньги. Поначалу, по просьбе Людмилы, я подходил к начальнику курса Дениса и просил отпустить его к нам домой в связи с приездом мамы, но позже мне уже самому было неудобно так часто обращаться к начальнику курса с такой просьбой, да и не нравилось мне такое воспитание парня. Я попытался поговорить с ними на эту тему, когда они приехали вместе с Сашей. Нельзя же делать из пацана кисейную барышню, и денег не нужно столько давать. Но Людмила мне сказала, что это ее сын, поэтому, как хочет, та и воспитывает, а Саша оправдывался, что ему все это тоже не нравится, но вразумить жену он не может. А Денис учился хуже некуда, имея достаточно денег, платил другим курсантам, чтобы они сделали за него домашние задания. Как-то Людмила попросила меня договориться с начальником курса, чтобы Денису дали увольнение на сутки, и, после того как его отпустили, увезла его в Болшево. На мое предупреждение, что если он где-то там попадется патрулю, то его отправят на гауптвахту, она вообще не отреагировала. После этого случая, я перестал договариваться с начальником курса по поводу увольнений Дениса.
В первую сессию Денис получил две двойки, и в течение следующего семестра пересдать их не смог. Во время второй сессии он опять получил несколько двоек и встал вопрос о его отчислении из училища. Людмиле удалось попасть на прием к начальнику училища, у нее была одна единственная просьба, чтобы сына не отправляли в войска, а оставили дослуживать оставшийся год в одном из вспомогательных подразделениях училища. Говорила, что начальник училища долго на это не соглашался, и согласился только после того, как она встала перед ним на колени и не хотела подниматься, пока он не согласиться. Заодно выпросила для Дениса и увольнение на сутки. Придя к нам домой, она сказала, что уезжает с Денисом в Болшево.
– Люда, а ты ведь сейчас начальника училища подставляешь, который согласился тебе помочь. Ты же перед ним только-что на коленях стояла и обещала, что со стороны Дениса никаких нарушений не будет, – попытался я ее остановить.
– Я свое уже отстояла, – был ответ, – а дальше теперь трудности начальника училища.
Я был поражен. Вот он, азиатский менталитет. Будут клясться тебе в вечной любви и преданности, а через полчаса с легкостью подставят или предадут.
Денис дослуживал год в роте охраны, и мать все так же часто к нему приезжала. Потом его забрали домой, и я его больше не видел. С Сашей мы периодически встречались, сначала в НИИ-4, куда я приезжал в командировки, а после его увольнения из армии, созванивались и встречались в Москве. После увольнения Саша работал курьером, и свободного времени у него было предостаточно.
С Витей мы общались гораздо больше, чем с Сашей. Мы совмещали приятное с полезным. В Серпухове в то время было тяжеловато с мясом и колбасами, поэтому мы раз в месяц ездили в Москву за мясными продуктами. Вечером приезжали к Вите в гости, где всегда встречали радушный прием, а с утра пораньше занимали очередь в колбасном магазине. Потом покупали килограмм десять мяса, в каком ни будь гастрономе, и уезжали домой. Лысовы приезжали к нам с ответными визитами. Через пару лет Витя получил новую двух комнатную квартиру и участок под дачу. Участок правда был далековато, 180 км от Москвы, но Витю это не смущало, как не смущало и то, что на участке было много пней, и их нужно было корчевать. Участок был небольшой, всего шесть соток, но он был крайним от леса, и, при желании, можно было раскорчевать пни еще и на прилегающем болоте. Первый раз я попал на этот участок когда Витя отмечал свой сорокалетний юбилей. Моей жены в то время дома не было, уехала в гости к матери в Харьков, и я был дома один. Как раз накануне собрал ведро клубники и пытался вспомнить, как из нее сварить варенье. Помнил, что варить нужно в два этапа, сначала немного приварить и дать остыть, а уже потом доварить окончательно. Припомнил также, как мама проверяла готовность сваренного варенья: она капала капельку варенья на деревянную дощечку и смотрела, если капля по доске не расплывается, то варенье готово, а если же расплывается, то нужно варить дальше. Утром я в течение тридцати минут приварил варенье и уехал к Вите. Путь не близкий, ехать нужно было двумя электричками, поэтому рассчитывал приехать на его дачу не раньше обеда. Витину дачу я нашел сравнительно легко по описанным им приметам, на краю участка должна была стоять высокая мачта, на ней флаг из полосатой тельняшки, а под флагом авоська с пустыми бутылками, как символ того, что хозяин бросает пить. Участок с такими приметами был только один. На дачу Валентина практически не ездила, и летом во время отпуска Витя жил там с Леной. Несмотря на нежелание Лены вставать рано утром, Витя вытаскивал ее из теплой постели, вместе они поднимали флаг на мачте и бежали на физзарядку. В качестве жилого помещения у Вити был построен барак из досок, с прихожей и спальной комнатой, в которой стояли двое двух ярусных деревянных нар. Вот только туалета на участке еще не было, Витя не видел в нем особой необходимости, так как рядом был лес, но приехавшие гости сразу же указали ему на этот недостаток. На участке уже росли и лук, и укроп, и петрушка. Росла даже тыква, посаженная в дупле большущего пня. Гости такой посадке тыквы удивлялись, а Витя, используя научный подход, объяснял, что это он привил тыкву на дерево, чтобы тыква была многолетней, и не нужно было бы ее каждый год сажать. Его сказке конечно никто не поверил, кроме соседки по даче, которая попросила его и ей привить такую тыкву. Витя пообещал, но сказал, что в этом году уже поздно, в следующем году весной привьет. Витин юбилей мы отметили на славу, не знаю, как у других, но у меня голова утром просто раскалывалась, и я даже смотреть не мог ни на водку, ни на закуску. Но Витя оказался на высоте, оправдал звание кандидата наук, оказалось, что он заранее подумал о таких как я, и купил для нас несколько бутылок кефира. Бутылку кефира я выпил с удовольствием, выпил бы и еще, но больше не дали, сказали, что думать нужно не только о себе, но хотя бы немножко и о других страждущих товарищах. Но мне думать совсем не хотелось, хотелось просто перенестись на свою дачу в Серпухове, и там еще немного поспать, и не слышать этот шум и гам опять собравшихся к столу гостей. В очередной раз пришел к выводу, что пьянка – это не мое. Когда через пару часов Витин товарищ, приехавший на своей машине, собрался ехать в Москву, я попросился ехать вместе с ним, Витины уговоры остаться еще на один день, я отмел напрочь, сказав, что дома меня ждет недоваренное варенье. Приведенный аргумент был настолько весомым, что меня больше не уговаривали. Всю дорогу до Москвы, в машине, в которой кроме нас с водителем ехала еще какая то женщина, только и разговоров было, что о видах варенья и рецептах его приготовления. Дома я конечно же сразу поставил доваривать варенье. Варить пришлось часа полтора, пока капля перестала растекаться. Когда вернулась домой жена, то оказалось, что я все делал не так. Нужно было минут пять приварить варенье, а потом, после остывания, еще пятнадцать минут доварить, и ни на какую каплю смотреть на нужно. Я же, в общей сложности, варил его два часа, но ничего, варенье получилось очень вкусным, с каким-то неуловимым привкусом карамели.
