Владимир Иванович Шлома
Судьбы
Судьба
В Советское время, когда в стране еще была идеология, пусть и коммунистическая, и было идеологическое воспитание подрастающего поколения, нас уверяли, что все в наших руках, и именно человек является кузнецом своего счастья. Тогда я в это тоже искренне верил, как и многие другие. Нужно хорошо учиться, хорошо работать, и придет успех, и ты всего добьешься, все у тебя будет прекрасно. Жизнь показала, что не все так просто. Хорошо учиться и хорошо работать конечно нужно, это – бесспорно. Но это только необходимые условия для успеха и счастья, но далеко не достаточные. Существует еще и Судьба, которая вносит свои, иногда решающие коррективы в жизнь человека. Не зря же говорят, что Человек предполагает, а Бог располагает. Об этом знали еще в древние времена. В Библии, в книге Екклесиаста, написано:
– «Не во власти человека и то благо, чтоб есть и пить, и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что это – от руки Божией»;
– «И обратился я, и увидел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не разумным – богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их».
Далеко не все в руках человека, для достижения успеха мало быть умным и хорошо трудиться, для этого нужно по воле случая, как считал Екклесиаст, в нужное время оказаться в нужном месте. Или наоборот, не оказаться в это время в ненужном месте, что иногда даже более важно, чем первое. Все это и есть Судьба, и люди над этим не властны. Многие люди благодарили судьбу и отмечали свой второй день рождения, когда случайно опоздали на самолет, который потом потерпел крушение. Двое моих знакомых неожиданно спаслись от Чернобыльской радиации. По разнарядке военкомата, Анатолия и Ивана, на двух колхозных грузовых автомашинах, отправляли для ликвидации Чернобыльской аварии. Погрузка автомашин на платформы затягивалась, и мобилизованные водители без дела слонялись по железнодорожной станции. Анатолий с Иваном пошли обедать в буфет, и там выпили бутылку водки. Как нарушителей дисциплины, которым не место среди передовой молодежи, едущей на ликвидацию аварии, их, вместе с автомашинами, отправили обратно в колхоз. Они не были пьяницами, но, благодаря этой выпитой бутылке, они не попали в зону действия радиации и остались здоровыми, да еще и председатель колхоза выписал им премию за то, что автомашины вернулись в колхоз целыми и невредимыми. Не знаю, судьба это была, или обычное разгильдяйство, которое их спасло от Чернобыля, но они не попали в ненужное место.
А недавно я узнал, что умер мой товарищ Петр Попов. Это сообщение меня, как и других моих знакомых, шокировало. Петр всегда был спортсменом, никогда в жизни ничем не болел и был здоровее всех нас вместе взятых. Каждое утро, если не был на работе, он пробегал по двадцать километров и, на обратном пути, обязательно переплывал реку Оку, даже тогда, когда закрайки уже покрывались льдом. Участвовал во всех марафонах на 50 километров. Зимой каждый день бегал на лыжах. Не пил и не курил. Несколько лет назад купил участок земли и построил прекрасный загородный дом, в котором уже дважды собирал нас, своих товарищей, на праздники. Говорил, что собирается дожить до 95-ти лет, а потом в последний раз выйти в море на доске для серфинга, покататься и утонуть, чтобы его смерть считалась безвременной кончиной. И вот этот человек умер в полном расцвете своих сил, в возрасте 72-х лет, от коронавируса. В коронавирус Петр вообще не верил, считал все это выдумкой. Приглашал нас всех опять к себе в гости, в свою новую баню, но никто не согласился к нему ехать в такой период. И не зря, оказалось, что еще двое, из той компании, которую он приглашал, болели коронавирусом, но они выжили, хотя оба были намного старше Петра, да и особым здоровьем не отличались. А Петр, со своим могучим спортивным телом, с коронавирусом не справился, пролежал в реанимации несколько дней и умер. Это судьба. Она внесла свои коррективы в жизнь и планы Петра, и с эти ничего нельзя поделать.
Я уже тоже не молодой, примерно того же возраста, что и Петр, но далеко не такой здоровый. Многие из моих товарищей уже ушли из жизни. Некоторые сами выбрали свою судьбу, уделяя слишком много внимания водке, некоторым же судьба навязала свою волю, не считаясь с их желаниями и планами. Я не знаю, сколько еще отведено жизни мне, но под влиянием шока от смерти Петра, мне захотелось написать о судьбе некоторых моих товарищей и знакомых, которые жили и трудились рядом со мной. В последние годы жизни мама много мне рассказала о наших предках и родственниках. После смерти мамы, скорее всего, я единственный носитель этой информации. Хочется, чтобы их жизни не исчезли бесследно, чтобы какая-то память о них сохранилась. Скорее всего, это будут не очень веселые рассказы, но это уж как получится.
Семейная сага
Дед Степан и отец
Деда Степана я никогда не видел, знаю о нем только по рассказам отца Ивана. Даже фотографии долгое время не было, увидел я ее только пару лет назад. Первая жена Степана, Ульяна, умерла, когда Иван был еще совсем маленьким, он ее совсем не помнил. Степан женился во второй раз, на Елизавете, и появился еще один мальчик, Василий, на три года младше Ивана. Была жива еще и мать Степана, Василина, которая помогала вести небольшое хозяйство. Она держала свиноматку, и помогала Степану сводить концы с концами за счет продажи поросят. Жили бедно, но не голодали. Проблемы с едой появились в 1932 году, когда всех крестьян начали насильно загонять в колхозы. Даже бедные крестьяне не стремились попасть в колхоз, ведь при этом нужно было отдать в колхоз последнее, за счет чего с таким трудом, но выживали – последнюю корову и последнего поросенка. А жить то как после этого? Чем питаться? Ведь даже при панах крепостные, и те какую-никакую скотину держали. Как же можно малых детей без молочка оставить? Помрут ведь. Поэтому, вступать в колхоз и не торопились. Хаты периодически обходили «агитаторы», которые конфисковывали все съестное, что находили в хате. Начался голод. Елизавета готовила свекольник из молодых листьев свеклы и лебеды. Вместо хлеба делала лепешки, для чего доставала из тайника горсть зерна, которое толкла в ступке вместе с листьями липы, которые рвал и сушил Иван. Вот так и питались. Но это еще было не очень голодно, совсем худо стало, когда наступил 1933-й год. Зима, холод, на огороде больше ничего не растет. Весь собранный урожай конфисковали. Колхозные активисты выгребли из хаты все припасы подчистую, даже огонь в печке загасили, и забрали картошку, которая варилась там в чугунке. Пришлось вступать в колхоз, но лучше от этого не стало, зерно и конфискованные продукты не вернули. Оказывается, летом был еще не голод, вот теперь был действительно голод. Дети просили кушать, а дать им было совсем нечего. Заняли немного картошки у соседей, но если даже давать детям по одной картошине в день, надолго ее не хватит. Степан собрал вещи, которые были поновее, и пешком пошел в Нежин, чтобы обменять их на продукты. В Нежине ему повезло, на базаре встретился хороший человек, который пообещал дать за вещи зерна и сала, которых должно было хватить до весны. Нужно было только пройти к нему домой, и там все обменять. Степан с радостью согласился, больше такую цену за его вещи никто не давал. Как только зашли в дом к этому хорошему человеку, Степана сразу ударили по голове, и он потерял сознание. Когда очнулся, услышал разговор за стенкой:
– Ну что с ним дальше делать? – спросил чей то голос. – На колбасы?
– На какие колбасы? Там только жилы и кости, – возразил ему другой голос. – Вывези его куда ни будь подальше и выбрось.
Степан опять потерял сознание. Очнулся от холода на каком-то пустыре, босой, только в рваной нательной рубашке и кальсонах.
– Если бы кальсоны с рубашкой были поновее, их также бы сняли, – подумал Степан. – Слава богу, хоть нагота прикрыта. И хорошо, что очень худой, поэтому и живым остался.
Все тело болело, видимо его еще и избили. Вышел на дорогу и попытался сориентироваться, вроде бы дорога на Веркиевку, хотя в темноте можно и ошибиться. Но идти нужно в любом случае, иначе замерзнет. Дорога действительно вела на Веркиевку, хоть в этом повезло. За сколько времени прошел домой эти 18 километров, он не помнил, главное, что дошел. Долго болел, даже с постели не мог вставать, но к весне оклемался и начал потихоньку ходить. Соседи не дали помереть с голоду, чем смогли помогали продуктами. Потом стало полегче, на своем огороде кое-что вырастили, да и в колхозе в конце года немного зерна на заработанные трудодни выдали. Через три года родился еще один сын, Миша. Потом еще две девочки, Мария и Оля. Девочкам не повезло, обе умерли еще в детстве. Оле цыганка предсказала смерть от воды, поэтому за ней постоянно следили, чтобы она сама к воде не ходила. Как-то раз, когда в пруду стирали белье, она упала в этот пруд и чуть не утонула, но ее быстренько оттуда вытащили. Но дома, пока мать во дворе развешивала постиранное белье, Оля упала в корыто, в которое была налита вода для гусей, и захлебнулась. Ну как тут в судьбу не поверишь, похоже, того, что суждено, не избежать. Позже и Мария умерла от дизентерии.
С первых дней войны Степана и Ивана мобилизовали в армию. К тому времени Иван успел закончить девять классов и должен был идти в десятый, но не судьба, теперь нужно было изучать военную науку. Месяц ускоренной подготовки, и первый номер расчета для пулемета «Максим» готов. Сформированный батальон на фронт отправили пешком. В этом походе Иван и понял, как ему повезло, что он первый номер расчета, а не второй. Первый номер был вооружен наганом и нес сравнительно легкий ствол пулемета, а второй номер нес свою винтовку, да еще и тяжелющую станину пулемета. Маршем шли неделю, пока не пришли на фронт. Солдаты были настолько уставшие, что на марше спали на ходу. Были случаи, что при повороте дороги, спящие солдаты продолжали идти прямо, в то время, как весь строй сворачивал направо или налево. На передовой заняли окопы, которые освободил батальон, на смену которому они пришли. Было временное затишье, и солдатам удалось немного отдохнуть и выспаться. Возникающие время от времени перестрелки серьезными событиями не считались, но они помогли молодым солдатам постепенно привыкнуть к свисту пуль. Потом было контрнаступление, освободили несколько сел в Новгородской области, но удержать занятые позиции не смогли, и откатились назад, оставляя недавно освобожденные села. Наступила зима, очень холодная. Солдатская шинель конечно теплая, но не настолько, чтобы согревала в холодном окопе, где даже огонь нельзя развести, чтобы согреться. Обувка тоже не радовала, сапог не было, только холодные ботинки с обмотками. Солдаты, лежа в окопах, от холода зуб на зуб не попадали. Хотелось побегать или хотя бы подвигаться, чтобы согреться, но даже пошевелиться лишний раз боялись. Позиции были под прицелом немецких снайперов, одно заметное для снайпера движение, и ты покойник. Поэтому мерзли, но терпели, и, как ни странно, простудных заболеваний не было.
В январе 1942 года началось наступление по освобождению Старой Руссы. Опять с боями пошли вперед и освободили несколько деревень. Было много раненых и убитых, но вперед потихоньку продолжали двигаться. Потом опять отступали, оставив несколько деревень. В середине февраля началось новое наступление. На этот раз немцы отходили быстро, почти без сопротивления, и за неделю удалось продвинуться довольно далеко. Заняли позиции на опушке какого-то леса и окопались. Иван понял, что наступление приостановилось, и возможно на этой позиции пробудут долго. Чтобы не повторять прошлых ошибок, когда в окопе нельзя было пошевелиться, выкопали окоп для двоих в полный рост, недалеко от большой сосны, установили пулемет и стали ждать контрнаступления немцев. Через пару часов налетели самолеты и начали бомбить лес, в котором занял оборону полк. Бомбили весь остаток дня и всю ночь. От леса почти ничего не осталось. Бомба упала и по другую сторону сосны, возле которой находилась огневая точка Ивана. Сосну выворотило с корнем, и она упала на окоп, придавив пулемет и корнем раздавив второго номера. Выбраться из окопа самостоятельно не получилось, на крики о помощи никто не отзывался, еще и саперная лопатка снаружи осталась, вчера, при рытье окопа, так устали, что про нее забыли.
Утром, как только рассвело, в полной тишине послышался лай собак и немецкая речь. Иван не мог понять, откуда здесь взялись немцы, ведь боя не было, после окончания бомбардировки ни одного выстрела не прозвучало. Собаки учуяли Ивана, и немцы подошли к заваленному сосной окопу.
– Хендэ хох! – прозвучала команда.
Иван поднял руки вверх. Немцы схватили его за руки, и выдернули из окопа, превратив его спину в сплошной синяк, от протаскивания между краем окопа и сосной. Пленных собрали на опушке леса, набралось десятка два солдат, значит почти весь полк погиб под бомбежкой, поэтому и боя не было, и выстрелов не было слышно.
А дальше концлагерь, из которого водили на работы в каменоломню. Кормили один раз в день, только вечером, и то не всех, а только тех, кто установленную норму выполнил. Давали похлебку, сваренную из гнилой картошки и свеклы. В основном это была теплая водичка с запахом картошки и свеклы, сама картошка попадалась очень редко. Хлеб вообще никогда не давали. Но пленные и этому были рады, умирать голодной смертью никому не хотелось. В бараке, где жили пленные, у Ивана обнаружился земляк, парень немножко старше его, из соседнего села. Дальше решили держаться вместе, так легче будет выжить.
В лагере военнопленные готовили побег, для чего рыли подкоп под нарами, находившимися через трое нар от тех, на которых спал Иван. Работали по ночам и достаточно тихо, по крайней мере, об этом подкопе Иван ничего не знал. Но немцы о нем каким-то образом узнали. Перед бараком построили всех военнопленных, из строя вывели и построили в одну шеренгу тех, которые спали на нарах с подкопом, а также тех, которые спали на пяти нарах справа и слева от них. Иван оказался среди построенных. Объявили, что за попытку побега будет расстрелян каждый второй из построенных, так как они не могли не слышать, как делают подкоп. Для устрашения расстреливали здесь же, выстрелом в затылок. Иван мысленно попрощался с жизнью, но судьба была к нему благосклонна, упали два товарища, стоявшие справа и слева от него, а он остался стоять. Вот на этот раз ему действительно повезло.
Через полтора года часть военнопленных, в том числе Ивана и его земляка, перевезли в другой концлагерь, расположенный на территории Чехии. Здесь военнопленные работали на шахте. Чешские шахтеры долбили уголь, а военнопленные грузили уголь в вагонетки и отвозили. В лагере по-прежнему кормили похлебкой один раз в день, но здесь было намного легче, чем в первом лагере. Жёсткой нормы выработки здесь не было, просто нужно было вывезти весь уголь, который нарубят шахтеры, кроме того, немцы под землю не спускались, пленные работали не под дулами автоматов, а это очень много, по крайней мере под землей можно было не бояться за свою жизнь. А еще шахтеры брали с собой под землю обеды: бутерброды и чай или кофе в термосах. Поскольку немцев рядом не было, шахтеры отдавали часть своего обеда военнопленным. Больше опасности умереть от голода тоже не было. В конце 1944 года шахтеры сообщили военнопленным, что Советская армия уже вошла в Чехословакию, освобождение уже было близко, и все его ждали, и военнопленные, и чехи. Но наступил 1945-й год, а освобождения все не было. Как-то ночью, весь концлагерь погрузили в вагоны и куда-то повезли. Через два дня где-то выгрузили. Опять какой-то концлагерь, с такими же бараками. На работу больше не водили, но и не кормили. Кормить начали дня через три, все той же свекольной похлебкой. Потом опять начали водить на работы, на этот раз что-то грузили. В мае этот концлагерь и освободили американцы. Всем освобожденным военнопленным предлагали остаться работать в освобожденной Германии, стращали, что на Родине их ждет расстрел, как изменников, сдавшихся в плен. Но Иван с земляком решили ехать домой, будь, что будет.
В Советской зоне оккупации их, прежде всего, поместили в фильтрационный лагерь. Здесь их уже было трое, к ним присоединился еще один товарищ, который был с ними во всех трех лагерях. Начались постоянные допросы: как попали в плен, где находились в плену, чем занимались. Следователи менялись, но вопросы задавались одни и те же. После таких допросов некоторых бывших военнопленных начали перемещать на соседнюю территорию, отгороженную от первой сеткой. Говорили, что переведенные туда путались в показаниях и не прошли проверку, скорее всего они пойдут под расстрел. Как-то Иван с земляком увидели за сеткой и своего третьего товарища. Подозвали его к сетке и спросили, почему он там оказался. Оказалось, что он забыл название первого концлагеря, где они были. Иван с земляком пошли к коменданту лагеря, объясняя, что произошла ошибка, этот товарищ был все время с ними, просто у него память плохая. Мужика спасли от расстрела. Тех же, кто прошел проверку, изменниками не считали, но в том, что попали в плен, они конечно же были виноваты, и свою вину должны были искупить честным трудом. Искупать вину Ивана отправили на Донбасс, где он и проработал несколько лет шахтером.
Домой Иван вернулся в конце 1947-го года. За время его отсутствия, дома очень многое изменилось. В 1942-м умерла его мачеха Елизавета, и дети остались одни. Василию тогда было 15 лет, а Михаилу всего шесть лет. Веркиевка в то время была под немецкой оккупацией, и судьбу детей решал немецкий комендант. К счастью, он оказался нормальным человеком, предложил местным девушкам, которых должны были отправить на работы в Германию, остаться с этими детьми. 18-ти летняя девушка Ксения Момот согласилась ухаживать за детьми. После освобождения Веркиевки, местные жители написали командиру части, в которой служил Степан, и сообщили о том, что его жена умерла, и дети остались одни. Командир части также оказался нормальным человеком, поскольку Степану уже было больше шестидесяти лет, то его демобилизовали, и в конце 1943-го он вернулся домой. Но Иван его не застал, здоровье его было сильно подорвано, и он умер до возвращения Ивана. В доме жила Ксения с двумя ребятами, к которым она относилась как настоящая мать. Ребята к ней также привязались, но у Ивана с Ксенией отношения не сложились. Ивану нужно было искать свое жилье. В скорости он женился на Марии и переехал жить к ней, а потом родился и я.
Отец закончил курсы садоводов и стал прекрасным специалистом в своем деле. Все сады, посаженные в колхозах им. Ленина и им. Сталина, (в последствии колхоз «Заря коммунизма») его рук дело. Василий после войны поступил в военное училище и стал офицером, а Михаил, когда подрос, поступил в ФЗУ (фабрично-заводское училище), и выучился на экскаваторщика. Ксения замуж не вышла, но в 1949-м году родила себе сына, Сергея, и жила вполне счастливо. Василий и Михаил всегда ее навещали, когда приезжали в Вертиевку, но отец с ней отношения не поддерживал. Я с Ксенией никогда не встречался, но хорошо знал ее сына Сергея.
Земляк, с которым отец был в плену, к нам заезжал каждый год. Со своего села он ездил в лес за дровами через Вертиевку. Раньше наше село, а до революции сотенный казацкий городок, называлось Веркиевка, по имени казака Веркия, его основавшего. После войны село зачем-то было переименовано в Вертиевку. Так вот, на обратном пути из леса, этот мужик всегда заезжал к отцу, один или два раза в году. К сожалению, я не запомнил ни имени его, ни фамилии. Кажется, он был из села Кошеливка. Лошадка, запряженная в нагруженный хворостом воз, стояла на улице возле двора и жевала положенное ей сено, а отец с земляком выпивали по рюмке и подолгу беседовали, сидя за столом. Им было, что вспомнить, и о чем поговорить.
Василий, мой дядя, был уволен из армии при Хрущевском сокращении, в звании старшего лейтенанта. После этого закончил медицинский институт и долгое время работал врачом. Было у него два сына, Витя и Петя. Был у дяди небольшой недостаток, он был неравнодушен к выпивке, что его и сгубило. Как-то его обнаружили в своем кабинете мертвым, а рядом стояла канистрочка со спиртом.
Дядя Миша спиртным не увлекался, предпочитал выпить немного пива, чем пить водку. Сначала работал экскаваторщиком при строительстве Кременчугского водохранилища, а затем бригадиром экскаваторщиков. Здоровье потерял по нелепой случайности. При опрыскивании картофеля от жуков-колорадов с помощью заплечного ранцевого распылителя, на баке давлением сорвало крышку, и часть ядовитого раствора вылилась ему на голову. После этого он начал слабеть и слепнуть. Перед смертью ему захотелось побывать в Вертиевке, и его сыновья, Володя и Гена, выполнили его просьбу, свозили в Вертиевку. О его смерти я узнал из письма, полученного от отца, недели через две после его похорон. Получив письмо, я вспомнил сон, который я видел, как раз две недели назад. Мне приснилось, что я внезапно обнаружил отсутствие второго коренного зуба. То, что у меня нет одного коренного зуба, я знал, а вот куда девался второй коренной я не мог понять, я не помнил, чтобы он выпадал. Теперь значение сна стало понятным. Дяди Васи уже не было, а теперь и дядя Миша умер, причем о его смерти я узнал с опозданием. Вещие сны, все-таки, бывают, только не всегда удается понять их значение.
