Владимир Алексеевич Колганов
Странник в Закулисье
Глава 7. Опять ГКЧП?
По всем признакам, революционная ситуация созрела, хотя в Закулисье всё устроено иначе, чем в подлунном мире. Там верхи не могут управлять по-старому, а низы не хотят жить так, как им предписано. Здесь же низы лишены желаний, за исключением тех, что прописаны в законе, ну а верхи иначе, как по-старому, не могут управлять. Ну и причём тут революция? А дело в том, что, если верхи запаникуют, станут совершать ошибки, тогда третья сила может захватить власть.
Но на кого же сделать ставку? Кто станет этой движущей силой, если рабочий класс одурачен вирусом? Семён Васильевич никогда не был коммунистом, ни в каких партиях не состоял, но тут пожалел, что не имеет никакого опыта управления людьми, во всяком случае, в масштабах государства. Надо бы узнать, готовы ли на столь решительный шаг здешние интеллектуалы.
Пришлось срочно вызывать Левинсона. И вот он снова имитирует осмотр – проверяет состояние носоглотки, прослушивает лёгкие, простукивает печень, а между тем идёт еле слышный разговор. Сеня спрашивает:
– Вы готовы воспользоваться ситуацией?
– Что вы имеете в виду?
– К примеру, если в триумвирате раздрай, возникнет паника, армия откажется им подчиняться.
– С чего бы это? Я пока никаких признаков не вижу.
– Но если всё же нечто подобное произойдёт, как будет вести себя оппозиция?
Врач задумчиво повертел в руке стетоскоп, затем, отложив его в сторону, приложил ухо к груди пациента и прошептал:
– Вы предлагаете вывести на улицы народ, взять штурмом резиденцию триумвирата?
– А почему бы нет?
Левинсон тяжело дышал, лицо его покрылось потом, словно он занемог, а не лежащий на кровати Сеня:
– А где гарантия, что нас поддержат?
На этом разговор закончился – не было смысла его продолжать. Всё потому, что Сеня уже слышал подобные слова от того самого заказчика. Теперь и этому гарантии подавай! Похоже, в Закулисье никто не способен на поступок – даже если в голове сомнения, привыкли подчиняться грубой силе. И в чём-то они правы – одно дело власть ругать за рюмкой водки, и совсем другое – взять на себя ответственность за судьбу страны.
После ухода врача Хэм достал бутылку виски и, разливая его по бокалам, сказал:
– Ну вот и у нас нет другого выхода, кроме как надраться.
Пили допоздна, проклиная свою судьбу и немощь здешней оппозиции. Ну а когда в разговоре возникала опасная тема, отправлялись в ванную.
– Тоже мне интеллектуалы! – брезгливо морщился Сеня. – Привыкли жить на всём готовом… Нет, эти не станут своей шкурой рисковать.
– Да уж, интеллектуал пошёл не тот! – в том ему ответил Хэм. – Впрочем, и у нас в Америке не лучше. Есть реальная свобода слова, но дальше болтовни дело не идёт.
– Ты прав! Чуть что, побегут каяться, просить прощения. Странно, что Левинсон меня ещё не выдал.
– Это вряд ли. Кое-какое подобие чести и самоуважения у врачей ещё осталось. Не зря же они давали клятву Гиппократа?
– Ну, разве что.
Пошли выпить ещё по одной, а потом опять вернулись в ванную.
– Сеня, как ты думаешь, что здесь пишут в зарплатных ведомостях вместо имени. Номер паспорта?
– Скорее всего, каждый младенец с рожденья свой номер получает. У нас налоговые органы этим занимаются. Иначе при наличии огромного числа однофамильцев и тёзок можно наломать дров!
– Но ведь даже в Забугорье не запрещено называть людей по именам! А здесь почему-то категорически нельзя.
– Этот запрет не распространяется на членов триумвирата.
– Ну да!
– По-моему, в этом есть какой-то тайный смысл.
Сеня задумался, и вот выложил идею:
– А что, если всё это для того, чтобы унизить людей, указать предназначенное им место. Мол, есть только Пожуелов, Приблудов, Полисадов, а остальные словно винтики – если сломается, заменим на другой, и все дела! Ну и зачем им давать какие-то фамилии?
– А до́ма? Не будет же муж называть жену по номеру. Представь, что скажет: «Номер три миллиона сто шестнадцать тысяч ноль сорок восемь! А не пора ли нам в постель?»
Хэм хохочет. Сене тоже понравилась эта шутка… Но здешним жителям-то каково? Использовать собачьи клички или, к примеру, «пупсик», «кошечка»? Да он бы скорее удавился, чем стал кого-то так называть!
На этом решили закончить обсуждение «животрепещущих» проблем и выпив на посошок разошлись по своим спальням…
Всю ночь Сене снились всякие кошмары – вроде того, что он залез на фабричную трубу и теперь не знает, как с неё спуститься. Он уже намеревался сигануть вниз с этой верхотуры, но тут кто-то схватил его за плечи – неужто ангел прилетел и хочет удержать несчастного от опрометчивых поступков?
Но это оказался Хэм:
– Проснись, соня!
– Да что случилось-то?
Тут за окном послышался гул, так что стёкла задрожали.
– Танки на улицах! – прокричал Хэм.
– Опять ГКЧП?
– Уверен, что это интервенция Забубенья. Иного объяснения не нахожу.
– Но почему тогда не слышно взрывов?
Хэм только развёл руками, а Сеня, едва проснувшись, под влиянием исключительных событий обрёл способность здраво рассуждать:
– Я думаю, что в армии нашлись люди, которые уже не могли это всё терпеть. Помнишь, как Полисадов кричал, настаивая на превентивном ударе по врагу?
Хэм возражал:
– Нет, Сеня, ты не прав! А потому что некому там бунтовать, если все находятся под действием вируса. Да в армии испокон веков всё основано на послушании.
Сене служить не довелось – не по болезни, а потому что физиков не призывали. Но это не значит, что можно, развесив уши, слушать такую ерунду.
– Ну что за чушь! Ты же воевал и лучше меня знаешь, что на войне в критической ситуации надо самому принимать решение. Представь, что ты лицом к лицу столкнулся с вооружённым врагом. И что, будешь ждать приказа командира, раздумывая, стрелять или не стрелять?
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– А к тому, что по крайней мере элитные войска никто не травит мегакактусом, наверняка им дают антидот.
– Нет, не могу поверить, – упирался Хэм. – Неужели подчинение основано только на присяге?
– Есть разные методы добиться послушания. К примеру, вдвое повысить военнослужащим зарплату по сравнению с гражданскими. Или без очереди выделять квартиры, увеличить размер пенсии за выслугу лет, а молодых ребят по окончании контракта принимать в институт сразу, без экзаменов. Всё только для того, чтобы не бунтовали – ведь у них в руках оружие!
Хэм приподнял брови, покрутил головой и скорчил рожу, которая должна была означать, что в словах Сени есть кое-какая доля истины:
– Ну допустим. Однако я всё же не могу понять, что тут происходит.
– Я думаю, что взбунтовались элитные войска, никто не захотел подчиняться приказу Полисадова, который намерен был начать войну.
Только он это сказал, как в комнату вбежала девица из обслуги:
– Вы слышали? У нас госпереворот!
Непонятно, то ли напугана, то ли рада… Скорее всего, воспринимает всё это как нечто, способное внести хоть какое-то разнообразие в их скучную, размеренную жизнь. Девица сообщила, что Пожуелов будто бы затаился в своём бункере, а Приблудов бежал за границу, переодевшись в женскую одежду. О Полисадове ничего не сказала, но Сеня за неё додумал: наверняка взял ружьё, патронташ, мешочек с солью и ушёл в леса. Там дичи много, так что не помрёшь от голода.
Девица убежала собирать слухи, а Хэм пробурчал, признавая поражения:
– Ты оказался прав, – а затем задал неожиданный вопрос: – И что теперь с нами будет?
– Мы-то здесь причём?
– Ну как же, работали на триумвират, выполняли важное задание.
– Да тут все на них работали.
– Однако не всех удостоили личной встречи.
Тут и впрямь не избежать неприятностей, но Сеня присутствия духа не терял и быстро нашёл нужное решение:
– Если что, скажем, что писали сатирический роман, обличающий триумвират.
Хэма он не убедил:
– Роман с подтекстом – это не сатира. Вряд ли мы сможем оправдаться в глазах организаторов переворота. Они нас даже слушать не станут – поставят к стенке, и все дела!
– Ты забываешь, что мы бессмертны.
– Так-то оно так, но меня страшит не перспектива получить пулю в лоб. Позор, вот что ужасно! Ведь слух, будто мы верой и правдой служили тирании, может дойти до Забугорья. И как я тогда буду выглядеть в глазах свои коллег?
Кто о чём, а нобелевский лауреат озабочен падением своего авторитета. Или боится, что медаль могут отобрать? Впрочем, где она теперь, никто не знает.
После недолгого раздумья Хэм всё-таки поддержал идею Сени, но внёс существенное уточнение:
– Надо срочно написать о том, как всё на самом деле было. Пусть не роман, а небольшой рассказ, тут уж как получится. И вот когда нас попытаются пригвоздить к позорному столбу на радость здешней публике, мы и предъявим исповедь. Да ни у кого язык не повернётся, чтобы обвинить нас в пособничестве прежним властям.
Поскольку сочинять ничего не пришлось, дело пошло быстро, и уже через две недели всё было готово – в книжном формате получилось не менее двухсот страниц. Теперь бы только типографию найти, но где ж её найдёшь, если по улицам ходят патрули, и у каждого прохожего проверяют документы – об этом сообщила всё та же девица из обслуги. Ну а какие документы могут быть у мёртвого – справка с кладбища о погребении? Да и денег нет для печатания тиража. Сеня вроде бы нашёл решение проблемы: надо флешку с текстом передать этой девице и попросить, чтобы распечатала на принтере как можно больше экземпляров. Девица согласилась, но вскоре возвратила флешку – оказалось, что по решению новых властей распространение печатных изданий запрещено, можно угодить в кутузку.
Выходит, зря старались – вот что значит недостаток информации! Прежде, чем браться за написание романа, надо было телевизор включить. Пусть с опозданием, но так и сделали. Сначала прослушали какой-то симфонический концерт, потом прогноз погоды, и только после этого на экране появился некто в военной форме. Он зачитал приказ, согласно которому чиновники всех ведомств, не ниже начальника отдела, обязаны явиться в комендатуру, чтобы пройти проверку на лояльность. И так с утра и до самой ночи – и никакой информации о том, что творится за стенами гостиницы.
Ни Сеня, ни Хэм к чиновному сословию никогда не принадлежали, так что можно сидеть дома и не рыпаться, благо кормёжка по-прежнему была на высшем уровне. От безделья не страдали – дорабатывали текст романа, а в перерывах строили догадки по поводу того, что дальше будет. Но можно ли строить версию буквально на пустом месте? Разве что нечто экстраординарное произойдёт.
Так оно и случилось. Настал тот день и час, когда за ними всё-таки пришли. Опять погрузили в минивэн и куда-то повезли. Хэм был не из боязливых, но и у него поджилки затряслись:
– А вдруг, узнав, что мы мёртвые, скажут: "Непорядок! Мёртвые должны лежать в земле".
– Лучше сразу в крематорий, – заметил Сеня.
– Это почему же так?
– Да потому что на этом всё для нас закончится. Нет тела – значит, нет и дела!
– А душа?
– Думаю, что душа другое пристанище себе найдёт. Здесь на кладбище таких полно.
Похоже, Хэму понравился этот вариант:
– Что ж, против переселения души я не возражаю. Пожалуй, даже буду рад. Мне моя личность за сто двадцать лет так надоела, что я готов её поменять на что угодно.
– Ты прав! Внешность – это только оболочка, а сущность человека в его душе, – Сеня вдруг усмехнулся: – А что ты скажешь, если твоя душа переселится, к примеру, в женщину?
Хэм аж подскочил на месте, ударившись головой о низкий потолок:
– Ну уж нет! Этого я им не позволю!
– И как ты это сделаешь?
Видимо, охранникам надоело слушать этот «бред» и писателям заткнули рты.
Глава 8. Взаперти
Когда привезли в тюрьму, сразу поместили в камеру – там битком набито, не разобраться, кто есть кто. Но вдруг из толпы арестованных выскочил тот самый Левинсон, что лечил Сеню, и завопил:
– Это вы меня подставили! Вот уж от писателей подобной подлости никак не ожидал!
Хэм было принял боксёрскую стойку, готовясь отразить удар, если тот полезет в драку, но скандалиста вовремя уняли, затолкав куда-то в угол камеры. Оказалось, что о нобелевском лауреате здесь наслышаны:
– Вас-то как угораздило сюда попасть? – спросил седовласый мужик, по виду самый главный в этой камере, несмотря на довольно хрупкое телосложение. – За что арестовали?
– Видимо, за то, что оба мы писатели, – высказал свою догадку Хэм и представил Сеню: – Это мой коллега из России, тоже много книжек написал, хотя и не удостоился признания. А у вас ведь прежде не было и таких?
– Да были и есть, но рты нам затыкают. Книги не дают публиковать, а за распространение самиздата отправляют прямиков в тюрьму.
– Но кроме серьёзных писателей всегда же есть много всякой шелупони. Эти-то куда подевались?
– Были у нас графоманы, и немало. Но триумвират запретил использовать бумагу для печатания их опусов, поскольку почти все ресурсы тратились на творчество чиновников. Господи, чего они только ни писали – указы, постановления, отчёты, рекомендации и ещё много всякой ерунды, которую никто толком не читал. Теперь пылится всё это где-нибудь в архивах.
Хэм обменялся взглядом с Сеней, мол, стоило попасть в тюрьму, чтобы узнать правду, а седовласому сказал:
– Грустно это слышать! Ни одна страна не сможет эффективно развиваться, если нет своей литературы. Я имею в виду произведения писателей уровня Достоевского, Чехова, Фолкнера и многих других, да и мне удалось к этому руку приложить.
– Вы безусловно правы! Плоды такой политики мы пожинаем сейчас, вот и вояки, захватившие власть, никаких книжек не читали кроме воинских уставов. А результат, что называется, налицо – берут всех подряд и теперь станут проверять нас на лояльность.
– Это как?
– Да очень просто! Вы про мегакактус наверняка слыхали, так вот вколят вам лошадиную дозу этой дряни, и через несколько часов вы всё как миленький выложите им – и как относились к триумвирату, и сколько написали доносов на своих друзей, и чем с женой в постели занимаетесь, и даже то, о чём давно забыли, запрятав где-то в глубинах подсознания. Раньше через такую процедуру проходили только высшие чиновники, а теперь очередь дошла до нас.
– Ну и дела! Попали как кур в ощип! – вырвалось у Сени.
Ноги его подкосились, и он чуть не упал. Писателям освободили место на нарах, чтобы с дороги отдохнули, и только тут Хэм с Сеней получили возможность обменяться впечатлениями. Первым заговорил Хэм:
– Если б знал, что так получится, ни за что не поддержал бы твою дурацкую идею спровоцировать триумвират… Ты не обижайся, но похоже, что мы оба из ума выжили.
– Да я не обижаюсь. Мы ведь из лучших побуждений, а теперь вот как получилось. Не зря же говорят, что благими намерениями выстлана дорога в ад.
– Так и есть, мы уже в аду!
Сеню особенно пугало то, что может выболтать про своё намерение устроить пожар в квартире Влада. Это было ещё тогда, задолго до того, как залез в петлю. Чего доброго, могут счесть потенциальным поджигателем, и тогда прощай, свобода!
Вдруг снова подошёл к писателям седовласый и, видя следы невыносимого страдания на их лицах, наклонился и прошептал:
– Не всё ещё потеряно. Мы задумали побег…
– Но как? Здесь же каменные стены и охрана, – не поверил Сеня.
– Есть одна возможность. Вы потерпите до ночи, уже недолго ждать.
– А процедура?
– Мегакактус вводят только по утрам, чтобы к вечеру клиент достиг нужной степени готовности.
Тут отворилась дверь камеры, и стражник зачитал список тех, кого вызывают на допрос. Среди них оказался и предполагаемый спаситель.
– Ну вот, приехали! Пропала последняя надежда.
Однако седовласый, проходя мимо, подмигнул…
Ночью спали на нарах по очереди, вот и Хэм с Сеней в итоге оказались на полу. Но не успели приспособиться, как с допроса возвратился седовласый – как ни странно, он выглядел вполне довольным, будто не пришлось выворачивать перед дознавателем содержимое своей головы. Приблизившись, спросил:
– Ну что, готовы?
Последовал вполне естественный вопрос:
– К чему?
– Так ведь свобода вас примет радостно у входа! Ох, не помню, как там дальше…
– И братья меч вам отдадут…
– Ну, что касается мяча, это не для вас, а вот на свободе окажетесь довольно скоро.
– Каким же образом?
– Тут дело вот в чём. Тех, к примеру, кто признался, что писал доносы на своих коллег, сразу ставят к стенке, а трупы отправляют в крематорий, чтобы не осталось никаких следов. В труповозке и поедем.
– И кто нам это разрешит.
– Если есть деньги, в Закулисье всё возможно.
– Но у нас их нет!
– Зато у меня имеется свой человек в охране. Он всё сделает, как надо. Здесь сейчас такой бардак, что можно было бы вывезти за ворота всех, кто в этой камере, но, жаль, в труповозке места недостаточно.
– Похоже, всё у вас продумано.
– Метода отработана ещё в те времена, когда здесь правил триумвират. Так что не сомневайтесь, всё получится. Если только соседство с трупаками не смущает. Ну да ничего, поте́рпите немножко…
Бежали впятером. Когда подъехали к крематорию, грузовик остановился, кое-как все выбрались наружу, изрядно перепачкавшись чужой кровью, а там их уже поджидал автобус. Приехали в лес, на какую-то дачу – седовласый объяснил, что здесь надо пересидеть, пока сделают новые документы с отметкой, что прошли тест на лояльность, иначе снова заметут. Сеня, бледный как смерть, тут же скинул с себя верхнюю одежду и завалился на топчан, что-то бормоча себе под нос. Если прислушаться, можно было разобрать слова:
– Господи, прости мне прегрешения! Господи, я виноват хотя бы потому, что сам сунул голову в петлю! Но зачем же пострадали люди, на останках которых я лежал? Ведь так нельзя, так несправедливо!
Ответил ему вовсе не господь бог, а всё тот же седовласый мужик, который вызволил их из тюрьмы:
– Сеня! А где ты видел справедливость? Люди погибают и при пожарах, и в автомобильных катастрофах, и на войне. И каждый раз возникает один и тот же вопрос: за что такая кара? И ведь никто не в состоянии объяснить! Так что считай, что тебе просто повезло.
Утром Сеня немного приободрился – помогло то, что ему подобрали чистую одежду. И вот теперь, сидя втроём на веранде дома, вели неспешную беседу. Прежде всего, Сеня спросил, куда подевались остальные, ведь бежали пятеро. Седовласый разъяснил:
– Чтобы сделать нам документы, требуется кое-какая аппаратура, а в придачу к ней опытный специалист. Вот за этим и послал ребят ещё засветло, и – посмотрев на часы, пробормотал: – Кстати, пора бы им уже возвратиться.
– Ну а куда мы потом? – продолжал выспрашивать Сеня.
– Так в Забугорье! Других вариантов у нас нет.
Хэм был счастлив, хотел выпить с седовласым на брудершафт, но не тут-то было:
– Пока не перейдём границу, у нас сухой закон.
Тут Сеня задал давно волновавший его вопрос, на который они с Хэмом так и не нашли однозначного ответа:
– Послушайте, а почему все вы здесь словно бы безымянные? Ни разу не слышал, чтобы называли друг друга по имени или по фамилии.
– Да все уже к этому привыкли. Ну а меня как революционера вполне устраивает такой расклад. Каждому члену своей боевой группы я присвоил номер: первый, второй, ну и так далее. Вот попадёт кто-то из наших в лапы здешней охранки, так ни одного имени даже под пытками не сможет им назвать. Всё потому, что никаких имён не существует!
– Как же власти это не учли?
– Рассчитывали на то, что мегакактус всех сделает послушными, но, как мы видим, просчитались.
– И много здесь таких, как вы?
Седовласого насторожил такой вопрос, поэтому ответ был не вполне конкретен:
– Вполне достаточно, чтобы бороться с любой властью. Вот и в тюремной охране есть люди, которые нам помогают. Есть среди нас и учёные, и инженеры, и врачи.
– А вы кто по профессии?
– В юности писал стихи, потом боролся с властью, даже основал собственную партию…
Тут только Сеня его узнал:
– Эдик!.. А бородка-то куда подевалась?
– Пришлось сбрить ради конспирации.
– Постойте, постойте! Но вы же умерли естественной смертью. Как же вас сюда закинуло?
– Для выдающихся писателей есть и такая опция, – ответил Эдик, гордо вскинув голову: – Сначала попал в Забугорье, а уж потом перебрался сюда.
В разговор вмешался Хэм:
– Не припомню, чтобы я вас в Забугорье встречал.
– Так радикалы в любой стране прячутся в подполье, ну вот и я. А разговоры со всеми этими Цвейгами и Вульфами мне по фигу, напрасная трата времени и сил.
– Да и они были бы не в восторге от общения с вами. Слышал отзывы о вашей прозе, будто бы там сплошь лексика общественной уборной.
Эдик не обиделся:
– Всем не угодишь. Моя задача заключалась в том, чтобы взорвать тот прогнивший мир изнутри.
– И каковы успехи? – криво усмехнувшись, поинтересовался Хэм.
– К сожалению, общество всё ещё находится в плену иллюзий. Но у меня нет никаких сомнений в том, что мы разрушим этот лживый мир и построим новый!
Сеню убеждённость Эдика тоже никак не впечатлила:
– По-моему, бороться с властью бесполезно. У неё есть танки, самолёты… А что у вас? – и словно бы в подтверждение своих слов указал на топчан в углу, на котором ночью спал.
Но Эдик и не думал сдаваться:
– А ты смотрел матчи чемпионата мира по футболу?
– Не успел. К тому времени я уже повесился.
– Слабак! Так вот хорваты там доказали, что и хвалёных бразильцев можно побеждать, если есть уверенность в своих силах.
Тут из леса вышли ещё двое беглецов, в руках они несли объёмистые чемоданы. А вместе с ними прибыл неприметный мужик с саквояжем. Эдик поднялся, чтобы его поприветствовать – обнялись, расцеловались. Потом представил незнакомца, причём в весьма восторженных тонах:
– Вот это и есть наш специалист! Золотые руки! Сколько же усилий потребовалось, чтобы переправить его в Забугорье, а потом сюда!
– Так он тоже писатель? – высказал догадку Хэм.
– Да какое там! Я чуть ли не год пытался доказать, что нам друг без друга никак нельзя, что мы одна семья.
– То есть в каком же смысле? – Хэм насупился, презрительно оглядывая эту парочку.
– Да нет! – отмахнулся Эдик. – Всё это только для того, чтобы привлечь внимание публики. На самом деле я был женат то ли пять, то ли шесть раз на весьма привлекательных особах, даже дети вроде были. Вот и Федя – парень, что называется, не промах. Но пришлось слегка схитрить, чтобы переправить его с Домодедовского кладбища сюда, якобы для воссоединения семьи.
Тут Федя прищурил близорукие глаза и подошёл почти вплотную к Хэму:
– Никак нобелевскому лауреату придётся ксиву делать? Это для меня большая честь! Нет, правда, кроме шуток.
Судя по лицу, и Хэму было приятно, что здесь, в дремучем лесу о нём тоже знают. Но тут вдруг Федя произнёс слова, которые не оставили и крохотного следа от прежнего душевного настроя Хэма:
– А вот бородку и усы придётся сбрить!
Сказано это было весьма категорично – так оглашают приговор в суде. Но даже там возможна апелляция…
– Никогда! – прокричал Хэм на всю округу. – Никогда не расстанусь с бородой! – и для надёжности обхватил её ладонью. – Усы забирайте, а бороду не дам!
Назревал скандал. Да какое там – назревала катастрофа! Ведь если Хэма с его весьма приметной бородой узнают в городе, тогда всем конец! Ну а оставить одного в лесу – такая мысль если и пришла кому-то в голову, то он с негодованием её отбросил. Так что же делать?
Сеня попытался уговорить:
– Хэм! Ты не виноват в том, что у тебя такая узнаваемая внешность. Но пойми и нас! Нельзя же всю оставшуюся жизнь прятаться в лесу.
– Ты забыл, что мы бессмертны.
– Тем более! Без смены впечатлений ты и сотни лет не проживёшь. Так что не дури и соглашайся!
Конечно, аргументы так себе, поэтому Хэм совсем не впечатлён. Но тут в Сениной голове возникла вполне разумная идея:
– Давай сделаем так. Бороду и усы ты сбреешь…
– Никогда!
Но Сеня, словно бы не слыша Хэма, продолжал:
– А когда приедем в Забугорье, имитируем автомобильную аварию. Якобы ты в ней повредил лицо и поэтому на несколько недель тебе забинтуют голову. Ну а за это время борода снова отрастёт.
Хэм с сомнением посмотрел на Сеню:
– Ты в этом уверен?
– Хэм! Твоё невежество меня просто потрясает! Даже школьникам известно, что мёртвых приходится брить перед похоронами, поскольку за три дня их лица щетиной покрываются.
– Ну, если так…
