Владимир Алексеевич Колганов
Превратности культуры
Глава 7. Столпотворение на подмостках
Со времён Шекспира и Мольера многое изменилось в театре – появилась вращающаяся сцена, мужчины перестали исполнять женские роли, но осталось главное: психологическая драма, интересные характеры. Вроде бы осталось, а вроде бы и нет.
Сомнения в том, что театр может превратиться в зрелище для невежественной публики, появились много лет назад. Вот что писал Виссарион Белинский в статье под названием «Литературные мечтания. Элегия в прозе», в 1834 году опубликованной в журнале «Телескоп»:
«Там, то есть в том большом доме, который называют русским театром, там, говорю я, вы увидите пародии на Шекспира и Шиллера, пародии смешные и безобразные; там выдают вам за трагедию корчи воображения; там вас потчуют жизнью, вывороченною наизнанку; словом, там
…Мельпомены бурной
Протяжно раздается вой,
Там машет мантией мишурной
Она пред хладною толпой!»
Но вот прошли годы, и сейчас мы видим, что «корчи воображения» зашли слишком далеко».
В 2004 году наткнулся в интернете на любопытный диалог, но здесь привожу лишь небольшой отрывок:
Режиссёр: "Бесприданницу» можно спеть или станцевать. Можно из неё сделать клоунаду. Содержание от этого не изменится. Всё равно будет вопрос: кто ты – вещь или человек? Предмет останется.
Театровед: Получается, что форма бессодержательна, как и язык! Поёшь ты, танцуешь, рисуешь или говоришь – всё равно выговариваешь одно и то же…
Режиссёр: Ну, всё-таки не одно и то же. Наверное, содержание чеховской пьесы точнее вскроется, если её открывать ключом "безмасочным". Нацепить всем чеховским персонажам носы или уши, сделать Треплева зайчиком, который ест морковку и капустку…
Театровед: Вот у Някрошюса в "Вишневом саде" надевают ушки и становятся зайчиками, которых по очереди пристреливают.
Зайчиков, конечно, жалко, но не в этом дело. Если «ушки» помогают лучше выразить характер персонажа, я в общем-то не против, хотя предпочёл бы посмотреть спектакль по пьесе Чехова в более привычном оформлении. Ну а если заячьи атрибуты используются только для того, чтобы привлечь внимание зрителя, и тем самым достигается необходимый экономический эффект, тогда следует снять шляпу перед талантливым новатором.
Тут как бы сам собой возникает у меня вопрос: спектакль по пьесе Эдварда Олби «Кто боится Вирджинии Вульф?» нуждается в подобных дополнениях или нужно всё оставить так, как есть? А вместо ответа складывается впечатление, будто цель использования «заячьих эффектов» ещё и в том, чтобы адаптировать театральное представление для публики, которая не готова к восприятию произведений Шекспира, Олби, Чехова… Возможно, прав был Дмитрий Быков, когда в 2011 году сделал такое заявление в программе «Особое мнение» на «Эхе Москвы»:
«Сегодня культура в обществе, прежде всего в Европе, занимает по существу абсолютно маргинальные позиции, а торжествует попса, вот расплату за это мы и получаем сейчас. Потому что, в общем, единство, братство, терпимость и другие прекрасные вещи нужны, прежде всего, людям культуры, людям умным и нравственным. А быдлу не нужно ничего. Вот то, что культура в какой-то момент оказалась маргинальной, а её место заняла быдло-попса, это и есть показатель того, что Европа откатилась от своих прежних позиций, что она деградировала очень сильно».
Претензии к публике когда-то предъявляла и Ксения Ларина (Оксана Баршева), в то время журналистка на «Эхе Москвы»:
«Эта уродливая публика – уровня третьего класса средней школы – не может быть интересна ни нормальному режиссеру, ни нормальным артистам. Ориентироваться на неё – всё равно что торговать палёными джинсами на оптовке. Но – ориентируются. И торгуют. Театр превратился в дешёвку».
Тут всё так зашифровано, что трудно разобраться, какую именно публику Ксения-Оксана имела в виду – то ли ту, что в восторге от «зайчиков», то ли тех «недоинтеллигентов», что воротят нос от авангардного искусства. Более основательно она высказала своё мнение в статье «Грустный день театра», размещённой в марте 2010 года в Живом Журнале:
«Театра как части общественно-культурной "жизни" в сегодняшней "жизни" нет… Театр превратился в дешёвку… Столичные репертуарные театры не считают зазорным брать в репертуар пьесы-отбросы, годные для гастрольного чёса. Профессия актерская упростилась до мышей, умение корчить рожи и быстро переодеваться считается высшим актерским пилотажем. Позор вам, дипломированные специалисты. Позор вам, режиссёры, не умеющие разбирать пьесы, потому что вы ничего не читаете – ни пьес, ни газет, ни живых журналов. Позор вам, молодые дарования, что способны по слогам прочесть несколько реплик из сериальных сценариев, которые вы получаете за три минуты до начала съемок. Позор мастерам, что принимают на свои курсы типажи – а не людей. Позор дутым кумирам – полуграмотным серийным звездунам и звездихам, демонстрирующим в глянцевых журналах свои босые ноги, спотыкающимся на каждом слове, ненавидящим русский язык и коренных москвичей. Позор зрителям, принимающим туфту за откровение, кривляние за искусство, а пиар – за театральную критику… Сегодняшние герои – одиночки, рискующие своим благополучием и не желающие встраиваться в гламурно-державную вертикаль. В Москве их можно пересчитать по пальцам. Берегите их. Дайте им возможность высказаться и быть услышанными, быть востребованными. И тогда о спектакле "час 18" Михаила Угарова, посвящённом истории убийства Сергея Магнитского узнают не только читатели "Новой газеты", Иосиф Райхельгауз выпустит спектакль, основанный на переписке Михаила Ходорковского с Людмилой Улицкой и Борисом Стругацким, Марк Захаров поставит, наконец, на сцене Ленкома "День опричника" Владимира Сорокина , а Кирилл Серебрянников никогда не поставит "Около ноля".
Вот что я тогда написал Ксении Лариной в ЖЖ:
«Хорошо сказано! Но, может быть, дело ещё и в том, что нет интересных, умных пьес на злобу дня? Недаром Райхельгаузу приходится перелицовывать "Горе от ума" под современность. На мой взгляд, более всего нынешней "эпохе" отвечает жанр трагикомедии. Не знаю, ставят ли сейчас что-либо подобное. Ну, а то, что вы, Ксения, перечислили – это всего лишь громкие, привлекающие публику имена. Делать спектакли на несчастье реальных людей – это уже перебор. Есть пресса, есть Интернет. Пишите…»
Ксения Ларина несогласна:
«Какой-то нелепый поворот. А о чём же тогда ещё ставить, писать, сочинять – как не о творящейся несправедливости, о беззаконии и о равнодушии общества? Впрочем, об этом всё сказал Юрий Шевчук».
Я возразил, но этот мой пост остался без ответа:
«Вы хотите сказать, что "Горе от ума" Грибоедов написал, чтобы защитить вполне реального человека, диссидента Чацкого от "фамусовского общества", а Шекспир сочинил "Ромео и Джульетту", дабы привлечь к ответственности известного провокатора и клеветника Яго? Неужели вы мечтаете о том, чтобы Театр Сатиры ставил скетчи по мотивам откровений Пархоменко, а в Большом ставили оперы по либретто Шендеровича? Если так, то вопрос "Нет пьес? " действительно не актуален».
К сожалению, я так и успел задать вопрос по поводу спектаклей Ромео Кастеллуччи, поскольку Ларина свой ЖЖ закрыла. А жаль! Жаль не ЖЖ, который прекратил своё существование, но обидно за читателей, которые лишены возможности узнать мнение человека, который неплохо разбирается в искусстве. Что ж, придётся разбираться самому, а для начала привожу отрывок из Википедии, посвящённый особенностям творчества упомянутого режиссёра:
«Режиссёр отстаивает принцип синтеза искусств в перформативном театральном действе, центром которого выступает тело… В некоторых спектаклях режиссёр стирает грань между игровым и документальным. Так, в постановке "Орфея и Эвридики" Глюка в театре Ла Монне участвовала парализованная девушка, слушавшая трансляцию в больничной палате в режиме реального времени. В постановке "Волшебной флейты" Моцарта в том же театре участвовали слепые женщины и мужчины, перенесшие ожоговые травмы».
Однако этим материалом я не ограничился – в 2010 году побывал на лекции театроведа Марины Давыдовой, которая представила что-то вроде видеоотчёта о Венецианской биеннале. Случилось это в уютном подвальчике в Большом Козихинском переулке между несколькими глотками выдержанного виски – видимо, поэтому впечатления остались довольно смутные. Позже я попытался выразить их словами, и получился вот такой, весьма короткий текст:
«Был на лекции о театре. Видел бабу! Баба как баба. Не в пример иным критикессам даже симпатичная. Сначала забралась в аквариум и бултыхалась там с мужиком. Потом дала покусать себя собакам. И вдруг, раздевшись догола, полезла по стене. Тут как раз начался всемирный потоп. С крыши полетели матерчатые куклы и матерная ругань на китайском языке…»
На самом деле, всё было не так. Был и потоп, и куклы, и собаки… Но по стене лез мужчина, а не женщина – ей это оказалось не под силу. Что касается приведённого выше текста, то меня извиняет не рюмка выпитого алкоголя, но пережитое впечатление, которое другими словами невозможно передать. Льва Толстого мог хватить удар при виде этого перфоманса, но мы люди ко всему привычные. А вот Толстой даже пьес Уильяма Шекспира на дух не выносил – вот что он написал в статье под названием «О Шекспире и о драме», опубликованной в ноябре 1906 года в газете «Русское слово»:
«Помню то удивленье, которое я испытал при первом чтении Шекспира. Я ожидал получить большое эстетическое наслаждение. Но, прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: "Короля Лира", "Ромео и Юлию", "Гамлета", "Макбета", я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром, или безумно то значение, которое приписывается этим образованным миром произведениям Шекспира».
Обвинить в безумии «значение» просто рука не поднимается – нельзя же допустить, что слово обладает разумом! Возможно, речь идёт о безумии поклонников Шекспира? Но в том же можно упрекнуть и поклонников творчества Някрошюса или Кастеллуччи. В самом деле, на чём основана слава Райхельгауза, Серебрянникова и других «авангардистов»? Как ни странно, ответ находим в статье Льва Толстого:
«Объяснение этой удивительной славы есть только одно: слава эта есть одно из тех эпидемических внушений, которым всегда подвергались и подвергаются люди. Такие внушения всегда были и есть и во всех самых различных областях жизни… С развитием прессы эпидемии эти сделались особенно поразительны».
Тут очень кстати вспомнились строки, которые Эдуард Багрицкий посвятил реформатору театра Всеволоду Мейерхольду:
Пышноголового Мольера
Сменяет нынче Мейерхольд.
Он ищет новые дороги,
Его движения – грубы…
Дрожи, театр старья, в тревоге:
Тебя он вскинет на дыбы!
Не хочу, чтобы меня поняли превратно – я не ретроград, но всему должна быть мера. Помнится, я был в восторге от спектаклей, которые студент выпускного курса Лёша Левинский ставил в школе-студии МХАТ, используя в классической драме элементы пантомимы. «Мизантроп» Мольера и «Мещанская свадьба» Брехта словно бы засияли новыми красками, но эти краски не заслонили то, что хотел сказать художник.
После спектакля Левинского по пьесе Брехта я записал свои впечатления – это был поток сознания или что-то в этом роде:
«Отчуждением распят на пороге непреходящего. Разлука и сытое жлобство. Удел и уделики. Последним выдохом выдохнуть смех… Занавес поднят. Лица терпеливы, склонились и ждут. Бессмысленная толпа располосовала прожитыми взглядами комнату. В ожидании священнодействия. Муки радости. Бессилие нищего, возведённого на престол. Голод будней. Тщетность нетерпения у порога ничтожности».
Поговаривали, что лёшиной маме, актрисе и поэтессе Ганне Грановской, мой «белый стих» весьма понравился. Но дальше этого не пошло, и только через много лет я всерьёз занялся литературным творчеством. Впрочем, есть ещё «крик души» из заметок прежних лет:
«Куда всё подевалось? Во что превратился тот театр, который я боготворил когда-то, в благословенные, канувшие в лету времена? Цирк, балаган? Или услада для эстетов? Вот так бездарный неудачник, мечтающий прославиться, может раздеться догола и пробежаться по Тверской. Внимание публики будет обеспечено… Перегорело, ничего больше не хочу! Пусть "Гамлета" ставят с хэппи-эндом, пусть "Трёх сестёр" превратят в гулящих баб, пусть представляют на сцене лишь "перфомансы". Мне по боку всё это, мне это ни к чему. Не надо мне вашего театра!»
Глава 8. Киберловушка
Сразу признаюсь: если бы не интернет, я не написал бы эту книгу. Кто-то скажет: может быть, оно и к лучшему, не велика утрата для человечества. Вот если бы часами протирал штаны в библиотеке, добывая по крупицам информацию, тогда из уважения к подвижническому труду признали бы, что годы потрачены не зря. А тут, видите ли, за неделю нащипал цитат и теперь воображает себя автором.
Как бы то ни было, но без интернета «ни туды и ни сюды» – это слова из фильма «Весёлые ребята». На самом деле, мне теперь не до веселья – задача, за которую взялся, столь сложна, что, не имея доступа к всемирной сети, пришлось бы ограничиться общими словами и сожалением по поводу того, что происходит с российской и западной культурой.
Так что же, слава интернету? Или совсем наоборот: закрыть и не пущать? Такая мысль возникает у многих, кто побывал в той части интернета, которую можно сравнить разве что с клоакой. В качестве примера привожу фрагмент беседы, которую мне удалось «подслушать» на одном из интернет-форумов несколько лет назад:
Томочка: Кларисса, милая! А отчего же ты не участвуешь в конкурсах красоты? Среди Мастино Наполетано первое место заняла бы.
Кларисса: Назначай свидание, я подправлю и твою уродливую харю. Драться, так драться, к чему этот словесный идиотизм.
Томочка: Ты не можешь ничего! Ты спившаяся, подлая, завистливая баба. И твои угрозы мне просто фиолетовы…
Кларисса: Завистливая? И кому же это я завидую? Старой, глупой, горбатой каракатице? Ты наверно шутишь? Я не завидую уродам!
Томочка: Ох, и жалко мне тебя. Вежливую, умную, красивую… богиню помойки. Давай заканчивай!
Кларисса: С какой стати мне заканчивать, мурло ты волосатое? Давай решим твои проблемы в реале, зачем же форум напрягать своим присутствием?
Томочка: То, что ты подлая тварь, уже всем ясно. Но ты ещё и смешна!
Кларисса: Я же говорю – ты дура!
Томочка: Ослепительная идиотка!
Мастино Наполетано – это порода сторожевых собак, но в остальном позволю себе обойтись без комментариев.
Ну что поделаешь – в семье не без урода! К счастью, на тех форумах, где мне приходилось бывать, теперь действует довольно строгая модерация, и потому общение обходится без мата и откровенных оскорблений. Однако кто-нибудь из «юзеров» нет-нет да и сорвётся, за что непременно попадает в «бан», но это ещё полбеды, поскольку уровень общения за редким исключением таков, что просто уши вянут. Если же наткнусь на интересный «пост», то он заимствован у кого-то без ссылки на реального автора – подтверждение этому несложно найти, поскольку многие создатели сайтов в погоне за популярностью копируют один и тот же текст. Но самое удивительное не в том, что плагиат – это обычное дело для всемирной сети. Оказалось, что то же самое происходило за двести лет до появления интернета. Вот что писал Вольтер в очерке под названием «Автор, или творец»:
«Сотни авторов грабят чужие сочинения для куска хлеба, а десятки журналистов делают из них извлечения, пишут критики, апологии, сатиры на эти жалкие бредни, имея также в виду достать себе пропитание, потому что они сидят без дела. Все эти люди ходят по пятницам к Парижскому полицмейстеру просить позволения продавать микстуры свои: их выслушивают тотчас после красавиц, торгующих своими прелестями, которые не удостаивают их и взгляда, зная, что тут нечем поживиться… Несчастие этих людей происходит от того, что отцы не научили их никакому ремеслу… Он, не имея пропитания, делается издателем листков, обогащает своими бреднями низкую литературу, и возбуждает к себе презрение в самых презренных людях. И эти люди называют себя авторами!»
Ну, тут досталось всем – в нынешние времена под категорию квазиавторов попадают, помимо журналистов, авторы «постов» на форумах и в соцсетях, а также блоггеры из ютуба, зарабатывающие себе на бутерброд с паюсной икрой распространением всем опостылевшей рекламы.
Как бы то ни было, несмотря на упомянутые недостатки, есть очевидные преимущества общения через интернет – мне, например, удалось пообщаться с американской роднёй княгини Киры Козловской, в которую был влюблён Михаил Булгаков ещё до знакомства с Еленой Сергеевной Нюренберг, и тому были представлены убедительные доказательства. Если же нет аргументов, чтобы возразить собеседнику, можно с интернет-форума уйти по-английски, и никто не сможет упрекнуть вас в трусости – мало ли может быть причин: интернет отключили за неуплату или уронил компьютер, да так, что теперь «костей не соберёшь». Если не понравился стиль обсуждения какой-то темы или на форуме «распоясались» идеологические противники, можно форум попросту закрыть – так поступил Алексей Венедиктов в 2006 году, ликвидировав сразу несколько площадок для общения, в том числе и форум Пархоменко, где и я не раз сходился в схватке с защитниками «американских ценностей». Но есть у интернета одно достоинство, которым не может похвастать даже телевидение – человека можно ославить на весь мир, приложив для этого минимум усилий!
В апреле 2009 года на одном из интернет-сайтов появилось сообщение:
«Осенью 2006-го мне позвонил Дмитрий Быков и попросил текст моей диссертации "Раннее творчество Окуджавы (опыт реконструкции биографии) "… Диссертацию афишировать, широко давать читать мне не хотелось: друзьям, строгим критикам – пожалуйста, но на мой вкус она была слишком "фактологична": …реконструкция биографии с сопоставлением источников – архивных материалов, автобиографической прозы Окуджавы, его интервью, интервью, которые я взяла у тех, кто мог рассказать о нём в 1940-1950-е годы».
Далее автор, кандидат филологических наук Ольга Розенблюм, рассказывает, как отдала диссертацию Быкову, причём согласно его просьбе, всего на две недели, а получила её… через два года. Всё бы ничего, дело житейское – ну кто сможет отказать известному литератору и обладателю литературных премий? Тут следует иметь в виду не только уважение к авторитету, но и кое-какие конъюнктурные соображения – с влиятельными людьми не стоит ссориться, себе дороже станет.
Но вот что пишет Ольга Розенблюм:
«Мне очень жаль, что приходится говорить об этой истории, я не стала бы этого делать, если б не досадная забывчивость Дмитрия Быкова при оформлении списка литературы».
На основе диссертации сама Ольга Розенблюм писала в это время книгу, так что логичнее было бы вовсе Быкову отказать, но видимо, духу не хватило. И вот теперь возникает сожаление. Приходится надеяться, что всё ещё не безнадёжно, можно как-нибудь исправить.
Там же, в интернете, Быков отвечает:
«Дорогая Оля, в моей книге ровно 10 (десять) ссылок на вашу диссертацию. Вы полагаете, что этого недостаточно?.. Если всё упирается в то, что в списке литературы указан автореферат вместо самой диссертации, это не драма».
Как ни старался, ссылок на диссертацию в тексте книги я не обнаружил – есть только восемь упоминаний Ольги Розенблюм, ну а девятое содержится в списке литературы о Булате Окуджаве, при этом речь идёт всего лишь об автореферате, а не о диссертации, вопреки договорённости.
Именно об этом Ольга Розенблюм напоминает Быкову:
«Речь только о том, что, если бы Вы это сделали, я не оказалась бы в неловкой, странной для меня ситуации и мне вообще не нужно было бы об этом говорить».
Быков такой претензией крайне удивлён, если не сказать, обижен. Вот странная дама! Вроде бы сама дала карт-бланш, и вдруг через три года на попятную. Так порядочные женщины не поступают, тем более что Ольга не кто-нибудь, а дипломированный специалист по филологии.
И вот что Быков отвечает:
«Вы прямо или косвенно, деликатно или неделикатно, но обвиняете меня в неоговоренном использовании вашей работы, что есть деяние уголовно наказуемое или, по крайней мере, общественно презираемое. В таких случаях необходимы конкретные ссылки: где, что и как я взял у вас, не сославшись на ваш приоритет».
Если речь заходит о конкретном обвинении, это уже похоже на донос. То ли Дмитрий обвиняет Ольгу в клевете, то ли Ольга сигнализирует общественности о неблаговидном поступке известного писателя. В подобных обстоятельствах дело может дойти и до рукоприкладства – достаточно припомнить реакцию Осипа Мандельштама на решение третейского суда по жалобе поэта на своего соседа по писательскому дому. Суд жалобу не удовлетворил, и Мандельштам был вынужден смириться, но затаил обиду на председательствующего, обязанности которого исполнял Алексей Толстой. Потребовалось два года, чтобы представился подходящий случай, и Мандельштам закатил графу звонкую пощёчину. Впрочем, свидетели упорно утверждают, что поэт лишь погладил Толстого по щеке. Восемьдесят лет назад поводом стал житейский спор, а тут речь и вовсе об исследовании, на которое потрачено два года жизни. И всё же хотелось бы надеяться, что общими усилиями будет найден взаимоприемлемый выход из неловкой ситуации.
Насколько я могу понять, предложение Быкова сводится к тому, что Ольге Розенблюм надо бы проштудировать его восьмисотстраничный труд с карандашом в руке, выявить явные или неявные заимствования, а после этого засвидетельствовать их у нотариуса. Только тогда возможен предметный разговор. Могла ли предположить бедная женщина, в какой ужасный переплёт она попала? Приходится популярно объяснять ситуацию маститому писателю, не сведущему в вопросах интеллектуальных прав:
«Мне нужно теперь через каждые несколько строчек ссылаться на Быкова, даже говоря о том, что я сама уже когда-то писала в диссертации. Мне не нужно этого делать в двух случаях – если Вы сами обозначили, что читали мой текст (именно для этого – "дисс.") или если я в каком-то публичном пространстве обозначила, что Вы его читали. Поскольку скандалов и публикаций категорически не хочу и больше эту тему надеюсь не поднимать, я решила, что высказывания в ЖЖ мне будет достаточно».
Однако Быков упорно настаивал на своей правоте, словно бы не видя разницы между авторефератом и самой диссертацией. Да это и понятно – человек он пишущий, но к научному сообществу никогда не принадлежал.
На самом деле, всё гораздо хуже, чем может показаться вам вначале. Если биограф знал, что его коллега тоже пишет книгу о Булате Окуджаве, он не имел морального права просить у неё оригинальные материалы. Нужно было дождаться выхода книги Ольги Розенблюм, а вот уже затем с чистой совестью, даже без намёка на скандал использовать её наработки с соответствующими ссылками. Опять же не знаю, как принято у литераторов, но в науке использовать материалы чужого незавершённого открытия – это не то что моветон, это категорически недопустимо!
Ну вот, ославили популярного писателя, он это проглотил, а поклонники постарались скандала не заметить. На то и существует интернет, чтобы использовать его в личных интересах: если не хватает своих мыслей, можешь у кого-то позаимствовать, если уличён в нечистоплотности, можешь «отбрехаться», если же нет ни сил, ни аргументов, чтобы доказать свою правоту, имеешь полное право закрыть свой сайт для оппонентов, как сделали это Ксения Ларина и Алексей Венедиктов.
А ведь как замечательно всё начиналось! В 1996 году Джон Перри Барлоу опубликовал текст воззвания, в котором есть такие слова:
«Мы создаём мир, где любой и везде может выражать его или её убеждения, независимо от того, насколько он необычен, без страха быть принужденным к молчанию или конформизму».
И далее, обращаясь к тем, кто правит на Земле:
«Ваши правовые концепции собственности, выражения, индивидуальности, перемещения и контекста неприменимы к нам. Мы создадим цивилизацию Мысли в киберпространстве. Может, она будет более гуманной и честной, нежели ваши правительства создали прежде».
Как водится, благими намерениями была выстлана дорога… нет, не в ад, а на коммунальную кухню, где за приготовлением стряпни обмениваются новостями, выясняют отношения и, если есть такая возможность, занимаются пропагандой политических взглядов – то ли своих, то ли кем-нибудь навязанных. И тут возникает опасение, что скоро люди могут разучиться говорить – даже находясь друг от друга на расстоянии вытянутой руки будут обмениваться сообщениями через соцсеть, и всё только для того, чтобы набрать побольше «лайков». И голоса, и мысли, если они есть, уйдут в киберпространство – там и будет жизнь, а всё остальное постепенно отомрёт за ненадобностью. Иными словами, нас уже не будет, но наши «ники» обречены на вечное блуждание по всемирной сети, и Томочка с Клариссой продолжат свою склоку, будучи погребены на ближайшем кладбище…
Архимед когда-то сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». С тех пор прошло более двух тысяч лет, и эта точка наконец-то найдена. Вот-вот перевернётся…
