Владимир Алексеевич Колганов
Превратности культуры
Глава 1. В чём смысл?
Наши далёкие предки не смогли бы выжить без пищи и воды, ну а мы, находясь на более высоком уровне развития, не представляем себе жизнь без того, что называется культурой. Прийти с работы домой и после ужина уткнуться носом в телевизор – ну как нам обойтись без этого? А если на сон грядущий почитать какую-нибудь книгу – сморит уже после двух страниц, не надо даже принимать снотворное. Словом, не будь в нашем распоряжении достижений нынешней культуры, жизнь стала бы совсем невыносимой! Однако мало кто задаёт себе вопрос: какой смысл мы вкладываем в слово «культура»?
Сведущие люди утверждают, будто это понятие слагается из трёх составляющих: жизненные ценности, нормы поведения и артефакты, иными словами, то, что создано руками человека. Вроде бы нет оснований, чтобы возразить, однако что-то смущает в таком определении. Допустим, спросят: хочешь стать культурным в том самом «триедином» смысле? А я не знаю, что сказать, поскольку идея почему-то совсем не впечатляет – всё слишком казённо и уныло. Поищем, чем порадуют великие мыслители.
В 1999 году Дмитрий Лихачёв предложил такое толкование этого понятия:
«Культура – это то, что в значительной мере оправдывает перед Богом существование народа и нации».
Конечно, оправдываться перед Богом всем нам предстоит, поскольку вовсе безгрешных не бывает. Но чтобы этим занялась сама культура – это уже чересчур, ей и без того забот хватает. Попробуем перефразировать: Бог готов простить народу все прегрешения, если народ обладает достаточно высокой, по мнению Всевышнего, культурой. Окажись я на минуточку не месте Бога, ни за что бы не простил!
А вот отрывок из книги «Недовольство культурой»:
«Слово "культура" обозначает всю сумму достижений и учреждений, отличающих нашу жизнь от жизни наших животных предков и служащих двум целям: защите людей от природы и урегулированию отношений между людьми».
Допустим, защитила. Допустим, как-то изловчилась и урегулировала. И всё? Такой культурой и я был бы недоволен не меньше, чем психоаналитик Зигмунд Фрейд, автор цитируемого трактата. Впрочем, сто лет назад могло быть и весьма своеобразное восприятие культуры.
Более основательно подошёл к решению этой проблемы Альберт Швейцер в книге «Упадок и возрождение культуры», написанной в 1923 году:
«Что такое культура? Этот вопрос должен бы давно волновать человечество, считающее себя культурным человечеством. Но, как ни странно, в мировой литературе никто до сих пор, собственно, не ставил такого вопроса и тем более не пытался ответить на него. Считалось, что незачем определять существо культуры, поскольку она сама налицо. Когда же этот вопрос всё-таки затрагивался, его со ссылкой на историю и современность объявляли уже давно решённым. Однако сегодня, когда сами события с неумолимостью ведут нас к осознанию того, что мы живём в условиях опасного смешения элементов культуры и бескультурья, нам надлежит – хотим мы того или нет – попытаться определить сущность подлинной культуры».
Давно пора! Посмотрим, в чём видит предназначение культуры прославленный геолог, немало времени посвятивший философии:
«В наиболее общих чертах культура – это прогресс, материальный и духовный прогресс как индивидов, так и всевозможных сообществ. В чём он состоит? Прежде всего в смягчении как для тех, так и для других борьбы за существование. Создание максимально благоприятных условий жизни – таково требование, необходимое и само по себе, и в интересах духовного и нравственного совершенства индивида, которое является конечной целью культуры».
Возможно, здесь неточный перевод, однако прогресс ассоциируется у нас с неким процессом, а культура – это данность, и что будет с ней через десять, а тем более через сто лет, никому знать не дано. Вот и «смягчение борьбы за существование» звучит весьма неубедительно, поскольку иногда требуется ужесточение борьбы, если поставлена цель достижения всеобщего блага, например, в борьбе с глобальным катаклизмом, со стихией. А уж благоприятные условия жизни даже не стоит обсуждать – сначала надо понять, зачем живём, иначе целью может стать комфортабельное прозябание. Вряд ли это нас устроит.
Но Швейцер продолжает:
«Наше время, со столь характерным для него бездумьем, пришло к убеждению, что культура состоит преимущественно в научно-технических и художественных достижениях и может обойтись без этики или ограничиться её минимумом».
Вот с тем, что без этики никак не обойтись, нужно согласиться, поскольку сведение культуры к упомянутым достижениям выхолащивает само это понятие. Впрочем, чёткого определения культуры у Швейцера мы так и не нашли. Но вот вроде бы забрезжило – у Фрэнсиса Фукуямы в книге «Конец истории» целых два определения:
«Культуры, в некотором смысле, возникают из способности оценивать: сказать, например, что человек, уважающий старших, – человек достойный или что человек, поедающий нечистых животных вроде свиней, достойным не является».
Не представляю, что может возникнуть из способности оценивать – разве что толстенный талмуд под названием «Пособие для изучающих основы аудита» или многотомник «История искусства», не более того. Читаем дальше:
«Чувство национальной идентичности, религия, социальное равенство, склонность к образованию гражданского общества и исторический опыт наличия либеральных институтов – вместе и составляют культуру народа».
Ну вот зачем Фукуяма пытается кастрировать культуру? Если искусство для него не представляет ценности, грешно навязывать свой убогий вкус остальному человечеству!
Чтобы не растекаться мыслью по древу слишком долго, остановлюсь на таком определении: культура – это духовная основа любой цивилизации. Весьма популярное ныне понятие «материальная культура» будем рассматривать всего лишь как некое приложение, без которого достоинства и недостатки культуры не вполне очевидны. В самом деле, мысль существует сама по себе, но с первого раза не до каждого дойдёт, поэтому для удобства восприятия желательно иметь под рукой книгу или некое компактное устройство, ставшее материальным воплощением той самой мысли. То же относится и к музыке – мелодию можно напеть, однако не все обладают музыкальным слухом, так что без ноутбука со стереофоническими колонками никак не обойтись. Казалось бы, живопись не укладывается в эту «схему», но даже если живописное полотно утрачено, возможности современной фотографии помогут сохранить это культурное достояние для грядущих поколений.
Итак, спасибо всем, кто делает нашу культуру видимой, слышимой, порою даже осязаемой, иначе может возникнуть сомнение в том, что она есть.
Глава 2. Тонкая оболочка
Немецкий философ Фридрих Ницше в сборнике изречений «Злая мудрость» дал такое определение термину «культура»:
"Культура – это лишь тоненькая яблочная кожура над раскалённым хаосом".
Весьма образно, даже витиевато, но очень непросто для понимания, поскольку допускает слишком много толкований. Если «раскалённый хаос» – это то, что происходит на Земле, со всеми опасностями, которые подстерегают нас на каждом шагу, тогда намёк понятен. По мнению Ницше, культура не способна предотвратить трагедию – скорее уж она сама сгорит в огне или, в лучшем случае, скукожится, превратившись в нечто, лишь отдалённо напоминающее ту культуру, которой мы до недавнего времени гордились. Можно также допустить, что это кожура от яблока, которое по неосторожности вкусили Адам с Евой, и началось такое, чего даже Господь Бог не мог вообразить! Есть и другое толкование: представим, что некто в своём озлоблении на весь мир дошёл до такого состояния, когда ему чудится то, чего на самом деле нет – то есть культура есть, но к кожуре она не имеет никакого отношения.
Ницше оказался не одинок в своём скепсисе по отношению к достоинствам культуры. Альберт Швейцер даже разглядел признаки упадка:
«Мы живём в условиях, характеризующихся упадком культуры. И не война создала эту ситуацию – она сама есть лишь её проявление. Всё, что было духовного в жизни общества, воплотилось в факты, которые в свою очередь оказывают теперь отрицательное воздействие на духовное начало. Взаимодействие между материальным и духовным приняло роковой характер».
Судя по всему, речь идёт о потребительской культуре, когда в погоне за тем, что большинство людей воспринимает как необходимое условие комфортного существование, предан забвению смысл нашего пребывания на Земле. Не углубляясь в дебри философии, скажу только, что негоже уподобляться некоему организму, служащему для получения удовольствий и переваривания пищи. Если отбросить частности вроде автомобилей, микроволновок и айфонов, жизнь такого «организма» мало чем отличается от бытия инфузории-туфельки, которая размножается, ничуть не задумываясь – для чего?
По мнению Швейцера, вина за то, что происходит, лежит и на философах:
«На стыке столетий под самыми различными названиями вышел в свет целый ряд сочинений о нашей культуре. Словно по какому-то тайному мановению, авторы их не старались выяснить состояние нашей духовной жизни, а интересовались исключительно тем, как она складывалась исторически… Никто, однако, не удосужился установить компоненты нашей духовной жизни. Никто не проверил, насколько благородны идеи, движущие ею, и насколько она способна содействовать подлинному прогрессу… В результате мы переступили порог столетия с непоколебленными фантастическими представлениями о самих себе».
Этому не стоит удивляться. Если общество при активной поддержке своих вождей нацелено на получение удовольствий, зачем нужна такая тонкость как благородная идея? То есть декларировать идеи можно, даже самые фантастические, однако необязательно воплощать их в жизнь. Ну а с тем, к чему всё это приведёт, пусть разбираются будущие поколения – если люди в той или иной степени счастливы сейчас, зачем задумываться о том, что будет завтра? Вот такая философия и доминирует в «культурном» обществе.
О поисках удовольствий, о наслаждении прекрасным писал и Зигмунд Фрейд:
«Жизненное счастье ищут преимущественно в наслаждении прекрасным, где бы оно ни представало перед нашими чувствами или нашим рассудком, – красота человеческих форм и жестов, природных объектов или ландшафтов, красота в художественных или даже в научных творениях… Польза прекрасного не слишком ясна, его культурная ценность тоже не очевидна, и всё же без него культуре не обойтись».
Ну как же не ясна? Психоаналитик должен знать, что жизнь человека невозможна без положительных эмоций – иначе хоть в петлю лезь, спасаясь от депрессии. Красота и есть один из источников получения удовольствий – нельзя же ограничиваться только плотскими утехами, возводя их в абсолют. Так что Фрейд категорически не прав, сомневаясь в ценности прекрасного! Что же до того, что некая «культурная ценность» не очевидна, тут нужно согласиться, но об этом речь будет впереди.
С влиянием прекрасного на нашу жизнь мы вроде бы разобрались – оно даёт позитивные эмоции, но вот способна ли на это современная культура? Фрейд полагает, что культура ложится тяжким бременем на плечи человека и способна нанести ему психическую травму:
«Большую часть вины за наши несчастья несёт наша так называемая культура… Обнаружилось, что человек невротизируется, ибо не может вынести всей массы ограничений, налагаемых на него обществом во имя своих культурных идеалов».
Конечно, кто-то нервничает из-за того, что, по его мнению, слишком долго не загорается зелёный сигнал светофора, однако разумный пешеход должен понимать, что правила дорожного движения придуманы для его же блага – не дай Бог, он пойдёт на красный свет, тогда может случиться кое-что гораздо хуже «невротизации», так беспокоящей психолога. Те же соображения справедливы, если речь идёт об общественной морали, об искусстве: соблюдая принятые правила, мы избегаем конфликта с обществом, который чреват массой неприятностей для нас. Впрочем, если хватит сил, чтобы что-то изменить в общественном устройстве и в культуре, – тогда ноутбук, кисть, перо или микрофон вам в руки, а вдобавок пожелание, чтобы в итоге обошлось без невротических последствий.
Как ни странно, за полвека до Фрейда свою озабоченность непереносимой тяжестью культуры высказывал и Фридрих Ницше в книге «Человеческое, слишком человеческое». Странно то, что психоаналитик почти дословно повторяет суждения философа, однако ни тот, ни другой не в состоянии отнестись критически к своим словам. Вот что пишет Ницше:
«Совокупность ощущений, знаний, опытов – словом, вся тяжесть культуры настолько возросла, что чрезмерное раздражение нервных и умственных сил является всеобщей опасностью; более того, культурные классы европейских стран сплошь неврастеничны, и почти каждая более многочисленная семья в них в лице одного из своих членов приблизилась к безумию».
На самом деле, проблема не в тяжести культуры, а в том, что некоторые люди по тем или иным причинам не готовы к её восприятию. Тут и недостатки воспитания в семье, а уж о том, чему нас учат в школе, даже не стоит говорить, поскольку об этом сказано немало – система образования пытается сделать из людей послушных недоумков, и далеко не всем удаётся избежать прискорбных последствий такого квазиобучения. В итоге и случится так, что «в семье не без урода».
Об этих людях Ницше написал в книге «Так говорил Заратустра»:
«У них есть нечто, чем гордятся они. Но как называют они то, что делает их гордыми? Они называют это культурою, она отличает их от козопасов… Посмотрите же на этих лишних людей! Они крадут произведения изобретателей и сокровища мудрецов: культурой называют они свою кражу – и всё обращается у них в болезнь и беду!».
Сильно сказано! Но становится немного страшновато… А что если их будет подавляющее большинство? Тогда несколько изобретателей и мудрецов могут не справиться со своей задачей. Ещё более страшно то, что недомыслие может превратиться в нечто худшее – чтобы сохранить своё место в обществе, эти люди пойдут на преступление. Вот отрывок из книги Ницше «Странник и его тень»:
«Все преступные люди отодвигают общество на более низкую ступень культуры, чем та, на которой оно находится: они влияют регрессивно. Стоит только вспомнить о тех орудиях, которые общество создаёт и поддерживает ради самозащиты – искусную полицию, тюремщиков, палачей; причём не следует забывать и публичных обвинителей и адвокатов… Меры, принимаемые обществом для самозащиты и его месть никогда не удастся облечь в тогу невинности. И всё развитое человечество скорбит каждый раз, когда общество в своих целях пользуется человеком как средством и приносит его в жертву».
И всё же не стоит отождествлять общество с теми, кто получил возможность им «рулить». Есть немало людей, способных внести позитивный вклад в культуру – иногда им это даже позволяют. Однако возникает подозрение, что таких людей всё меньше остаётся. К этому выводу пришёл и Ницше в книге «К генеалогии морали»:
«Если принять за истину то, что во всяком случае нынче принимается за "истину", а именно, что смыслом всякой культуры является выведение из хищного зверя "человек" некой ручной и цивилизованной породы животного, домашнего животного, то следовало бы без всякого сомнения рассматривать все те инстинкты реакции и ressentiment [ожесточения], с помощью которых были окончательно погублены и раздавлены благородные поколения со всеми их идеалами, как собственно орудия культуры; из чего, разумеется, не вытекало бы ещё, что носители этих инстинктов одновременно представляли саму культуру».
Здесь Ницше снова излагает свою мысль несколько витиевато, но смысл понятен: «культурные ценности» нам навязывают те, кто по своему уровню нравственного и интеллектуального развития нередко оказываются гораздо ниже «изобретателей и мудрецов».
Примерно о том же Ницше пишет и в книге «Человеческое, слишком человеческое»:
«Признаком высшей культуры является более высокая оценка маленьких, незаметных истин, найденных строгими методами, чем благодетельных и ослепительных заблуждений, обязанных своим происхождением метафизическим и художественным эпохам и людям. Первые непосредственно встречаются насмешкой, как будто не может быть и речи об их равноценности последним: ведь по сравнению с блеском, красотою, упоительностью и, быть может, благодетельностью последних они кажутся такими скромными, простыми, трезвыми и, по-видимому, даже наводящими уныние. Однако добытое упорным трудом, достоверное, длительное и потому полезное для всякого дальнейшего познания есть всё же высшее».
Увы, ослепительных заблуждений слишком много для того, чтобы можно было надеяться на возрождение культуры – пока с этой «макулатурой» разберёшься, целый век пройдёт. Да и никто не даст подвергнуть осуждению или осмеянию ослепительное. Примером могут служить и певцы, собирающие на концертах целые орды из своих преданных поклонников, и плодовитые писатели, неведомо как сделавшие себе имя, и псевдофилософы, журналисты, политологи, все «достоинства» которых сводятся к тому, что они славят власть в любых её проявлениях. Ну а тем, кто не вписывается в эту «пастораль», приходится как-то выживать.
В числе тех, кого встречают в лучшем случае с насмешкой, оказался Йохан Хейзинга, голландский философ первой половины прошлого века – за негативные отзывы о нацизме и антисемитизме его отправили в концлагерь в 1942 году. Вот что он писал о состоянии культуры в книге с весьма замысловатым названием – «В тени завтрашнего дня. Диагноз духовного недуга нашего времени»:
«Настроения грозящей миру гибели, прогрессирующего разложения культуры стали повсеместными сравнительно недавно. Большинству людей основания для подобных мыслей дал экономический кризис, который они испытали на собственной шкуре… Неколебимый культурный оптимизм остаётся теперь уделом либо тех, кому недостаёт проницательности понять, в чём беда нынешней культуры и, значит, они сами втянуты в процесс её фальсификации, либо тех, кто полагает, что благодаря своей спасительной общественной или политической доктрине держит будущее культуры в своих руках, дабы затем осчастливить обделённое человечество».
Со времени написания книги прошло более восьмидесяти лет, но мысли автора по-прежнему актуальны. Причиной этому стала чем-то схожая ситуация – германские нацисты пришли к власти в 1933 году, и вот теперь стараниями Запада эта зараза снова выползла наружу. В Европе и за океаном теперь правят оптимисты, которым не хватает ума понять, что проповедуемые ими «культурные ценности» ведут мир к катастрофе. Им подпевают те, кто хорошо устроился при власти, и потому они будут защищать фальсифицированные идеалы любой ценой.
Можно ли предотвратить разложение культуры? Вот что писал об этом Хейзинга:
«В первую очередь культура требует известного равновесия духовных и материальных ценностей. Это равновесие создаёт предпосылки для развития такого состояния общества, которое оценивается всеми как нечто большее и высшее, чем простое удовлетворение голой нужды или откровенного властолюбия».
В самом деле, в обществе потребления духовные ценности отходят на второй план, а превалирует жажда власти и обогащения как непременное условие жизненного успеха. Попробуйте убедить этих людей в необходимости соблюдения равновесия между духовным и материальным – вас высмеют или пошлют ко всем чертям! Но Хейзинга вроде бы ещё надеялся на что-то:
«Направлена культура всегда на какой-то идеал, а именно на идеал, выходящий за рамки индивидуального, на идеал сообщества. Идеал может быть самого разного рода… – чисто духовным… общественным… экономическим… Для носителей культуры идеал всегда означает "благо"…»
Казалось бы, если общество действует во благо, можно быть спокойным хотя бы за ближайшее будущее. Но не всё так просто:
«Жажда блага, движущая каждым сообществом и каждым отдельным человеком, принимает сотни форм. Каждая группа стремится к своему собственному благу, без того, чтобы эти частные, групповые стремления к благу сливались в единый, превосходящий всё и вся идеал».
Вот вам и развязка этой «благостной» истории – надежды рухнули, поскольку было бы наивно рассчитывать на то, что когда-нибудь появится некий единый, всеобщий, всеохватывающий идеал. Разве что его станут навязывать под страхом смертной казни – такие попытки предпринимались в Северной Африке и на Ближнем востоке, но, к счастью, они пока не принесли успеха заокеанским «идеологам».
Но что-то же должно объединять людей помимо того, что навязывается силой. По мнению философа, выбор не велик, да и тот он ставит под сомнение:
«Термины, связующие воедино все современные культурные устремления, можно найти только в ряду «благоденствие, могущество, безопасность» (мир и порядок тоже входят в этот ряд) – все эти идеалы больше годятся, чтобы разделять, а не объединять… Эти идеалы были знакомы уже пещерным людям».
За примерами далеко ходить не надо. Один из принципов управления людьми и целыми государствами хорошо известен с давних пор – divide et impera, то есть «разделяй и властвуй». Логика этого принципа проста – нужно использовать противоречия между объектами управления, препятствовать их консолидации, добиваться распада добровольных объединений, тогда и людьми, и государствами гораздо легче управлять. Распад Югославии и СССР – примеры реализации этого принципа заокеанскими правителями.
Тут самое время привести слова Зигмунда Фрейда из книги «Недовольство культурой»:
«Агрессивное стремление является у человека изначальной, самостоятельной инстинктивной предрасположенностью. В ней культура находит сильнейшее препятствие… Роковым для рода человеческого мне кажется вопрос: удастся ли – и в какой мере – обуздать на пути культуры влечение к агрессии и самоуничтожению, ведущее к разрушению человеческого сосуществования?»
Проблема в том, что агрессивные намерения искусно маскируются – современные варвары всё чаще надевают маску миротворцев. Вот и американские политики не переставая нам твердят о необходимости установления мира и порядка. Этой проблемой был озабочен Генри Киссинджер, о чём он написал в своей книге «Мировой порядок», изданной в 2014 году:
«Если порядок не будет установлен, обширные территории могут оказаться во власти анархии и экстремизма, неумолимо проникающих в другие регионы. Именно поэтому насущным является формирование нового регионального порядка – это задача Америки и прочих стран, обладающих глобальным видением».
Кто будет определять «прочих» счастливчиков и выдавать соответствующий сертификат – это политолог оставил за скобками. Скорее всего, такую тяжкую обязанность возьмут на себя Соединённые Штаты, как безусловный лидер в установлении миропорядка – в этом не переставали нас убеждать и Бжезинский, и его коллега Киссинджер.
Но есть и ещё одно проявления агрессивности, заложенное в американскую культуру изначально, со времён борьбы за независимость и покорения Дикого Запада – это право граждан на владение оружием. Такое право с 1791 года закреплено во второй поправке к Конституции США, а первоначальный его смысл состоял в обеспечении готовности ополчения к отражению угрозы нападения на Америку. В 2008 году Верховный суд США в своём постановлении пояснил, что оружие предназначено для самообороны, для защиты своего жилища. Однако на деле получается иначе – жертвами вооружённых маньяков то и дело становятся ни в чём не повинные люди, граждане Соединённых Штатов.
Время от времени федеральные власти США пытаются ограничить или запретить продажу оружия, но этому препятствует мощное оружейное лобби в Конгрессе – и впрямь, нельзя же запрещать то, что приносит прибыль. Вслед за американским президентом признаётся в своём бессилии и психолог Рон Астор, который в течение многих лет изучал проблему насилия в американских школах:
«Мы достигли критической точки насыщения в отношении инцидентов с применением оружия и массовыми жертвами, и это стало частью того оцепенения и замешательства, которые мы ощущаем. Но нельзя сказать, чтобы мы смирились. Проблема в том, что мы не понимаем, что делать с тем моральным возмущением, которое есть у каждого из нас».
В те годы, когда Хейзинга писал свою книгу, о лидерстве такой страны, как США, не мечтали даже в Вашингтоне, но словно предчувствуя надвигавшуюся на мир беду, Хейзинга делает весьма пессимистичный вывод:
«Существует ли в современном мире, на Западе или на Востоке, то равновесие между духовными и материальными ценностями, которое мы приняли за важнейшее условие культуры? Вряд ли возможно ответить на сей вопрос утвердительно… Диспропорция между совершенным аппаратом производства и возможностью применять произведенное на пользу людям, перепроизводство в соседстве с нуждой и безработицей – всё это едва ли оставляет место для понятия равновесия, для мыслей о равновесии».
И впрямь, о каком равновесии между духовным и материальным можно мечтать, если человек, вооружённый бомбой или винтовкой с лазерным прицелом, способен по собственному усмотрению уничтожить то, что создано природой и руками других членов общества? А между тем, нередко преступник остаётся безнаказанным.
В отличие от других мыслителей прошлых лет Зигмунд Фрейд сохранял надежду на то, что всё как-нибудь устроится:
«Когда мы справедливо обвиняем наше нынешнее состояние культуры в том, что оно не благоприятствует нашим требованиям счастья, что оно приносит бесчисленные страдания, каковых, наверное, можно было бы избегнуть, когда мы с беспощадной критикой обрушиваемся на её несовершенства, мы имеем на то полное право и не выказываем себя врагами культуры. Мы должны ждать таких изменений нашей культуры, которые способствовали бы лучшему удовлетворению наших потребностей и сделали бы ненужной эту критику».
Ну, ждать так ждать. Это право любого человека – ждать, когда сбудется само собой…
А в заключение этой главы поясню, почему так её назвал. «Тонкая оболочка» – это носители подлинной культуры, которые пытаются удержать от саморазрушения мир, в котором мы живём. В качестве аналогии приведу пример «из жизни фруктов»: яблоко без кожуры обречено на загнивание.
Далее будем разбираться в том, насколько успешно «оболочка» справляется со своей задачей.
