Владимир Алексеевич Колганов
Дело Неваляева
Глава 19. Не сходится пасьянс
Известие о присуждении премии Тарумову смешало все карты Идельсону. «Это что же получается – не на того поставил? Кабы знать заранее, мог бы финансировать "Старую газету", а теперь уж фиг пробьёшься – желающих приобщиться хоть отбавляй! Во всём Яша виноват, все уши прожужжал ещё лет пять назад – давай поддержим Неваляева! Ведь уверял, что беспроигрышный вариант. И где теперь все эти аргументы?»
Но главная проблема в другом: был один Неваляев, а теперь их двое. И куда теперь это добро девать? Идельсон прикидывал и так, и сяк, но при любом варианте он оказывался в прогаре. Если вытащить Неваляева из колонии, заменив Лженеваляевым, где гарантия, что двойник то же самое не учудит – станет требовать, чтобы освободили, а иначе всех заложит. «Что за люди пошли, ну ни стыда, ни совести, только деньги тянут, а желаемого результата нет».
И вот сидят они с Яшей, пьют коньяк и пытаются найти выход из безнадёжной ситуации.
– Самое скверное в том, что скоро Неваляев окажется никому не нужен, с Тарумовым ему тягаться не с руки. Нобелевский лауреат – это тебе не фунт изюма! Знать бы заранее, что к этому идёт…
– Да уж, накосячили! И куда теперь этого двойника девать?
Ответа нет, поэтому налили ещё по рюмке. И вдруг после третьей Яшу прорвало:
– Моня, а что если снять фильм с Лженеваляевым в главной роли?
– И зачем нам это нужно?
– Так надо же как-то объяснить властям появление двойника. Скажем, что слепили исключительно для съёмок фильма. И тогда уж нас никто ни в чём не обвинит! Да, вылитый Лёня Неваляев, но ведь не он! У него и паспорт на другое имя.
– Кстати, с паспортом у двойника возникнут сложности, там фотография другая.
– Это не беда! Когда сидел в КПЗ, у него наверняка отпечатки пальцев взяли. Пусть теперь сравнят! Так что с его личностью не будет никаких проблем.
«Всё-таки Яша соображает! Иногда». К такому выводу пришёл Идельсон, а тем временем Яша продолжал развивать свою идею:
– Представляешь, снимем фильм о жизненном пути борца с коррупцией в России. Да на Каннском фестивале у нас его с руками оторву. Пальмовая ветвь будет обеспечена! Пустим в прокат по всему миру, глядишь, удастся компенсировать всё, что потратили на Неваляева за эти годы.
– Я потратил, а не ты.
– Да какая разница? Главное, что денежки вернутся в кошелёк.
И всё же Идельсон не решался поддержать проект. Конечно, финансировать съёмки можно через офшорную компанию, так что он тут окажется совершенно ни при чём. Вот и Неваляеву этот проект наверняка понравится. Да-да, сидит себе на нарах, а рейтинг продолжает расти. Если фильм получится, тогда он и Нобелевского лауреата переплюнет. Надо бы ему всё это объяснить, тогда и жизнь в колонии приобретёт какой-то смысл.
– Ладно, Яша! Теперь надо найти сценариста, чтобы сделал из этой истории блюдо, которое можно подавать к столу. Кстати, у нас к обеду сегодня фаршированная щука. Ты как к этому относишься?
– Я только за! Но нужно ещё добиться согласия Лженеваляева.
– В этом я не сомневаюсь! Слава, деньги, симпатичные поклонницы – что ещё человеку нужно? Да, не забыть бы сообщить Элен о нашем плане, пусть съездит в колонию, успокоит Лёню.
В ходе разговора за обедом выяснилось, что с фильмом о Неваляеве не всё так просто. Двойник сразу согласился – теперь его стали называть настоящим именем, Коля Галкин. А вот сценариста где найти? Здешние писаки будут упираться, скажут, что после реализации этого проекта им в России работать на дадут. Идельсону очень не хотелось привлекать иностранца – откуда ему знать российскую специфику? Разве что приставить к нему консультанта… Ну а режиссёра и продюсера подыскать гораздо легче – к его услугам весь цвет Голливуда. Жаль, конечно, что уже нет ни Антоньони, ни Феллини, однако Квентин Тарантино тоже подойдёт. В общем, всё, что ни есть, всё к лучшему.
Иные настроения царили в комнате свиданий Покровской исправительной колонии. После того, как Элен сообщила о новом проекте Идельсона, Егор несколько минут молчал. Первым его желанием было покончить счёты с жизнью. Да потому что тщательно разработанная комбинация – коту под хвост! Знал бы он, кто его переиграл, не стал бы так переживать, однако никто не подсказал, что решение о присуждении Нобелевской премии было принято на заседании Бильдербергского клуба.
Элен попыталась утешить мужа, но тут лаской делу не поможешь. Тут следовало найти такой контрход, который разрушил бы замысел Мони Идельсона. «Даже если навести ФСБ на дачу, где содержат двойника, Моня сможет отвертеться – скажет, что готовятся к съёмкам фильма, который якобы представляет собой едкую сатиру на всю непримиримую оппозицию. Скажет, что сатира – это более эффективное оружие, чем уголовный суд. И безусловно, будет прав, хотя бы в данном случае. Остаётся один вариант: если в ФСБ заставят во всём признаться Влада, тогда Моне конец! Хотелось более эффектного завершения истории, но лучше так, чем ничего. А впрочем, Моня свалит всю вину на Влада, мол, знать не знал, что творится за моей спиной. В общем, безнадёга!»
И тут у Элен возникла странная идея:
– А что если рассказать всю эту историю Тарумову?
– И что?
– Интересно, как он отреагирует. Если положит эти сведения под сукно, тогда грош цена такому журналисту. Можно раззвонить на весь интернет о его поступке и приложить видеозапись разговора. Я знаю, где достать аппаратуру для скрытой съёмки.
– Хочешь шантажировать Нобелевского лауреата?
– Да нет! Просто попытаюсь получить в его лице соратника в борьбе против Идельсона. А что ещё нам остаётся?
– Уверен, что Тарумов сообщит о вашем разговоре Волчкову, и тогда…
– Это ничего не изменит. Доказательства у меня в руках. Вряд ли Моня побежит к президенту каяться – такое не прощают. Нет, постарается спихнуть вину на Влада. Ну а сотрудники Фонда, те, что ещё не удрали за границу… Да мне всё равно, что с ними будет.
Лишь через несколько дней Элен добилась свидания с Тарумовым. Все эти дни он был нарасхват – давал интервью, встречался с представителями оппозиции, желавшими выразить почтение лауреату. И только когда сказала его секретарю, что специально приехала из Вильнюса, чтобы поздравить, ей назначили время встречи.
И вот сидят друг против друга, глаза в глаза. «Нет, такого приступом не взять, его ничем не испугаешь. И разжалобить тоже невозможно… Разве что упомянуть о муже».
– Вы меня простите, Вадим, я немного соврала. В Вильнюсе я бывала, но к моему визиту это не имеет отношения. Дело в том, что мой муж сидит в тюрьме. Это известный вам генерал Викулов.
– Да, мы о нём писали.
– Так вот он хочет снять с себя все обвинения и разоблачить тех, по чьей вине получил немалый срок.
– Понятное желание. Но я-то тут причём? Всё, что нужно для того, чтобы внести ясность в это дело, наша газета уже опубликовала.
– Не всё.
И без того суровый на вид, Тарумов насупил брови и взглянул на Элен так, словно бы она поставила под сомнение его звание лауреата.
– Допустим. И что вы можете нам предложить?
– Во-первых, провокацию против подчинённых моего мужа устроили после того, как он попытался установить не вполне законную связь между Михаилом Идельсоном, фондом «Благо» и одним из высших чиновников нашего государства. Речь идёт о причинах внезапного роста состояния Михаила Прокопьича.
– К сожалению, убедительных доказательств ваш муж так и не нашёл.
– Вы правы, это так. Но я продолжила поиски компромата на его обидчиков, и вот что выяснилось. Одним из спонсоров Фонда Неваляева стал Идельсон.
– Этого не может быть!
– С помощью друзей мне удалось проследить всю цепочку перемещения денежных средств со счетов компании Идельсона через офшоры до ближайших соратников Леонида Неваляева.
Тарумов оказался в сложном положении. «Одно дело – ущучить Идельсона, весьма близкого к верхам. Это дело нужное, можно было бы получить ещё какую-нибудь премию, да и популярность газеты возрастёт… Но если будет доказано, что Неваляева спонсировал один из олигархов, это уже не просто чьи-то шалости. Здесь явные признаки существования заговора против действующей власти, и тогда тремя годами колонии не обойтись. Отправят в Мордовию лет на десять и Леонида, и многих из его соратников. Нам это надо?»
– Вы сможете подтвердить подлинность своей информации?
– Каким образом? Заверить документы у нотариуса?
– Хотя бы сообщите, как получили эти сведения.
– Это невозможно! Ведь вы тоже не раскрываете своих источников.
– Увы, тогда ничем не смогу помочь. Мы дорожим репутацией свой газеты, а вас я вижу в первый раз.
Примерно этого Элен и ожидала. Поблагодарила за внимание и ушла. Непонятно, на что она надеялась – Тарумов ни слова не сказал из того, что могло быть стать поводом для шантажа. Короче, переиграл её вчистую. Прав был Егор!
Вечером Элен позвонила Чаусову:
– Иван Игнатич! Пожалуйста, передайте Александру Васильевичу, что я закончила игры с Идельсоном и теперь… В общем, пусть делает то, что считает нужным.
Если судить по тому, как Элен произнесла эти слова, нетрудно было догадаться, что она далеко не в самом лучшем душевном состоянии.
– Элен, что произошло?
– Да всё сразу навалилось. Наш план, тот, что разработали с Егором, реализовать не удалось. Так уж обстоятельства сложились. А теперь ещё и работу потеряла. Словом, полный крах!
– Ну, не надо унывать! Для государства вы сделали полезное дело, это вам зачтётся. И с работой что-нибудь сообразим. Так что не падайте духом, я ещё вам позвоню.
Разговор закончился, а Элен всё сидела с телефонной трубкой в руках. «Кому бы ещё поплакаться в жилетку? Так ведь некому! У всех свои заботы, им нет дела до того, почему невиновные сидят в тюрьме, а жулики…» Тут Элен положила трубку и включила телевизор. Передавали концерт – всё те же надоевшие всем лица, артисты разевают рот, танцоры пляшут… Зачем всё это?.. Ах да, сегодня праздник, День народного единства.
Глава 20. Прощёное воскресение
Вообще-то, прощёное воскресение было в марте, а на дворе уже октябрь, однако Провидение само выбирает подходящее время, чтобы всё расставить по своим местам и каждому воздать по его заслугам. Это не значит, что непременно надо кого-то наказать или в очередной раз отпустить грехи, но так уж складывается наша жизнь, что иногда возникает желание переосмыслить то, что произошло, и сделать неожиданные выводы.
В тот день Элен немного запоздала – элементарно проспала. Всё потому, что полночи ворочалась с боку на бок, пытаясь разобраться в том, что случилось в её жизни за последние полгода. Однако ночь не самое подходящее время для подобных размышлений, так что ничего толком не придумала, и, когда ехала в Покров, всё продолжала искать ответы на вопрос: что делать дальше?
– А что если Неваляев прав?
Эти слова Егор произнёс вскоре после того, как Элен приехала в колонию. Уже разложила на столе гостинцы, достала бутылочку вина, и тут…
– Этого только не хватало! Контрреволюция в семье… Егор! Что на тебя нашло? Хочешь оправдать тех, кто этого явно не заслуживает?
– Видишь ли, они борются с коррупцией, как могут, иногда незаконными методами, но, согласись, что-то у них всё же получается.
– Ты действовал гораздо эффективнее.
– Однако я сижу в тюрьме, а они продолжают свою работу. Даже несмотря на то, что Неваляев здесь, в колонии.
– Понимаю, к чему ты всё ведёшь. Хочешь создать собственную партию?
– Нет, партия не может существовать без богатых спонсоров. А это значит, что одних будем сажать, а других придётся гладить по головке и навешивать им ордена за заслуги перед Родиной. И кричать на каждом углу, что все равны перед законом.
– А чем партия отличается от неваляевского Фронта? Он тоже существует на деньги жулика.
– История знает и другие примеры. Робин Гуд грабил тех, кто разбогател за счёт народа, и раздавал их имущество беднякам.
– Так мы с тобой до суда Линча дойдём!
– Ну, ты уж скажешь! Людей нельзя убивать, надо их наказывать. А что для барыги самое большое наказание? Лишить его богатства, и пусть начинает всё с нуля, если только сможет.
– Какой-то беспредметный спор! Ну как можно отобрать у Мони его банковские вклады, заводы, газеты, пароходы?
– Да очень просто! Приставить пистолет к виску и сказать: отдай!
– Мы уже пробовали что-то в этом роде. Вот я добыла компромат, и что? Моня по-прежнему весь в белом, а ты, прости меня, в говне.
– Проблема в том, что пистолет был не в моих руках.
– Хочешь сказать, что у тебя бы лучше получилось?
– Будь я на свободе, да! Но, конечно, с твоей помощью.
На этой ноте спор утих. Сели за стол и остаток дни провели так, что для мудрёных разговоров времени уже не оставалось. Только ближе к вечеру Егор снова вернулся к прежней теме, но сделал это так, что хоть стой, хоть падай:
– Послушай, а может, Идельсон ни в чём не виноват? Может, наша жизнь устроена так, что невозможно жить иначе? Непременно надо ловчить, лицемерить, добиваться успеха не своим трудом, а благодаря полезным связям. Ну вот и я стал генералом не потому, что такой умный, честный, а только потому что влиятельные люди продвигали меня по карьерной лестнице.
– Егорушка! Что ты такое говоришь? Ты же сам раскрыл немало сложных дел, ну а Стрекалов, Новосельцев, Тортенберг просто не мешали, позволяли делать то, что ты считаешь нужным.
– В том-то и дело, что позволяли! Но только до поры до времени. И как только я пытался выйти за пределы допустимого, тут же упускали передо мной шлагбаум.
– Ну ладно! Ну, допустим, что Моня всё делал ради блага своей семьи, ради того, чтобы его дети были счастливы. Но этот Влад, он же, если я права, помогал готовить террористов. Его ты тоже хочешь оправдать?
– Влад – это совсем другое дело. Ты же сама мне говорила, что после войны были репрессированы его родственники, многие из них погибли, и вот теперь он не может этого простить. Как бы я поступил на его месте? Не знаю. Возможно, тоже стал бы мстить.
Элен смотрела на Егора широко раскрытыми глазами, не зная, что сказать. «Неужели тюрьма способна так искалечить человека? Был мужественный, умный, сильный, а теперь… Ещё немного, напялит рясу и пойдёт отпускать ворам и жуликам грехи».
По дороге домой Элен продолжила этот разговор, но уже как бы сама с собой, и начала с подведения итогов. «Итак, чего же я добилась? Вскоре после встречи с Тарумовым Влад исчез – то ли сбежал в Литву, то ли ФСБ его арестовала. Так или иначе, но теперь у Мони появилась возможность свалить на Влада все свои грехи, или хотя бы некоторые из них, и почему-то нет сомнений, что у него получится… А вот с двойником куда сложнее. Во время последней встречи Моня сетовал на то, что фильм о Неваляеве будет никому не интересен – так ему сказали в Голливуде. Дело в том, что проигравших американская публика не любит, а Неваляев проиграл по всем фронтам. Сначала его угораздило попасть в тюрьму, а теперь словно бы оказался под гусеницами танка – именно до такого уровня упал его авторитет после присуждения Нобелевской премии Тарумову. В общем, просто и доходчиво Моне объяснили, что он вляпался. Даже в России при том бардаке, который творится в киноиндустрии, никто не рискнёт делать фильм о Неваляеве – даже едкая сатира не пройдёт, потому что после премьеры режиссёра могут просто-напросто прибить в подъезде собственного дома. Но Моня и на этот раз найдёт возможность выкрутиться – заплатит кругленькую сумму Коле Галкину и отправит в турне по городам и весям, пусть развлекает африканцев и малайцев, у него это получится.
А что если и впрямь надо всех простить? Может, прав Егор? Люди вынуждены жить по тем законам, которые вовсе не они придумали…» Эту мысль Элен не завершила, потому что на скользкой дороге машину занесло. Ещё чуть-чуть, и могла врезаться в двигавшийся ей навстречу трейлер. На этот раз повезло – видимо, чёрная полоса для неё закончилась. Да, ещё не время подводить окончательный итог. Вот и с работой всё наладилось – Чаусов устроил её в представительство французской нефтяной компании. Видимо, надеется, что сможет с её помощью контролировать то, что там происходит. Хотя вряд ли французы доверят ей служебные тайны, разве что снова пригодится её обаяние и умение ладить с людьми. В общем, не всё так плохо, ещё остаётся слабая надежда, что удастся что-то изменить…
И ещё припомнилось то, что Егор сказал ей напоследок: «Я не буду считать себя проигравшим до тех пор, пока борьба с коррупционерами продолжается в нашей стране хотя бы кем-то». Не то чтобы эти слова внушали оптимизм, но стало очевидным, что Егор не сдался.
Глава 21. Сон в зимнюю ночь
Декабрь выдался снежным, вьюжным, сугробов намело столько, что хоть на карачках, хоть ползком через них перебирайся. Давно такого не было, да и весь этот год стал на редкость холодным и пасмурным, вопреки предсказаниям синоптиков. Обещанного глобального потепления как не бывало, по крайней мере, на Среднерусской равнине. И на том спасибо, потому как жара и засуха в дополнение к тому, что творилось в Москве тем летом – это было бы уж слишком. Целый день с высунутым языком бегаешь из магазина в магазин, чтобы закупить продукты впрок, а всё равно есть очень хочется.
Слава богу, к декабрю всё как-то поутихло, да и бегать, по большому счёту, стало некуда. Разве что в очередной раз посетить оптовую базу Фуд Сити в Мамырях. Да и что там брать? Кроме уже опостылевшей свиной тушёнки «made in Kiev» и латвийских шпрот ничего съедобного не найдёшь, хоть застрелись.
Вот и сегодня Егор сумел отовариться в ближайшем супермаркете всё той же свиной гумпомощью из братской Украины, да узбекской картошкой, которая доставлялась обходным путём, через Баку, Батуми и Одессу. Хлеба не было – поленился занять очередь днём. Са̒хара давно уже днём с огнём не сыщешь, так что пей теперь чай вприкуску с воспоминаниями о конфетах «Мишка на Севере» и черничном торте.
А с недавних пор возродилась профессия мешочника. Уже облазили в поисках жратвы всё ближнее Подмосковье, но риск нарваться на заслон тамбовской или костромской полиции удерживал от авантюр – пускались в дальний путь только наиболее решительные и изворотливые, да те немногие москвичи, которые могли рассчитывать на провинциальную родню. Остальные пока присматривались, надеясь, что Калуга, Тверь и Ярославль изменят своё отношение к столице и снимут продуктовые кордоны. Конечно, голод не тётка, однако не на танках же туда прорываться. К счастью, вентили на газопроводе не решились перекрыть, так что теплоцентрали работали, и с отоплением не было проблем.
Армия пока сохраняла нейтралитет. Вояки заняли круговую оборону, но снабжали их, как положено – продукты со складов госрезерва доставляли в Кубинку, Алабино и Монино на транспортных самолётах либо сбрасывали на парашютах. Тут, если повезёт, можно поживиться – тюки с тушёнкой, овощными консервами и мукой нередко относило ветром за территорию военных городков.
Подразделения Росгвардии разместились поблизости от госучреждений. Ну а полиция… Её и раньше при всём желании не сыщешь, а теперь и вовсе – даже омоновцы переоделись в штатское, однако на улицу не рискуют выходить, предпочитая охранять офисы крупных компаний, банков, торговых центров и бутиков. Только кому теперь нужны все эти побрякушки, заграничное барахло и электроника? Ведь до того дошло, что колбасы и сыра невозможно купить даже за евро и за доллары!
Всё бы ничего, бывали на Руси времена и гораздо хуже, но, господа хорошие, сколько можно издеваться над людьми? Зачем вся эта хренотень, если в перспективе тебе вместо законной власти в очередной раз подсунут фигу с постным маслом в виде правящего триумвирата или временного комитета по наведению порядка?
Егор шёл к дому через Воронцовский парк. Здесь тоже не убирали снег, однако за день жители окрестных домов протоптали тропу, так что даже при потухших фонарях невозможно заблудиться – в магазин через парк вела одна дорога. Шёл осторожно, не глазел по сторонам, думая только о том, как бы целым и невредимым добрести до дому.
Но вдруг показалось, что он здесь не один – на ходу обернуться не решился, поскольку есть риск ненароком угодить в сугроб. И тут почувствовал тычок сзади в ногу, словно бы кто-то намекает, что надо уступить дорогу. Подумал: «Видимо, очень уж торопится. Если так, мог бы попросить, хотя на таком морозе если кто и выходят на улицу, то лишь замотав шарфом и рот, и нос – особенно не разговоришься».
Пришлось остановиться и посмотреть, кому там невтерпёж. Это был всего лишь пёс. Ещё пару месяцев назад много таких бродило по округе, ну а теперь в дневное время не встретишь ни кошку, ни собаку. Не хотелось думать о том, куда все они исчезли. Но вот этому пока что повезло…
– Что же мне с тобой делать? – пробормотал Егор. – На прокорм пса лишнюю банку консервов не дадут, а дома у меня и горбушки хлеба не найдёшь… Так что извини, приятель! Тут с голодухи как бы самому ноги-то не протянуть…
Видимо, пёс понял. Тоскливо глянул в глаза Егору и, опустив мохнатую голову, убежал куда-то в темноту…
Это видение заснеженной, оголодавшей Москвы преследовало Егора уже несколько ночей подряд, и каждый раз, просыпаясь, он задавал себе вопрос: к чему бы это? Такое впечатление, что некто всевидящий, всезнающий предрекает нам катастрофу. Смущало то, что, даже если и впрямь к этому идёт, он всё равно ничего не в силах изменить. Тогда зачем этот ночной кошмар, после которого полдня не можешь избавиться от какого-то глубинного страха, зреющего в подсознании, и ходишь, словно бы оглядываясь по сторонам, ждёшь нападения из-за каждого угла – вот-вот начнётся…
Снова заснуть ему на этот раз не удалось – не потому, что кто-то из соседей храпел или вчерашний день сложился неудачно и появился повод для ночных переживаний. Да нет, Элен навестила, вкуснятины всякой привезла, вечером смотрели новый сериал про оперов. В общем, всё вроде бы ничего, и даже Неваляев не слишком доставал своим нытьём. Но вот беда, Егор по-прежнему не мог понять, что предрекал ему этот сон, то есть почему всё так случилось, в результате какого катаклизма – то ли радикальная оппозиция совершила госпереворот, то ли нынешняя власть привела страну к разрухе. А до конца его срока оставалось ещё четыре года и три месяца.
