bannerbannerbanner
полная версияДневниковые записи. Том 2

Владимир Александрович Быков
Дневниковые записи. Том 2

Полная версия

У меня «действительно «своя система отсчёта», к чему ты пришел и сам, подчеркнув то своей обычной для тебя фразой: «Извини, что я не сразу это понял». Но ведь понял!

Извини и меня, что я не удержался, дабы не подчеркнуть еще раз таковую твою «порочную» методу: сперва все подробнейшим образом рассмотреть, раскритиковать, а потом, извинившись, заявить, что ты все у меня, наконец, понял, и вроде как, надо понимать, зря все до этого насочинял. Или я тоже чего-то не уловил, не осознал?».

В ответ на эти два примирительных письма, которыми я решил «вытащить» Матуса из неприятного для него, фактически «припертого к стенке», положения, получил радостное и благодарственное упоминание о том, как он также «давно намеревался сказать, что при личной встрече, поинтересовавшись, что каждый из нас понимает под тем или иным термином или понятием, мы давно бы поняли друг друга и не допустили возникновения противоречий». Стареем оба, но, кажется, он больше и быстрее меня, ибо почти уверен, что при такой встрече он вынужден был бы согласиться со всем моим, в силу неизмеримо большей четкости в сравнении со всем его.

04.08

Вчера, после предварительного ультразвукового обследования, побывал у первого врача Соболева. Мой перед тем оптимистический настрой на собственные силы и свою иммунную систему, похоже, не подтвердился. Данные обследования «вернули» меня почти к исходному состоянию. Естественно, при такой информации чуть не мгновенно, и на самом деле, почувствовал себя много хуже. Чему, правда, не могло не поспособствовать, кроме того, уведомление о необходимости чуть не силового (по указанию руководства диагностического центра) проведения еще одного дополнительного обследования, как я понял, на качество опухоли.

Это авансирование меня не устроило, и не устроило вдвойне в силу продиктованной сверху обязательности обследования – не по состоянию больного, признанного врачом, а по инспирированному защитительному административному приказу. Соболев мне так и сказал, в ответ на неприятие этого не очень этичного принудительного использования меня в роли подопытного кролика, что «он лично, к сожалению, вынужден тут подчиниться начальству, и потому ничего не может изменить». Через неделю надо на него идти, а я в раздумье: не подождать ли до следующего хотя бы УЗИ, постаравшись при этом вести себя более «достойно» в части приема лекарств и соблюдения прочих ограничений. И потому, уже с сего дня по совету Соболева, вновь заняться тем, от чего я, после предыдущего обнадежившего меня УЗИ, фактически отказался. А вот в части обследования, вероятно, пойду на конфронтацию.

05.08

«Уважаемый Юрий Николаевич!

Мне представляется, что вопрос становления Уралмаша, несмотря на его значимость и актуальность, носит довольно частный характер в сравнение с сегодняшними проблемами страны во всей их совокупности.

В связи с этим предлагается подготовить обращение к Президенту в плане более широкой постановки вопросов, например, взяв за основу относительно недавнее мое письмо в Общественную палату, которое прилагается ниже.

Однако прежде чем на нем остановиться хотелось бы несколько слов сказать об исходных основаниях, которыми следует руководствоваться при принятии решений, касающихся изменения существующих социальных построений и их структур. А именно о таких категориях как общественное сознание и прогнозирование, ибо задача в интересующем нас аспекте, я считаю, не в том, чтобы поднять ее новую, а в том чтобы выработать более или менее общее мнение созидающей части наших людей, и всесторонне, массово и целеустремленно его поддержать перед власть имущими, создать для них нетерпимую обстановку неприятия большинством их неправильных деяний».

И далее я повторил то, что у меня написано по этому вопросу в разных местах ранее.

07.08

«Матус, дорогой! Мы с тобой стали работать чуть ли не в режиме on-line. Вот, что такое Интернет! Твои два послания от 03.08 получил.

Перехожу теперь, после жарких споров, к житейским проблемам.

Прежде всего сообщаю, что на прошлой неделе после предварительного обследования побывал у врача Соболева».

Далее я привел примерно то, что написано у меня выше, и продолжил.

«Виталий дня четыре назад из больницы выписался, и сейчас же уехал в свой сад. Говорит, что там он себя чувствует много лучше, чем дома. Конечно, относительно, поскольку в целом его состояние весьма неудовлетворительное. И «не радующие ограничения» гораздо мощнее моих.

Марк, с которым я поддерживаю переписку (более редкую, чем с тобой, поскольку только я ему посылаю свои послания в электронном виде, а он мне обычной почтой), также пребывает в борьбе с хворями. Недавно оперировал один глаз, а теперь надо то же самое делать со вторым, но не может, т. к. глаз, пишет, стал слезиться и гноиться, и он никак не может от того избавиться. Но более всего стали у него нестерпимо болеть чуть не все кости.

Лен, с которым я познакомился, сдал совсем, даже не подходит к телефону, и я передаю теперь ему приветы только через Марину. «Планомерно сдает» и моя Галя. Ограничения в движении, слезы, жалобы. Удовольствия на чисто потребительском уровне: от принесенной мною конфетки, тортика, от чего другого аналогичного. А ведь и это радует!

А сколько уже ушедших в мир иной знакомых. Жуть. Недавно скончался Леня Виноградов.

Многие люди ведут совсем, по моим понятиям, прозябательное существование. Вроде Димы Балабанова, который теперь безвылазно сидит дома. И вообще, с кем не заговори, о ком не вспомни еще из живущих, больны либо сами, либо их жены или мужья, либо оба вместе.

Исключение – Борис Сомов. С ним иногда встречаемся и даже попиваем водочку или его самогон. Вот он ведет, на удивление, достойную человека жизнь. Вечно в движении; масса приятелей, причем много молодых, из поколения наших детей; каждый год он куда-нибудь ездит или летает. Впрочем, лучше я приведу тебе ниже выдержку из моих записей от 15.02.05.

Про вашу жизнь появились кое-какие мысли, но о них в следующий раз, как только они полностью оформятся в моей голове».

Не успел я закончить о Сомове, как он (такое совпадение!) звонит мне и приглашает к себе, поскольку Галка его куда-то уехала.

В 10 часов я был у него, и мы проговорили с ним весь день. Я, естественно, под впечатлением отмеченного «совпадения» вручил отпечатанную мною запись о его персоне, за которую получил благодарность.

У нас с ним, на удивление, благостное единомыслие чуть не по всем вопросам, исключая Сталина. О нем он, в порыве человеческой однобокости, всегда упоминает не иначе, как о «параноике». Из всех доводов противоположного и более объективного толка, он прореагировал, скорее прислушался, по причине другой человеческой слабости, лишь к одной байке о Завенягине.

Как у того во время пребывания на Магнитогорском комбинате стали арестовывать людей, и он, дабы спасти их и себя, выехал без согласования и соответствующего разрешения в Москву. Там позвонил Сталину и договорился о встрече. Рассказал ему об обстановке на Комбинате и, высказав при этом сомнение в своих силах, попросил поручить ему любое другое дело. А на следующий день получил от Сталина назначение ехать строить Норильский комбинат. «Достойная» для меня реакция Сомова на этот рассказ проистекла оттого, что в свое время по работе в Глазове он случайно столкнулся с неким Зверевым. Тот, являясь тогда (при аудиенции Сомова) Главным инженером главка в Средмаше, весьма авторитетно поддержал позицию Сомова по горизонтальному прессу, предлагаемому им к установке на одном из глазовских заводов, и тем произвел на Сомова сильное впечатление. Последнее было подкреплено еще и частным с ним разговором, при котором Зверев рассказал Сомову одну историю о себе и своей причастности к Норильскому комбинату.

Он тогда с командой, наделенной ревизорскими полномочиями, приехал на комбинат, и написал по нему кучу замечаний. Однако случилось так, что в день, когда Зверев собрался положить их на стол Завенягина, тот был, с повышением, отозван в Москву на пост… заместителя Берия. Прощаясь со Зверевым (после прочтения его ревизорской реляции), Завенягин, теперь уже со своих начальнических позиций, якобы сказал: «Ты сделал много справедливых и достойных внимания замечаний, так вот теперь оставайся за меня, и все сам исправляй…».

Как было тут Сомову не проглотить ненавистное имя, при такой-то сопричастности к столь неординарной личности, каковым представился ему Зверев – ставленник Завенягина, и, конечно же… не без ведома Сталина? Между прочим, не могу опять не отметить эту еще одну, из массы других, конкретность, где Сталин и многие из его окружения представляются нам, отнюдь не «параноиками», а истинно великими и нестандартными руководителями.

И какая же избирательность в нашей официальной прессе! Открываю БСЭ, и не нахожу там ни Норильского комбината, ни Завенягина, ни, тем более, Зверева. А ведь Норильский комбинат – одна, из многих, героических эпопей в истории советского государства!

11.08

Сегодня отправился к Соболеву узнать данные последнего анализа на биохимический состав крови, о которых мне ничего не было сказано в прошлую с ним встречу. Анализ оказался вполне удовлетворительным. Меня это обрадовало. Воспользовавшись благоприятным случаем, попросил его вновь не делать мне назначенное им ранее обследование на биопсию… и совсем неожиданно получил на то согласие. Ушел от него вовсе в приподнятом настроении, а ведь последнее – штука наиважнейшая в поддержании не только духа, но и тела.

12.08

«Дорогой Матус, чтобы установить наличие аденомы не надо чего-то там срезать. Срезают для того, чтоб узнать качество опухоли. Отлично, что ты «уверен в положительном результате» обследования. А если отрицательный, каково бы тогда было больному? Себя что-то не хочу ставить на его место: ведь математическая вероятность мне неугодного результата всего один к одному. И почему ты исключаешь, что у мнительного больного не могут преобразоваться обычные клетки в раковые при одном только напоминании о назначении ему подобной операции? А уж перейти в настоящую раковую опухоль они могут и у вполне нормальных людей, стоит им лишь объявить о наличии у них этих «негодных» клеток. О том, как это происходит, и что значит в жизни человека самовнушение и соответствующий психологический настрой, хорошо написал Солоухин в связи, думаю, с открытием тогда в Москве мощного онкологического центра. Я же со своей стороны считаю, что потенциально носящих в себе раковые клетки раз в 10 больше, чем больных раком. А не болеют они им только потому, что не были подвергнуты обследованию, и о раке не ведали и не думали. Должный иммунитет – есть прямое следствие доброго психологического настроя, уверенности в собственных силах, а отсюда надлежащей подготовленности армии защитников организма. Противоположное, наоборот, – есть часто следствие наших сомнений, нашей мнительности.

 

Кстати, при очередной встрече с доктором моя просьба об исключении названного обследования была воспринята и, как мне показалось, с полным пониманием».

20.08

«Дорогой Матус! В продолжение предыдущего.

Кондратов подготовил вариант письма Путину по вопросу становления Уралмаша, в котором пространно написал, что из себя представлял Уралмаш ранее, и что он сделал до войны, во время нее и после, а затем весьма нелогично, без соответствующего перехода, и совсем кратко резюмировал, что надо:

первое, – определить (не знаю как) собственника завода, при контрольном государственном пакете акций;

второе, – передать (не известно, каким образом) заводу все, что было до сего времени из его имущества распродано;

третье, – назначить (не известно кем) генерального директора;

четвертое, – разработать программу становления завода и возврата еще дополнительно ему кое-что из прежнего имущества (надо понимать из того, видимо, что не будет, по каким-то причинам, передано по упомянутому выше второму пункту).

Я не стал критиковать его трактат, а написал ему (в виде своих соображений) приведенное ниже.

«Мне представляется, что вопрос становления Уралмаша, несмотря на его значимость и актуальность, носит довольно частный характер в сравнении с сегодняшними проблемами страны во всей их совокупности.

В связи с этим предлагается подготовить обращение к Президенту в плане более широкой постановки вопросов, например, взяв за основу мое относительно недавнее письмо в Общественную палату, которое прилагаю».

А теперь о ваших последних коллизиях.

Мы их обсудили с Борисом Сомовым, и пришли к двум выводам.

По первому, в части теперешних военных операций, мы согласились примерно с тем, о чем я тебе писал еще в письме от 06.03.02 в связи с палестинскими событиями.

Так вот сейчас с вашими полумерами (которые демонстрируются СМИ в виде удручающих ничем не оправданных гигантских разрушений, гибели и лишений массы ни в чем не повинных людей) вы, в стратегическом плане получили лишь еще большую, кажется, ненависть к вашему государству.

По второму, мы совершено для меня неожиданно задали одновременно себе вопрос о целесообразности организации вашего государства и признали этот акт ошибочным и противоестественным для евреев.

Вы исторически давно ассимилировались со всем миром и приспособились жить в этом мире вполне, я считаю, прилично (достаточно упомянуть о том, что получили евреи в результате теперешнего нашего возврата к капитализму и кто у нас ныне в стране стал самым богатым?). И если эта ваша предприимчивость, хотя и с естественным озлоблением, но как-то без заметных эксцессов, проглатывается другими людьми в усредненной их массе, то в рамках отдельно взятого целого государства одержимые тем же менталитетом предприимчивости и желанием жить «красиво» неизбежно вызывают среди внешнего окружения, да еще бедного и не способного вовсе к самостоятельной организации для себя названной «красивости», самую настоящую ненависть, от которой, как я тебе писал, и проистекает террор. Трудно предвидеть благополучие в будущем. Ведь сегодня вы воевали при прямой американской помощи. А что будет, если она будет исключена? И сие весьма и весьма вероятно, ибо сама Америка – тот же островок в мире, объективно и не без оснований, недовольных ее особым положением. Дай Бог, чтобы мы оказались не правы в данной оценке. Бывай здоров. Всем привет».

21.08

Кондратов вместе с проектом послания Путину прислал, непонятно в связи с чем, интервью академика ОРФО Татаркина газете «Уральский рабочий». Посмотрел и накатал свое впечатление о нем.

«Уважаемый Александр Иванович! Не могу не откликнуться на ваше интервью редакции «Уральского рабочего», подготовленное Глазковым.

Я прочитал дважды: сначала бегло, схватив только форму и полемический его характер, и потому с восхищением; затем повторно, более внимательно, с должным анализом, на котором хотел бы остановиться и высказать кое-какие свои соображения.

Прежде всего, мне понравилось ваше вступление, где вы, представившись «не только как экономист, но и как юрист и еще немного психолог», на вопрос «когда мы будем богатыми?», с сакральной убежденностью ответили: «никогда». Оно напомнило мне столь же превосходное вступление известного английского физика Г. Бонди к книжке «Гипотезы и мифы в физической теории», в котором он уважительно отмечал, что «если читатель обнаружит в его высказываниях не слишком глубокую философию, то нужно помнить, что автор совсем не философ, а физик, а если что не понравится из сказанного им о физике, то вроде как можно учесть, что он к тому же числится еще и по кафедре математики», а далее утверждал, что в науке нет ничего абсолютного и что чуть ли не каждое утверждение вызывает у нас желание его уточнить, дополнить, а то и представить совсем обратное. «Известны из истории попытки добраться до «окончательных», последних уравнений, абсолютно исчерпывающих формулировок, теорий, охватывающих все. Однако, – пишет Бонди, – такая тенденция к поискам глубины кажется крайне рискованной, и не потому ли на этом пути не было получено пока никаких результатов?». И это про науку, а что тогда можно сказать о социальных проблемах?

Так вот примерно с таких позиций я подхожу к Вашему интервью.

Вы говорите о некоей кризисной ситуации в связи с «оптимизацией высших эшелонов власти, которая находится в поисках методов управления страной» (я цитирую так, как написано, полагая, что этот глазковский материал до его печати был Вами просмотрен и отредактирован). О каких «методах» можно говорить, если у власти нет никакой идеологии и непонятно, какое государство мы строим? Ведь вся, идеология была построена на спонтанной организации «системы» неизвестного еще миру рваческого обогащения «активной» части наших людей, взращенных в недрах прежней соцсистемы, и столь же неожиданного, в противовес «бездуховности», обращения к церкви. Дать «инициативным» людям возможность безнаказанно воровать и при этом прикрыть воровство, и все с ним связанное церковно-ханжескими проповедями – преступный, но самый простой и легкий способ удержаться у власти в период кризисной ситуации. Я согласен с Ю. Семигиным, который утверждает, что сегодня наше «правительство управляет виртуальной Россией, созданной бюрократическим воображением и усредненной статистическими расчетами» (см. «Уральский рабочий» за 19.08.06 года). Я бы только уточнил – «сознательно созданной» властью, и потому вдвойне не думающей пока ни о каких «методах», ни о каком созидании.

О каком государстве и какой его идеологии может идти речь, если за пятнадцать прошедших лет мы однозначно в дополнение к упомянутому лишь учинили недопустимое неравенство между людьми, организовали дикий неуправляемый рынок и построили безупречную потребительски-роскошную инфраструктуру для богатых. Не упоминаю здесь о том, что мы развалили.

И эта система – ныне сплошного воровства, беззакония и разорения народом созданного и ему принадлежащего, по всем законам бытия, думаю, начнет видимо изменяться и поворачиваться от «витринного благополучия» к истинному созиданию, разве, лишь с приходом к управлению нового поколения людей, т. е. со следующего десятилетия.

Далее Вы пишете, что в советские времена любое решение «тщательно прорабатывалось представителями власти с привлечением науки и общественных институтов… советов директоров, которые формировали общественное мнение по тому или иному экономическому вопросу…». Простите, но ведь здесь идет речь о процедурах принятия решений, а не о самих решениях.

Возможно, в годы, когда страной управлял большой государственник и понимающий в делах человек, и сколько-то еще лет по инерции после него, принимаемые решения и их качество соответствовали названным процедурам. Но, примерно с 1965 г, когда при Косыгине, естественно, не без консультантов, был поставлен первый глупейший опыт по втаскиванию рынка в абсолютно несовместимый с ним социализм, затухающий процесс экономического созидания продолжался на фоне все возрастающего разложения государства и развращения людей, как раз в тех направлениях, что оказались «востребованными» в настоящее время.

Именно тогда в угоду прожектерско-утопическим желаниям, при полном непонимании принципов социалистического хозяйствования и законов мироздания, наши управленцы и экономисты в ответ на ставшее заметным отставание от Запада занялись подготовкой разных мероприятий по оживлению экономики. И они, во всей своей несуразности, алогичности и элементарной, порой, безграмотности были низвергнуты в 70-е годы на страну и наш терпеливый, не способный к быстрой реакции, народ.

Конечно, в жизни ничего не совершается скачкообразно. Мир развивается по законам непрерывных функций, кривая которых может резко возрастать или опускаться, но этим ее участкам предшествует относительно медленный подход. Так и здесь пик глупости готовился, развивался и поднимался предшествующие 50 лет. Главное в нем то, что лозунговый догматизм, который в основном царил в недрах партийных структур и относительно мало сказывался в реальной жизни, а, вернее, сдерживался ею, прорвал, наконец, плотину и ринулся на нас со всей своей разрушительной мощью, ломая и круша всё, что встречалось на пути. Не могу дать полную характеристику тому периоду, но что касается производства – постараюсь сказать.

Социализм отнюдь не советская власть и электрификация страны. Социализм – это величайшая сознательность масс. Естественная необходимость для блокирования его органического недостатка – общественной собственности, ее ничейности.

Однако вместо планомерной борьбы за подъем самосознания людей и вывода их на понимание, что общественное – мое, те, кто особо жаждал жить при социализме, в силу ограниченности и развращенности своего ума, взяли на вооружение второй такой же блестящий по глубине Ленинский лозунг. Социализм – это учет. После чего стали во всё увеличивающихся размерах контролировать и учитывать, что можно придумать: через план, отчет, разные показатели. В 70-е годы люди окончательно были вытолкнуты на абсолютно ими осознанное: казенное – не мое. Об исключениях не говорю. Вытекающие отсюда падение потенциальных возможностей людей, их неумение качественно работать и жить, неспособность к самостоятельному мышлению и принятию верных решений пошли устранять с помощью масштабных систем, вроде управления качеством продукции или постановки ее на производство и т. д. Прямые их последствия – черт с ними. Как в любом негодном деле убийственны косвенные: люди, в первую очередь те, кто определял мощь и дееспособность страны, ее ученые, конструкторы, инженеры, были низведены до положения чиновников.

Положение усугубилось, когда пожар нарастающей неудовлетворенности качеством производимой в стране продукции решили погасить аттестацией потребительских свойств изделий и тем самым устанавливать их цену. Не через рынок, а через бумажку, подписи должностных лиц и гербовые печати. Это было в несколько раз серьезнее. Вопрос касался благополучия предприятия и его трудящихся. Инженеры и экономисты кинулись в бой. Показатели качества обрели силу, и новая техника полилась как из рога изобилия. Свежий номер чертежа на машину, в которой изменена деталька, подкрепленный новыми техническими условиями с новой кучей подписей и печатей, – вот что стало являться основанием для новой цены.

В результате (при стабильной зарплате) львиная доля средств, полученных от неоправданного завышения цены товара, шла на снижение производительности и непомерное увеличение управленческого аппарата по схеме: рост цен – дополнительная возможность по ухудшению качества производственного процесса и уменьшению количества производимой продукции.

Экономическая наука, призванная при социализме заниматься анализом производства и снижением его издержек, фактически к 70-м годам стала решать противоположную задачу, как свой товар продать дороже, как оправдать сложившиеся затраты. Вместо рычага совершенствования производства она превратилась в регистратора событий, причем в рамках, ограниченных нормативной отчетностью, подчиненной желаниям верхов, а потому не пригодной для принятия полезных управляющих воздействий.

 

С введением договорных цен ситуация усугубилась, начался их лавинообразный рост. Интересно, что рост цен на промышленную продукцию был связан не только с прямыми потерями из-за ухудшающегося управления производством, но и проистекал по обстоятельствам иного порядка, например, по причине необоснованных требований к повышению сервисных качеств изделий: внешнего вида, удобства обслуживания, охраны природы, техники безопасности и всего прочего в том же духе. Каков предел роста таких качеств, какими условиями они должны ограничиваться?

Домашний сервис определяется возможностями нашего кошелька и здесь все просто: чем больше денег, тем больше можем доставить себе удобств и удовольствий сверх разумно необходимого. В производственной сфере – несколько сложнее, поскольку сервис фактически оплачивался обезличенно из государственного кармана. Так вот, с некоторых пор деньги на него стали испрашиваться и тратиться не только по инициативе с мест, но и, главным образом, под принудительным воздействием государства в виде разных нормативных документов, издание которых в этой части никак не взвешивалось и не оценивалось, хотя очевидно, что расходы по данной статье могли ежегодно увеличиваться, как крайний случай, не более роста производительности труда. Творили и тут ничего не считая, не задавая себе вопросов, и даже в этом частном деле готовили могилу социализму.

Пятнадцать лет играл концерт, низвергая на страну какофонию новаций, комплексных программ, единых систем, коллективных договоров, смотров, починов, новых форм соревнований. И, в довершение, сотен тысяч стандартов на тему: как проектировать, ставить на производство и снимать с него, внедрять и отменять, сочинять и писать, согласовывать и утверждать. Не была затронута только одна тема, – как любить.

Параллельно стала ухудшаться вся инфраструктура жизни. Катастрофически падать нравственность и расти преступность. Вырабатываться неверие и пренебрежительное отношение к обязанностям. Среди горы глупых распоряжений невозможно было разглядеть толкового и потому все они пошли выполняться предельно формально. В производственную среду все больше и больше стали внедряться партийные методы работы: болтовни, общих лозунгов, пустых мероприятий и таких же отчетов.

Вот что было на самом деле, вот почему развалилось мощное государство. Сталин был великий тактик, но плохой стратег.

Так что между правильными процедурами и правильными решениями – есть большая разница.

Или вот еще. «Наши властные структуры только сейчас начали подходить к пониманию необходимости цепочки, в составе которой власть… и человек…». Вы полагаете, что у власти отираются дураки? Ничего подобного – всё они отлично понимают, но только, как писал Раушенбах, представляющие власть (в большинстве своем – уточняю) «не любят свою страну, свой народ и действуют в интересах устойчивости собственного кресла и собственного клана. Порядочность не в числе атрибутов власти, творит она то, что порядочному человеку даже в голову не придет».

Отсюда, стабилизационный фонд, о котором вы рассуждаете с позиций здравого смысла, на мой взгляд, может быть, и наиболее вероятно, – может быть элементарной заначкой для использования «при случае», и отнюдь не в государственных интересах. Такой оборот Я придумал давно, но первым о нем открыто заявил писатель Веллер в одной из своих воскресных радиопередач.

Примерно с таких же позиций здравого смысла вы пишете о ВТО, нефтегазовой отрасли, экономике и политике, ипотеке и нацпроектах. А, на мой взгляд, и тут главным катализатором являются те же эгоистические устремления властных структур. Почитайте упомянутое интервью Семигина. Мне представляется, что в нем акценты расставлены более убедительно, и они в большей степени отражают действительность. Впрочем, чего я Вам советую: Вы и без меня прекрасно знаете об истинных причинах происходящего в нашей стране».

05.09

«Дорогой Марк! Опять не могу отказать себе, и не восхититься твоим эпистолярным мастерством. Письмом от 21.08 особенно, поскольку в нем, кроме привычных для меня констатаций с «поворотами на 180 градусов», произведен не свойственный тебе, еще и полный охват всего, затронутого нами ранее.

Так вот в части твоего «протеста» по поводу «сдачи позиций» не усматриваю ничего противоестественного. Обычная реакция нормального человека: жить и бороться до конца, несмотря на абсолютную известность этого «конца» и столь же очевидную бессмысленность его сверх краткого существования в мире бесконечного. В этом одна из могучих загадок природы. Отсюда, полагаю, мое тяготение к философии.

Отсюда и наше с Галей отношение к болячкам. Какой-то минимум противоестественного (цивилизованного) вмешательства мы признаем, но там, где оно превышает кажущийся нам уровень допустимого, включая и возможные от него негативные последствия, стараемся полагаться больше на судьбу, тем более, в нашем довольно преклонном возрасте.

То же касается и моего отношения к аденоме.

Не от того мне плохо, что мало пил лекарств, а много их пил и отравлял свой организм.

Мои рассуждения. Две стотысячных армии стоят против друг друга, и вторая одолевает первую. Сколько и чего нужно дополнительно для обратного? Да, иногда – одного внезапного удара какого-нибудь батальона, чтобы переломить дух войска и первой перейти в победное наступление, а второй пуститься в позорный бег. Почему же, спрашивается, не так же может происходить с иммунной системой и ее армией защитников? Не достаточно ли ей малого толчка: одной – двух таблеток, чтобы переломить свой настрой, да еще при мощном психологическом подкреплении со стороны головы?

Так я фактически и поступил, и уже месяц, как полностью прекратил их потреблять, и перешел на собственные средства, типа тыквенных семечек и верниковского перекрещивания ног. Сейчас чувствую себя много лучше. Жду очередного УЗИ, и думаю, что поведаю при этом доктору: признаюсь ему в своих «грехах» или оставлю его в неведении?

С твоей характеристикой Глазьева согласен, кажется, все они мазаны одним жиром своего бытия у власти.

По Цалюку твое мнение – большое для меня «подкрепление», ибо всегда одолевают сомнения, а может ты не прав, может тебе кажется, а на самом деле тут более связано с тобой, а не с ним? Хотя из кожи лезешь и стараешься быть максимально объективным. Но, с другой стороны, ведь и ты, раскритиковав Цалюка, ни слова не сказал о своем отношении к моей концепции в части ТО Эйнштейна. А это опять определенные сомнения в своей правоте.

Из последних событий, «заслуживающих» твоего внимания».

(Далее я написал ему о Кондратове и академике Татаркине примерно в том виде как у меня приведено в записях от 20 и 21.08, и затем продолжил).

Упомянутое письмо Татаркину я послал в редакцию «Уральского рабочего» и вот что получил в ответ.

«Уважаемый Владимир Александрович! Мне Ваша статья показалась весьма интересной. Я буду предлагать ее к публикации и уже распечатал экземпляр для шеф-редактора и передал ему с соответствующими рекомендациями. Изменения, если они потребуются, будут носить не сущностный характер, а только, чтобы трансформировать жанр письма академику в жанр собственно статьи и сделать ее чуть короче. Разумеется, вся правка будет согласована с Вами. Впрочем, я забегаю вперед, последнее слово здесь не за мной, хотя серьезных возражений со стороны начальства я не предвижу. Буду держать Вас в курсе. Ю. Глазков».

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36 
Рейтинг@Mail.ru