Владимир Александрович Андриенко
Дрозды. Последний оплот
Глава 4
Отступление за Дон
Там Шкуро и Мамонтов,
Врангель и Колчак,
За царя Романова,
За своих внучат,
За обиду острую
Бьются ретиво,
Да ещё за Господа,
Бога самого.
Положение на фронте с каждым днем становилось тяжелее. Сплошного фронта больше не было. В тылу у белых активизировались красные партизаны и еще больше осложняли и без того непростую обстановку.
Кубанские части белой армии были полностью деморализованы. Воевать они больше не хотели и уходили на свою Кубань. Сопротивление оказывали добровольческие части. Интендантство Добровольческой армии полностью прекратило снабжение частей. Тыла у армии больше не было. Все разваливалось на глазах…
Ставка главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России
А.И. Деникина.
Главнокомандующий Антон Иванович Деникин часто вспоминал свою Московскую директиву, которую отдал 3 июля 1919 года в Царицине. Тогда ему казалось, что это решение единственно правильное и скоро части Вооруженных сил Юга России войдут в Москву. С большевиками будет покончено. Его поддержали начштаба генерал Романовский, командующий Добровольческой армией генерал Май-Маевский, командующий 1-м армейским корпусом генерал Кутепов. Решительно против выступили барон Врангель, командующий Кавказской армией и генерал Сидорин – главком Донской армии.
И вот наступление провалилось. Антон Иванович знал, что многие в армии винят его. Зачем тогда не послушал Врангеля и Сидорина? Ныне нужно было спасать положение.
На совещании в ставке Деникин предоставил слово генералу Романовскому начальнику штаба.
– Господа, – начал тот, – на западе наши войска удерживают позиции у Фастова. Но 12-я армия красных с боями движется по левому берегу Днепра к Киеву. В центре мы отдали Полтаву и Харьков и ведем бои на линии Константиноград – Змиев – Купянск. На востоке части 10-й и 11-й армии красных ведут наступление на Царицын. Но наша Кавказская армия отбила все штурмы. Общая идея дальнейшей операции ВСЮР8 в том, чтобы обеспечить фланги Киев – Царицын и прикрываясь Днепром и Доном перейти к обороне по всему фронту.
Эти слова были встречены тягостным молчанием. Нельзя сказать, что это была новость для командования ВСЮР. Нет. Они хорошо знали положение на фронте. Все ждали слов главнокомандующего.
– Господа, – Деникин подошел к карте. – Я понимаю, что план наступления на Москву провалился. Еще в сентябре я лично не сомневался в успехе нашего наступления. К тому времени мы заняли Полтаву и Харьков. На правом фланге наша пехота заняла города Киев, Житомир, Одессу. Генерал Врангель с Кавказской армией захватил Царицын. Наши части были в шаге от наступающих частей адмирала Колчака. Но, красные организовали оборону и перехватили инициативу.
В помещение вошел дежурный адъютант и передал генералу Науменко телефонограмму от Улагая.
– Ваше высокопревосходительство….
– Что там, генерал? – спросил Деникин.
– Телефонограмма от генерала Улагая.
– Читайте!
Науменко зачитал:
– Конная группа совершенно небоеспособна. Донские части, хотя и большого состава, не могут и не желают выдерживать даже легкого нажима противника, меньшего числом вчетверо. Кубанских и терских частей больше нет. Жалкие обрывки, сведенные мною в один полк, совершенно ни на что не годятся. Артиллерии нет. Пулеметов нет.
Донские части под напором конницы противника отошли в район Лимака и Ямполя. Остальные части переправились у Рубежного. Вся армейская группа, которая переправилась через Донец, к дальнейшим боевым действиям неспособна.
Все мои сообщения относительно состояния конницы есть горькая правда, которой не имею нравственного права скрывать от Вас. Генерал Улагай.
Науменко передал ленту Деникину. Главнокомандующий обессилено опустился на стул.
– Я лично могу засвидетельствовать правдивость слов Улагая, – сказала Науменко. – При мне несколько дней назад полк донских казаков добровольно разоружился. Они бросили свои винтовки, пики и сабли дабы их не послали в атаку. После отхода донского полка с позиций, полк кубанских казаков драться с красными также не пожелал. У меня не нашлось и эскадрона для боя, господа. Казачки с наших плакатов, что рвутся рубить красных – это миф. Господа. Никто не желает воевать!
– Наши части стоят до конца! – сказал командир корниловцев. – Как и дроздовцы!
– Это дела не решит, – сказал Науменко.
– Именно так и решаются дела на этой войне, генерал!
– Я рассказал вам то, генерал, что видел своими глазами, – парировал Науменко. – Если у вас есть боеспособные части, то в моем корпусе их нет.
– Но почему же никто не остановит предателей? Или больше никто не желает спасать Россию?
– Господа! – сказал офицер контрразведки полковник Вольский. – Я знаю, что красные в листовках заверяют кубанцев, что они признают независимость Кубанской республики. Потому воевать им больше не за что. А какое им дело до России?
– Мы оставляем Украину, господа, – прервал начавшуюся перепалку генерал Романовский. – Наши пехотные части отступают почти не встречая красных. Морозы и небольшое количество снега позволяют пехоте делать громадные переходы. Но нет снабжения продовольствием. Тыловые службы совершенно не справляются со своей задачей.
– Нет к тому никакой возможности, – сказал начальник тыла генерал Деев. – Подвижного состава на железных дорогах нет. Госпиталя в катастрофическом состоянии. Никаких лекарств нет. Медперсонала не хватает. В городах свирепствуют тиф и холера.
Деникин понимал, что красным даже не было необходимости усердствовать в своем наступлении. Ему ежедневно докладывали неутешительные вести с фронта. Главнокомандующий хорошо понимал, что его ударной силой была кавалерия. А основу её составляли казачьи части с которых и начался развал. Кубанцы награбив достаточное количество добра в начале осени воевать больше не хотели. Они рвались обратно в свои станицы. Сепаратистские настроения среди них нарастали…
Станция Чалтырь, недалеко от Ростова.
22 декабря, 1919 год.
Поручик Лабунский наблюдал за тем, что происходило на станции из окна штабного вагона. Полковник Кальве пристроил его к штабу тыла к генералу Дееву, и они отступали с комфортом.
– Как вам все это нравится? – спросил Кальве, подойдя к Лабунскому со спины.
– Вы уже вернулись, Густав Карлович? Какие новости?
– Был в армейском штабе на станции. Первый Дроздовский полк отходит походным порядком. Наши оставили Краматорскую и отходят по направлению Константиновка – Ясиноватая.
– А что будет с этим? – поручик показал на многочисленные склады с разным военным имуществом. – Смотрите сколько здесь вагонов. Солдаты таскают тюки с обмундированием, которого так не хватает на фронте. И сколько боеприпасов.
– Я и сам это вижу. Но эвакуировать всё это возможности нет. Сотни вагонов, но подвижного состава нет. А вон те тюки, про которые вы упомянули, будут сожжены.
– А раненые? – спросил Лабунский. – Нет паровоза и для эшелонов с красным крестом?
– Кто станет думать в такое время о раненых, поручик. У нас о живых и боеспособных никто не думает.
– А наш поезд?
– Нас скоро отправят. Наше штабное начальство только погрузит ценности, и мы тронемся.
– Ценности?
– Несколько ящиков золота и разное там барахло. Архивы и еще кое-какое имущество.
– В этом поезде можно было разместить несколько сотен…
Кальве прервал его:
– Я все знаю, поручик. Но не я здесь командую. Я и вы временно прикомандированы к штабу тыла Добровольческой армии. И распоряжаются здесь тыловики. Ни одного лишнего человека мы взять права не имеем без приказа генерала Деева.
– А вы…
– Я говорил, поручик. Все говорил и не один раз. Но мне указали на мое место.
В вагон запрыгнул офицер в потертых шароварах, Лабунского поразили его сапоги, полностью развалившиеся с подошвой перевязанной бечевкой. Вместо шинели на нём была куртка инженера путей сообщения с погонами подполковника.
– Командир артдивизиона подполковник Гиацинтов! – представился он.
– Полковник Кальве.
– Поручик Лабунский.
Подполковник внимательно смотрел на чистые дорогие мундиры и хорошие сапоги штабных офицеров.
– Имущество штаба тыла охраняете, господа? – усмехнулся Гиацинтов. – А у нас пушки вывозить не на чем, господа. Или в армии больше нет нужды в пушках?
Кальве пожал плечами.
– Я три месяца на передовой! Три! Без смены и отдыха. Ничего нет. Ни сапог для артиллеристов. Ни снарядов. А здесь, сколько всего, господа! Валенки обливают бензином и сжигают. Мои солдатики с отмороженными ногами ходят. Говорят, нет в наличии!
– От нас с поручиком ничего здесь не зависит, подполковник.
– А от кого хоть что-то зависит?
– Задайте этот вопрос начальнику тыла генералу Дееву. Если сумеете добиться приема у его превосходительства.
– А я вас знаю, поручик, – Гиацинтов вдруг вспомнил, что видел Лабунского в Новочеркасске. – Вы служили в Дроздовской дивизии?
– Я и сейчас офицер этой дивизии, – поручик показал на Дроздовский знак на своей груди. – Временно прикомандирован к штабу тыла Добровольческой армии.
– Здесь собралось много наших из Новочеркасска. Вот судьба, – сказал Гиацинтов.
– Много?– не понял Лабунский.
– Я совсем недавно видел на станции капитана Штерна.
– Штерн здесь? – удивился Лабунский.
– Во главе пулеметной команды.
– И где он сейчас?
– Да сразу за складами. Вон там, где костры. Видите? Идите туда и вы его застанете. Все равно скорой отправки вашего поезда ждать нельзя.
– Это еще почему? – спросил Кальве.
– Конница Будённого прорвала фронт в Дебальцево. Марковская дивизия в полном окружении. Это дополнение ко всем нашим бедам, господа офицеры. А вы сами понимаете, что это значит.
– Красные станут продвигаться к Ростову! – Кальве посмотрел на Лабунского. – Наши армии оставят Донбасс.
– Ну, зачем так мрачно, полковник. Мы отойдем, и сможем провести перегруппировку войск. Красные также растянули фронт и их части несут большие потери. Нам бы порядок навести в тылу.
– И я здесь по приказу командующего корпусом. В штабе получен приказ, господа. Где ваш генерал Деев? – спросил Гиацинтов.
– Скоро будет в салон-вагоне, – ответил Кальве. – Это соседний с нами. Но попасть туда не так просто как к нам, подполковник.
– Я лично вынужден заниматься проблемами госпиталя, господа, – сказал Гиацинтов. – Моих раненых офицеров никто не собирается спасать.
– И вы хотите, чтобы это сделал Деев? – усмехнулся Кальве.
– Ему придется выделить вагоны под госпиталь.
– Вы шутите? Этот вопрос многократно обсуждался. Генерал скажет, что имущество армии много важнее чем раненные, о которых толку ныне нет никакого.
Гиацинтов спорить не стал, а только сказал:
– До вечера ваш поезд отсюда никто не выпустит. Придется освободить три вагона для эвакуации раненных.
– Деев не согласится, – повторил Кальве.
– Его согласие никому не нужно, полковник. На станции распоряжается не ваш генерал. Здесь полковник Манштейн, командир 3-го Дроздовского полка. Тот самый кого зовут «однорукий чёрт».
– Теперь я понимаю, почему Деев задерживается.
Поручик спросил Кальве:
– Я могу навестить друга? Ведь время у нас ныне есть.
– Не сомневайтесь, поручик, – сказал Гиацинтов.
– Идите, поручик, – кивнул головой Кальве. – Но не задерживайтесь. А вас, подполковник, прошу за мной…
***
Лабунский нашел Штерна. Тот со своей командой укреплялся на позициях на станции Чалтырь. Петр еще издали узнал капитана. Он как раз откинул башлык и снял с головы шапку.
–Два пулемета в тот и в тот угол! – Штерн отдавал приказы простуженным голосом. – И больше мешков с песком! Больше!
Поручик подошел к капитану.
– Здравствуйте, капитан!
Штерн резко обернулся.
– Поручик!
– Так точно! Поручик Лабунский собственной персоной!
Друзья обнялись.
– Ты как здесь, Пётр? Судя по «оперению» все еще при штабе?
– Временно прикомандирован к штабу тыла Добровольческой армии к генералу Дееву. Я хотел добиться перевода в действующую армию. Но полковник Кальве просил меня остаться. Мы вместе отступаем от Воронежа. А ныне такое твориться, что поди разберись, кто и где.
– Это верно. Я здесь с Третьим Дроздовским полком.
– Это меня удивило. Ты ведь был откомандирован из Воронежа в Самурский полк.
– Я туда и отравился. Но затем получил приказ присоединиться к 1-му Дроздовскому полку Туркула. Дрался с ними под Дмитровом и Льговом. Совсем недавно меня перебросили в распоряжение полковника Манштейна с пулеметной командой. Но пойдем в помещение. Нам выделили вон ту часть вокзала.
– А может ко мне?
– Куда это?
– Здесь недалеко стоит поезд генерала Деева. У меня там свое купе.
– Не могу надолго бросить позиции. Лучше ты к нам.
– Хорошо. Идем.
В помещении у печки офицеры грели руки, и Лабунский коротко рассказал о своих приключениях. О том, как они последними оставили Воронеж.
– И что потом? – спросил Штерн.
– Мы выехали в штабной машине. И сразу лишись сопровождения. Наш конвой из взвода кубанских казаков покинул нас.
– И сколько вас осталось?
– Полковник, я и шофер-прапорщик. Три раза едва не нарвались на красные отряды. Дважды нас атаковали какие-то оборванцы. Именовались партизанами. Благо шофер позаботился о ящике гарант и ручном пулемете «Льюис». Отбились. Затем на узловой станции увидели наш бронепоезд. Авто пришлось бросить.
–Это еще почему?
– Бензин, капитан. Никак нельзя было его достать. Пересели на простую крестьянскую телегу. Наш прапорщик реквизировал её у какого-то крестьянина. Хотя он отдал ему взамен автомобиль.
– Без горючего? – засмеялся капитан. – И долго вы путешествовали на телеге?
– Недолго. Немногим больше недели. Полковник Кальве всюду имеет связи и пристроился к штабу тыловой группы генерала Деева. С тех пор я с комфортом путешествую в генеральском вагоне, как не стыдно мне в этом признаваться. Тебе несладко пришлось?
– Какое там! Я постоянно на передовой. Надо же кому-то сражаться с красными. С юнкерами Слуцкого переведён в полк Манштейна. У них не было пулеметной команды.
– И Слуцкий с тобой?
– Да. Скоро вернется в расположение.
– Ты укрепляешь позиции, капитан?
– Приказано создать заслон, если появятся красные. Третий полк занимает позиции по всей линии.
– Какой линии? Здесь я не заметил никакой линии обороны, капитан.
– Они называют это линией обороны, Петр. Хотя укрепления хлипкие.
– Если правда, что конница Будённого прорвала фронт у Дебальцево, то неужели ты думаешь…
– Они прорвались, поручик. Сведения верные. Ныне идет бой у села Алексеево-Леоново. Там Марковская дивизия стоит. И в ней эскадрон штаб-ротмистра Аникеева. Хотя людей у него не больше пятидесяти.
– Я не такой знаток тактики, капитан…
– А и не нужно быть знатоком, поручик. Мы отступаем по всему фронту. Марковцам позиций не сдержать. Они обречены. Им никто не поможет. И скоро мы оставим и Ростов и Новочеркасск. Все города, с которых мы с тобой начинали, поручик.
– В штабе у Деева говорят, что это временно. Даже поговаривают о замене командующего.
– Что? – Штерн посмотрел на Лабунского.
– Многие наши генералы винят во всем Деникина.
– И кто займет его место?
– Кто знает? Кутепов или Слащев. А может Врангель.
– Мне иногда кажется, что армии больше нет, Пётр. Разрозненные части. В большинстве деморализованные. Казаки бегут. Если бы не «дрозды» красные продвинулись бы дальше. Туркулу памятник ставить нужно. Но наши силы также на исходе. Но я же не сказал тебе главного, Пётр! Я видел Софию фон Виллов!
– Где?
– В эскадроне у Аникеева.
– Как же она там оказалась?!
– Я не знаю, времени поговорить у нас не было. Но это была она. Хотя возможно, что она уже и не там, Петр.
– Если она с Аникеевым, то не бросит его. И она с марковцами.
– На первом рубеже обороны.
– Но Марковская дивизия обречена.
– Остатки Марковской дивизии, поручик. Там не больше восьмисот человек осталось. Но мы все ныне обречены, поручик. Может, и я вот здесь умру.
– Погоди хоронить себя, капитан. Можешь выхлопотать для меня место в своем отряде?
– Что? – не понял капитан.
– Я прошу места в твоем отряде.
– Ты сошел с ума, Пётр?
– Нет.
– Ныне места хлопочут в поезде твоего генерала Деева. А в пулеметной команде они есть всегда, тем более для настоящего боевого офицера…
***
Поручик Лабунский вернулся к полковнику Кальве и сказал о своем желании перевестись в пулеметную команду капитана Штерна.
– Мне нужно ваше предписание, Густав Карлович.
– Ты сошел с ума, Пётр?
– Этот вопрос мне уже задавали, Густав Карлович.
– Пётр!
– Я решил, господин полковник.
– Ты готов здесь умереть? Вот здесь на этой грязной станции? Петр ты не ранен и тебе нужно ехать со мной. Мы с тобой долго не останемся в группе генерала Деева. Я получу назначение в штаб Крымского корпуса, и мы окажемся в Симферополе. А затем покинем Россию. Это лучшее, что сейчас можно сделать, Пётр. Эта война уже проиграна.
– Возможно, Густав Карлович. Но я бы хотел остаться здесь. На позициях Третьего Дроздовского полка полковника Манштейна.
– Ты ведь знаешь, кто такой этот Манштейн?
– Много слышал про него. У нас в Дроздовской дивизии он легенда.
– Плохая легенда, Пётр. Этот Манштейн настоящий сумасшедший. Фанатик. Связывать свою судьбу с таким человеком глупо.
– У меня есть причина остаться здесь, Густав Карлович. Поверьте мне на слово…
Станция Чалтырь, недалеко от Ростова.
24 декабря, 1919 год.
Остатки Марковской дивизии попали в плен. У красных оказалось 67 офицеров и 500 стрелков. А также 60 пулеметов и 13 артиллерийских орудий.
Утром про это сообщил своим офицерам полковник Манштейн.
– После боя у Алексеево конники Буденного идут на Ростов и Новочеркасск. Их задача расчленить остатки армии Деникина. Вот так, господа офицеры! Скоро красные пожалуют к нам в гости.
– А где сейчас красные?
– Фронт ныне проходит по линии станция Хопры – село Крым Султан. А это всего в 12 верстах от Новочеркасска.
– А что с остатками Марковской дивизии? – спросил Лабунский.
– Красные не любят наших «ударников», поручик. Ничего хорошего сказать не могу. Особенно это касаемо офицеров. Хотя часть наших кавалеристов штаб-ротмистра Аникеева смогла порваться сквозь заслон.
– Как много? – спросил поручик.
– Говорили около двадцати человек. Но кто может сказать наверняка, поручик? Но и нам скоро здесь будет жарко. Хотя я готов оставаться на передовой и думаю, что мои офицеры станут плечом к плечу.
Лабунский посмотрел на этого кривобокого храброго офицера, которого прозвали «одноруким чёртом». Смерти полковник совсем не боялся. Всегда пытался быть в самом опасном месте. Лично поднимал своих офицеров и солдат в атаку. Пулям не кланялся. Осенью 18-го года, будучи еще капитаном, Манштейн был ранен в плечо. Началась гангрена, и ему ампутировали руку. Но выздоровев, он снова вернулся на фронт к своим солдатам.
В 19-ом году Лабунский много слышал о Манштейне. В войсках его прозвали «истребителем комиссаров». Большевиков он ненавидел и никакой жалости к пленным не проявлял.
Когда Штерн представил ему поручика, Манштейн с неудовольствием посмотрел на хорошую форму адъютанта полковника Кальве.
– Вы штабной? – спросил он.
– Служил при штабе полковника Кальве в Воронеже. Затем совсем недолго при штабе тыла Добровольческой армии.
– Признаюсь, не люблю штабных. Я лично постоянно на передовой. Здесь место русского офицера. А полковника Кальве я видел. Передовую он обходит стороной.
– Я искренне уважаю Густава Карловича, господин полковник.
– Тогда тем более не могу вас понять, поручик. Оставались бы с Кальве. Или проснулось желание воевать?
– Я уже достаточно воевал, господин полковник! – строго ответил Лабунский. – С 1914 года на фронте.
– Господин полковник! – вмешался Штерн. – Поручик Лабунский служил в моем батальоне в Самурском пехотном полку. Проявил себя как храбрый офицер. В Дроздовской дивизии он с весны 18-го года.
– Да вы не обижайтесь, поручик, – примирительным тоном сказал Манштейн. – Служите, коли вам охота быть на передовой. Я нуждаюсь в опытных офицерах. Наши потери сами видите какие.
– Я возьму его к себе, господин полковник. В пулеметную команду.
– Хорошо, капитан. Простите, если обидел вас, поручик.
Полковник приложил руку к козырьку фуражки и ушел.
Так Пётр Лабунский стал офицером третьего Дроздовского пехотного полка…
***
Но полковник Манштейн ошибся по поводу скорого наступления красных. После боя под Алексеево-Леоново кавалерия красных понесла большие потери, а белые смогли стабилизировать фронт. Командарм Будённый решил подтянуть пехотные части и прекратил яростные атаки.
Вскоре капитан Штерн вернулся из штаба и сказал, что добровольцы сами без боя оставили Царицын.
– И нам поступил приказ.
– Отступаем? – спросил прапорщик Слуцкий.
– Так точно, господа. Отступаем. Но разве это так плохо? Я не горел желанием умереть на этой станции.
– И Ростов сдаем, – сказал Лабунский. – Хотя мы этого ждали.
– Говорил я тебе, Пётр, что стоило тебе ехать в поезде генерала Деева. Твой полковник Кальве совсем не дурак. Но ты ведь остался не из-за нас с прапорщиком? – усмехнулся капитан. – Баронесса фон Виллов занимает твои мысли.
Лабунский ответил:
– Я совсем не жалею, что не уехал вместе с Кальве.
– Отступаем на Крым? – спросил Слуцкий.
– Там можно закрепиться, господа. Крым – наш последний оплот. А ты, Пётр, помнится мне, в 18-ом году хотел попасть в Крым?
– Да. Была мысль сбежать из России.
– Скоро все это станет реальностью, поручик. Всем нам придется бежать из России.
– А куда бежать, господа? – спросил Слуцкий. – Где нас ждут?
– Морем в Турцию. А затем можно во Францию, – сказал Штерн. – Хотя если спросить – кому мы там нужны? Наверное, никому.
– И что нам делать во Франции, капитан? – спросил прапорщик.
Их разговор был прерван приходом подполковника Гиацинтова, который командовал артдивизионом.
– У вас здесь тепло, господа. Я жутко замерз.
– Грейтесь, подполковник.
Штерн уступил ему свое место у огня. Гиацинтов протянул свои ноги к печурке. Его рваные сапоги были насквозь промокшие.
– Неужели им не во что вас переобуть, подполковник? – спросил Лабунский.
Тот посмотрел на нового офицера.
– Я вас где-то видел, поручик.
– Два дня назад мы с вами виделись в последний раз, – напомнил Лабунский.
– Точно! Штабной салон вагон Деева! Точно! Как вы здесь в нашем аду?
– Прикомандирован к пулеметной команде третьего Дроздовского пехотного полка.
– Эка вас занесло из штаба.
– Поручик сам просил о переводе, – сказал прапорщик Слуцкий. – А сапоги вам, подполковник, они могли бы и найти. Не дело ходить в таких.
– Все нет времени, господа.
– Дак здесь на станции такие склады. Все равно всё пропадет, коли нам отступать.
– Вы не видели в чем ходят мои артиллеристы. Пришел приказ оставить станцию. Наши готовятся взрывать наши бронеавтомобили и вагоны с боеприпасами.
– Взрывать? – спросил Штерн.
– А что с ними делать, господа? Я и пушки свои взорву. Забрать их нет никакой возможности. Нельзя чтобы все красным досталось. Слыхали, господа, что к нам прорвались пленные.
– Пленные?
– Марковцы, которых захватили красные. Два офицера и медсестра.
Лабунский сразу подумал, что они могут что-то знать о судьбе баронессы фон Виллов.
– А где они сейчас? – спросил он.
– Кто? – поднял голову Гиацинтов.
– Наши пленные, которые возвратились.
– Ах, вот вы о ком. В доме начальника станции. Настрадались в пути. Пусть отогреются. Да и полковнику Манштейну нужно доложить. Вы не мешайте им пока, поручик. Ныне им не до вас с вашими вопросами. Столько людей хотят узнать о судьбе сдавшихся в плен. Но ничего хорошего они все равно не узнают.
– Марковцы слишком хорошо сражались с большевиками, чтобы рассчитывать на снисхождение, – сказал Штерн.
– Да кому нужно их снисхождение? – строго спросил Гиацинтов.
– Тем, кто ныне у них в плену, – ответил Лабунский.
– Не нужно попадать в плен, господа. Это война на взаимное истребление. Или мы их, или они нас. Третьего не дано.
–Вы слишком категоричны, подполковник, – ответил Лабунский. – И там и там русские.
– Большевики, поручик, еще категоричнее чем я. Они уничтожают Россию. Ту Россию, которую мы знали, и которую мы любим. Они строят новый мир без бога. А значит, их мир не будет иметь русской души, Ибо душа нашего народа это православная вера. Наши предки сохранили её в тяжелейших обстоятельствах. Они выстояли благодаря этой вере. А что будет Россия без веры и без бога? Вы думали над этим, поручик?
– Много думал, – сказал Лабунский. – Но думать одно, а видеть иное. А то, что я видел на фронте, совсем не согласуется с вашими словами, подполковник. Вы видели сколько мужиков, ревнителей того самого православия, про которое вы мне говорите, поднимают оружие против нас? А мы идем восстанавливать храмы и веру, идем против большевиков, которые эту веру разрушают.
– Что вы хотите сказать?
– Только то, что хватит произносить громкие слова, подполковник. Православие, бог, душа. Да плевать мужику на душу русского народа! Мужик хочет землю, пару лошадей, корову, десяток овец. А мы забираем у мужика то, что ему действительно дорого. Забрали зерно, забрали овец и кур. А что оставили? Слова о возрождении веры?
Гиацинтову не понравились слова поручика.
– Если вы так мыслите, то отчего сражаетесь на нашей стороне? Шли бы к большевикам.
– Я не большевик, подполковник. Но они побеждают. Вы не видите?
Капитан Штерн, стоявший у окна, заметил бронеавтомобиль, который остановился у главного здания.
– Кого это принесло в наши палестины? – спросил он, прерывая спор, поручика и подполковника, который ему не нравился. Штерн боялся, что Лабунский снова наговорит лишнего.
Гиацинтов подошел к окну.
Из автомобиля вышел офицер в шинели. Штерн сразу узнал его. Это был капитан Дмитрий Васильев из контрразведки Добровольческого корпуса.
– А контрразведка здесь откуда?
– Контрразведка? – удивился Гиацинтов.
– Это наш с поручиком старый приятель по Ростову. Служит в контрразведке Добровольческой армии…
***
Капитан Васильев прибыл на станцию без особого желания. Но у него был приказ от начальника контрразведки. Полковник Вольский приказал позаботиться о том, чтобы все имущество, которое вывезти не было возможности, было уничтожено.
– У нас есть сведения, что агенты красных хотят оставить его для армии Будённого.
– Насколько я знаю, крупные склады у нас есть в Ростове и Новочеркасске. И вывезти оттуда нам практически ничего не удастся.
– Я не о тех складах говорю, капитан. Меня интересуют запасы патронов и снарядов на станции Чалтырь. Это будет настоящий подарок для войск Будённого.
– Значит…
– Проследите, чтобы все было взорвано, капитан!
– Но успею ли я, господин полковник? Пока я доберусь до станции Чалтырь, там уже возможно будут красные.
– Нет. Они остановили наступление на этом участке.
– А что говорят об армии?
– Добровольческая армия будет скоро расформирована, капитан.
– Значит, мы отступаем в Крым?
– Да. Все нынешние отступающие части будут переформированы. Значит, вы через час выезжаете в расположение полка Манштейна к станции Чалтырь.
– Как прикажете, господин полковник.
– И еще одно, капитан.
– Что такое, господин полковник? – Васильев знал, что сейчас Вольский расскажет ему то, ради чего он на самом деле отправляется в пасть чёрта.
– Нам нужен расторопный офицер для выполнения небольшого, но весьма важного задания.
– Задания?
– Вы знаете, что сын генерала Деева не смог выбраться с территории занятой большевиками?
– Нет. Я вообще не слышал о сыне Деева.
– Он был в ЧК. В Калуге. И были сведения о его расстреле. Но он смог выбраться по поддельным документам. Поступил в Красную армию военспецом. И уже почти три месяца воюет против нас в одном из конных полков.
– Воюет?
– А что ему делать? Перейти на нашу сторону у него пока нет никакой возможности. А нынче это еще более затруднено. Генерал-майор Деев узнал про сына с оказией и просил меня помочь.
– И как мы ему поможем?
– Нужно заслать хорошего агента к красным и пусть он вытащит молодого Деева. Я знаю, где его искать, но подобраться к нему сложно.
– И вы предлагаете эту миссию выполнить мне? – удивился Васильев.
– Нет. Вам нужно найти среди офицеров полка Манштейна подходящую кандидатуру. Среди младших офицеров.
– Это миссия для профессионала. Как я найду профессионала среди пехотинцев Манштейна? В нашем аппарате…
– Наших знают в контрразведке красных. Да и нет ныне у меня свободных людей, капитан. Вам ли не знать про наши потери.
– Но что сделает офицер-фронтовик? У меня нет времени готовить его для операции.
– Вот именно, капитан. Может поэтому все и получится.
– Это авантюра, господин полковник.
– Я знаю, но иного выбора нет. Я обещал Дееву, что попробую. И кроме вас мне ныне некого отрядить в полк Манштейна. Нужно найти младшего офицера. Малоизвестного. И такого кто знает Деева в лицо.
– Генерала?
– Да. Того кто видел генерал-майора Деева.
– А это еще заем? Спасать-то нужно его сына.
– Для того чтобы спасти, его нужно узнать. А генерал-майор и поручик, его сын, весьма похожи лицом. И ваш человек должен его узнать.
– Значит, вы не знаете под каким именем скрывается молодой Деев?
– Нет.
– Это осложняет задачу, господин полковник.
– Осложняет. Но нам нужно попробовать.
– Значит вот отчего я еду на станцию Чалтырь? В полку Манштейна многие офицеры Деева видели и узнают его…
***
Капитан Васильев подобрал подходящего кандидата быстро. Это был прапорщик, ординарец Манштейна. Полковник сказал, что офицер это смел и верен делу. Но смелость не была главным, что требовалось для выполнения такого задания.
– Он все сделает, капитан, – заверил полковник.
– Слишком молодой. Ему в тылу у красных придется работать. А времени готовить его у нас нет.
– В данный момент это лучшее что я могу вам подобрать, капитан. Хотя скажу правду – задание странное.
– А что странного?
– Вы ищете человека в моем полку. Это не контрразведка, а боевая часть.
– Именно боевой офицер и нужен. А наши в контрразведке многим известны. Красные, полковник, также умеют работать.
– Ваша воля, капитан.
– Спасибо вам за помощь, господин полковник!
– Честь имею, господин капитан!
– Честь имею!
***
Васильев вышел от Манштейна и во дворе наткнулся на старых знакомых! Он был искренне удивлен, когда увидел Штерна и Лабунского.
– Вот кого никак не ждал здесь увидеть! Неужели это вы?
– Мы! Еще не призраки, а живые люди, – засмеялся Штерн.
– Рад, что вы не призраки! Рад, что вы остались живы, господа. Как вы здесь?
Штерн ответил:
– Я был с первым полком Туркула, а теперь с третьим Манштейна.
– А вы, поручик? Вы ведь были при полковнике Кальве. Я думал, что вы давно в глубоком тылу.
– Я сам напросился под команду капитана Штерна.
– Вас послало мне провидение, поручик!
– Провидение? Вы о чем, капитан?
– Мне как раз нужен надёжный офицер!
– Вам, капитан?
– Управлению контрразведки. Здесь все равно мы не задержимся. Есть общий приказ об отступлении, господа.
