Виталий Васильевич Бушуев
Живу. Зову. Помню
В нашем возрасте
В нашем возрасте -
грустная прелесть:
светлый иней ласкает глаза,
и в ладонях росинки согрелись,
эхо вторит былым голосам.
В вальсе времени нежность не тает,
и в душе – соловьиная трель.
Бабье лето – пора золотая.
Только жаль, что не скоро апрель.
По тронутой сединами аллее
По тронутой сединами аллее
гуляет женщина давно не юных лет,
гуляет, ни о чем не сожалея
и не пытаясь вновь попасть в свой след
С ней поравнявшись,
розовый мужчина,
прикрывшись шапкою седых волос,
так церемонно, бережно и чинно
букет из алых роз ей преподнес.
Идиллия, вы скажете.
Быть может,
но трогает прощальное туше.
А мне вдруг стала жизнь еще дороже,
теплей и чище стало на душе.
Осенний пляж нахохлился
Осенний пляж нахохлился
как серый
приюта не нашедший воробей,
согретый только памятью и верой
в тепло прошедших и грядущих дней.
По мокрому песку, утюжа кучи,
гуляет ветер, разметая хлам;
свинчаткою насыщенные тучи
швыряют дождь со снегом пополам.
Все сковано до нового сезона,
готово к летаргическому сну,
но в тайне жаждет звонкого клаксона,
вещающего новую весну.
Приходят неожиданные двое,
друг друга не касаясь и плечом,
послушать шум осеннего прибоя -
и вся им это морось нипочем.
Моя душа на этот пляж похожа,
пустынна и задумчива она,
но ожиданием весны воспалена.
А на ее встревоженную кожу
компресс кладет холодная волна
твоей рукой.
Рождается сверхновая звезда
Рождается сверхновая звезда
непознанною силой неземною,
и той же силой ледоход весною
на части рвет устои у моста.
Снега искрятся чароитным светом
и невпопад горланят петухи,
когда улыбкой женской как рассветом
в душе рождаются и силы и стихи.
Похожесть
Не знаю, не помню, не вижу
я кроме тебя никого.
И в неба ночную афишу
гляжу: какова!
Каково
ж мое удивленное чувство,
когда в окруженьи твоем,
где было то густо, то пусто,
тесниться мы стали вдвоем.
Нет, я не могу отделиться -
повязан с тобою судьбой.
И смотрят похожие лица
на нашем портрете с тобой.
Ноябрь. По крыше дождь бубнит
Ноябрь.
По крыше дождь бубнит,
а на асфальте зябнут лужи.
Но непогодь сильней и глубже
друг с другом нас соединит.
Увы, мой порох отсыревший
не вспыхнет брызгами костра.
Пусть страсть моя не так остра,
но я люблю тебя – не реже,
а главное, мое тепло
стократ усилено тобою;
и оттого, когда нас двое,
уютом светится дупло.
Пусть в этот день не с нами дети,
и внуки тоже далеки,
четыре нашенских руки
обнимут всех и вся на свете.
19.11.95 г.
Бинал
Любовь и «вновь» -
рифмуются недаром,
мы -
лики Одного,
и ты и я,
того,
что зародилось в Доме Старом
как полюса – начала Бытия.
Мир движим разностью потенциалов,
его ячейка -
это наш бинал,
где ты меня все время отрицала,
а я тебя все время догонял.
И в сладкие минуты единенья
мы дали жизнь соколикам своим,
и вместе с ними удаленной тенью
мы в изначалье слитное летим.
Мы – двуначального Мира модели
Мы-
двуначального Мира
модели,
каждый
друг друга дополнить готов.
Я без тебя -
как зима без метели,
лето – без солнца,
весна – без цветов.
Ты без меня -
как бескрылая птица,
не улетевшая в Чудо-Грааль*.
Только вдвоем
мы смогли повториться
в детях,
продолживших нашу Спираль.
* Грааль – страна – мистерия
Слова – как струганные рейки
Слова – как струганные рейки,
строги в изяществе своем.
динамика – не в жарком брейке,
она – в молчании… вдвоем.
Есть только миг
Есть только миг.
Все остальное – миф.
Внук мой портрет нарисовал
Внук мой портрет нарисовал:
едва заметные кудряшки,
морщины,
правильный овал
моей яйцеподобной ряшки,
в косых глазах -
сердитый взгляд,
под носом вздыбилась щетина.
И получилась,
говорят,
правдоподобная картина.
Не сжигай за собой корабли
Не сжигай за собой корабли,
и мосты – не спеши, не круши.
В остающейся млечной пыли
детям вырасти легче в мужи.
Помоги им себя обогнать,
чтобы стартом с твоих рубежей
было легче лететь и шагать
в вечном поиске миражей.
Однажды порой бабьелетней
Однажды
порой бабьелетней,
когда уже осень близка,
спросили у бабки столетней:
«Еще поживешь…
или как?»
Врасплох не застали вопросом –
немного подумав,
она
на прошлое шмыгнула носом
и глянула вдаль из окна,
ответила шамкнув губами,
скрывая пустующий рот:
«Сынки, надоело мне с вами,
да что-то господь не берет,
не все, значит, я отслужила,
кому-то еще, знать, нужна…»
А осень листвою кружила
и падала вниз тишина.
Тамара
Что в имени твоем
сокрыто для меня -
знаменье знака или звука?
Какою силою маня
влечешь меня в свою орбиту?
Царице грозной покорясь,
благодарю свою планиду
за ту неведомую связь,
что обрела нас
друг для друга.
Когда б ты иначе звалась,
наверно, было б все иначе -
другому б ты передалась,
попал бы я в другие руки
и жил б, судьбу свою кляня
за нелюбовь, за неудачи.
Как хорошо, что у меня
нет этой мрачной незадачи.
И свет,
что в имени твоем,
пусть долго светит нам
вдвоем.
Когда рука твоя
Когда рука твоя
ложится на плечо,
то суетность как грязь
с меня спадает,
и ощущенье благости
влечет
к таинственным реалиям Алтая;
то, мнится,
над Белухою парю,
где меж землей и небом
нет преграды;
то в озеро бездонное смотрю
и – рядом -
звезд небесных мирриады.
Жара и холод связаны рекой,
здесь с будущим соседствует былинность,
здесь все слилось:
волненье и покой,
вчера и завтра,
ты и я -
в единость.
По обе стороны Урала
По обе стороны Урала
поднявши над челом забрало
со мной в открытую играла
моя напарница – судьба.
Скубаться с ней не надо было.
Не тормозя, не торопила,
она по-своему любила,
за что, не знаю сам, меня.
Менять ее я не намерен,
доволен ею в полной мере,
не подведет она, уверен.
Не подведу ее и я.
Триптих
«Живу, зову, и помню» -
тройной автопортрет,
соединить в нем нелегко мне
дела недавних лет
и память пройденных спиралей
моим нездешним «Я»,
и чувства, что не растеряли
«Мы» в дебрях бытия.
Есть та неведомая сила,
что прошлым дорожа,
меня нередко возносила
в созведья миража,
где к современникам взывая,
Я – и Отец и Сын,
соединить собой пытаюсь
тугую связь годин.
И голос мой пока не стих,
примите мой триптих.
