Виталий Стальев
Речная
Деда на остановке заметила глазастая Сашка и ткнула меня в бок – иди спроси. Я плавно срулил к обочине, повозился с замком ремня безопасности – он заедал – и спрыгнул на пыльную грунтовку, пересекающую выжженные солнцем поля.
Непонятно для кого устроенная в таком месте советская бетонная остановка давала прохладную тень и укрывала в глубине сморщенного коричневого старика. Я присел рядом с ним и осторожно поздоровался – не было похоже, что тот вообще заметил подъехавший пыльный чероки.
– Ну здоров, коль не шутишь, – скрипуче ответил дед и продолжил смотреть куда-то сквозь машину в поля.
Я вытащил из бокового кармана выгоревших солдатских штанов ксерокопию фотографии, с которой улыбались мальчик и девочка.
– Посмотри, дед, не видел детей? Потерялись.
Дед отвлекся от медитации и скосил слезящийся глаз на бумажку, поразглядывал, отрицательно мотнул седой клочковатой головой, – не.
Я подождал еще несколько секунд, но старик снова выключился. Сашка вполоборота покопалась на заднем сидении, высунула в окно скрученную карту: "Про Елизарово спроси еще".
Елизарово это было отмечено на старой геодезической карте, которой мы пользовались, но навигатор его не находил. Я развернул перед дедом истертую замятую бумагу.
–Глянь-ка? Мы вот тут сейчас, – я прижал пальцем точку недалеко от деревни Овсянка. – А вот тут Елизарово, в лесу. Как проехать туда, знаешь?
Дед снова скосился, посмотрел на мой палец, на бумажный лес и дорогу. Потом боком, словно ворона, глянул на меня, и изрек:
– Сдохли они поди.
В молчании мы с Сашкой устало переглянулись. Все поисковики к пятому дню были готовы, что никого найти не удастся.
– Дети? – наконец спросила она из окна.
– Елизаровские, – проскрипел дед.
– Почему?
– Они там родня все. Женились на сестрах, вот и померли. Грех.
– Давно? – я решил уточнить, потому что карта была семидесятых годов и на ней село еще указали.
– Я там в девяносто седьмом был крайний раз (Сашка поморщилась на слово "крайний"), их было четыре дома живых, щас, поди, уж нет их.
– А как бы нам туда проехать? – перебила нетерпеливая Сашка. – Дорога есть?
– Дорога, – дед покосился опять на карту, которую я все еще держал на коленях, – Нет там дороги. Заросла давно. За следующей остановкой свороток был.
Трясущийся коричневый палец ткнул выше моего километров на десять.
– Спасибо, дед, поищем, – я поднялся. – Тебя может подвезти куда?
– Не, ахтобус жду.
Я посмотрел вдаль пустой дороги. Вряд ли здесь вообще ходит какой-то транспорт, мелькнула мысль. Вывеска с названием остановки покрылась бархатистой ржавчиной и что-то из нее выяснить было невозможно.
– Ну бывай, – попрощался я и вернулся в жаркий салон.
***
Брат с сестрой потерялись в воскресенье. Пошли через лес рыбачить на заводь в двадцати минутах от дачного поселка, а обратно не вернулись. Беда была в том, что в обратную от поселка сторону лес тянулся на десятки километров и уходил в Югру. Следы детей на тропинке были и туда и обратно, но потом сворачивали и пропадали.
В понедельник их искали дачники, местные полицейские и МЧС, но к среде уже стянули и солдат из ближних частей, и студентов вроде нас. Считалось, что студенты геологи очень хороши для применения в северной глуши. Фильм "Территория" сильно романтизировал образ геологоразведчика, который со спичками и штангенциркулем может выжить в комариной тайге и даже найти там золото или что еще ценное, например, детей. Но современный брат геолог живет в мобильных поселках на месторождении, спит в мягкой постели, а на разведку ездит в болотоходе. Быстро стало понятно, что толку от нас с Сашкой мало, и нас отправили объезжать деревни и опрашивать местных стариков. Молодежи в северных деревнях нет.
– Высматривай свороток, – велел я Сашке и отобрал у нее карту, которую она разглядывала вверх ногами.
– Свороток, – акцентно окая передразнила Сашка. Сашка была москвичка.
На Урале у нас есть "свороток", "своротка" и поворот. Это Сашку смешило потому еще, что, подъезжая к изгибу дороги, можно было интуитивно определить, какая из трех сущностей перед тобой, но объяснить – нет, нельзя. Вот свороток, а там поворот.
Поле справа закончилось, поднялся мрачный еловый лес. Дорога стала еще хуже, и я сосредоточился на маневрах вокруг ям и между колеи.
– Это вот остановка? – Сашка опять меня ткнула и я посмотрел, куда она показывала. От остановки остались обломки бетонных стен да кусок крыши, висящий на гнутой арматуре. К арматуре за шею была подвешена дохлая кошка. – Миленько. Стивен Иванович Кинг.
Свороток за остановкой вел на просеку, уже основательно захваченную лесом. Распушившийся к осени иван-чай и ивовые кусты стояли выше окон, молодые березки и сосенки чероки сгибал железным своим бампером, и за нашей спиной они распрямлялись с недовольным и потрепанным видом. Двигатель работал на пониженных оборотах с неприятным подвывающим гулом, отдававшим почему-то в зубы. Так мы проехали километра два, прежде чем машина закопалась в болотистую колею и встала.
– Не рви сцепление, – посоветовала мудрая Сашка, – приехали.
Источником Сашкиной мудрости был ее мастер по вождению, вопреки стараниям которого она на днях снова завалила экзамен.
Сашка открыла пассажирскую дверь, села боком и закурила. Я неодобрительно посмотрел в русый затылок, но ничего не сказал. Вылез из кабины оценить масштаб бедствия. Тяжелый старый джип закопался в грязь левой стороной и лежал на днище. Правые же колеса повисли над колеей и не находили, за что зацепиться. Подложить бы слева доску, но ничего похожего вокруг не было.
Сашка докурила, втянулась в салон и стала вертеть ручку радио. Со всех частот неслись помехи. "Как в страшном кино", – пробормотала Сашка и оставила попытки.
Солнце отошло от зенита, склонилось за макушки деревьев. Потянулись фиолетовые тени, сырые лесные запахи.
– Интересно, как скоро начнут искать нас? – риторически спросила Сашка.
Справа я заметил покосившиеся сгнившие столбы, по которым раньше, наверное, в деревню тянулись электрические провода. Они почти утонули в лесу, сливаясь с темными стволами деревьев. Я указал на них и предложил пройтись пешком, приняв их за ориентиры. Если в деревне даже нет людей, может, доски есть. Должны быть.
