Оксана Беляева
Волшебный переплёт. Удивительные истории
Музыка всё ускорялась. С непривычки у Красика заболели ноги, закружилась голова. Танец больше его не радовал.
Слева наползал яркий круг, но Лина даже не думала нажимать на клавишу.
– Лина! Пропустишь! – закричал Красик.
Круг проплывал мимо, и сейчас они проиграют…
– Так нельзя! – вслух решил Красик. Ноги его не слушались, они слушались Лину. – Ну же, нажми на кнопку, Лина!
– Ай! – закричала девочка. – У меня, кажется, планшет завис!
Красик собрал всю волю в кулак и топнул левой ногой. Получилось! Ура! Игра закончилась!
– Поздравляю, Красик, ты прошёл первый раунд игры! – сообщил голос из мегафона над ареной. – Готов ли ты к следующему испытанию?
Глава 8. Птица не хочет летать
– Скажи, Красик, ты любишь птиц? – спросил громкий голос.
Красик вспомнил голубей и воробьёв, которые прохаживались по каменным бордюрам набережной, когда они с Линой гуляли. Это для человека голуби и воробьи – птички-невелички. Красику они казались огромными клювастыми чудовищами. Каждый из них так и норовил клюнуть красную игрушку.
– Вообще-то не очень, – честно признался Красик.
– Ну что ж! – громко провозгласил «ведущий». – Самое время их полюбить. Потому что начинается второе испытание.
Не успел Красик и глазом моргнуть, как пол под ним зашатался и исчез. Красик очутился верхом на огромной птице. Городские голуби и воробьи ей в подмётки не годились. Птица словно застыла в воздухе, только равномерно взмахивала огромными коричневыми крыльями.
– А-а-а-а-а! – закричал Красик и попытался спрыгнуть на арену. Но никакой арены внизу не было. Был воздух, и были скалы где-то далеко. Тогда вязаный косматик со всей силы вцепился в поводья, оплетающие голову птицы. Та обернулась, недобро посмотрела на своего наездника и громко щёлкнула крючковатым клювом. От этого Красик чуть не свалился.
– За пять минут тебе, Красик, надо пройти всю трассу и добраться до красной ленты финиша, – сообщил громкий голос. – Время пошло.
Красик не растерялся, натянул поводья и скомандовал «Но!» Конечно, эту команду отдают лошадям. Только вот на что реагируют ездовые птицы, он не знал.
Однако птица упрямо махала крыльями и не двигалась с места. Как же поступить?
– Но! Глупая ты птица! Но! – закричал Красик.
Бесполезно.
– Красик! – вдруг раздался голос Лины. – Прямо над тобой – светящееся кольцо. Надо пролететь сквозь него. Я сейчас помогу.
Кое-как Лина клавишами на планшете заставила птицу подняться чуть-чуть вверх, к сияющему кольцу. Крылья едва успели коснуться света, как птица рванула вперёд. Красик еле удержался на её спине.
Впереди было много таких ярких колец. Видимо, именно они придавали птице скорость. Только теперь и стало понятно, как можно пройти трассу за те пять минут, которые отсчитывал таймер. Птице надо было пролететь сквозь как можно большее количество колец.
Ветер трепал разноцветную шевелюру Красика. Птица, ловя кольца, то взмывала вверх, то спускалась к са́мой земле. Лина ловко и умело направляла её. Вокруг были грозные скалы, внизу тёк бурный ручей. Красику понравились и эти скалы, и ручей. А главное – ощущение полёта.
– Ура! – засмеялся Красик. – Я лечу! Лечу!
– Осторожно! – предупредила Лина.
– Смотри, я не держусь ни за что! Прямо как ты на велосипеде! – и Красик расставил маленькие руки в стороны.
Вдруг он соскользнул с птицы. Последнее, что Красик слышал, был крик Лины.
Казалось, и минуты не прошло, а он снова оказался на арене.
– Ну что, Красик, – сообщил голос над головой, – я тебя поздравляю. Ты потратил вторую жизнь. У тебя осталась последняя. Потеряешь её, и ты проиграл. Старт!
Теперь птица самодовольно улыбалась крючковатым клювом. А Красик вцепился в поводья и не отпускал их. Снова замелькали скалы и ручьи. Но он больше не отвлекался на красоту вокруг. Лина уверенно вела его к финишу. От кольца к кольцу.
И вот последнее кольцо пройдено вовремя. Финиш. Красик понял, что очень сильно устал. Что там ждёт его впереди?
Глава 9. Битва с планшетным монстром
– Ну здравствуй, Красик. Узнаёшь меня?
Опять арена. Снова на скамейках зрителей сидят разные животные и галдят. А перед Красиком стоит на задних лапах огромный ящер.
Да, Красик узнал его. Именно это чудовище возникло на экране планшета и затянуло его в страшную игру.
Ящер скалился, показывая огромные острые зубы.
– Правила простые, – сообщил он. – Видишь жёлтый круг позади нас?
Красик осмотрелся. Был такой круг.
– Кто первым покинет пределы этого круга, тот и проиграл. Начнём! А ты, Лина, – чудовище посмотрело куда-то вверх, – можешь отдохнуть. В этом раунде от тебя ничего не зависит.
Красик подумал о Лине: как она сейчас болеет за него, переживает. Давно она не обращала на него столько внимания. Неужели нужно было оказаться в планшете, чтобы вернуть себе Лину? Без этого никак?
Ящер опустился на передние лапы, осторожно подошёл поближе к красной игрушке. Красик отпрыгнул в сторону. Вовремя. Огромные зубы клацнули как раз там, где он стоял секунду назад.
– Ты, наверное, очень гордишься собой, – сказал монстр. – Как же! Любимая игрушка. А знаешь, что тебя ждёт?
Ящер прыгнул вперёд, его передняя когтистая лапа зависла прямо над головой Красика. Тот снова отскочил в сторону.
– Знаешь, что ждёт всех игрушек? Таких примитивных, как ты, забудут. Дети вырастают, и игрушки перестают их интересовать. Пройдёт несколько лет, и твоей Лине надоест с тобой играть. Она положит тебя в самый тёмный ящик шкафа. А может быть… Может быть, вообще выбросит.
Красик задумался. Неужели этот монстр прав? Ведь взрослые не играют в игрушки. А Лина когда-нибудь станет взрослой. А куда деваются игрушки, в которые перестают играть? От этих мыслей ему стало очень грустно.
– Красик! – вдруг он услышал голос Лины. – Это неправда! Ты всегда будешь моей любимой игрушкой. Честно-честно! Даже когда я вырасту. И – поберегись!
Какая-то сила оторвала Красика от пола и подняла вверх. Это монстр ухватился за его разноцветную шевелюру своей огромной лапой.
– Вот ты и проиграл, Красик. – Ящер размахнулся, чтобы выбросить красную игрушку за пределы жёлтого круга.
Красик повис в воздухе. Из последних сил он вцепился в когтистую лапу, подтянулся и побежал по этой самой лапе. Мгновение, и Красик оказался на загривке страшного монстра. Ящер заволновался, запрыгал на одном месте.
– Слезь с меня! – закричал тот писклявым голосом. – Слезь, кому говорю!
Он пытался ухватить Красика зубами, достать его лапами. Бесполезно. Зубы ящера не дотягивались, а от его лап Красик ловко уворачивался.
– А-а-а! – монстр так увлёкся охотой, что не заметил, как перешагнул через жёлтый круг. В этот момент Красик спрыгнул на землю. И вот она – победа! Красик стоял внутри жёлтого круга, а монстр – за его пределами.
Зрители зашумели. Кто-то болел за красную игрушку, кто-то за монстра. Но сейчас ревели все.
Вдруг земля под ногами Красика пошла кругами, словно это была вода. Он прыгнул в эту воронку и…
Это оказался выход из игры.
Красик снова оказался в комнате Лины.
– Красик! Ты вернулся! – девочка крепко стиснула его в объятьях. – Теперь мы всегда-всегда будем вместе.
Заключение
Они снова гуляли вдвоём – Лина и Красик. Слушали, как грохочут старые трамваи и как бесшумно скользят по рельсам новые. Наблюдали за теплоходами на реке.
«Красик, посмотри, какой я камень нашла!» «Красик, понюхай, как сирень пахнет!» «Красик, послушай, как река шумит!»… И Красик смотрел, нюхал, слушал. Как же хорошо снова быть любимой игрушкой!
Иногда, устав от прогулок, Лина и Красик ненадолго брались за планшет. Но никаких монстров в нём больше не было.
Дарья Бычихина. Учитель верности. Из цикла «Таёжные рассказы»
У каждого есть свои тайные места силы, куда мы возвращаемся во снах. Для меня это посёлок в сизом тумане, в глухой непроходимой тайге, в окружении сопок с елями и лиственницами. Посёлок Синегорье. Республика Саха.
Посёлок был основан в 1985 году, в год моего рождения, как временная база для строителей Байкало-Амурской магистрали. Да и посёлком его назвать было сложно. Всего двенадцать улиц с щитовыми временными домами для строителей-железнодорожников. Посёлок возводился максимум на пять лет. Затем деревянные щиты, из которых он был построен, должны были демонтировать и отправить к следующей железнодорожной станции. Но судьба его стала совсем иной. До сих пор он существует, и в щитовых домах горит свет холодными тёмными вечерами, а маленькая поселковая школа встречает детей и выпускает их в большую жизнь.
Через два года после основания посёлка, я, без пяти минут двухлетка, потерявшая отца и оставшаяся на руках у матери, десантировалась в таёжный посёлок, где ещё чувствовался запах свежего дерева и велись строительные работы.
В самые тёмные времена я возвращаюсь во сне в это место на карте нашей страны, которое и с лупой не найти. В этом сне остро ощущается запах морозной взвеси в воздухе, оглушительная тишина и хвойный терпкий аромат от лиственниц, вонзающихся в пронзительно-голубое небо. Всё тело наполняется этим чувством бескрайности, вечности и свободы. Природа здесь такой силы, которую невозможно приручить, а можно лишь подчиниться и приспособиться к её суровому нраву и вечной мерзлоте. В этих местах температура воздуха зимой переваливает порой за пятидесятиградусную отметку, а земля не прогревается никогда. В этих местах и сейчас продолжают жить, создавать семьи, воспитывать детей, отправлять их в большую жизнь люди, которых согревает надежда. Здесь прошли мои детство и отрочество. Здесь я заканчивала начальную школу, здесь накрывали первые чувства, были ободраны первые коленки и появлялись первые шрамы на сердце от первых чувств. Одиннадцать лет в вечной мерзлоте высекался характер и стойкость к низким температурам. Второе давалось хуже всего. К морозу иммунитета у меня нет, как и не было. А лес и сейчас – моё место силы.
БАМ, Байкало-Амурская магистраль, – не просто железная дорога, а артерия на карте России, которая несёт жизнь в самые дальние уголки страны. Её строительство объединило разные народы, разные судьбы. Воспоминания, как яркие шары на новогодней ёлке, высвечивают моменты, где за столами собирались на праздники украинцы и белорусы, русские и якуты, можно было услышать и грузинский акцент, и бурятский говор. Звучали песни на языках, которые я не услышу больше. Но это ощущение свободы и общей цели, общей радости я не забуду никогда.
И в этом микромире текла своя жизнь, где все знали друг друга, где невозможно было пройти незамеченным. Там случались радости и горести, любовь и ненависть, рождение и смерть, находки и потери. Там случалась жизнь во всей её красоте и неповторимости, которая течёт в каждом. Вне зависимости от группы крови, нации, языка, разреза глаз или происхождения. Там я впервые встретила смерть лицом к лицу, почувствовала дыхание жизни всем существом, там я узнала те истины, которые помогают мне и по сей день.
Истории этого микромира посреди огромной непокорной тайги, те истории, которые уже начинают ускользать из моей памяти, я и хочу поведать вам. А может, и себе, чтобы точно убедиться в том, что это было со мной.
Первый и самый ценный урок мне преподал мой учитель верности.
Учителя верности и преданности бывают разные. Мой первый учитель верности был с чёрными подпалинами на боках, тёплой мордой желтовато-белого цвета, короткой упругой шерстью, хвостом, круто завёрнутым в колесо, интенсивно вращающимся во все стороны света. И особенно, громадным для меня, семилетки, ростом. Моего учителя звали Верный. Знакомство с ним состоялось в далёком 1992 году. Его хозяин – наш сосед по щитовому дому Харутдинов: усатый, громадный мужчина в тех годах, когда зрелость уже имеет свою глубину. Уважаемый человек. Рукастый, громкий и весёлый, водитель такого же огромного, как и он сам, «Магируса», татарин в высоких унтах и лохматой шапке. Верный был его другом и товарищем, с которым и в тайгу, и на работу, что по своей сути было одно и то же, так как вся жизнь наша текла в ритмах тайги и никак иначе. Но кроме сопровождения хозяина, Верный по своей инициативе взял на себя дополнительные обязанности. И эта инициатива приносила мне много проблем.
Верному доставались мои самые лакомые кусочки. Верного я любила чистой любовью. Но все наши встречи с ним заканчивались одинаково: моими слезами. Как только он чуял, что я возвращаюсь из школы, то уже готовился к встрече. Когда за 300 метров до дома на горизонте показывалась моя маленькая фигурка, закутанная по самые глаза, Верный со всей своей прытью и собачьей радостью подбегал и клал лапы мне на плечи. И мы с ним становились одного роста. Моё хрупкое тело не выдерживало его веса, и наша пара летела то в сугроб, то в кусты, а то и в насыпанный на дорогу скальник.
Какие только меры к нему не применялись, но его радости от нашей встречи не было предела. Да и это ещё были не все прелести нашей дружбы. Несколько раз в неделю мне предстояло путешествие в соседний городок, одной, вернее, на пару с футляром размером почти с меня. В этом футляре цвета кофе и с терпким, сладковатым запахом канифоли, с немного потёртыми боками лежала хрупкая скрипка. Она была ещё не взрослого размера, а «полуторка», так назывался инструмент, скрипка-малышка, предпоследний из детских размеров. Следующей по размеру должна была стать, но так и никогда и не стала скрипка для взрослого музыканта. Со скрипкой, зажатой подбородком на мягкой бархатной подушечке, дабы не натереть шею и не выронить хрупкий лакированный инструмент, мы составляли красивую, милую композицию, как с открытки. И это всё, что было красивого в нашей паре со струнным инструментом. «Открыткой» можно было любоваться, пока я не начинала играть, безжалостно запиливая смычком тонкие струны, как напильником.
Научить меня играть на скрипке упорно, но безнадёжно пытались родители. Конечно, не сами, а силами опытных профессионалов, насколько возможно было найти их в тайге, в Музыкальной школе города Томмот, на улице Музыкальной, конечно же. Учитель класса скрипки был сам похож на небольшую с округлыми линиями виолончель. Интеллигентный лысоватый мужчина Вениамин Александрович был невысоким, с длинными пальцами, усиками и тонким голосом. Весь такой изящный и музыкальный, как на гравюрах и картинках, где изображали истинных скрипачей. Он не питал иллюзий по отношению к моему таланту, коего в помине не было. Как не было и моего стремления учиться игре на скрипке. Но ежемесячная плата и желание родителей делали своё дело. И два раза в неделю я, закутанная по самые глаза, с футляром наперевес неизменно стояла на остановке с компаньонкой, тоже ученицей класса скрипки: тоненькой, остроносой, кареглазой и насмешливой Кристиной.
Кристина училась со мной в одном классе, мне было семь лет, ей уже восемь. Она была любимицей учителя и предметом постоянного сравнения со мной, не в мою пользу, конечно. Характер Кристинки был под стать скрипке и произведениям, которые на ней выпиливала я. Насмешливый, скрипучий, хвастливый и вредный. Но не она героиня сего рассказа.
Неизменным спутником моего путешествия был Верный. Он ловко запрыгивал в автобус и прятался под сиденьем, рычал на кондуктора, водителя и пассажиров. Всех, кто пытался его спровадить. Я получала огромный поток претензий и требований выгнать свою собаку. Но что бы я ни делала и сколько бы ни объясняла, что собака не моя и меня не слушается, Верный автобус не покидал. И так как все спешили на работу, по делам, да и автобусы ходили нечасто, возмущённые пассажиры, ехавшие на трудовые подвиги, требовали не тормозить автобус, а Верный благополучно доезжал до музыкальной школы.
Если ему удавалось прорваться внутрь, напугав вахтёра, он прятался в раздевалке и охранял мою одежду. А прорывался он почти всегда. Бывало и так, что он находил меня на занятиях на втором этаже.
Тогда на меня снова обрушивался шквал обвинений, меня выводили с уроков, стыдили и заставляли выгонять собаку. И это продолжалось постоянно. Потому знала меня вся школа. Эта история доводила меня до слёз и расстраивала, потому как попадало неизменно мне. За то, что не слежу за собакой, за то, что она агрессивная. К слову, Верный никого не обидел за свою жизнь. Но если дело касалось меня, он стоял насмерть, готов был терпеть любые побои и унижение. Лишь бы быть в пределах моей досягаемости, а лучше, возле ноги.
Иногда автобус не приходил или ломался по пути до посёлка. Тогда почти десять километров, которые разделяли эти две точки – посёлок и город, два маленьких человеческих островка посреди тайги, – приходилось идти пешком, надеясь на попутный транспорт. Обычно маленькую фигурку с футляром подхватывал кто-то из проезжающих в посёлок по ухабистой узкой насыпной дороге. Все знали друг друга если не в лицо, то по фамилии и названию «мехколонны», где работали родители. Если везло, то и на КамАЗе или самосвале можно было прокатиться до дома.
Когда тайга оживала и зацветала всеми буйными красками, на какие была способна, идти можно было вдоль дороги, по кустам. По обочине узкой дороги, на которой были камни, щебень вперемежку со стрелками низких кустарников: кипрея, молодых лиственниц и сосёнок. Но зимой сугробы вдоль просёлочной дороги были непроходимы, легко можно было и валенки потерять, и по пояс провалиться.
Так и в тот день сугробы были практически по пояс…
– Девочка, ты автобус не пропустишь? Буран начинается скоро. – Миловидная продавщица с ярко накрашенными губами кивнула в сторону остановки и показавшегося на горизонте автобуса. Переминаясь с ноги на ногу, я грелась в магазине напротив остановки, на микрорынке.
В этом магазине на витрине среди всякой всячины, одеколона и мыла лежала россыпь украшений из неведомых камушков. Сейчас я уже знаю характе́рный лиловый сказочный узор чароита, рассказывающий таёжные сказки в каждой серьге или подвеске, но тогда рассматривала витрину как заворожённая. Продавщица снисходительно не выгоняла меня, понимая, что в такой холод, когда температура уже переваливала за тридцать, погреться просто жизненно необходимо. Я отогревала руки, розовела, а потом, как только автобус появлялся на горизонте, резко выскакивала из магазина. Но на этот раз я потеряла счёт времени и когда увидела автобус, совсем не обратила внимание, что он был непохож на тот, на котором я добиралась обычно. А автобус по маршруту Томмот – Синегорье неизменно ходил один. Пазик, бело-голубой, с дверями гармошкой и запахом пыли и солярки.
– С собакой нельзя! Выведи пса из автобуса, сейчас же! – визгливый голос кондуктора над моим ухом не предвещал ничего хорошего. Верный тихо рычал под сиденьем. Сидячих мест было достаточно. Неудивительно, в такую погоду хозяин пса не выгонит.
– Это не моя собака, я не могу её вывести. – Я приготовилась к повторению истории.
– Ладно, пусть едет, погода нелётная, – раздался низкий бас с водительского места, и в зеркале мне подмигнул карим глазом мужчина с седоватой бородой. Кондуктор недовольно сверкнула глазами и резко оторвала мне билет из большого билетного рулона.
– До Алексеевска? – Из-за открывшейся на следующей остановке двери показалась мохнатая шапка-ушанка такого размера, что было абсолютно непонятно, кто её владелец: только по голосу можно было догадаться, что это мужчина.
– Да, это последний рейс, – сухо ответила кондуктор.
Липкий страх медленно раскручивался у меня в животе, сжимая все внутренности в тугой комок, мгновенно слёзы удушливой волной подкатили к горлу.
– Как до Алексеевска? В Синегорье разве не идёт? – с надеждой в голосе обратилась я к кондуктору.
Алексеевск – это посёлок совсем в другой стороне от Синегорья. Дорога, начинаясь с Томмота, раздваивалась, и одна ветка уходила на восток, в сторону Алексеевска, до него было не менее двадцати километров, и остановок по пути для пересадки нет.
– Так уже ушёл до Синегорья и больше не будет сегодня, – сообщила кондуктор, обилечивая входящих пассажиров.
Я резко подскочила и метнулась к выходу, Верный за мной. Оглядевшись на местности, я поняла одно: направления не помню. Погода неумолимо портилась, несмотря на послеполуденное время, начинало темнеть, снег падал стеной, закручивался позёмкой по дороге. Ветер усиливался. Остановка, где я выскочила, была словно островок посреди безлюдной снежной дороги. Верный с лаем пробежал вперёд сто метров, исчезнув в белом вихре снега. Он повернулся, залаял, ясно давая понять, что дорогу помнит, покажет и я в безопасности. Холодный ветер стянул лицо, как маску, только слёзы, сдерживаемые его порывами, согревали щёки. Но плакать сейчас было опасно: обветрить лицо так легче простого. Потому, утёршись варежкой, натянув по самые глаза полосатый колючий шерстяной шарф, я пошла за Верным.
Пошла по краю дороги, ноги утопали в сугробах, которые захватывали валенки и нехотя отдавали их обратно. При каждом шаге порывы леденящего ветра срывали белые охапки снега с деревьев и закручивали их в большие воронки. Как назло, ни одной попутной да и встречной машины. Видимость становилась всё хуже, а очертания дороги под пеленой снега всё размытее.
Но неизменно на несколько шагов впереди меня слышался лай Верного. Как только я догоняла его, он снова забегал вперёд, не выходя за пределы моей видимости.
Снегопад не прекращался, холод сковывал ноги, немело лицо. Порывы ветра сбивали с ног. Ничего не было видно из-за снежной пелены, внезапно скрежет тормозов и громкий лай взорвали снежное царство.
– Какого лешего ты под колёса бросаешься?! – громкие ругательства раздались впереди. Как только пелена снега рассеялась, и я дошла до источника звука, передо мной открылась картина: прямо посередине дороги, на расстоянии двухсот метров передо мной, немного занесло уазик, Верный с громким лаем прыгал на его колёса. При этом пёс прихрамывал на одну лапу. Бросившись под колёса, он не только поймал мне транспорт, но и спас жизнь. Если бы не он, то под колёсами машины оказалась бы я.
Оглянувшись, я увидела, что под снежной пеленой я шла по проезжей части, снежная насыпь стёрла границы просёлочной дороги, и любая ехавшая мимо машина могла лишить меня жизни.
Водитель удивился, увидев белое маленькое приведение посреди метели, с причитаниями схватил в охапку меня и футляр и посадил на переднее сиденье.
– Без своего пса я не поеду! – заявила я. Широкоплечий мужчина открыл заднюю дверь, и Верный забрался в машину.
– Куда тебе, дама с собачкой? – мужчина, улыбаясь, протягивал мне огромные сухие верхонки, чтобы согреть руки.
– На Ларбинскую, в Синегорье. – Верный залаял на заднем сиденье, напоминая, что он не даст меня в обиду.
– Поехали, пока совсем бураном не занесло. – Лихо вывернув из сугроба, авто развернулось в сторону дома.
Не раз Верный выручал меня, и всё ему было нипочём.
Однажды, на исходе лета, которое в тайге мимолётно, но насыщено запахами и богато дарами, мы с детворой исследовали окрестности. Внизу посёлка, где большие кучи угля возле котельной были похожи на космические ландшафты, а жестяная Баба-яга – флигель на трубе котельной, что отапливала посёлок, – напоминала о том, что мир не такой, как кажется. А полон сказок и волшебства, которые кроются под каждым мшистым пнём или деревом с когтями дикого таёжного зверя. В высокой траве, что закрывала нас с головой, мы брели, возвращаясь из похода по окрестностям. Впереди неизменно бежал Верный, с громким лаем прокладывая дорогу.
Внезапно глухой звук, хлопок, несколько раз прозвучал впереди. Верный взвизгнул от боли. Но не упал, шаг его замедлился, и он, тяжело дыша, сел, а потом лёг на траву. С громким криком мы подбежали к нему. Несколько идеально круглых тёмных точек виднелись на боках. Следы от пуль. Кто и зачем – ответы на эти вопросы не нашли. Кто-то из ребят побежал за хозяином. Я оставалась рядом, гладила, слушала его тяжёлое дыхание. Слёзы капали на его чёрные подпалины на боках.
Хозяин отнёс Верного на руках к себе. Нас родители загнали домой. С этого вечера Верного я больше не видела. Этот подвиг был для него последним: приняв на себя пули, которые, возможно, попали бы в нас, он навсегда научил меня преданности и верности.
