Виктор Емский
Ребро медали
Через год после всяческих процедур, санаториев и домов отдыха он стал похож на прежнего Кипяткова. Вот только руки у него дрожали, и с памятью стало плохо. Он частенько забывал, что кому-нибудь денег должен. Сначала думали – прикидывается с умыслом. Потом выяснилось: он не помнит даже, что сам кому-то занимал. А это уже совсем другое дело. Врачи предупредили его жену – в милиции ему больше работать нельзя, ибо там выдают оружие. Типа, забудет, что стрелять в хамов-водителей нельзя, пульнет в кого-либо и ничего ему за это не будет. Угоревший ведь!
Кроме того, после года лечения его медицинская книжка содержала столько интересной информации, что можно было легко сделать инвалидность и смело свинтить на пенсию. Но Костя не сдался. Поскольку он не владел больше никакой профессией, то решил остаться в милиции. В итоге с помощью горячо любящей его жены, кучи денег (родители и тесть с тещей) и связей, он был признан годным к несению строевой службы (заключение военно-врачебной комиссии).
Правда, по распоряжению командира полка первые полгода Кипятков ходил на службу без оружия. В роли наставника за ним закрепили Палыча.
Когда решено было выдать Косте пистолет, Кривошапко чуть ли в истерике не бился, доказывая, что этого делать категорически нельзя. Но его, естественно, не послушали. Слава богу, все было хорошо после этого, хотя Палыч боялся до сих пор, и когда во время усилений в экипаж выдавали автомат, тут же отбирал его у Кипяткова и таскал до конца смены на себе…
Тем временем в курилке заговорили о деньгах. Алмазов, обращаясь ко всем сразу, спросил:
– Вы деньги сдавали?
Он имел в виду ежедневную повинность, которую несли все инспекторы. Деньги собирались, якобы, на ротные нужды. По словам Царя, они служили для покупки канцелярских принадлежностей. В роте было восемьдесят человек. Учитывая суммы, которые собирались командирами взводов, командиру роты можно было писать «Паркером» по пергаменту.
Царь ревностно следил за сборами и ежеквартально индексировал размеры выплат с учетом инфляции. Кроме этих сборов бывали еще срочные, так сказать – авральные сдачи, когда Его Величество напрягало командование полка, или управление ГИБДД. Ну, а что касается самого командира роты – расчеты с личным составом он производил лично.
На вопрос, заданный Алмазовым, Кривошапко и Гращенко ответили утвердительно.
– А у нас нету,– сообщил Изя.
– Значит, сейчас Царь на вас будет жениться,– констатировал Палыч.
– Ни фига, у нас бухой есть,– с сомнением в голосе сообщил Алмазов.
Яреев рассмеялся и ничего не сказал. Командира роты он знал лучше всех.
– А где твой постоянный напарник, – спросил у него Гращенко.
– Болеет, естественно, – ответил Яреев, – Новый Год же на носу.
– А-а-а, понятно…
Напарником у Яреева был некто Серега с интересной фамилией Клейман.
Его, как и Алмазова, называли различными еврейскими именами, но он открещивался от обвинений в причастности к иудейской культуре. Серега рассказывал, будто родился он на Дальнем Востоке, где испокон веков жили его предки – каторжники. Все они имели на лбу клейма за различные преступления, совершенные против царя-батюшки и не только. Вот отсюда, мол, фамилия и произошла. Ему все равно никто не верил, и говорили, что если даже он прав, то место его рождения находится на широте города Биробиджана, который является столицей Еврейской автономной области.
Инспекторы принялись обсуждать, чем лечится гипертония, которой болел Клейман, и пришли к выводу, что тот может в виде лекарства употреблять только водку, и она ему здорово поможет, особенно – в новогоднюю ночь.
Но тут появился Царь, и веселье пришлось прекратить.
Командир роты – грозный усатый майор – Григорий Алексеевич Цапов приехал на новом автомобиле марки «Хонда». Машины он менял как перчатки, благо финансовые возможности позволяли. Славик Гращенко тут же подошел к нему и с почтением поздоровался. Царь после рукопожатия отработанным жестом сунул руку в карман куртки, оставил там деньги и принялся здороваться с остальными подчиненными. Те денег ему не дали. Лицо у Царя вытянулось, нижняя губа обиженно оттопырилась, и он осведомился:
– Что, результатов наделали? Ну, сейчас посмотрим: – и ушел в кабинет.
Кипятков ткнул Палыча кулаком под ребра:
– Говорил тебе, давай денег дадим!
Палыч ответил:
– Успокойся, Костя. Если ему каждый день давать, он вообще нюх потеряет. А то на шею сядет, и станешь ты его личным рабом.
Яреев заметил:
– Можно подумать, этого еще не случилось.
Открылись двери, и во двор вылетел Царь. Лицо его было красным, усы торчали дыбом, глаза горели справедливым гневом, а рука сжимала ведомость, где напротив каждой фамилии стояли маленькие плюсики и минусики (типа – сдал, не сдал деньги).
Палыч весело рявкнул:
– Строиться!
Все встали в две шеренги. Яреев негромко произнес:
– В очередь за пряниками, джентльмены!
Подошел Царь. Он зло оглядел строй и начал:
– Это что за результаты? Кривошапко, вы чем ночью занимались? Где бухой? Почему всего восемь нарушителей?
– Алексеич, искали бухого всю ночь, – проблеял Палыч. – Одни прокуроры и судьи пьяными катаются. Ну, некого оформить! А пока сеяли транспорт, мелких нарушителей выявлять некогда было. Вот, попались с утра по скорости восемь человек, их и написали.
– Что ты мне костыли в галоши обуваешь? Чтобы ты или Кипятков бухого не поймали? Никогда не поверю! Вчера не оформили, сегодня… Это сколько ж вы продали, а?
– Ни одного, Алексеич,– Палыч виновато развел руками,– немастевая ночь.
– Что ты врешь? Если сейчас вам карманы вывернуть, вот весело будет!
Кривошапко промолчал, а Царь продолжил:
– Ладно, у Гращенко бухих нет. А ты попробуй восемь дорожек оформить. У тебя мозги закипят!
Гращенко понимающе и важно закивал головой.
– А вы? – царский взгляд уперся в Алмазова.
Тот, чувствуя себя спокойно, все равно вздрогнул.
– А мы оформили, – сказал он.
– И все? Одного за ночь и все?!
– Буйный попался, пришлось в райотдел сдавать.
– И что, пока ездили по городу, ни один пешеход дорогу не перебежал?
У Алмазова удивленно округлились глаза. Яреев хмыкнул задушенным смехом.
– Алексеич, какие пешеходы в три ночи? – удивился Алмазов.
– Хочешь сказать, нету их? Вранье! Я тоже по ночам езжу по городу. Вечно какие-нибудь пьяные хмыри под колеса вываливаются!
– Так когда же их ловить? Мы сначала у доктора были, потом в райотделе…
– Мне тебя учить надо? Какого черта, блин, вы вдвоем в райотделе делали? Онанизмом занимались? Привезли задержанного, закрыли в клетку и все! Один остался бумаги писать, а второй – вышел на улицу, и выявляй себе пешеходов пачками!
Неожиданно Палыч издал хрюкающий звук и, без разрешения выскочив из строя, скрылся за углом ротной канцелярии. Следом за ним, булькая горлом, унесся Кипятков.
– Куда?!– крикнул Царь.
Яреев услужливо сообщил:
– Наверное, сожрали что-нибудь несвежее. Обдристались!
Командир роты подумал немного и опять уставился на Алмазова, который никак не мог прийти в себя и, вытаращив глаза, усиленно моргал.
– Или я неправильно говорю?– продолжил Царь.
– Все правильно, Алексеич,– сказал Яреев,– виноваты. Будем исправляться.
Алмазов продолжал пребывать в ступоре. Из-за угла дома доносились самые разнообразные звуки: ржание, взвизгиванья, топот ног и прочие веселушки.
– Кому это там неймется, мля? – Царь строго посмотрел в ту сторону и начал по-новой. – Вот я сейчас пойду с этими результатами к подполковнику Хмаре, и что я ему скажу? На три экипажа – один бухой. Вы знаете, как он нас, командиров, дрючит? Как помойных котов! У меня каждый день задница красная! А все из-за вас. Зачем мне это? А как попросишь денег сдать, так вам это не надо. Нету их, видите ли!
Из-за угла вышли Кривошапко с Кипятковым. Лица их были уставшими и блестели влажными глазами.
– Разрешите встать в строй,– хрипло попросил Палыч.
Царь махнул рукой:
– Разрешаю. Что – жаба давит? Денег накрали полные карманы, а жрете всякую дешевую муйню. Экономите? Вот за жадность вас боженька и наказал. Теперь задницами в сортирах расплачиваетесь.
Уловив взглядом движение в районе курилки, командир роты крикнул:
– Кто там прячется? Выходи!
Появился Ваня Дрозд, занимавший должность помощника командира роты по технической части. Был он капитаном и представлял собой личность, сходную по своему назначению с гофрированным шлангом высочайшего качества.
– Ага, ну-ка, иди сюда, работяга чертов, – Царь поманил пальцем.
Ваня подошел.
– Значит так. Гращенко и Пахомов идут домой, потому что они всю ночь трудились и устали. А вот эти четверо бездельников в твоем распоряжении. Ровно час занимаешься с ними строевой подготовкой. А то на последнем смотре генерал сказал, что наш полк ходит хуже пожарников. Потом мне доложишь, и я проверю, как ты их натренировал.
Царь развернулся и скрылся внутри здания. Дрозд потер ладони и весело спросил:
– Ну что, сынки, потренируемся?
Яреев ответил:
– Сейчас мы тебя отведем за курилку и там заставим одного ходить в колонне по четыре.
– Напра-во,– скомандовал Ваня, – за угол шагом марш!
Яреев дал пинок Алмазову, который как бы прилип к асфальту, и строй, состоявший из четверых злостных неплательщиков, протопал за угол строения.
Там дружно достали сигареты и закурили. Некурящий Алмазов наконец-то пришел в себя и сказал:
– Надо же, какая скотина! И ведь все это, весь этот концерт только из-за денег!
Яреев хмыкнул:
– А то ты его не знаешь.
– Но он таким раньше не был.
– Это когда не был, когда ты ему при получении звания капитана восемь звезд из чистого золота подарил? – поинтересовался Палыч.
– Так это мы с напарником подарили, потому что он человеком тогда был, – ответил Алмазов.
– Ну да, ну да, – сказал Яреев,– я помню это время. Вы тогда после такого подарка месяца три в шоколаде ходили и ни черта не делали. Зато всех остальных он драл и в хвост и в гриву. Человека нашел! Да никогда он человеком не был, и никогда уже не станет. Аппетит приходит во время еды. Сначала ты с золотишком, потом еще кто-нибудь с подобным, и получайте, что заслужили.
Он сплюнул себе под ноги. Изя подумал немного и спросил:
– И что ж теперь делать?
– А ты ему еще майорские звезды подари. Он уже год майором ходит, а тебя все нет, да нет. Ау, где ты, Алмазов? – Яреев приставил ладонь к глазам, встал в картинную позу и оглядел окрестности. – Звезду для Его Величества!
Все рассмеялись. Кипятков предложил:
– Может, возьмем бутылку, да позавтракаем?
– Бутылку тебе, – Палыч выбросил окурок, – «Буратино» пей, токсикоман угарный. Но я – за предложение!
Яреев взглянул на часы и сказал:
– Уже десятый час. Раньше десяти нас не отпустят. Пока соберемся – будет одиннадцать. Употреблять будем часа два… Нет, вы – выходные, а нам сегодня еще работать. Да и Андрюша – непьющий.
Андрюша (он же – Алмазов, он же – Исаак Ааронович, он же – Израиль Моисеевич и так далее) поинтересовался:
– Сколько вы пить можете? Тут устал после ночи, как собака, ноги еле держат.
– Ты бы с нами лакал потихоньку и крепче б спал. А когда крепко спишь – лучше отдыхаешь, – заметил Палыч.
Алмазову, как и всем присутствовавшим, было лет тридцать пять. Роста он был среднего, тело имел пухлое и обладал, ко всему прочему, небольшим животиком. Волосы кудрявились над его высоким морщинистым лбом, под которым располагались два больших, хитро прищуренных глаза и породистый горбатый нос. Короче – не хватало только пейсов. За это во взводе его иной раз обзывали раввином и интересовались курсом библейских серебренников по отношению к современному доллару.
Дело в том, что основной способностью Андрюши было умение чувствовать подлинность денежных купюр чуть ли не на подсознательном уровне. Без всяких приборов он определял – фальшивая бумажка или нет. Не раз проводили эксперименты, подсовывая ему затертые купюры различных стран. Андрюша брал их в руки, вертел в пальцах, закрывал глаза и к чему-то прислушивался. Через минуту вердикт был готов. Ошибок не происходило. Правда, это касалось рублей, долларов, фунтов и прочих, более или менее приличных денег, включая йены.
Один раз его попросили проверить белорусские зайчики, но Андрюша, даже не взглянув на них, предложил использовать эти бумажки по другому, обыденному и всем известному назначению.
В свободное время Алмазов занимался перепродажей подержанных автомобилей. Яреев по этому поводу говорил, что если б не ближневосточная внешность, можно было бы смело отнести Андрюшу к представителям другого космополитического сообщества, то есть к цыганам. Тем более – фамилия соответствует полностью, да и род деятельности (торговля железными конями) также.
А так человеком он был неплохим. Правда, как-то очень лихо у него получалось проскальзывать между терниями современной жизни и всегда оставаться в стороне от глобальных головомоек. Но эта мелочь списывалась коллективом за счет его наследственной пронырливости.
Палыч спросил у Яреева:
– А кто кроме вас сегодня в ночь заступает?
– Гращенко с Пахомовым и Абакумов с Ивахиным.
– Понятно. Скучать не придется. Ваня: – Кривошапко обратился к Дрозду,– пойди к Царю, скажи, что мы уже исправились и нашагались.
Ваня ушел. Через пять минут он вернулся и сообщил:
– Дергайте домой, ему теперь не до вас. Там на него анонимка пришла и он, обдриставшись от страха, ворвался в панику как паровоз в тоннель!
Все дружно разбежались.
2
Палыч оказался прав. Ночь выдалась результативной. Началось все с того, что лейтенант Абакумов предложил Алмазову с Яреевым посвистеть вместе. Выглядело это так: оба экипажа становились на каком-нибудь перекрестке со средним движением и вчетвером быстро просеивали транспорт без тщательной проверки документов. Как говорится – нюхнул водителя, и «дал пинка». Если что-нибудь продастся – деньги поровну. Если на оформление – экипажи меняются напарниками. Одни едут к доктору, другие остаются свистеть. Смена напарников – необходимое противоядие от укусов жабы, которая может выползти и активизироваться в любой момент при появлении материальных благ, которые зачастую хочется присвоить себе.
Выехали и расположились на одном из несильно оживленных перекрестков близ городской окраины. Место было проверенное. Пьяницы здесь ездили каждую ночь. Патрульные автомобили поставили так, чтобы можно было сразу стартануть за каким-нибудь неостановившимся негодяем. Мороз был слабым, и запахи из салонов машин при открывании дверей и опускании стекол чувствовались прекрасно.
Леха Абакумов был резвым тридцатилетним толстячком среднего роста. Он напоминал каплю воды, быстро стекающую с лакированной поверхности ботинка. Очень любил эклеры. Но прозвище получил более приземленное. Называли его «Батоном». Абакумов действительно ассоциировался со свежим, румяным хлебобулочным изделием, только что вытащенным из печки. Нрав имел взрывной, горячий и безбашенно-необузданный. Смена настроения у него происходила неожиданно. Всего за несколько секунд глаза его могли налиться кровью, и из добродушного и веселого толстячка Батон превращался в яростного маньяка, не контролирующего свои действия и способного надавать по лицу кому угодно. Даже Царь и здоровенный Женька Тягомотин его побаивались.
Напарником же его был тихий и спокойный сорокалетний прапорщик Саша Ивахин. До ГАИ он успел поработать во вневедомственной охране и, учитывая всякие чеченские командировки, являлся пенсионером. Но уходить никуда не собирался, так как справедливо полагал, что на пенсии ему будет нечего кушать.
В середине 90-х годов один из великих милицейских начальников решил провести операцию с названием «Чистые руки». В результате были созданы практически бесполезные и изначально коррумпированные службы – УСБ (Управление собственной безопасности) и КПО (в ГАИ – контрольно-профилактический отдел). Если уэсбэ́шники занимались сопровождением осетинских спиртовозов с паленой водкой и крышеванием проституток, у кэпэо́шников интересы проявились в других сферах криминальной деятельности. Половина сотрудников перегоняла краденые машины в Грузию, а другая половина добросовестно обеспечивала доставку в южные российские порты металлолома с оказавшихся ненужными заводов и потому благополучно распиливаемых на куски. Причем обе половины в свободное от основной деятельности время совали инспекторам деньги и потом решали вопросы с попавшимися на взятках. Бывали, правда, среди них и относительно честные сотрудники типа капитана Марочкина (очень тяжелый случай), но они погоды не делали, а о Марочкине речь пойдет впереди.
Вот как раз в это время Сашу Ивахина заметили возле боксов со странным прибором в руках. Аппарат этот был величиной с кассетный советский магнитофон. На верхней панели имелись несколько окошек со шкалами, и торчала полуметровая антенна. Саша, крадучись, ходил между машинами, щелкал кнопками и, таинственно улыбаясь, разглядывал окошечки. Он несколько раз обходил по кругу каждую патрульку и что-то бормотал себе под нос. Оказалось, устройство, находившееся у него в руках, распознает средства прослушивания. Ивахин не горел желанием быть подслушанным при продаже очередного бухаря, и где-то раздобыл прибор, оказавшись умнее всех. В тот же час к нему намертво прилипло прозвище – «Джеймс Бонд».
Был Саша человеком добрым и покладистым, но бухих «душил» без жалости. Выжимал с них все, что мог. Максимально в описываемое время пьяница стоил сто долларов, или три тысячи рублей. Продавали и дешевле, но не меньше, чем за тысячу (так сказать – по-свойски, учитывая родственные отношения). Существовали, правда, инспекторы, которые умудрялись «выдушивать» и гораздо бо́льшие суммы, но таких рвачей не любили и, как правило, работали они недолго. Жадность кого угодно сгубит…
Первого пьяного водителя поймал Изя. Им оказался молодой армянский парень по имени Рубен. Алмазов привел его к патрульным машинам, куда подтянулись и остальные инспекторы, кроме Яреева. Последний был занят на противоположной стороне перекрестка. Он основательно полоскал мозги какому-то колхозану, имевшему наглость заявить, что доверенности, мол, отменили, как в Белоруссии, поэтому ему, дескать, можно управлять автомобилем и без этого документа. Вместе с Рубеном подошел гражданин той же национальности, но в два раза старше возрастом, и сходу принялся решать вопросы.
– Ай, ребята, здравствуйте,– начал он, выговаривая слова с характерным армянским акцентом, – это я во всем виноват. Я дядя Рубика. Попросил отвезти себя домой, потому что выпил в два раза больше него. Поэтому все вопросы решать буду сам. Иди в машину, Рубик!
– Стоять на месте! – сказал Абакумов. – Нечего ему в машине делать. Если решаешь вопросы – решай. И побыстрее!
– Какие у вас предложения? – залихватски спросил дядя.
– Оформить на фиг! – кратко ответил Батон.
– Нет, так дела не решаются. Мы все в одном городе живем, помогаем друг другу. Дай бог, не последний раз видимся. Меня зовут Жора. У меня шашлычная на авторынке. Приезжайте, всегда угощу, налью…
– Так, – перебил его Изя, – мы все это каждый день по сто раз слышим.
– Это же самые натуральные армянские разводки, – констатировал Абакумов, – а то ты не знаешь. Бухой стоит три тысячи, а он тебя накормит за двести рублей, и ты ему еще по жизни должен останешься.
– Нет-нет, что вы? Я – Жора! – дядя с гордостью постучал себя по груди. – Меня все знают. Я самый честный армянин в городе!
Засмеялись все. В том числе и Рубик. Когда смех затих, за дело решил взяться Бонд.
– Какие три тысячи? – удивленно спросил он. – Машина чья?
– Моя, – ответил Жора.
– Ну, тогда тебе капут. Рубика оформим за управление, а тебя – за передачу управления пьяному водителю.
– Нет-Нет! Что вы! Сейчас штраф заплачу, и поедем потихоньку дальше.
– Ну?
– Есть дома, вон там, рядом, пять минут пешком, тысяча рублей.
– Да ты обалдел? – Бонд обиженно засопел. – Тут у вас два нарушения, и каждое на треху тянет!
– Да я говорю, нечего с ними связываться, – Абакумов начал раздражаться,– знаю я этих армян. Надуют обязательно! Это ж торгаши. Себе в убыток никогда не работают. Поехали оформляться.
Здесь Жора понял – запахло жареным. Он отвел Бонда в сторону и начал с ним шептаться, размахивая руками. Через минуту они вернулись к остальным, и Саша сказал:
– Ну что, отпустим Жору на десять минут? Обещает две пятьсот принести.
– Не верю я ему, – ответил Батон.
– Мамой клянусь! – Жора горел рвением. – Немного у родственников займу и принесу.
– Пусть идет, – сказал Изя, – а Рубик в машине пока посидит.
Жора припустил бегом вдоль по улице. Абакумов посмотрел ему вслед и заявил:
– Вот увидите, сейчас принесет две двести, а может – две четыреста пятьдесят. Скажет, что больше нету. Хоть на полтинник, но надурит.
– Да и черт с ним, Леха, – сказал Изя, – на оформление еще поймаем, а так – будет хоть что сдать утром. Неохота слушать царские вопли.
Инспекторы снова принялись ловить пьяных. Яреев, наконец, убедил колхозника в том, что тот не белорус, а осел, и благодарный работник сельской местности на радостях от этого факта, дав денег, уехал рассказывать родственникам, как он ловко и дешево отделался. Через десять минут появился запыхавшийся Жора. Он сунул Бонду прямо на улице пачку купюр и попытался, забрав документы, быстренько уехать. Но бдительный Батон схватил его крепко за руку и сказал:
– Погоди, уважаемый. А ну-ка, Саня, пересчитай в его присутствии.
Все участники продажи отошли под фонарь, и Бонд принялся считать деньги.
– Одна тысяча семьсот пятьдесят рубликов,– констатировал он.
– Я же говорил? – взвился Батон. – Он обычный армянский жулик!
– Вай, вай, вай, – Жора попытался вырваться, но не тут-то было, – это меня родственники обманули!
– Армяне армяна обули, говоришь? – орал Батон. – Мамой, говоришь, клянусь?!
И тут у него произошел очередной «срыв башни». За долю секунды он успел схватить Жору за грудки, зашвырнуть его в кусты, находившиеся за тротуаром, и прыгнуть следом туда же. Никто из инспекторов не успел даже пальцем пошевелить!
А в кустах начали раздаваться самые различные звуки: рев, мяв, хлюп, взвизгиванья, треск и матюги. Сквозь всю эту какофонию слышались тупые удары, как будто где-то выколачивали ковер.
Инспекторы переглянулись.
– Это триндец! – сказал Яреев, – ну что с этим Батоном делать?
– Надо спасать Жору, – заметил Изя.
– Ты, что ли, полезешь туда? – спросил Бонд. – Я – нет. Там темно, еще самим достанется. Батон быстро взрывается и быстро отходит. Подождем пять минут.
Действительно, по прошествии указанного Бондом времени Леха (весь пыльный и расхлюстанный) вылез из кустов, волоча за собой такого же грязного Жору. У обманщика было сильно набито лицо, и правую ногу он как-то странно подволакивал. Зато у Батона глаза были веселыми и добрыми.
Яреев шепнул Бонду:
– Быстро забирай у него Жору, отдавай ему документы, потрепись с ним за жизнь. Если соберется обращаться к врачу – верни ему деньги. А я с Батоном поговорю.
Саша уволок в сторонку шатавшегося от переизбытка товарно-денежных отношений Жору, а Яреев подошел к Абакумову.
– Вот же сволочь, – сказал Батон, – дураков нашел. Фиг он угадал! Сейчас оформлю обоих.
– Леша, успокойся, – произнес Яреев. – Все хорошо. Если его оформить, он побои снимет. Зачем это надо? По идее – нормально он расплатился. Тысяча семьсот пятьдесят наличкой, а остальные семьсот пятьдесят – тумаками в твой актив. Он сэкономил в финансовом плане, а ты повеселился от души. Пойди лучше возьми у нас в машине минералку, и грязь отмой с куртки.
Батон блаженно улыбнулся, согласился с доводами и пошел чиститься.
Яреев спросил у Саши:
– Ну, что там с Жорой?
– Все нормально. Уехал без памяти. Доволен, что еще не дали.
– А ты вернул ему деньги?
– С какой радости? – удивился Бонд.
– Ладно-ладно, это я так…
Спустя двадцать минут Изя опять выловил бухого. Этот был явно на оформление, потому что являлся адыгом из категории тех, кто использует всего три вида валюты для расплаты: «потом», «вдолг» и «забудь». Батон с Яреевым поехали оформлять водителя, а Изя с Бондом остались на прежнем месте.
В кабинете медицинской экспертизы почти не было очереди и в этом милиционерам повезло. Ажиотаж должен был наступить позднее – часам к двум ночи. Яреев после освидетельствования быстро написал необходимые бумаги, инспекторы загнали машину на штрафную стоянку, выдали адыгу временное разрешение и поехали обратно. Во время движения по одной из тихих ночных улочек им в борт чуть не въехал автокран, собранный на базе «Камаза», который вылетел сбоку из-под знака «Уступи дорогу». Батон лихо развернул патрульку и догнал нарушителя. Яреев по матюгальнику дал водителю команду остановиться. Не тут-то было. Крановщик увеличил скорость. Яреев принялся орать, что собирается стрелять. Водитель крана плевать хотел на любые сборы Яреева.
– Да-а-а,– протянул Батон, – этого патрулькой не зажмешь…
Оба инспектора знали, что стрелять сзади по крутящимся колесам грузовика из пистолета Макарова – бессмысленное и бесполезное занятие. Этот вид оружия для такого рода веселья не предназначен. Да и связываться со стрельбой не хотелось, потому что экипаж по наряду должен был состоять из Абакумова и Ивахина. Стрельба – дело серьезное, а прокуратура тоже кушать хочет, причем, гораздо деликатеснее, чем органы внутренних дел, а потому – дороже. Решено было поездить следом за краном и подождать какого-нибудь удобного случая.
Этот случай представился на перекрестке со светофором. Горел красный сигнал. На узкой улице с односторонним движением перед светофором стояли машины. Автокрану деваться было некуда, и водитель вынужденно остановился. Батон резко затормозил и вылетел из-за руля. Ровно через десять секунд водитель крана уже валялся на асфальте, а Абакумов, гордо восседая на нем, дубасил его кулаками, приговаривая:
– Забить на порядок решил, да?!
Яреев включил проблесковые маячки, вышел из машины и, подойдя к Батону, похлопал того по плечу:
– Хватит, Леха. Водитель наверняка уже полностью осознал всю степень своего свинства.
Абакумов слез с крановщика, поставил его на ноги, и они вместе с Яреевым принялись заботливо отряхивать на нем одежду. Камазист оказался обычным мужиком-работягой не старше тридцати лет от роду.
Он поднял руки вверх и сказал:
– Виноват, ребята. Бес попутал. Нажрался. Готов понести наказание. У меня есть деньги, но я вам их не отдам!
– Я даже знаю, почему, – перебил его Батон, – потому что мы козлы, крохоборы, гомосеки и вымогатели. Как только нас земля носит?
– Нет, нет, что вы, не только из-за этого, – крановщик так и стоял с поднятыми вверх руками.
– А из-за чего? – спросил Яреев. – Ты руки-то опусти, а то прямо как фашистам в плен сдаешься.
Водитель спрятал руки за спину и сказал:
– Оформите меня, пожалуйста, к черту, заберите права и засадите на пятнадцать суток!
– Ты, часом, не мазохист? – глаза Батона от удивления вылезли из орбит.
– Нет, командир. Просто так надо. Сейчас я вам все расскажу…
Они втроем отошли на тротуар, и крановщик быстро и понятно объяснил свое поведение.
Звали его Вовой. Работал он на кране в крупной автоколонне. Сегодня был последний рабочий день перед новогодними праздниками. Вова поставил автокран в «стойло» и решил бухнуть с товарищами. Так сказать – корпоратив. Выпили неплохо и душевно. Под конец разговор зашел о бабах.
Один из собутыльников рассказал, что завел себе новую любовницу. Далее он поведал о том, как она классно дает и каким образом у нее все получается. Во время рассказа товарищ подробно описал свое блаженство. В результате Вова вдруг понял, что новая любовница товарища – его жена!
Не подавая виду, он задал несколько наводящих вопросов, типа – район жительства и с какой стороны имеется родинка на попе женщины. Получив исчерпывающие ответы, он заключил, что жена его – конченая потаскуха, шлюха, проститутка и так далее. Причем на все сто процентов! Вова быстренько распрощался с компанией, выскочил во двор гаража, завел рабочую машину и поехал убивать неверную жену.
– Поэтому, мужики, – продолжал Вова,– прошу вас, упрячьте меня на пятнадцать суток. За это время, может, уляжется все в душе, а? Может, ее не убью и сам не сяду? А если сегодня попаду домой – ей не жить!
Абакумов сказал:
– Первый раз в жизни придется несправедливо засадить человека. Ладно. Придумаем что-нибудь.
Он пристроил Вову в патрульку, Яреев сел за руль автокрана и они дружно тронулись на экспертизу.
У врачей в коридоре уже была очередь, которая состояла из восьми водителей, желавших переквалифицироваться в пешеходов. Батон с Вовой деликатно встали в хвост и принялись негромко разговаривать.
– Ну не могу я тебя в райотдел сдать, – говорил Абакумов, – ты же ничего страшного не сделал.
– Я подпишусь, что ругался матом в общественном месте.
– Ну, выпишет тебе судья штраф. Подумаешь – нарушение. Сейчас даже дети на этом языке разговаривают.
– Давай, я обмочу крыльцо экспертизы или ментуры.
– Фигня это все, – рассуждал Батон. – Даже если ты мне на голову испражнишься, ничего тебе за это не будет. Судья потребует результат экспертизы, что это именно твоя моча, а не какого-нибудь Шарика. А даже если и будет проведена экспертиза, в суде скажут, что я – сексуальный извращенец и мне это нравиться должно. Судьи спохватятся только тогда, когда на них самих мочиться начнут. Только уже поздно будет спохватываться.
– Ну, давай, я тебе по башке во-о-н тем стулом дам? – предлагал Вова.
– Ты дурак, что ли? Это уже совсем другая статья. Ты тогда несколько лет никого не то, что убить, увидеть из-за решетки не сможешь!
– Ну, придумай что-нибудь, а? – молил крановщик.
В это время в самом начале очереди один из оформляемых за «газ» принялся хамить. Абакумов с Вовой решили послушать, что происходит. Оказалось – упитанный детина в респектабельном костюме и дорогих солнцезащитных очках (это зимней-то ночью) громко возмущался, что его ущемляют в гражданских правах.
Он, играя на публику, вещал на весь коридор:
– Вы растоптали мои честь и достоинство! Вы незаконно задерживаете меня! Я ничего не нарушал! Я требую адвоката!
У инспектора, доставившего языкатого умника, лицо было злым и кислым. Он тупо смотрел в стенку перед собой, игнорируя пафосные реплики. Видимо, гражданин этот уже успел ему надоесть хуже горькой редьки.
А детина не унимался:
– Не трогайте меня руками! Зачем вы меня бьете? Ай-ай-ай! Я на вас в суд подам!
– Так его же никто не трогает? – удивился Вова.
– А он, наверное, на диктофон пишет, – догадался Батон. – Если инспектор, не дай бог, что-нибудь скажет не протокольное, есть шанс отмазаться.
Следующий очередник (парень лет двадцати) сказал:
– Слышь, мужик, да прекрати ты скулить, ради бога. Без тебя тошно. Будь человеком, не устраивай концерты. Нарушил – ответь достойно!
