Виктор Емский
Ребро медали
Они дописали бумаги, отпустили людей и разъехались. Клейман отправился в магазин, а Яреев – сдавать оружие и материалы.
Через сорок минут они встретились в кабинете. Окно было распахнуто настежь, внизу белели сломанными ветками кусты. Ваня был таков. Хорошо, хоть этаж первый. Яреев с Клейманом поужинали с аппетитом, не забыв выпить бутылочку, и, убрав свой и чужой мусор, вышли покурить на улицу.
Перед отъездом Яреев сказал:
– Меня посетила очередная здравая мысль. Представляешь, по всем законам логики оказывается, что мы взяток не берем.
– Почему?
– Потому что водитель, нарушивший правила, несет материальную ответственность. Он платит штраф. Только деньги идут не государству, а в карман инспектору. Водитель все равно наказан. Государственная функция исполнена. А то, что оказалось в кармане инспектора – это деньги, украденные у государства. Получается самая банальная кража.
– Может быть и так, – ответил Клейман, – но если взглянуть на это дело под другим углом, даже кражи не получится. Нам, людям с оружием, защищающим эту долбаную власть, платят какие-то копейки и вытирают о нас ноги каждодневно. Причем все остальные крадут вагонами, зато взяток, типа, не берут и являются нормальными людьми. Поэтому украденные инспекторами деньги – это компенсация за скотские рабочие условия. В легком виде. Жаль только, что она становится с каждым годом все меньше и меньше.
Они пожали друг другу руки и разъехались по домам.
* * *
На следующий день перед разводом к курилке, хромая, подошел Дрозд. Несмотря на то, что перегаром от него разило за версту, лицо Вани было довольным.
Клейман ехидно поинтересовался:
– Что, до сих пор колбасит?
– Нет, это я уже похмелился, – бодро ответил Дрозд.
– А почему хромаешь? При посадке ветку с электрическими проводами перепутал?
– Да кусты какие-то растут, где ни попадя.
Ваня вдруг рассмеялся и принялся рассказывать последние новости:
– С утра Царь позвонил одному из своих блатных экипажей и попросил привезти ему на дачу машину дров. Он же там себе баньку отстроил, да и шашлычок очень уважает. Те купили машину, привезли, а он вышел к ним, согнувшись, и заявил, что у него радикулит разыгрался. Га-га-га!
– И что?
– И ничего! До сих пор вдвоем дрова таскают, га-га-га! Шесть кубов. В форме! Гы-гы-гы! С оружием! Бу-га-га!
– А что, нельзя было пару таджиков нанять? Недорого ведь.
– Таджики – люди, им деньги платить надо, га-га-га! А инспекторы – нет. Инспекторы – царские рабы, гы-гы-гы!
Юрик Баркасов покачал головой. Унылая улыбка висела у него на губах. Он спросил:
– Неужели и в полиции такое будет?
Ваня похлопал его по плечу и ответил:
– А в полиции ты у него в огороде будешь вкалывать, окучивая картошку!
Юрик совсем поник.
Яреев, смеясь, сказал:
– Да не пугай ты бедного Жорика, а то еще застрелится от безысходности.
Подошли командиры взводов – Хайретшин с Кузнецовым. На обоих были надеты какие-то новые кожаные куртки непонятного покроя, но с погонами.
Клейман спросил:
– Это что за новая форма одежды? Раньше всем выдавали, но из кожзаменителя. А здесь, я смотрю – натуральная кожа?
– Это только для руководства, – пояснил Хайретшин.
– У одного из заместителей командира полка кент сам их шьет, вот и предложили руководителям прибарахлиться по сходной цене, – сообщил Дрозд.
– Я даже догадываюсь, из чьей кожи они сшиты, – сказал Яреев.
Клейман потрогал куртку Авиатора и заметил:
– Кожа как кожа. Натуральная. Свиная, наверное.
– Ни черта, – Яреев издевательски подмигнул Кузнецову, – они сшиты из кожи сокращенных инспекторов!
– Га-га-га! – зашелся Ваня.
Кузнецова как ветром сдуло. Хайретшину было все равно.
Он закурил и ответил:
– Представь себе – да. Надо было еще твой язык пустить на воротники.
– На воротники вам подойдет совсем другая штука.
– Га-га-га! – не мог успокоиться Дрозд.
– Кстати, – вмешался Клейман, – а хоть одного братского армянина сократили?
– Нет, – сказал, отсмеявшись, Ваня, – а за что их сокращать? Они отклюживают. Зато сократили единственного грека. Потому что он жадный до безобразия.
Хайретшин, глядя на Яреева, сказал:
– Вот видишь, куртки пошиты, в-основном, из славянской кожи. Можете считать это башкирским игом. Хотя, если разобраться, вы с Клейманом хитрозадые семиты и никакого отношения к «славяням» не имеете.
– Жаль, к «башкирям» тоже, – Яреев ехидно улыбался.
– Га-га-га! – снова зашелся Пернатый.
Темирзянович схватил его за рукав и куда-то уволок. Остальные пошли на развод.
На дверях у входа в зал висел большой плакат с информацией. В нем были указаны адреса и телефоны отделов в различных городах края, где имелись вакантные должности. Сверху красовался заголовок: «Для сотрудников, находящихся за штатом». Чьей-то недоброй рукой после слова «штатом» было красной пастой дописано «Юта». Но тех, у кого это художество вызывало улыбку, можно было пересчитать по пальцам. Если географию не знали военные офицеры, что можно было сказать о рядовых милиционерах?
Пока шел развод, в бухгалтерию нагрянул ревизор из главка. Он с обалделым видом перебирал в руках пачку рапортов и ничего не понимал в написанном.
Раз в год каждому инспектору была положена материальная помощь в размере одного – двух окладов, которые составляли в среднем четыре тысячи рублей. Инспектор писал рапорт, состоявший из одного предложения: «Прошу Вас предоставить мне материальную помощь в связи с тяжелым финансовым положением в семье. Подпись». Ревизор не мог уяснить смысл рапортов из-за того, что написаны они были отвратительно-безграмотно. В одном из них ему удалось насчитать двадцать три ошибки. Это в девяти десятках знаков!
Он спросил:
– Что это такое?
Главбух молча развела руками.
– Они же по образцу пишут!
– Вот такой у нас в стране уровень грамотности,– пояснила главбух.
– Но практически у каждого инспектора имеется высшее образование.
– Вот такое у нас в стране сейчас высшее образование.
– Как же они протоколы пишут, ведь это же официальные юридические документы! – с отчаяньем в голосе воскликнул ревизор.
– Вот так они протоколы и пишут, – главбух опять развела руками.
– Так напечатайте образец, скопируйте и оставьте только место для подписи и фамилии. Ведь стыдно же!
Бухгалтер закивала головой:
– Теперь так и будем делать. Хотя я вовсе не уверена, что они и в подписи не накосячат…
Вечером состоялось заседание кафедры. Подъехал и Батон. Он привез из дома вареной картошки, зеленого лука и килограмм кильки пряного посола. Вся эта закусь так чудесно пошла под водку, что разговор тут же зашел о политике.
Абакумов рассказывал о предыдущих выборах:
– Зашел я в избирательный участок, показал паспорт. Открыли они здоровенную тетрадь и ткнули пальцем в уже написанную фамилию. Взгляд мой нечаянно поднялся чуть выше по строчкам, и я обалдел. Там в графах находились все жильцы моей квартиры: мать, бабушка и отец. Мало того – они на тот момент уже проголосовали и даже подписи поставили!
– Ну и что? – спросил Поваров.
– Да то, что мать у меня умерла за год до этого, бабушка за три, а отец – за пять лет!
– И ты поднял крик?
– Нет. Я молча расписался, взял бюллетень, почеркал его весь и бросил в урну. К чему кого-то выбирать, если покойники уже обеспечили победу кому надо?
– А я вообще на выборы не хожу, – сказал Кривцов, – за кого голосовать? Если даже у коммунистов дачи на Кипре, что можно о других сказать?
– Кстати, о Кипре, – Яреев, брезгливо морщась, потрошил кильку, – там сейчас тепло. А в Египте – еще теплее. Царь взял отпуск на десять дней и умотал туда загорать. Там и в ноябре хорошо.
– Вот, блин, – возмутился Поваров, – мы тут корячимся, а он за наши деньги в теплые края летает!
Яреев с хитрым видом произнес:
– Ш-ш-ш. Он туда поехал с познавательной целью – набираться величия у фараона Рамзеса Второго!
Компания дружно заржала. Было решено добавить Цапову новое прозвище – фараон Рамзес Великий. Тут же появился термин – «рамзесить», то есть выпендриваться с важным видом.
– А акулы там водятся? – поинтересовался Клейман.
– А как же, навалом, в Красном море, – ответил Яреев.
Клейман, разливая водку, сообщил:
– Знал бы я заранее, можно было б в складчину акваланг купить и подарить. Гадом буду, не поскупился бы! Пусть бы почаще плавал!
Сквозь раздавшийся взрыв смеха послышались выкрики:
– Да я б тоже скинулся!
– Ерунда, не все еще потеряно, там прокат есть!
– Фиг вы угадали, он сам кого хочешь сожрет!
– Бесполезно, он нырнуть не сможет, потому что дерьмо не тонет!
Ужин весело продолжался, и неизвестно, где было теплее в эту ночь – на пляжах Египта или маленькой комнате для оформления ДТП…
5
Через две недели появился Царь. Был он загорелым и довольным. Личный состав всей роты с улыбкой смотрел на него и втихомолку потешался. Кто-то даже пустил слух, будто в Египте он заразился сифилисом и вскоре почему-то превратится в мумию.
Яреев по этому поводу высказался так:
– Идиотское предположение. Хотя, если честно, лучше бы он заболел проказой. Здороваться б тогда с ним никто не стал. Сплошная экономия.
– Он бы тогда стал требовать, чтобы деньги клали на погоны, – заявил Клейман. – Оттуда их можно языком слизывать.
В курилке Юрик Баркасов поинтересовался:
– И что теперь будет?
Яреев ответил:
– Не бойся, Жорик! Все будет как обычно. Ты продолжишь слушать свою любимую музыку о том, как подлые прокуроры несправедливо засадили в Магадан бедного пацаненка всего лишь за то, что он зверски изнасиловал собственную бабушку и убил десять ментов при задержании. А Рамзес устроит смотр техники и станет душить тебя до тех пор, пока ты ему не отслюнявишь денег. Ведь он поиздержался во время отдыха. Там же надо платить. Это здесь все бесплатно. Вплоть до сосисок в ларьке у бабы Зины. Послал инспектора – и сыт на халяву. Не поможет смотр – будут устроены занятия с подведением итогов. И окажется, что ты, Юрик, самый плохой инспектор в роте. Если тебя выгнать, все человечество вздохнет с облегчением и пустится в пляс от радости, потому что заживет свободно и весело. Но если ты дашь Царю соответствующую сумму, всего этого можно будет избежать. Человечество вздохнет с облегчением, так как не надо будет плясать, а ты станешь дальше слушать шансон, бухая под подушкой, и славя Царя нашего, батюшку Рамзеса Величайшего!
Юрик обиделся и сказал:
– Что вы меня шансоном попрекаете? Это настоящая жизненная музыка!
Яреев, у которого в этот день настроение было – хуже некуда, ответил:
– Насчет музыки мы тебя понимаем и сочувствуем. Каждому – свое. У людей разная нервная организация. Кто-то воспринимает музыку как ненапряжный фон, который не должен мешать разговору о повадках только что купленного хомячка. А кто-то ей живет. Это не значит, что человек, полюбивший песню о каких-то шлюхах, напоивших развратника клофелином, является существом низшего порядка. Хотя навевает некоторые мысли по поводу глубины его интеллекта. Екатерина Вторая вообще не понимала никакой музыки, но была одной из самых умных женщин на планете в то время. Тогда, кстати, также существовал своеобразный шансон, но он серьезно отличался от нынешнего. Интересно, не слушаешь ли ты по ночам «Коробейников»? Ну и зря. А Луку Мудищева в школе не проходил случайно? Кто это такой? Поэтический литературный персонаж, которого сильно не хватает Царю для интимной близости. Не суть важно… Главное – расслабься и приготовь деньги. Все будет хорошо. И в полиции ты станешь работать. Только о деньгах, опять-таки, не забудь!
– А где их брать? – Баркасов, ничего не понявший из предыдущей речи, тупо смотрел на Яреева.
– Из своей нищенской зарплаты отслюнявь, – предложил Клейман.
Откуда-то вынырнул Дрозд. Он рассказал новости, и всем стала понятна причина царского довольства. В канцелярию полка пришла анонимка. Самое интересное – не на него, а на Хайретшина. Первый раз в истории роты коррупционером оказался не Царь.
– И что там написано? – поинтересовался Клейман.
– Что Авиатор с каждого инспектора собирает еженедельно по тысяче рублей. Грубит, хамит, ругается матом, оскорбляя человеческое достоинство подчиненных, и не проводит занятий по профессиональной подготовке.
– Это какой же идиот написал?! – Кривцов раздраженно сплюнул под ноги. – Теперь нас достанут этими занятиями!
Вечером на заседании кафедры Яреев рассказывал:
– Сегодня около восьми вечера подъехал ко мне Рамзес Великий на своем сиротском джипе стоимостью пятьдесят тысяч американских рублей. Он попытался в очередной раз меня вылечить. Вспоминал старое время и нашу молодость вкупе с ментовским братством, и прочей подобной дребеденью. Разговор по душам продолжался почти час. За это время я услышал многое. Оказывается, Царь является нашим защитником. Он нас вечно из дерьма вытаскивает, отмазывает от всяческих проверок и так далее. А сам постоянно получает пилюли от руководства. Все время его дрючат, пользуют, сношают и жестоко эксплуатируют. Короче, он – вылитый страстотерпец и закланный за наши материально-бездуховные интересы агнец. Мы же не сознаем всей степени его страданий! Дальше Царь стал распространяться о том, что нельзя трепать языками у него за спиной. Надо действовать по-мужски. То есть: подойти к нему и прямо в лицо сказать, какого мы о Его Величестве мнения. Мне лично кажется следующее: если каждый инспектор выскажет прямо, что он о нем думает, Царя моментально припечатает к крышке гроба инфарктом! Потом речь зашла о налогообложении. Я узнал, например, что мир держится только за счет этой системы. Таков, оказывается, порядок вещей. Это он, похоже, в Египте просветился. У меня создалось ощущение, что Цицерон – просто жалкий мальчик. Цицерон вообще никто. По сравнению с Рамзесом нашим – Цицерон валяется в канаве и плачет от речевого бессилия! Конечно, для усиления эффектности своих исторических монологов он наверняка не использовал таких слов, как хрен, епть, дымящаяся задница, и тому подобных. Да и вряд ли Цицерон при выступлении хватался за сердце, размахивал руками и показывал неприличные жесты… В итоге, осознав, что денег я ему все равно не дам и красноречие потрачено впустую, Царь хлопнул дверью джипа и отбыл домой, не солоно хлебавши.
– Ну, готовься, – сказал Поваров, – на пятницу уже назначены занятия. Будешь там дежурной задницей.
– Этих частей тела там будет в достатке и без моей, – ответил Яреев.
Клейман сообщил новость:
– Вы в курсе, что у нас в роте новый замполит?
– А куда Пушок делся?
– Оленев всех надул. Полгода втихаря суетился, кинул Царя, и перевелся к пожарникам в МЧС замполитом.
– Свят-свят-свят, – перекрестился Ленька, – бедные люди! А у нас кто?
– Из штаба. Майор Мягков.
– Ну, этот более-менее. Хотя – тот еще бессеребренник.
Клейман продолжал:
– Пернатый рассказывал, будто Мягков сразу же подошел к Царю и заявил, что в других ротах из денег, которые ежедневно сдает личный состав, часть отстегивается замполиту.
– И что Царь?
– У того аж рожу перекосило. Он ответил, что в нашей роте такого не предусмотрено.
– Деньги отнять хотели! – рассмеялся Яреев.
– В смысле? – не понял Кривцов.
– Анекдот есть такой.
И Яреев рассказал:
«Звонит мужик в дверь своей квартиры. Открывает ему жена. Он заходит и с достоинством заявляет:
– Ха, деньги отнять хотели!
– Что случилось? – спрашивает жена.
– Да получил я сегодня зарплату. Захожу к нам в подъезд, а там на ступеньках сидят три здоровенных жлоба. Один из них и говорит, мол, гони деньги, или мы тебя втроем сейчас изнасилуем во все места.
– И что ты сделал?
– Ха, деньги отнять хотели!»
Все рассмеялись. Клейман заметил:
– Мне почему-то кажется, что можно подойти к Царю, дать ему как следует в рыло, попинать пару минут ногами, а потом спросить – сколько я должен за полученное удовольствие? Стоить будет, конечно, дорого, но – вопрос решаемый!
Инспекторы согласились с его мнением, убрали со стола и разъехались по домам.
* * *
Занятия – штука неудобная. Для всех, кто в этот день не работает в первую смену. Вторая длится до двенадцати вечера (часто и дольше). Начало занятий – в семь утра. Инспекторы изучают приказы, стреляют из табельного оружия, занимаются физической и строевой подготовками и, само собой, получают по шее за ранее совершенные упущения. Третья смена также присутствует в полном составе. Ну, а тем, кто выходной – вообще полный облом. День, считай, потерян. Хотя, с другой стороны – нет повода не повеселиться.
Собирается бо́льшая часть роты. Те, кто давно не виделись из-за несовпадения смен, могут пообщаться и потрепать языками. Согласно соответствующему приказу и Трудовому Кодексу, занятия должны проводиться в служебное время. Но в правоохранительных органах вышеперечисленные акты почетом не пользуются, так как инспекторы личностями не являются и поэтому у них не должно быть личного времени.
Клейман с Яреевым обнаружили в курилке солидную толпу. Чуть в стороне стояла небольшая кучка людей, из которой торчал породистый нос Изи, потому они направились именно туда. Компания состояла из, собственно, Изи, Поварова, Батона и, развесившего по своему обыкновению уши Юрика-Жорика. От Поварова исходил стойкий запах перегара.
Алмазов изучил лица прибывших сослуживцев и сделал вывод:
– Судя по вашим помятым рожам, вы вчера заседали вместе с Поваровым.
– Мы-то заседали, ответил Клейман, – а вот если судить по твоей несвежей пейсатой внешности – в рудниках, откуда ты сбежал, уже давно подняли тревогу.
– Ты б поработал в ночь восемь смен, выглядел бы не лучше. Так сегодня мне опять заступать в ночь!
– Что, опять работать некому?
– Как обычно. Народ болеет. Пойду я, наверное, тоже поболею.
Подошли командиры взводов и загнали всех в актовый зал. Яреев, оглядевшись, с удивлением обнаружил присутствие части сотрудников из блатной первой смены. Обычно они на занятиях никогда не появлялись. Царь не позволял им терять время на всякую ерунду. Даже Свинтус, находившийся в своем обычном расхлюстанном состоянии, сидел в заднем ряду и смотрел мини-телевизор, который был в его телефоне. Он абсолютно не интересовался происходившим вокруг.
За трибуну уселся майор Мягков и заявил:
– Представляться я не буду. Вы меня и так знаете. Открывайте тетради и записывайте.
Он распахнул объемную папку, вывалил на стол кучу бумажек и начал с одной из них читать какую-то «пургу» о типах зимней скользскости (по-русски – о гололеде). Инспекторы принялись усиленно записывать эту ахинею. Клейман тихонько перебежал назад к Хрюше и присоединился к просмотру телевизора. Уставший Изя задремал и стал всхрапывать в такт бормотанью диктора, который как раз зачитывал, что такое стекловидный лед. Навеянный получаемой информацией, ему стал сниться очень приятный сон.
Типа, несется Алмазов на коньках по покрытой льдом водной глади с клюшкой в руках и догоняет Царя, пытающегося на четвереньках уползти с его пути. Все ближе и ближе шевелящийся зад Его Величества. Изину душу переполняет предвкушение праздника. Впереди видны ворота, которые защищает полковник Хмара, одетый почему-то в канадскую хоккейную форму. Сейчас можно будет со всей дури влупить клюшкой по царскому седалищу, и оно прямиком влетит, куда надо! Изе уже видны изумленные глаза Хмары! Болельщики ревут от хохота!..
Алмазов проснулся и понял, что смех исходит от инспекторов, а Царь даже во сне в очередной раз проскочил мимо справедливого возмездия.
Хохотали же вот по какому поводу. Мягков достал новый приказ об организации службы и стал рассказывать о порядке проведения скрытых проверок (раньше они назывались негласными).
Яреев, которому было скучно, громко спросил:
– А предусматривает ли этот приказ скрытые проверки руководителей?
– Ты имеешь в виду полковника Хмару? – поинтересовался замполит.
– Нет, конечно. Зачем Хмару проверять, если он постоянно находится на работе и его голос в эфире звучит даже ночью. Я имею в виду нашего командира роты, который появляется только на разводах. Остальное время – никому не известно, где он находится. Может, наркотиками торгует?
Зал грохнул хохотом, а Батон проорал:
– Или шпионит в пользу угандийской разведки!
Хохот в зале перерос в сумбур. Замполит ржал за компанию. Но тут в проходе возник Царь собственной персоной.
Кто-то крикнул:
– Товарищи офицеры!
Все вскочили с мест, и смех постепенно затих. Цапов, дав разрешение садиться, расположился на трибуне, нашел взглядом Яреева и сказал:
– Наркотиками я не торгую. А занимаюсь тем, что задницы ваши вытаскиваю из всякого дерьма. Смотрю, у вас тут весело. Ну-ну, продолжайте занятия…
Мягков опять принялся читать приказы и инспекторы стали водить ручками по бумаге. Царь тем временем перебирал пачку ведомостей. Он что-то выписывал на листочек, а потом заглядывал в компьютерные распечатки.
– Так, – сказал он, когда замполит наконец заткнулся. – У меня кое-что есть.
Он уперся взглядом в Яреева. Тот ему мило улыбнулся. Царь решил судьбу не испытывать и поднял Батона. Оказалось, что у Абакумова за пять рабочих дней записано в ведомости сорок нарушителей, а на самом деле их всего восемнадцать.
– Что ты можешь мне пояснить? – спросил Цапов.
– А бухих сколько оформлено? – спокойно переспросил Батон.
– Четыре, – заглянул в бумагу Цапов.
– Это много или мало за пять дней для первой смены?
– Насчет бухих хорошо. Но вот приписки…
– А сколько пьяных за эти дни оформили другие экипажи первой смены? Сказать? Скажу – ни одного на толпу! – Абакумов начал повышать голос.
– Да, в общем-то, к тебе претензий нет, присаживайся.
Царь, поняв свою ошибку, стал заниматься молодежью. И тут у него дело пошло! За последовавшие тридцать минут он заочно попересажал кучу инспекторов, в том числе и Баркасова, которого после головомойки стало трусить. Один Хрюша ничего не боялся и продолжал смотреть телевизор (правда, без звука), да Батон с Яреевым о чем-то шептались. Клейман же давно спал, уткнувшись головой в спинку переднего кресла.
Наоравшись, Царь распорядился:
– Десять минут перерыв, а потом строиться на плацу!
После того как рота построилась, Царь распорядился:
– Значит так. Второй взвод – по распорядку. А первому час даю на обед. Потом собираетесь у спортивного зала Управления в полном составе и сдаете физо. Профессиональной подготовки вам не хватает? Да, это упущение вашего командира взвода. Но сейчас за дело возьмусь я. Теперь вам хватит всего! Разойдись!
Клейман с Яреевым по домам не поехали, так как до заступления на службу оставалось меньше двух часов. Они направились в управленческую столовую. Баркасов, который был подчиненным Хайретшина, с унылым видом поплелся с ними.
Яреев на ходу говорил:
– Юрик, не будь остолопом. Не обедай. Сейчас нажрешься, а потом кругов сто по спортзалу дашь. Вот кайфово тебе будет!
* * *
В тот же день Яреев и Клейман регулировали движение на своих перекрестках. С первой минуты смены и до ее окончания лил холодный ноябрьский дождь. Он моросил постоянно, периодически усиливаясь и стихая, не прекращаясь ни на минуту. Через полчаса после начала регулировки туфли Яреева промокли насквозь и стали при ходьбе издавать чавкающие звуки. Он бы и рад был надеть еще дома ботинки, но ноябрь в южном городе был теплым и приказа о переходе на зимнюю форму одежды еще не поступало. А самовольничать в таких вещах в строевом подразделении непозволительно. Можно нарваться на неприятности.
Яреев, морщась от холода, задавал себе вопрос: какой модельер смог придумать такие неудобные туфли? Тончайшая подошва, маленький низкий каблук и узкий дамский носок. Плюс – кожа неизвестного науке синтетического животного. Он пришел к выводу, что автор этого изобретения – пассивный гомосексуалист в хорошем смысле этого слова. А тот начальник, который поставил свою подпись под документом, внедрявшим это парнокопытное чудовище в состав обмундирования для милиции, является партнером модельера по сексуальному времяпровождению. Причем во всех известных смыслах.
Разобравшись с этим вопросом, инспектор понял, что легче от этого не стало. По пятницам движение всегда шло из рук вон плохо. Всякие большие и маленькие начальники вякали по рации, ездили мимо, и поэтому спрятаться в автомобиле было нельзя. Приходилось торчать на перекрестке и маслать жезлом. Через два часа промокла даже резинка от трусов. Яреев давно привык к неприятностям такого рода, но все равно чувствовал себя мерзко и гадостно. Как только поток транспорта уменьшился, и крупные руководители разъехались, он позвонил Клейману и сказал:
– Ты как хочешь. А я еду в магазин за водкой и – сдаваться.
Тот, промокший не менее, горячо поддержал идею. Поскольку дорожных происшествий случилось в этот день много и кабинеты для оформления были заняты, после поездки в магазин решено было наведаться в помещение командиров взводов.
Прибыв в подразделение и сдав пистолеты доброму Валере Чернодольскому, они поднялись в кабинет и обнаружили в нем Хайретшина с Заваловым. Последний приперся на работу, а оказалось, что Царь дал ему выходной и забыл об этом сообщить. Поэтому, увидав ввалившихся с пакетами в руках инспекторов, Андрей страшно обрадовался. Хайретшин же, находившйся в состоянии прострации, сидел за столом и играл в компьютерную стрелялку.
Клейман спросил:
– Темирзяныч, ты не возражаешь, если мы тут немного полечимся?
– Делайте, что хотите, – вяло ответил Авиатор.
Завалов полез в холодильник и из угла морозилки достал свою личную стеклянную рюмку. Она стояла там еще с лета и находилась в постоянно замороженном состоянии, в связи с чем Андрейка никогда не боялся теплой водки.
Он рассказывал:
– Блин! Дождь, холодно… Так не хотелось сегодня работать. Но боженька за меня побеспокоился!
– Ты Царя с богом не путай, а то у него совсем крышу от таких почестей снесет, – заметил Яреев, расставляя пластиковые стаканы. – Помоги вон лучше. Вцепился в свою рюмку и скачешь как вор в депутаты.
Когда выпили по третьей, Клейман подошел к Темирзяновичу и сказал:
– Запиши нам по пять нарушителей и регулировку.
Последний встрепенулся, скрутил кукиш и, сунув его к лицу Клеймана, заявил:
– Видал? Шиш вам всем навстречу! Вы думаете, Цапов сегодня только личный состав драл за приписки? Он нам целый час мозги выносил. Поэтому клади материалы на стол, а я запишу, сколько есть.
Теперь дулю изобразил Клейман. Он дал Авиатору полюбоваться на нее, и сообщил:
– Вот тебе нарушители! У нас ничего нет, кроме мокрых трусов и носков.
– Я вам так и запишу. Каждому – ноль.
– Пиши.
Хайретшин нарисовал в ведомости два жирных ноля и вышел на галерею покурить. Клейман тут же пририсовал по маленькому кружку к верхней части нолей.
– По восемь получилось, – довольным голосом констатировал он.
– Зря, – сказал Яреев, – надо был написать одно единственное слово – дождь.
После четвертой рюмки по телу Яреева прошла волна блаженства. Начали согреваться мокрые ноги. Он откинулся на спинку стула и, прикрыв глаза, улыбался. Завалов рассказывал, что Дрозд сегодня получил майора. Звание ему действительно досталось на халяву. Он много раз возил командира полка в какие-то командировки и был у того в почете. А несколько месяцев назад попался на глаза, и командир удивился, почему это Ваня до сих пор капитаном ходит? И дал указание поставить Пернатого на соответствующую должность.
Неожиданно раздался вопль:
– Какого черта!
Вернувшийся Хайретшин заглянул в ведомость и теперь размахивал ею, как флагом. Клейман сделал удивленные глаза.
– Ась? – спросил он.
– Вы – ошизевшие рожи! Количество исправили, а по позициям не расписали. Ну, ничего. Сейчас все будет нормально!
Авиатор схватил замазку, устранил восьмерки, подул на листок и со злостью опять нарисовал ноли.
– Что ты такой нервный сегодня? – умиротворенно поинтересовался Яреев.
– На тебя анонимку напишут – веселись, сколько влезет!
– А тебя на эту должность никто за уши не тянул.
Сергей достал из нижнего ящика дроздовского стола жезл и протянул его Авиатору со словами:
– На, возьми. Ты же умеешь свистеть. Да и анонимок на инспекторов не пишут. Строчат только реальные жалобы с настоящими подписями. Видишь, какой почет? Статус, мля!
Жезл был обычным – черно-белым. Вот только на конце его красовалась приклеенная полиэтиленовая розочка. Видимо, какая-то из дроздовских баб постаралась украсить второе орудие своего возлюбленного.
Хайретшин ничего не ответил. Он молча уселся за свой стол и клацнул мышкой компьютера. На экран вылезла заставка в виде фотографии самолета СУ-27, вот только сняли этот самолет со странного ракурса. Точнее – сзади. Получалось – на пользователя компьютером смотрела самолетная задница с двумя мощными соплами, напоминавшими копченые печные трубы.
Темирзянович, тупо взглянув на два черных дупла, произнес:
– Нажраться с вами, что ли?..
– Поздно, водка заканчивается, – сказал Клейман.
Авиатор встал, открыл сейф, достал оттуда бутылку и водрузил ее на стол.
– Наливай! – решил он. – Если что, в сейфе еще есть.
Дело пошло веселее. Хайретшин, выпив стопку, спросил:
– Вы будете сдавать деньги на подписку и на «Динамо»?
– Мы ни на что и никогда больше сдавать не будем, – ответил Клейман.
Яреев принялся рассуждать:
– Это какой-то идиотизм! Каждые три месяца со всех собирают деньги в пользу вышеназванных организаций. Если местная газета «Милицейский патруль» не может себя прокормить, кому она нужна? Кто ее читает? Ежели необходимо что-то выпускать, боевого листка вполне хватит. Пусть повесят у себя в главке и ходят любоваться на него. А так, что в этой газете хорошего? Просто какой-то баптистский вестник, ей-богу! Сплошные фотографии начальников. Все – передовики производства! Минимум половина из них – коррупционеры, о которых знаю я. Другая половина – взяточники, о которых знают другие. А «Динамо» – вообще богадельня. Как не остановишь какого-нибудь спортсмена – отпустите, мол, мы за вас из чистого энтузиазма выступаем. Если это действительно так, зачем вообще деньги туда сдавать? Пусть альтруистов и дальше эксплуатируют!
– Ха! – воскликнул Клейман, – помните, несколько лет назад нас заставляли писать рапорты по агентуре?
Яреев помнил. Есть приказ, регламентирующий работу со стукачами. Несколько месяцев подряд каждый экипаж должен был писать рапорт после смены. То есть: выловил бухого, указываешь, что какой-нибудь агент по-прозвищу, допустим, Хазрет (или Вася – не суть важно), заблаговременно сообщил тебе о маршруте его передвижения. Или любое другое нарушение, задержание. Под эти рапорты что только не лепили! Но писали. Иначе домой не уйдешь.
Яреев утвердительно кивнул головой.
– Я случайно узнал, что работа каждого агента оплачивается из специальных фондов МВД. Все эти рапорты – чья-то неплохая прибавка к зарплате на уровне главка!
