Виктор Елисеевич Дьяков
Дорога в никуда. Книга вторая
Нет, муж не стал попрекать ее ни этим обманом, ни происхождением, да и Союз в 70-х хоть и по прежнему оставался «красным», но уже «полинял». Он просто посоветовал ей про это никому ни где случайно не проговориться, особенно сыну, и вообще лучше вновь «одеть маску», и продолжать жить под ней, а он сделает все возможное, чтобы этот разговор тоже забыть. Конечно, измученная «двойной» жизнью Ольга Ивановна ожидала не этого, она ожидала понимания, поддержки, но таковой не последовало. Естественно, после этого супруги стали отдаляться друг от дуга. К середине семидесятых только сын, да совместное жилье, которое не разделить, ни сменять было невозможно, связывали их. Алексея и раньше тянуло на родину, еще сильнее та тяга стала после того, как жена стала фактически чужим человеком. Поводом для его отъезда послужило известие, что младшие сестры сумели устроить свои личные жизни и покинули родителей. Старики остались одни, и Алексея уже ничто не удерживало в Новой Бухтарме. Он рассчитался на заводе и отбыл в Барнаул.
В 1978 году окончил школу сын Сергей и поехал в Новосибирск поступать, пожалуй, в самый в то время известный технический ВУЗ к востоку от Урала, в НЭТИ, в котором к тому же занимал немалый пост один из техникумовских товарищей отца, сумевший сделать преподавательскую карьеру. С тех пор пять лет подряд сын приезжал к матери только на каникулы, да и то не на все, так как по дороге всегда останавливался в Барнауле у отца, бабушки и дедушки. Ну, а после окончания института в 1983 году, он опять же с помощью друга отца попал служить лейтенантом-двухгодичноком в хорошую часть, располагавшуюся в Красноярске, в самом городе. Еще во время службы Байков-младший, сумел подыскать себе место работы, в одном из тамошних оборонных предприятий, и с прошлого, 1985 года уже числился там инженером, с небольшим окладом, но по его словам с немалой перспективой на продвижение в будущем. Как сын относился к разногласиям матери и отца? Сначала с недоумением, сильно по-детски переживая, но по мере взросления, узнав истинную причину их разлада, он занял нейтральную позицию, ибо не мог осуждать мать, но и слишком многим был обязан отцу. Он видел, как неважно складывается судьба молодых инженеров, не имеющих ни каких, даже самых маломощных «толкачей», коего он приобрел благодаря многочисленным письмам и личным встречам отца со своим старым другом.
С мужем Ольга Ивановна развелась, он нашел себе женщину в Барнауле, с которой сошелся. Так она осталась совсем одна со своей работой и своей памятью, которые и давали ей смысл и силы для дальнейшего существования…
5
К проверке изложений Ольга Ивановна приступила сразу после окончания уроков. Тут к школе вновь подъехала машина с будкой, привезя вторую смену школьников и забирая первую. Впрочем, подполковник заехал не только для этого, а еще, чтобы поблагодарить Ольгу Ивановну:
– Спасибо вам! Никак не ожидал, что ваша записка произведет такое впечатление на заведующего. Сначала, когда я заикнулся о своих проблемах, он на меня как на пацана посмотрел, но когда я записку показал, подобрел, сразу, чем могу…
В своей радости подполковник совсем не опечалился известием об очередной тройке сына за изложение. Ольга Ивановна не могла не вспомнить, что когда о не лучших оценках Игоря узнавала мать, ее реакция была совсем иной. Она буквально на глазах из доброжелательной красавицы превращалась в подобие злобной мегеры, готовой как ругаться с учителем, так и жестко наказать сына… и все равно чертовски красивой мегеры. Видя, что подполковник совсем не настроен обсуждать дела сына, Ольга Ивановна решила воспользоваться моментом и поинтересоваться бывшим учеником, к которому Ратников, вроде бы, был настроен более чем благожелательно:
– Да, кстати, Федор Петрович, давно хотела спросить, а как у вас Валера Дмитриев служит?
Ольга Ивановна из-за того, что в институт поступила поздно, училась заочно и академотпусков по рождению сына и уходу за ним, окончила институт только в 1967 году, а первый свой десятый класс выпускала в 1972 году. Валера был из того первого выпуска. Когда она знакомилась с личными делами учеников своего класса, которой ей предстояло вести до выпуска как классному руководителю, то обратила внимание, что только у него и отец, и мать местные уроженцы…
– Что, Дмитриев? – не сразу дошел до подполковника вопрос учительницы. – Ах да, он же тоже ваш бывший ученик. Ну что ж, к нему у меня претензий нет, – довольно нейтрально ответил Ратников, как и всегда отзывался о подчиненных в разговорах с посторонними.
Видя, что насчет Дмитриева подполковник особо распространяться не хочет, Ольга Ивановна решила попутно спросить и еще об одном обитателе «точки», который с недавнего времени начал ее интересовать.
– А вот есть у вас такой молодой офицер, его зовут Коля, а фамилия Малышев. Как вы его охарактеризуете?
Вопрос поставил Ратникова в тупик. Если бы Ольга Ивановна не оказала ему столь ценную услугу, и могла оказать еще не одну, он бы наверняка возмутился: какое ваше дело до характеристик моих офицеров, это в конце-концов, военная тайна. Понимала это и Ольга Ивановна, но сейчас она не сомневалась, что подполковник просто не имеет морального плана разговаривать с ней подобным образом.
– Малышев, а он, что тоже вам знаком?
– А как же, он ведь довольно часто с вашими школьниками старшим приезжает. Потом еще в прошлом году он, узнав, что я потомственная сибирская казачка, пришел, отрекомендовался, рассказал про своего деда, который оказался примерно ровесником моего отца и так же как он был офицером белой армии. Так вот он интересовался тем, как тут жили до революции, про местных казаков. И я насколько смогла настолько удовлетворила его любопытство. Увы, у нас ведь официально бытует мнение, что местная история только с 17-го года началась. Тут ведь местных краеведов фактически нет, и молодежь понятия не имеет о том кто и как здесь жил до революции.
– Как нет, в Усть-Каменогорске краеведческий музей есть, я точно знаю, – возразил Ратников.
– Там-то есть, я даже с сотрудниками знакома, но они в основном кроме советского периода занимаются сбором документов об Иртышской линии, это станицы между Павлодаром и Усть-Кменогорском, в Барнауле там есть материалы о Бийской линии. А наша Бухтарминская, горная линия, про нее совсем никаких сведений. Даже о таких фактах, что Усть-Бухтарма являлась головной станицей и к ней относились несколько казачьих поселков таких как Северный, Феклистовский, Александровский, Березовский, Черемшанский, Вороний, почти все ныне здесь живущие и понятия не имеют…
Ратников слушал Ольгу Ивановну и вспомнил ту свою двадцатилетней давности ночевку в Александровском ущелье. Интересно жива ли еще та сторожиха? В очередной раз вспомнил и давний «поэтический» разговор с Ольгой Ивановной. Но сейчас он про то ничего не сказал, а спросил совсем о другом:
– Я слышал, что вы родились и жили в детстве в Китае?
– Да, в Харбине, жила с родителями до одиннадцати лет.
– Как там вам жилось, вспоминаете, наверное?
Ольга Ивановна ответила не сразу, несколько секунд внимательно вглядываясь в подполковника. Он спрашивал с каким-то состраданием в голосе, и она решила быть с ним откровенной:
– Да, Федор Петрович, конечно, вспоминаю, детство да еще счастливое забыть невозможно. Да-да, счастливое, как это не покажется вам странным. Конечно, все устраивались по-разному, но мои родители там жили неплохо. С китайцами отношения вообще были очень хорошие, с японцами посложнее, но тоже не сказать, чтобы невыносимые, просто так без причины они русских никогда не унижали. Поверьте, с некоторыми вроде бы нашими, советскими народами жить рядом намного тяжелее.
– Вы говорите о казахах? – предположил Ратников.
– Господь с вами Федор Петрович, вы, наверное, наслышаны, что я Танабаева и эту казашку-проверяющую из Алма-Аты на место поставила и поэтому всех казахов ненавижу. Нет, я не такая уж зашоренная дура, чтобы не видеть очевидного – и с казахами жить можно. Вы, наверное, в курсе, что на другом берегу водохранилища, в горах есть казахское село, Манат называется, ну которое у самого входа в Чертову Долину. Так вот, туда в войну несколько семей немцев заселили с Поволжья. Представляете, чистоплотных, трудолюбивых немцев в одно село с далеко не чистоплотными казахами, склонными часами смотреть на дорогу или горы, и ничего при этом не делать. И, тем не менее, немцы там прижились, у них родились дети, и за все эти годы никто их не унижал и не притеснял на национальной почве, не заставляли перенимать казахские обычаи, образ жизни. Они как были, так и остались немцами. Так же и любой другой народ с казахами бы ужился. Я часто присутствовала на всевозможных совещаниях и в Усть-Каменогорске, и в Алма-Ате, других городах Казахстана, разговаривала и сама видела, есть и такие народы, с которыми рядом жить или невозможно, или очень тяжело, я имею в виду в первую очередь турок-месхетинцев и чеченцев, – заключила Ольга Ивановна.
– Не могу ничего сказать, ни о тех, ни о других, их в наши войска обычно не призывают. Хотя я слышал о них не раз и примерно то же, что и вы говорите. А вот насчет казахов вполне с вами солидарен, действительно с ними вполне можно ладить. Но вот то, что вы про китайцев и японцев сказали, признаться не ожидал, – покачал головой Ратников. – С Китаем, вон, отношения до сих пор никак не наладятся. Сейчас, еще куда ни шло, а вот пока Мао жив был мне казалось, что вполне возможна война. Слышали, они ведь постоянно предъявляют нам территориальные претензии, вроде считают, что весь Казахстан китайским должен быть.
– Да нет, Федор Петрович, тут все несколько сложнее. Дело в том, что Китай претендует не на весь Казахстан, а только на земли бывшего Джунгарского ханства. Это территория Алма-Атинской, Тады-Курганской, нашей Восточно-Казахстанской и большей части Семипалатинской областей. До середины восемнадцатого века здесь располагалось обширное и мощное государство, Джунгария. Китайцы в войне его уничтожили и естественно претендовали на эти земли, но успели только Синцзян захватить, а западную Джунгарию официально Россия застолбила. Так что если с этой точки зрения судить, здесь, в общем-то, совсем не Казахстан, – прочитала краткий экскурс в историю Ольга Ивановна.
– Невероятно, первый раз об этом слышу, – изумился Ратников. – А эти самые, как их, джунгары… они то что, куда подевались, почему здесь казахи-то оказались?
– Китайцы мстили джунгарам за набеги на их территорию и мстили жестоко. Потому джунгарские племена, которые уцелели разбежались. Например, доподлинно известно, что одним из таких племен являются калмыки. Они поспешили под защиту России, аж за Волгу убежали. Более мелкие племена тоже попрятались, вымерли, ассимилировались, но в основном их уничтожили китайцы. А что касается казахов, ну так земля-то осталась пустой, вот сюда казахские скотоводы и стали гонять скот и заняли эти земли раньше, чем пришли переселенцы из России. Впрочем, если говорить о нашем Бухтарминском крае, то не казахи, а кержаки здесь самым старым местным населением являются после того как эти места покинули джунгары.
– Надо же, – продолжал удивленно качать головой Ратников. – И откуда вы все это знаете, наверное, это еще с детства, от родителей слышали?
– Да нет, это меня уже здесь, как раз усть-каменогорские краеведы и просветили. Это они соответствующие исследования провели и вот к таким выводам пришли, что весь так называемый Восточный Казахстан, Казахстаном стал только когда попал под власть России. А до того, кочевья и старшего и среднего казахских жузов распологались западнее и южнее, а сюда они сунуться не смели, потому что боялись джунгар. Наоборот, джунгары постоянно делали успешные набеги на казахов. Это конечно неофициальная версия, но на мой взгляд очень близкая к истине.
Услышанное буквально повергло Ратникова в полуминутный задумчивый ступор, из которого он вышел опять же с помощью Ольги Ивановны. Она напомнила ему о Малышеве:
– Что касается Коли Малышева, я вот в связи с чем интересуюсь. В сентябре к нам молодая учительница английского языка по распределению после института пришла. Так вот, она с ним познакомилась и встречается. Ей в общежитии для молодых специалистов комнату выделили, и он ее там регулярно навещает. А я эту девушку как бы опекаю, и потому хотела бы узнать получше, что за человек этот Коля, – Ольга Ивановна старалась, как могла вызвать, подполковника на ответную откровенность.
Не сразу Ратников перенастроился от истории и политики на житейские проблемы сегодняшнего дня. Прошло еще с полминуты, прежде чем он окончательно осознал, о чем его спрашивают:
– Погодите… эта молодая англичанка… Елена Михайловна, которая английский у моей дочери преподает?
– Да-да, совершенно верно.
– Видите ли, не знаю, что вам и сказать. Парень вроде неплохой, но сами понимаете сейчас молодежь, как бы это сказать… Ну, в общем, хоть он уже и третий год у меня служит, а я его как оказалось, не так уж и хорошо знаю, – Ратников виновато развел руками…
6
Валерий Николаевич Дмитриев появился на свет в Усть-Бухтарме в 1955 году. Его отец был тот самый мальчик, что родился от второго сына Силантия Дмитриева, фронтовика Прохора летом 1919 года. В годовалом возрасте он пережил перестрелку, произошедшую между продотрядниками и его отцом с дядьями, в ходе которой от шальной пули погибла его полугодовалая двоюродная сестра. Николай этого, конечно, никак помнить не мог и вырос, как и все его поколение стопроцентным советским человеком и во всех анкетах значился как выходец из крестьян-бедняков, что, в общем-то, уже и соответствовало истине. Ведь после разгрома и сожжения хутора, расстрела отца, остался Николай один с матерью, и безо всякого имущества. Мать до 30-го года, то попрошайничала, то нанималась батрачить к разбогатевшим в НЭП крестьянам-новоселам, и кое-как растила и кормила сына. И то, что началась коллективизация с раскулачиванием, для них стало благом. Теперь уже мать по всем статьям считалась беднячкой-батрачкой, и то, что когда-то Дмитриевы являлись богачами и владели хутором, это как-то забылось. В коллективизацию уже новые кулаки стали врагами советской власти, с которыми она безо всякой жалости и пощады расправлялась. В 32-м году они с матерью сумели перебраться в Усть-Бухтарму. Там им на жительство выделили комнату в одном из домов выселенных кулаков, в который тех в свою очередь вселили в 22-м, как пострадавших от казаков во время Большенарымского восстания крестьян-новоселов. Николай в школу так и не начал ходить: сначала, когда побирались и по людям жили некуда было, когда, наконец, свое жилье появилось ему уже стукнуло 13 лет и садиться за парту с восьмилетними, стало как-то неудобно и обидно. Однако просто болтаться по улицам парню не дали, стали привлекать к работе в колхозе, сначала пастухом, потом по мере взросления, он стал, и пахать, и сеять.
На срочную службу его призвали в тридцать девятом, и Николай сразу же угодил на финскую войну. Хоть и неграмотный он был, а понимал, что в тридцати-сорокоградусные морозы воевать в буденновке невозможно. Взял да и спросил у политрука, почему, де, у финнов на головах теплые шапки-ушанки, а у красных героев матерчатые колпаки со звездами, которые на таком холоде к той голове буквально примерзают. Чтобы больше не задавал лишних вопросов, его сразу же спровадили на передний край. В начальный период войны, когда неудачно штурмовали линию Маннергейма, Николая ранили сразу в обе ноги, и его несколько часов до наступления темноты не могли вытащить с простреливаемой нейтральной полосы. Их оказалось там много раненых, истекавших кровью, просивших помощи, замерзавших. Николай не кричал, не тратил энергию, и может быть, поэтому выжил. Ночью до него добрались санитары, положили на плащ-палатку и выволокли к своим.
Ранения оказались неопасными, но обмороженную кисть руки пришлось ампутировать. Это несчастье, как ни парадоксально, в дальнейшем сыграло для Николая определенную положительную роль – его инвалида, не взяли на Отечественную войну, и в колхозе, которым заправлял старый Танабаев, он не мог выполнять никакой тяжелой работы. В то же время, все остальное, как говориться, осталось при нем, и в условиях военного и послевоенного дефицита на мужиков, ибо с войны не вернулось и половины призванных, да и из тех кто вернулись было немало настоящих калек… В общем, нескладный, невзрачный, не умеющий ни читать, ни писать, и до того никогда не пользующийся успехом у женщин, Николай вдруг оказался едва ли не самым завидным женихом. Что такое кисть руки, когда у многих полностью нет рук, ног, глаз, прострелены легкие, вырезаны метры кишок, осколки возле сердца… Здоровье оно далеко не последнюю роль играет в семейной жизни. Но Николай не торопился жениться, он мстил своим сверстницам за то, что те в довоенную пору его откровенно игнорировали, предпочитая других, тех кто сейчас либо не вернулся с войны, либо вернулись тяжелыми калеками. Женился он только в 47-м на молодой вдове без детей, чтобы уйти в ее дом, оставшийся без хозяина, так как в одной комнате с матерью, в доме, являющейся фактически сельской коммуналкой, где ютились еще две семьи, ему уже существовать опротивело.
Легкотрудник, так с раннего детства запечатлелось в памяти Валеры прозвище, которым наделила отца мать. Почему у таких работяг, какими были дед Силантий и его сын Прохор потомок оказался лодырем? Трудно сказать, может какие-то гены очень дальних предков возобладали, а скорее всего сама, так сложившаяся жизнь Николая спровоцировала. Как в том рассказе Лондона, где мальчишка, подсчитавший количество движений, что он сделал, когда все свои детские годы ударно трудился на фабрике, вдруг впадает в депрессию и вообще отказался не только работать, но и делать, как ему казалось, любые лишние движения. Так и Николай, наработавшись досыта в тот период, когда детям положено играть, шалить, учиться в школе он, в силу сложившихся обстоятельств, оказавшийся в течении нескольких лет на легкой работе, в конце концов, настолько привык к этой прохладной жизни, что козырял своей культей, направо и налево, отказываясь даже рубить дрова дома. Его стыдили, ставили в пример инвалидов войны, которые умудрялись работать в колхозе не только без руки, но и на одной ноге. Но заставить его работать было уже невозможно. Единственно, что Николай любил, так это рыбачить, особенно зимой. Здесь он на удивление ловко управлялся с сетями и одной рукой, а в остальном… Единственной работой на которую он соглашался, это быть ночным сторожем колхозных амбаров. Любовь же к зимней рыбалки стала в конце-концов причиной его гибели. Уже после того, как они переселились из зоны затопления в Новую Бухтарму, в 1964 году, Николай пошел рыбачить на лед. Но водохранилище это уже не старое русло Иртыша, где он знал какой лед в какое время, и где могут быть полыньи сделанные рыбаками, а где их никто никогда не делал. Здесь появилось много новых пришлых людей в поселке и они делали полыньи где попадя. В одну такую полынью и попал Николай, выплыл, успел добежать до дома, но так застудился, что заболел и через два дня умер.
А Валера в том же году ходил во второй класс… «Учись и трудись, – так учила его мать, происходившая из крестьян-новоселов деревни Селезневка. – Твой отец был неграмотный и легкотрудник, оттого и жил плохо, и кончил по-дурному. Не перечил Валера матери, но и поверить не мог, что через труд можно чего-то добиться, он видел слишком много примеров, что и те кто работали надрываясь жили почти так же плохо, как и лентяи. Тем не менее, Валера пошел явно не в отца, а видимо, в деда и прадеда, мать и ее родителей, он оказался природным трудягой. Правда времена уже наступили другие и детей недетским трудом не истязали. Несмотря на усидчивость и старательность учился Валера неважно, из класса в класс переходил хоть и без задержек, но тяжело. Так же со скрипом перешел он и в пятый класс, который в 1967 году приняла Ольга Ивановна. Постепенно, из года в год общаясь на родительских собраниях с его матерью, учительница узнала всю историю его ближайших предков, которая не могла ее не заинтересовать. Валера продолжал упорно и тяжело учиться, классная руководительница как могла ему помогала, ободряла, понимая, что дело тут даже не в умственных способностях вообще, а именно в способности учиться, быстро схватывать объясняемый материал. Далеко не всегда успешно учившиеся в школе люди, добивались впоследствии каких-то успехов в чем-либо, и наоборот, посредственные школьники, вдруг в зрелом возрасте преображались и становились весьма успешными. Ольга Ивановна иной раз ободряя старательных троечников приводила им в пример композитора Чайковского, у которого в детстве и юности его учителя не находили никаких способностей к музыке, а после 35-ти лет он неожиданно для всех начал писать гениальные музыкальные произведения. Такого рода объяснения не были приняты в советской школе. Эти примеры она помнила еще из своего гимназического харбинского детства, когда тогдашние ее учителя не стеснялись говорить, что Пушкин был далеко не лучшим учеником в Царскосельском лицее, а след, оставленный им в русской литературе от этого, тем не менее, не стал менее заметен.
Закончив 8-й класс, Валера вместе с большинством таких же как он троечников решил бросить школу и идти работать на завод, учеником токаря, или слесаря. Именно его Ольга Ивановна особенно долго отговаривала, говорила и с его матерью: дескать ты парень старательный, не лаботряс, успеешь, наработаешься, пока есть возможность учись, потом не будет таковой. Не для кого не было секретом, что на заводе, в так называемых, рабочих коллективах, молодые неокрепшие ребятишки и здоровье подрывают и будучи на побегушках у своих старших наставников очень быстро привыкают к алкоголю. Многие из бывших школьников вообще не работали, болтались по улицам сбиваясь в шпанецкии кодлы. Подростковое хулиганство вообще стала одной из характерных черт советских рабочих поселков, а Новая Бухтарма ввиду того, что большинство ее населения являлись рабочими и членами их семей, конечно же, получила такой статус. Впрочем, и сельхозработники тоже стали рабочими, а не колхозниками, ибо колхоз уже в бытность председателем сына Танабаева преобразовался в совхоз.
Ольга Ивановна сумела уговорить своего ученика, Валера закончил десятилетку, и даже пытался поступать в техникум в Усть-Каменогорске, но неудачно. Зато закончил курсы шоферов при военкомате и срочную служил шофером на Севере. После армии устроился в поселковую автобазу, но там платили такую мизерную зарплату, что Валера, уже «ходивший» с девушкой и собиравшийся жениться, решил заработать денег на свадьбу. Он знал, что хорошо оплачиваемая работа на цемзаводе очень вредна для здоровья, но в поселке нигде больше таких денег не заработать, и опять же, только отработав определенное количество лет на цемзаводе можно было получить благоустроенную квартиру с удобствами. Так что деваться некуда. Валера не умел халтурить, беречь себя, изображать старание, он работал в полную силу, честно, заработал денег, женился… и через четыре года начал харкать кровью. К тому времени у них с женой уже родилась дочка. Провалявшись несколько месяцев в больнице, съездив в санаторий, он решил больше на завод ни ногой. Но куда еще податься человеку, отягощенному семьей, у которого тут же старится мать, в поселке, где крайне ограниченный выбор приложения своих сил. Здесь-то и пригодились те десять классов, что заставила его закончить Ольга Ивановна. Ведь только имея за плечами десятилетку и срочную службу, можно было с гражданки поступить на службу в армию по контракту, прапорщиком. Валера и воспользовался этой возможностью, закончил пятимесячные курсы прапорщиков и прибыл служить на «точку».
Дмитриев довольно быстро договорился с бригадиром автослесарей о времени постановки дивизионной транспортной машины на ремонт. Имея санкцию самого заведующего это оказалось несложно, тем более Валера многих слесарей знал лично еще с тех времен, когда сам здесь работал. Сейчас бывшие товарищи с легким ехидством и нескрываемой завистью расспрашивали его о службе, жизни:
– Ну что Валера, как в «кусках-то» живется, небось, скоро свою машину купишь, платят-то сколь?
На обидное прозвище «кусок», прилепившееся ко всем прапорщикам еще со старых времен, когда так презрительно именовали сверхсрочников… На это Валера не реагировал, на вопросы о зарплате и жизни на «точке» отвечал уклончиво, общими фразами. Да, он сейчас зарабатывает больше чем шофера и слесаря на автобазе, но не настолько, чтобы этим хвастать. А что касается условий жизни, тут тем более хвастать нечем, на «точке» жизнь скучная, жена таковой не довольна, то и дело сюда к матери своей уезжает. Так и приходится жить даже не на два, а на три дома, потому, как и своей родной матери помогать надо. Вот и сейчас Валера отпросился у Ратникова, чтобы после дел на автобазе, навестить сначала тещу, потом проведать мать, переночевать у нее, и завтра с той же школьной машиной вернуться на «точку».
