Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин
Ратибор. Капель первого круга
Глава 9. Незваная тать
Прошло два года до предела заполненных тренировками в войском правиле, учебой у Глаи, письмом и счетом, учением разговора на иноземных языках. За три года, ко дню моего рождения во второй седмице травня месяца, я вытянулся в росте настолько, что достиг бровей деда Микулы. К моему удивлению, больших пластов мышц, как у деда, у меня по-прежнему не было. Одни кости и жилы толстые.
Семаргл окончательно заматерел, стал серьезнее и еще массивнее. Теперь он бы мог отбиться от тройки матерых бирюков. Питин тоже утратил юношескую живость. Научился выступать вальяжно, считая, по – видимому, что наша семья должна ему прислуживать. Но ездить на мне и Семаргле не перестал.
Жар вырос в справного, высокого и стройного молодого жеребца. Эти два года дед Микула ежедневно тренировал нас обоих и в скачке с препятствиями и забеге на расстояние, в вольтижировке, рубке лозы легким клинком, метании с седла сулиц на всем скаку и стрельбе из лука на любом карьере. В первый раз, когда на него надели седло, Жар немного поартачился, но быстро смирился с седлом и попоной, когда я на него садился верхом. Правда, когда на него пытался забраться кто-либо посторонний, он превращался в яростного, неукротимого демона, который визжал, лягался, вставал на дыбы и падал на спину. Ни Митяю, с которым мы подружились, ни его ватажникам он не давался в руки, как они не старались.
Семаргл и Питин давно распределили обязанности. Питин хозяйничал в избе и погребах наравне с Глаей. Безжалостно истреблял мышей и крыс, что осмеливались пробраться в указанные помещения. Вот только он стаскивал свою ночную добычу ко мне на постель, видимо для того, чтобы я не забывал о его войских подвигах.
Семаргл хозяйничал во дворе и поле. Днем он бдительно следил за нашей животиной. И, если двух коров днем он доверял охранять молодому быку Ревуну, то стадо из дюжины овечек с бараном Мяшей он проверял несколько раз за день, не доверяя дурному барану и, по моему, правильно делал. Все так, но стоило мне собраться сбегать в град, они возникали тут как тут. Я, конечно, понимал, зачем они туда стремятся, несмотря на опасность схваток с градскими котами и псами. Не маленький.
Пришлось принимать меры и, с согласия прабабки, у нас год назад появилась молодая псица местной породы и тоже молоденькая кошечка Тинка.
Мы с другами изменились за это время сильно. Только дед Микула с прабабкой за три года нисколько не изменились. Остались такими же среброголовыми чудиками, с огромным уважением относящимся друг к другу. Занимались хуторскими делами, вели хозяйство. Учили меня всему, что знали сами. Конечно, я не стал под руководством Глаи настоящим травником и ведуном, хотя был близок к этому. У меня неплохо получалось внушение. Заговорить боль, остановить наговором кровь-руду у себя или других людинов, вызвать родовой Морок. А войское правило, изучаемое под руководством деда Микулы, давалось мне легко. Я был хорошим учеником.
Митяй с ватагой, после того случая с привезенными заморским гостем полдневными тварями, иногда неделями пропадали у нас на хуторе, когда были свободны от домашних обязанностей. Как в марену, так и в знойную живу. Упражнялись в войском правиле под приглядом деда Микулы. Гонял он ватагу как сидоровых коз, зато это принесло плоды: ватажники постепенно становилась справными молодыми воинами.
Увидев однажды, как я упражняюсь в бою без оружия, как ломаю ударами торцом ладоней толстые сучья, а пятками разбиваю толстые плахи, Митяй спросил:
– Ты и тогда так мог драться, Ратин?
Выслушав мой ответ, он покрутил огненной головой и долго молчал, потом задумчиво пробормотал:
– Да… Выходит, ты и тогда мог нам переломать руки и ноги, попробивать дурные головы. Какими мы дураками были!
– Ну да! А что бы я тогда сказал твоим родителям и всех других парнишек из ватаги? Как бы смог деду Микуле в глаза смотреть? А боги? Что они сказали бы на подобное непотребство?
– М-да… – пробормотал Митяй. – Мало нас дед Микула гоняет. Не считая тебя, конечно.
Семнадцать лет. Много это или мало? Дед Микула с моим прадедом в шестнадцать ушли с княжьей дружиной в полуденные земли. А я все еще живу на спрятанном в крепи лесов хуторе. До выполнения моей клятвы данной богам по-прежнему как до небесного Месяца. Вот и думай, Ратин.
Посвящать себя в Велесовы ближники я не хотел, хотя мог спокойно выдержать все испытания. Так утверждал дед Микула. Но стать боготуром – значит подчиняться приказам волхвов, не быть свободным в свершениях. А мне нужно было идти на юг, далеко на юг в скифские степи. К старой Тамтархе, к князю Гобою, у которого мой дед был в боярах-ближниках, либо к его преемнику. Узнать, кто такие хунну, что за племя. Откуда они пришли на нашу землю.
Только в детстве хорошо верить в богатырей – поединщиков, что разъезжают по скифскому полю, ища себе чести и славы. Один в поле не воин, будь он даже семи пядей во лбу – эту науку я усвоил хорошо. Недаром дед Микула учил меня не только одиночным схваткам. Вместе с Митяевой ватагой он обучал нас ходить и бегать строем, совершать четкие повороты и перестроения, ставя щиты к щиту, когда ватага превращается в какое-то сказочное многорукое и многоногое существо, способное бить и давить на противника объединенной силой всех воев.
Он рассказывал нам о фаланге – воинском построении измышленном полководцами далекой Эллады. О македонской фаланге Александра, сына Филиппа которую не смогли сломить многочисленные войска персидского царя Дария. Говорил и показывал воинское построение для не многочисленной дружины под названием «Каре», о построении «свиньей», годном только для тяжелой панцирной конницы при прорыве строя супротивника. Его сказы о войнах древности мы все слушали с великим вниманием и мотали себе на еще не отросшие усы.
– Мр-а-у-у! – мягкая лапка чувствительно дернула за ухо. Я с великой неохотой открыл глаза.
– Чего тебе, котяра?
– Мру! – шершавый язычок, словно наждаком прошелся по щеке. – Фра!
– Чего это он? – спросил проснувшийся Митрий, вместе со мной спавший на полатях.
Я уже давно перестал его даже мысленно называть Рыжим Митяем, с этаким оттенком пренебрежения. Конечно, физиономия у него осталось прежней: вся усыпана лельнушками, над челом топорщились непокорные огненно-рыжие волосы. Но друга дразнить нельзя. Можно иногда пошутить, но не со злости и без пренебрежения.
– Беспокоится. Зовет куда-то, – зевая, ответил я.
– Так ведь рано еще. Нам с тобой, после вчерашних подвигов, дед с Глаей разрешили отдохнуть в волюшку.
– Мр-р-р-рав! – рявкнул Питин.
– Эге! Дело, видать, сурьезное. – я мигом соскочил с полатей, натянул рубаху и крашеные порты. – Подымайся, Митрий, тож.
Питин, постоянно оглядываясь на меня, устремился к двери. Хвост у кота раздраженно дергался, и это мне совсем не понравилось.
Во дворе нас встретил Семаргл. Тихонько рыча, он подтолкнул меня к двери повалуши, в которой лежало учебное оружие и луки.
– Тревога! Шепотом сказал я Митяю. – Буди деда и Глаю. Семаргл зря беспокоиться не станет. В лесу есть кто-то. Чужие.
Ни слова ни говоря, правнук деда Микулы кинулся в избу. Совещание было коротким.
– Ты, Ратин, бери лук с боевыми стрелами и с Семарглом отправляйся туда, куда пес поведет. А мы втроем вооружимся, чем следует. Будем тебя ждать.
Ярило только встало над виднокраем, лесные птахи еще заливались утренними песнями. Обеспокоенные деревянницы выглядывали из-за древесных стволов, через клочки поднимающегося вверх тумана. Сквозь болота, окружающие хутор, мы пробирались долго. Упыри, да кикиморы уже проснулись, потому следовало быть осторожным.
Семаргл вел уверенно, все время поглядывая на меня. Я молчал, только старался следить за легким ветерком, но слава богам, Шалоник веял почти все время в лицо.
Внезапно Семаргл остановился, припал к земле. Я тоже устроился согнувшись за кустом и глянул вперед, где мне почудилось смутное шевеление. Вот оно что! Меж лесных великанов тихонько крались, стараясь не брякнуть оружием люди незнаемые и было их много. Очень много. Около сотни воев. Светловолосые, рослые, не похожие на степных наездников, шли они тихо, экономным, привычным к лесной чащобе, шагом. Оружны были луками, топорами и короткими охотничьими, на бера, копьями, да дубовыми палицами. Доспехов на находниках почти не было.
Откуда они? Дед Микула сказывал, что на полуночь от нашего града по озерам живут люди угорского племени. Неужели оттуда? На что надеются? Так…На расстоянии выстрела из лука двигался еще один отряд. Около полуторых сотен. Да еще были сторожи, выдвинутые вперед по движению отряда и далеко в стороны. Вот от них мне с Семарглом следовало хорониться особенно. Это уже было серьезно. Две с половиной сотни северных находников, отправившихся пошарпать беспечных Рысов.
Передовую сторожу вел вперед человек отлично знавший местность, потому что он уверенно обходил болотные топи, отыскивал тропинки меж ними. Кикиморы болотные находника – проводника почему-то не трогали. Но чувствовалось, что про наши гати он не знал.
Убедившись, каким путем вороги пойдут дальше, мы с Семарглом стороной опередили отряды и сторожу. Беспокоил меня проводник отрядов. Стрелить по нему, значит замедлить продвижение находников вдвое, и я рискнул. Замаскировался в густом кустарнике на склоне болотного холма и снарядил лук.
Когда передовая сторожа приблизилась, я высмотрел пожилого людина в простой домотканной справе, безоружного и который молча, движением шуйцы, указывал нужное направление.
Стрела пошла в неподвижном воздухе хорошо, ровно и воткнулась в шею проводника по оперение. Тот упал. Стрелял я шагов с сотни, потому не боялся промахнуться.
Когда среди находников поднялся крик и стрельцы пустили наугад свои стрелы, мы с Семарглом были далеко. Уходили болотами, стараясь не оставлять следов, петляли, делали скидку как зайцы и потому вернулись на хутор за полдень. Дед Микула за это время успел сгонять на Серке к своей захоронке, взять оружие и облачиться в доспех. Впечатляющее зрелище. Особенно производил впечатление исполинский меч в узорчатых ножнах, которого старый велет как раз приспосабливал за спиной. Вооружились и Глая с Митрием. Брони у них не было. Но висели на поясе метательные ножи с кинжалами, за спиной торчали кибити луков.
– Что там? – нетерпеливо спросил дед Микула, едва я показался во вратах.
– Находники, дедушка. Много. Две с половиной сотни. Может, чуть больше. Северяне по виду, светловолосые. Угры, наверное. Оружны луками, копьями да палицами. Бронь кожаная. Двигаются в сторону града. Вел их людин, дорогу к граду знающий. Обходили болота по тропам. Теперь того людина нет. Так что сегодня наверняка до града не дойдут. Может завтра к вечеру.
– А родичи по полям, да на репищах копаются. Не чуют ничего, – встрял Митрий.
– М-да-а…– крякнул дед Микула. – Доброгнев князь… Ров то не чищен, глина огнем не обожжена, вои не обучены… Митрий! – рявкнул он.
– Тута я!
– Беги, Митрий в град, сполох бей. Вдруг Ратин не всю силу находников высмотрел. Другие могут вешней водой по Роске подняться, сколь получится на плоскодонках и уже оттуда идти на град. Вода нынче высокая, волоками, да по речкам, везде пробраться можно, ровно по торне. Поспешай!
– Бегу, дедушка!
Митяй коснулся меня рукой, поклонился деду Микуле с Глаей и скрылся за вратами.
– Теперь нам, Глая Монионовна работа предстоит. Находники могут обнаружить хутор. Нужно попрятать скот, убрать в захоронку скарб, сколько можем. Курей твоих, да гусей – придется на подворье оставить. Тут ничего не сделаешь. Самой тоже придется в лесу схорониться.
– Нет, Микулушка. Хорониться не буду. На Серке в град поеду с травами. Знаю, что раненых много будет, ежели находники возьмут Град в осаду. Ратин! Ты чего столбом стоишь? Помогай деду Микуле коров да быка выгонять, да овечье стадо заполошное на торну направить.
Едва управились засветло с захоронками и упрятыванием скота в тайное место меж болотных топей. Я хотел снарядить Жара и пробираться к граду по темному времени, да дед Микула не разрешил. Решили тронуться на рассвете. Я не смог уснуть. Стоило закрыть глаза, как тут же возникал убитый мной находник – проводник. Вскидывал вверх руки, пытаясь ухватить стрелу, и падал… Боги, да за что мне такие видения? Это же враг, шедший убивать родичей. Пять лет назад я тоже убил стрелою ворога в храме богини Рати и мне ничего подобного не чудилось?.. Может, сама богиня избавила меня, подростка, от душевных терзаний за отнятие чужой жизни? Или, скорее всего, мне было не до терзаний души. Нужно было заботиться об умирающей Зоряне, приглядывать за впадающей в ступор прабабкой…
Прохладная ладошка легла на мой лоб:
– Чего не спишь, внучек?
– Не могу уснуть, Глая, – признался я, – все лицо того находника мерещится. Спать не дает.
– Это беда поправимая, Ратин. Закрой глаза, расслабься и слушай.
Полилась старинная колыбельная, знакомая с детства и напеваемая тихим голосом. И я действительно уснул…
К рассвету я в первый раз надел на себя бронь из змиевой шкуры, которая до сих пор была мне велика, на Жара тоже, даже наголовник надел, несмотря на его протесты. Не хватало словить стрелу от находников что Жару, что мне.
Повесил за спину щит, тул с двумя десятками боевых стрел. Еще один тул прикрепил к правому боку Жара. С левой стороны лук пятипудовый в навощенном кожаном чехле, запасные тетивы. Мечи тоже не забыл, повесил на ремнях за спиной так, чтобы рукояти над плечами торчали и браться за них было удобно. Дед Микула помогал, но сам надевать бронь не спешил.
– Натаскаюсь еще. Мы с Глаей Монионовной на телеге поедем. Так способнее будет. Ты, Ратин, будь осторожен. Верю в тебя, ибо научил тебя всему, что сам знаю. Пусть берегут тебя боги!.. А ты куда, кот неразумный? – зашумел он, когда Питин вспрыгнул на круп жеребца – Тебя только не хватало для полного счета! Твое дело дом стеречь, кур да гусей охранять. Командовать своей подругой, да подружкой Семаргловой. Вишь, все хутор покидаем, на кого его больше оставишь?
– Ме-е-ня? – муркнул кот и нервно задергал хвостом.
– Тебя, Питин, – подтвердил я. – Тут от тебя пользы более будет!
Кот спрыгнул с Жара, носом толкнул Семаргла и неохотно пошел к избе, все время оглядываясь и надеясь, что мы передумаем и скрылся, наконец, в своей, кошачьей двери. Прабабка молча провела ладонью по моей щеке:
– Да не отвернется от тебя матерь Рати и берегини лесные!
Карачун нынче был снежный, а леля дружная. Болота вспухли от талой воды, что стояла над гатями глубиной по колено. В топях слышался плеск, невнятное бурчание – упыри спорили о чем-то с проснувшейся кикиморой. Жар на гатях ступал осторожно, но я не торопил жеребца. Мало ли что! На подходе к граду слез с седла, повел Жара под уздцы.
Меж болотищами Семаргл уходил вперед, рыскал по сторонам, оглядывая и обнюхивая окрестные заросли, своим видом подсказывая, что посторонних близко нет. Не доходя версту до града, я укрыл Жара в густом кустарнике на островке сухой земли посреди топей, наказал стоять тихо и не шуметь, а сам с Семарглом бесшумно двинулся к граду, мысленно благословляя бронь. Легкая, не стесняющая движений, не брякнет металлом – в самый раз для наворопника, решившего подкрасться незаметно.
Я ошибся, когда сказал деду Микуле о том, что находники придут к граду сегодня ближе к вечеру. И было ворогов не две с половиной сотни, а гораздо больше. Прав был дед Микула, когда предположил что враг двинется к граду несколькими путями. Находники окружили град тесным кольцом. Но и я прав был в том, что те два отряда не успеют добраться до града к сему времени.
Зато Митрий успел вчера добежать до града, ударить в сполох, и предупредить родичей. Честь ему за то и слава.
Над окрестностями реял стук топоров и крики переговаривающихся находников, Язык у них был странным, каким то щелкающим, мне мало знакомым. Вороги разослали малые ватаги, рушили поскотину и делали из жердей лестницы. Ватага поболее ладила в ближнем лесу таранное бревно. Иные, под прикрытием стрельцов, валили в градской ров вязанки хвороста.
Над градским тыном мелькали головы родичей, посылающих стрелы в находников, гативших ров. Тут я помянул недобрым словом князь-старейшину Доброгнева. Достанется ему на орехи от деда Микулы, ежели останемся живы.
Подвесной мост не был поднят, цепи, тянувшиеся к надвратной башне, перебиты. Только врата (наконец то) были закрыты. Над вратами суетились стражи в медных шеломах, тащили на веревках тяжелый жернов. Над тыном поднимались дымки – родичи в медных котлах грели смолу.
Семаргл молча толкнул меня носом в руку, повел головой назад. Я припал к земле, затаился, приготовив метательный нож, но Семаргл успокаивающе вильнул хвостом.
– Это я, Ратин, – послышался гулкий шепот и в кустах появился дед Микула, – Опоздали в град пробираться. Теперь в него днем и курица не проскочит.
– А где Глая? – забеспокоился я.
– Там она, с Серком в тех кустах на островке, где ты Жара оставил.
– Ясно. Что, дедушка, делать будем?
– Ты сам как мыслишь?
– Я? Видишь, дед, там на нашем холме Велесовом людины сгрудились, шатер ставят. Оттуда иные людины по ватагам разбегаются, указания несут?
– В том и дело, Ратин, что не вижу – все перед очами плывет далее полусотни саженей. Слышу, как лес рубят, как хворостом ров забрасывают, но не зрят далеко очи.
– Мыслю, нужно дождаться начала приступа и пробиваться к холму незаметно. Предводителя стрелою или мечом достать. Без воеводы находникам труднее град на копье брать будет. Попробую в лесном плаще к холму не замеченным добраться и стрелить.
– Пробуй, Ратин. Без меня, понятно. Хоть тебя скрадыванию учил, сам не смогу. Ежели б мог видеть четко! А так и сам попадусь и тебя подведу. Свистом дашь знак, когда понадоблюсь.
– Я, деда, постреляю бояр ворогов, сколь смогу, потом назад возвернусь.
Глава 10. Неравный бой
Достал я плащ из холстины, Глаей в серо – зеленый цвет окрашенный, с пришитыми лентами узкими, где грязно – серыми, где желтоватыми. Тоже из холста. В том плаще я, бывало, к градским воям вплотную подбирался, и они меня не замечали. Набросил капюшон, спрятал под полу снаряженный лук с тулом и пополз потихоньку из кустарника. Находники все были делом заняты, где им поросшую травой кочку заметить, которая по лощинкам едва движется.
Подобрался к шатру на расстояние сотни сажен и замер, помянув Велеса. Не татями пришли находники… Они и бога своего принесли! В шатре прячут! Иначе, зачем из шатра дымок духовитый вьется от зелий заморских? И у входа в шатер чужой волхв маячит, знаки воеводе подает…
Значит, не только пошарпать хотят пришлые. Норовят остаться, на землю сесть. Искоренять будут всех без пощады.
Воевода находников оказался мужем среднего роста, с широкими плечами и движениями опытного воина. С сотни сажен было трудно разобрать выражение лица воеводы. Понял только, что не молод, носит темные вислые усы, длинные волосы с пробивающейся сединой выбиваются из под кожаного шелома.
Приказы он отдавал гулким уверенным басом, далеко разносящимся по окрестностям. И, насколько я понял, пользовался у остальных большим уважением, настолько быстро они бросались выполнять распоряжения.
Чего ждут? Хворостом ров засыпан в десятках мест, лестницы изготовлены и доставлены на места. Под отесанное свиньей дубовое бревно подведены прочные оси с колесами. Все было готово, но предводитель медлил, чего – то ждал. Я догадывался чего. Те два отряда, у которых я стрелил проводника.
Пользуясь затишьем, я перебрался еще ближе к холму саженей на тридцать. Ближе было нельзя, могут заметить. Подтянул поудобнее лук и тул, достал пару стрел и положил перед собой. Сзади и слева раздался далекий шум. По оживившейся свите воеводы, я понял, что они дождались. Из леса на градские росчисти вывалило сразу две сотни воев. Предводитель новоприбывших тут же направился к воеводе и, судя по жестикуляции, объяснял опоздание.
Они поговорили, затем воевода властно махнул рукой в сторону града и я понял, что начинается приступ, а новоприбывшие останутся в запасе.
Началось! Раздался рев нескольких сотен глоток. Находники бросились на приступ. Часть волокла через ров лестницы, часть усиленно стреляла в мелькающие за тыном головы. Сверху тоже летели стрелы. Стрельцы града стреляли в ответ и фигуры в кожаных доспехах валились, не добежав до тына.
Катящие таран увеличили скорость и мчались теперь бегом, раскручивая массивные колеса, к вратам, где ротозейством князь-старейшины был не поднят мост. С тына по ним тоже стреляли и часто то один то другой, находники падали пронзённые стрелами, но павших тут же заменяли другие.
Таран быстро достиг градских врат и ударил с размаха. Было слышно за людскими криками, как затрещали врата. Градские стражи с великим усилием перевалили через заборол надвратной башни огромный жернов. Нескольких стражей сбили стрелами, но жернов все – таки был сброшен вниз на дубовое бревно и придавил его к забросанному рву. Таран затрещал. Три гридя были придавлены вместе с тараном.
Несмотря на сопротивление, стрельцы находников подавили градских количеством, и заставили прятаться за бревнами тына. Лестницы были приставлены, и уже первые вои споро полезли вверх. Сверху родичи отталкивали лестницы шестами, лили на нападавших ковши горящей смолы и падали, пронзенные стрелами.
«Пора»! словно шепнул мне кто – то в ухо. Я поднялся на ноги, ухватив лук и стрелы. Стрела пошла с легким свистом, ударила вражеского воеводу в правый бок. Кожаный доспех, с нашитыми на него пластинами металла, не смог остановить боевую стрелу с харалужным жалом. Пока воевода падал, а остальные командиры отрядов искали, откуда прилетела стрела, я стрелил по волхву находников с быстротой, которую сам не ожидал.
Стрела из тула. Пятка на тетиву, а глаза ищут цель. Рывок тетивы, хлопок тетивы по костяному щитку, глаза ищут следующего, пока пальцы достают из тула следующую стрелу.
Дед Микула рассказывал, что хороший стрелец способен одновременно держать в воздухе шесть стрел, пока первая вонзается в мишень на расстоянии в три сотни шагов, а на полторы сотни шагов – три. Раньше у меня получалось четыре самое большее. Но сейчас я, наверно, поставил рекорд скоростного прицеливания и стрельбы. Тул, в котором было три десятка стрел и который я брал с собой, опустел в сотню спокойных ударов сердца.
Когда стрелы кончились, я повесил лук через плечо, выхватил оба клинка и бросился, как советовал дед Микула, назад к близкому лесу. Разъяренные гриди, потерявшие около двух десятков знатных воев, практически весь штаб, бросились наперерез.
Я попятился, выглядывая дорожку к отступлению. Но тут от леса ко мне бросился еще один отряд северных гридей, размахивающих палицами и короткими копьями. Пришлось прорываться.
Не зря меня учил мой дед, а потом дед Микула! Ох, не зря! Никогда не думал, что другие гриди по сравнению со мной едва двигающиеся улитки. Я спокойно уходил от богатырских замахов находников, уклонялся и легонько касался затянутых в кожаный доспех тел. Сопровождал меня сплошной крик да рев.
Харалужная сталь клинков легко вскрывала кожу и вместе с нею и тело очередного гридя. Не обязательно убивать, иногда достаточно ранить. Раненый противник, как учил дед Микула, не опасен, зато своими криками отвлекает на себя других воинов, вынужденных идти к ним на помощь.
Я почти не удивился, когда впереди раздался рев и появился велет в харалужном доспехе и огромном медном шеломе. Два тяжелых меча поднимались и опускались как косы. Раненых после таких ударов не оставалось.
– Становись за спину, Ратин! – гаркнул дед Микула. – Прикрывай тыл!
Ага, тыл! От кого прикрывать, когда вороги разлетаются от ударов старого велета как сухая ботва на репище. Отступают, орут что-то о появлении лесного бога. Это я так разобрал, шагая позади велета и изредка отмахиваясь клинками от наскакивающих время от времени пришлых храбрецов.
Стрелы чужих гридей отскакивали от брони деда Микулы и от моей. Я ощущал сильные удары, от которых стонали ребра и нехорошо ныло тело, но бронь из змиевой шкуры действительно держала хорошо. А вот синяки да кровоподтеки будут. Это я знал точно. Если останемся живы, конечно.
Дед Микула вел меня не к вратам града, как я мыслил, а обратно, за поля в чащу, к ближнему болоту. Теперь мы пятились оба, отмахиваясь от стрел и, моля богов, чтобы стрельцы не попали в щели на доспехах.
Вражеские гриди остановились перед топью, грозя копьями и палицами. Мы с дедом Микулой с трудом пробирались в глубь болота, обходя окна кикимор. Шли в направлении гати ведущей к островку, на котором нас дожидалась прабабка.
– Мра-ук! – раздалось рядом.
Неугомонный Питин, посверкивая медовыми глазищами, возник впереди нас и, пошел, оглядываясь, следуем ли мы за ним. «Интересно, где Семаргл? Почему нас встречает один Питин»? – подумал я.
– Гр-рая! – оглянувшись на меня, мяукнул Питин.
– Ты мне не говори про Глаю! Лучше скажи, как ты здесь оказался? И где твой дружок? Почему я его не вижу?
– Гр-рая!
Прабабка не пустила? – догадался я. – Возле себя держит?
– И правильно сделала, – пробурчал дед Микула. – А то бы обязательно в драку ввязался и погиб.
Все-таки тяжел оказался старый велет для болотных кочек. Несколько раз проваливался в топь. Если бы не жерди, которые мне пришлось нести, не знаю, как бы удалось вытащить.
Заявились мы пред Глаиными очами, перемазанные с ног до головы в ряске, да тине. Глая молча кинулась к нам, каждого потрогала руками:
– Не ранены? – спросила.
– Ран нет, а вот синяки будут. Хорошую бронь ты пошила, Глая. А про раны другие ты у деда Микулы спрашивай.
– А это что? У тебя и у Гурьяныча? Болотная водица?
Я провел ладонью по лицу и действительно на руке была кровь. Странно, откуда успела взяться?
Зато Семаргл вился вокруг нас с дедом Микулой вьюном. Пищал, хлестал хвостом по ногам, поскуливал. Потом, немного успокоившись, лег рядом с Жаром и отвернул от нас голову. «Обиделся», – понял я.
– К граду не пробраться Глая Монионовна. – сказал дед Микула, сбрасывая возле телеги перепачканный доспех.
– Угров боле тыщи подступило. Ежели наши сегодня устоят, пусть Ратина благодарят. Он в начале приступа выбил верхушку, что на холме Велесовом собралась. Даже шамана ихнего уложил. Погляди, Монионовна, что у меня там, с левого боку печет. Кажись, стрела по щели харалуга чиркнула?
Прабабка охнула и стала торопливо обмывать бок старого велета, а я фыркнул.
– Щепка у него там торчит, Глая. Крушил щиты и палицы гридей, токмо щепа летела во все стороны.
– А ты иди, мойся, горе мое! – оборвала меня прабабка. – Похож на Кикимору болотную. Одни белые зубы из грязи торчат. Да Гурьяныча доспех прихвати. Тож помоешь.
Пришлось мыть оба доспеха в болотной водице и самого себя отмывать. А то прабабка к костру не пустит. Питин сидел рядом со мной и только фыркал, когда капли воды попадали на него. Он мне сочувствовал. Зато Семаргл, даже когда я подошел к разожженному Глаей костерку, отворачивался.
– Пойми ты, голова садовая! – не выдержал я. – Как я мог тебя взять с собой? Мне через бронь досталось. А тебе? Брони у тебя нет. Кинулся бы в драку меня защищать и готово. Посекли б тебя топорами, хребет перебили палицей, или стрелили. Этого хотел? Ладно, злись далее, коль охота!
Глая закончила пользовать травами деда Микулу и приступила ко мне. Безжалостно растерла мои кровоподтеки, не обращая внимания на мое шипение.
Поели мы с дедом Микулой пшенной каши с салом, что Глая приготовила, и потихоньку угомонились. Я пытался заснуть, чтобы к ночи быть в форме, но сон не шел. Не захотел Баюнок мне очи смежить.
Стояли в глазах искаженные лица гридей, мною упокоенных, грозили. Вместо Баюнка пришел Вий с дочкой Кошмарой. Спасибо Глае. Быстро разобралась в причине моего бдения. Быстро приготовила отвар, пошептала, провела ладонями над головой, и я заснул…
Приснилась мне под полуночь сестрица Зорянка, что в руках котенка малого держит и приговаривает:
– Смотри, Ратин, какой он красивый! Весь из себя чернышик, а на грудке пятнышко белое. Крылышки раскинуло, будто чайка малая летит…
– Зато у него хвост морковкой!
– Пусть морковкой, – соглашается Зоряна и смотрит на меня, как на несмышленыша малого, – Зато ротик розовый и, слышь, пищит как! «Питин, да Питин» – выговаривает. Буду звать его Питин.
– Мне мнится, что пищит без всякого смысла, – не соглашаюсь я, – А повзрослеет, будет только «Мяу» выговаривать. Не молока, а мясца требовать.
– Это потом он мяса захочет, – соглашается Зоряна и протягивает котейку мне, – Ты береги его, Ратин. Не обижай. Пусть обо мне памятью останется. И с собой его сегодня не бери…
И начинает уходить, удаляться от меня, будто по воздуху уплывать, истаивать.
– Куда ты, Зорянушка! – кричу я, а она только улыбается слабо и исчезает, ровно растворяется в ярком свете…
Проснулся я, а Питин возле уха угрелся, мурлычет. Семаргл с другого бока посапывает. Простил, значит.
