Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин
Ратибор. Капель первого круга
После бегства троицы, я обратился к наставнику: «Дед, а когда мы к твоей захоронке пойдём?». Велет подумав, ответил: «Возможно, после обестни наведаемся. Правда пока, нам сподручнее, заняться змиевым туловом. Азъ глаголю о схроне потому, что там прибран древний свиток, привезённый мной из Велико-Тартарского, Красного Яра. В котором подробно расписано, как охотиться на змиев, а после управляться с их чежей и костями. Однако то, каким образом змиево тулово разделывать, я помню и тебе подскажу».
Воняло от василиска так, как будто перед нами, опрокинулся воз протухших яиц! Пока я морщился и крутил носом, Микула смущённо взглянул в сторону ручья и дельно предложил: «Давай тулово змия, поближе к воде перетащим? Чтобы сразу разделывать и промывать его внутренности, избавляясь от смрада!». Когда мы понесли душу змия, я удивлённо спросил: «Дед, а пошто он такой лёгкий? Ведь он размером с быка и должен весить свыше тридцати, неподъёмных пудов! На самом же деле, он весит не больше девять пудов!».
– Азъ в том свитке вычитал, что внутри аспида, есть пара важных мешков, большой и малый. Большой – брюшной мешок, наполнен вонючим легкотвором, такой невидимой ипостасью, похожей на воздух! Поэтому, перед тем как доставать легкотвор, чтобы сберечь его летучую ипостась, нужно крепко завязать его устье. При сих заботах, нужно крепко его держать, иначе взлетит и скроется в небесах! Иная беда может случиться, ежели его поджечь. Поскольку с громким хлопком, легкотвор вспыхнет и спалит вокруг, всё живое! Посему поберечься не помешает! Вот то немногое, что положено знать, обращаясь с брюшным мешком, а на счёт грудного мешка, я тебе поведаю, между делом.
Над чежей тулова, мне пришлось потрудится иным способом. Потому что вскоре выяснилось, что на мягком подбрюшье, она была намного толще, чем на крыльях! Из за чего, резать её толстый, роговой нарост, было попросту невозможно! Мой харалужный нож, бесследно скользил по поверхности, переливающихся чешуек, а прочный плуб, лишь оставлял неглубокие царапины. «Мне действительно повезло, что азъ догадался стрелить его в глаз и попал. – подумал я. – Иначе сей аспид, сделал бы из меня, своё жаркое!».
«Дед! – пожаловался я. – Мне никак не удаётся совладать с брюшной чежей. Её даже плуб не берет!». Велет успокоил: «Погоди Ратин. Щас совладаем!». После чего, Микула достал из поясного кошеля, малую склянку в кожаном чехле. Из которой, очень осторожно, извлёк притёртую пробку. Затем он снова, пошарил в кожане и вытащил золотую трубку, похожую на соломинку. Нижний конец трубки, он опустил в горлышко сосуда, а её верхний конец, заткнул указательным пальцем. В итоге, Микула вынул трубку из бутылки и приподняв запирающий палец, провел её нижним концом, по месту желаемого разреза.
В сей же миг, из трубки стала потекла серая жидкость, которая в месте своего соприкосновения с чешуёй, начала шипеть и выделять белесый, вьющийся дымок. Имеющий кислый, неприятный запах и кислый вкус. После чего, на пластинках чешуи, пролегла тёмная полоса! «Дед, что это такое?!» – с опаской спросил я. «Это особоё зелье, которое даже харалуг растворяет, а как его делают, твоя прабабка ведает. – задумчиво ответил велет и продолжил. – Теперь Ратин, этот тёмный надрез, смочи водой и пробуй резать!».
Действительно, под тёмной полоской, проделанной зельем, радужная чешуя сильно истончилась и стала хрупкой. Когда в том месте, я начала резать харалужным ножом, чежа оделялась без усилий! Однако мне, больше понравилась резка, невесомым змиевым плубом. Такая работа, требовала аккуратности и временных затрат. Тем не менее, за два часа кропотливого труда, чежа с тулова змия, была снята полностью и тщательно промыта в проточной воде. Затем разложена на траве, сохнуть под лучами Ярилы.
После обестни, я приловчился и стал осторожно выворачивать, плоские и удивительно лёгкие, ребра аспида. Под присмотром Микулы, который хмуро ждал того мгновения, когда я подберусь к внутренностям змия. «Сейчас будь повнимательней, Ратин. Не проткни мешки! Сперва возле устьица, перетяни грудной мешок и отодвинь в сторону. Ага, вижу что готово! Теперь достанем брюшной мешок, который облегчает змия. – уточнил наставник и добавил. – Только сперва, возьми жилу и перетяни его, возле горловины. Ага, здесь! Теперь перережь его пуповину и крепко держи. Пока не вытаскивай, а то улетит. Просто придави! Азъ пока, валуны притащу и веревки».
Мне пришлось крепко придавить, брюшной мешок руками, не позволяя ему вырваться из под верхних рёбер змия. Вскоре, когда Микула перенёс три здоровых валуна, я спросил: «Дед, а что в грудном мешке змия, находится?». После того, как наставник крепко закрепил верёвку на валунах и начал обвязывать, полупрозрачный легкотворный мешок, ответил: «В малом мешке, слюна змиева скапливается, которая смешиваясь с воздухом и самопроизвольно вспыхивает пламенем, когда он плюётся! Поэтому его огнетворным пузырём, называют». Большой же мешок, напоминал рыбий пузырь, только во тьму раз больше. После того, как наставник его надёжно обвязал, соединив с булыжниками, произнёс с облегчением: «Добро! Теперь Ратин, можешь его отпустить. Меня радует то, что твой змий, был ишшо мал! Иначе пришлось бы, вязать с десяток, таких валунов! Поскольку зрелый Горыныч, легко берёт матку на двадцать пудов, а его легкотворный пузырь, втрое больше!».
Приноровившись, Микула переместил объемные валуны, вместе с рвущимся в небо, легкотворным мешком, в сторону берёзы и завязал конец верёвки, обернутой вокруг ствола, на узел. Затем довольный, подошёл ко мне и постоял рядом, разглядывая наше творенье. Когда же он, заметил на моём лице, немой вопрос, то поспешно ответил: «Мы понесём легкотвор вверх, вдоль берега Кривого ручья и спрячем в пещере Острой скалы». Затем поинтересовался: «Теперь ты понял, почему змий оказался лёгким?». На что я ответил: «Уразумел воотчию! Василиск лёгкий оттого, что его кости пустотелые, а легкотворный мешок, тянет его душу вверх!». Темнело, а наших дел не убавлялось. Поэтому я сбегал на хутор и предупредил Глаю, чтобы она приехала за нами, но только завтра, в час поудани.
Занялось третье утро, нашего пребывания на Перуновой поляне. Мы встали позже обычного, но после размеренного, сваорного чаепития, всего за пару часов, к началу обестни, наверстали упущенное. Засучив рукава с первой частью Утроси и закончив в Поутрось, мы бодро оттартали и спрятали в схроне Острой скалы, легкотворный пузырь аспида. После чего, спешно вернулись и проделали множество дел. Таким образом, к середине дня, к концу часа подани, перед нашим взором, образовалась куча, бесценной рухляди!
Прибытков, полученных из души аспида, получилось немало. Тщательно промытые и увязанные в связки, рёбра. Три отреза, скатанной в тюки, самой ценной в мире и удивительно прочной, чежи живота! Связка тонких, длинных и лёгких костей крыла. Бережно закупоренный и уложенный на хранение, в отмытый череп, грудной пузырь с огнетвором. Замотанные в сухое вервиё, челюсти змия с невероятно прочными, пластинчатыми зубами.
Русалки перестали недовольно зыркать на нас из кустов, дождавшись своего счастливого часа. Когда мы с Микулой, закончили вонючее безобразие. Конечно, мы сочувствовали навьим духам и сделали всё возможное, что бы как можно скорее, завершить свои труды. Так что в последний, дневной час поудани, превозмогая усталость, мы захоронили змиевы внутренности и прибрались на Священной поляне. После чего, уважили подношениями Перуна, Велеса и его Лесного волка. Поблагодарили русалок ручья, за проявленное долготерпение и окурили дымом здравницы, Священный дуб. Как положено, совершили всё праведно, во Славу Рода!
Месяц дайлетъ, подходил к концу, поэтому начиная с завтрашнего, тридцать второго числа, в течении его последней девятицы, мы решили закончить, обработку всей чежи. Предварительно вымочив её в растворе дубовой коры с последующим натяжением, для выравнивания. Неспешно размышляя, на будущее о том, как нам лучше изготовить аспидную бронь и оружие. Потому что с началом нового сороковника, месяца Эйлетъ, мы будем заняты, распашкой полей. В который, как и все Рысичи округи, мы начнём сеять ячмень, овёс и сажать репу.
Вскоре, в сопровождении ушастой троицы, на телеге приехала Глая. Так что с началом вечернего часа паобедъ, всей гурьбой, мы воротились домой. Прибрав всё аспидное добро, в стоящий на задворках терема, сарай. К которому с тех пор, из за едва заметного, но отвратительного запаха, никакая живность вообще не приближалась. Даже проходящий недалеко, Лесной хозяин, рявкнул от возмущения и удалился, куда подальше!
Кроме всех совершаемых или намеченных нами дел, старцы никогда не забывали о моём обучении. Так по утрам, в чётные – второй, четвёртый и осьмой дни недели. По три часа, начиная в сваоръ и заканчивая в поутрось, прабабка наставляет меня Православным Поконам Инглиизма. Которые были заповеданы нам, Первопредками Славяно-Арийской Расы или рассказывает Летописи Рысьих Родов, обращая моё внимание на то, что мы выходцы из Даарии. В том числе, обучает Православной Грамоте. В первую очередь, она учит меня, сложным образно-руническим письменам – Дарийским Трагам и Харийской Каруне. Потом объясняет особенности переходной – Святоруской Буквицы или тонкости буквенной – Расенской Молвице. Благодаря общей совокупности знаний, Глая учит меня, образно мыслить. На уровне многомерной Славяно-Арийской Арифметики, целительства и волшебства.
В особые дни, Глая заставляет меня, выводить латинские буквицы и писать Ромейским письмом. Более того, из среды пекельных наук, используемых Ромейским поганцами для завоевания мира, прабабка выбрала три основные и теперь, знакомит меня с их содержанием. Приговаривая: «Терпи Ратин, мысли ворогов, Рода человеческого, нужно понимать!».
На таких занятиях, она разъясняет мне суть, захватнических Религий, для покорения и постепенного уничтожения рабов. Суть которых, сводится к устрашению и покорности, захваченного населения. Такие учения наставляют рабов, примерно так: «Если тебя ударили по одной щеке, прояви человеколюбие и любовь, подставь другую!».
Во вторых, на примере уничтожения Варварейцев, Кметов, Кельтов, Этрусков и Венедов, прабабка наглядно разъяснила мне, принцип действия Ромейского, Захватнического и Рабовладельческого Права. Которое разделяется на Земельное, Морское и Торговое. В третьих, Глая растолковала мне, основы Шумерской математики. Основанной на Навьих постоянных, линейного времени. Величины которой, только отчасти, свойственны мирам Яви и Прави.
Более терпимо, я отношусь к изучению пограничного, для наших Миров – Ахейскому языку. Который теперь, больше называют Эллинским. После утреннего обучения и трапезы в час обестны, с наступлением дневного часа обести, я начинаю заниматься хозяйскими делами.
В нечётные дни недели, третий, седьмый и девятый, по два часа в день, начиная с часа обести по час утдайни, Микула наставляет меня воинским премудростям. Лето за летом, делая мои упражнения сложнее, таким образом, добиваясь совершенствования умений и навыков. Среди постигаемых мной, воинских дисциплин, есть тройка основных. Это искусство владения Арабской секирой, двуручным мечом и копьём. В оставшиеся три дня недели – первый, пятый и шестой, я как правило, свободен!
Глава 7. Доспехи и стрельни
В заботах прошёл, месяц Хэйлетъ и наступил Вейлетъ. Мы посеяли овес, ячмень и кормилицу рожь. Глая засадила репище, обиходила молодой яблоневый сад и несколько груш. Между прочими хозяйскими заботами, я огородил круглый загон для Жара и принялся его приучать к недоуздку, хотя Глая сказала, что он ещё мал, для этого. Однако Жар, оказался понятливым учеником, так как видел на примере Серка, что нужно делать и не сопротивлялся.
Как-то днём, я учил жеребёнка, отзываться по имени. Для чего временами, подзывал его к себе, со словами: «Жарушко, Жар! Беги сюда, малыш. Отведай солонца!». Когда горбунок откликался и подбегал, я угощал его ломтиком, подсоленного хлебца. Наши занятия заинтересовали, проходящего мимо кота. Который тихо сел и начал внимательно следить за происходящим, но потом неожиданно, промяукал: «Мар! Ш-ш-мар! Ш-шар!». Заслышав своё имя, конёк подошёл к Питину и недоверчиво обнюхивая, фыркнул. В следущий миг, котофеич лизнул его прямо в морду, чем заверил в искренней дружбе! Правда потом, он смущённо поджал уши и начал усердно вылизывать, свою лапу. Так что я радостно взглянул, на новых друзей и шутливо сказал: «Выходит Питин, ты умеешь разговаривать, а не только воды или мяса просить?!». На что, не понимая шутки, мурлыка серьёзно ответил: «Мра!».
Временами, наш кот мурчесловил. Правда из за того, что глотки кошек, не приспособлены для человеческой речи, Питина нужно было, научиться понимать. Например имя Семаргл, кот выговаривал как «шмарг», а имя Глаи – «хлау». Таким образом, как обычно искажая слова, Питин сегодня впервые, промурчал имя конька. «Надо бы поучить Питина, лучше говорить – пробормотал я. – Но когда?! Ведь свободного времени, совсем нет!».
Как-то раз, прибираясь во дворе, Микула обратил внимание на деревянное бревно. Которую внимательно осмотрел, заложил в козлы и острогал, сотворив плоский верх. После чего, наметив линии с помощью локтевого кругала и аршинной линейки, он выбрал в колоде, два полукружных и один сложно изогнутый, в полтора вершка глубины, пазы. К этому времени, Глая закончила урок арифметики и я вырвался во двор, в поисках деловитого шума. Где нашёл Гурьяныча, давшего на мои расспросы, обстоятельный ответ: «В нынешний месяц, мы сотворим тужни, для новых луков, щиты и стрелы! После чего, обработаем некоторую часть, имеющейся чежи аспида. Поскольку Глая Монионовна, собралась кроить военные одежды и ратные доспехи.
Я вспыхнул от счастья, но по мужски сдержал восторг и важно произнёс, слегка дрогнувшим голосом: «Понятно, дед. Только теперь, мне нужен лук, помощней старого!». В ответ на что, велет торжественно заметил: «Твой прежний лук, был двухпудовым. Однако с тех пор, ты весьма вырос и продолжаешь мужать. Поэтому мы будем мастерить, сразу три лука! Трехпудовый, четырехпудовый и пятипудовый!». Меня даже оторопь взяла, после того как я представил, предстоящий объём работ, а в озвученных характеристиках, захотелось разобраться.
Поэтому я спросил: «Дедушка, а пятипудовый лук, который мы сделаем, будет такой же мощный, как тот, что висит в твоей пещере?». На что Микула, выслушав меня с улыбкой, ответил: «Например по молодости, в походе с Бориславом, азъ с шестипудовым луком управлялся, только за давностью лет, он не сохранился. Тогда как лук, висящий в пещере, справлен мной позднее, однако каков он на тетиве, мне не ведомо. Вполне возможно, что он десятипудовый. Вообще-то азъ, стрельцом никогда не был, а его справил в тяжёлую годину, для особой надобности! Однако, делать такой лук тебе, на мой взгляд, весьма преждевременно, а вот названные, будут весьма к стати!».
Своим ответом, Микула успокоил мои страхи и вот почему. В тот день, когда мы притащили пузырь в верховья Кривого ручья, а Микула отвалил от Острой скалы, девятипудовый камень и мы вошли внутрь пещеры, я впервые увидел его! Словно Велико-Антский, длиной в сажень, изготовленный из Варварейского, чёрного дерева и отполированный прикосновением Микулиных рук, лук, с вершковой толщиной туженя! В туле которого, виднелись стрелы, толщиной в треть вершка и напоминали собой, лёгкие дротики. Когда я взял его в руки, то непроизвольно вздрогнул. Какой же чудовищной силой, обладает велет, раз может с ним обращаться?!
Помимо лука, в открывшейся взору, небольшой пещере, я увидел доспехи, щиты и оружие. На отрезах ряднины были разложены, длинная кольчуга из каленого харалуга и нагрудный панцирь с вязанным, стальным воротом и юбкой. Наколенники и закрытые харалужными пластинами, кожаные сапоги. Всё железо, было смазано топлёным, бараньим жиром. Поодаль, на уступе скалы, покоился Ахейский бронзовый шлем с личиной. Богато украшенный гребнем из конского волоса. Правее шлема, на деревянном гвозде, вбитом в трещину, висел большой, двуручный меч! Вложенный в кожаные, узорчатые ножны с окованным медью, устьицем. Возле меча, с опорой на гвоздь, стояло длинное копье с круговой, железной пластиной, прокованного ратовища. Поодаль, на другом гвозде, висела секира с широким лезвием.
После того, как мы пристроили змиев пузырь, а глаза привыкли к слабому свету, в дальнем углу пещеры, на плоском камне, я разглядел возвышающийся, окованный медными полосами, аршинный сундук. Микула указал на него перстом и загадочно произнёс: «Он здесь!». После чего открыл амбарный замок, поднял крышку и достал свиток, потемневшего пергамента. Который приподнял в руке и с улыбкой взглянув на меня, молвил: «Азъ говорил тебе об этом свитке. В нём описывается, как правильно мастерить доспехи из змиевой рухляди. Сейчас он нам нужен, как никогда, поскольку многое из моей памяти, выветрилось за лета!».
Я очнулся от воспоминаний и спросил: «Дед, но зачем тебе нужен, такой мощный лук?». На минуту, Микула о чём-то задумался, вспоминая былое. После чего, тихо ответил: «Когда ни будь, я расскажу тебе о горькой године, своего рабстве в царстве Киэнги. Это ристалищный лук! Рассчитанный только для одного, победоносного выстрела. В начале поединка, в такого же как я сам, подневольного противника». После чего, смущённо крякнув, велет добавил: «Правда по возращении во Славские веси, сим стрельнем, азъ ни одной живой души, больше не бил! Поскольку белый свет, стал мне не в радость, а глаза перестали зреть. Думаешь, азъ далеко вижу? Нет! Только на пол ста саженей, а дальше всё расплывается. Из за чего, последние три десятка лет, мне на зверином промысле, делать нечего!».
Мне не терпелось, занять свои руки важным делом, поэтому я, нетерпеливо спросил: «Дед, а когда мы начнём тужни править?». Наставник поинтересовался: «Насколько я понял, твои занятия с Глаей Монионовной, на сегодня окончены?». На что я ответил, словно стрелил: «Конечно!!!». Велет хмыкнул в усы, догадываясь о бурлящем в моей душе, нетерпении и сказал: «Пойдём в горницу, сперва потрапезничаем, а после подношений Богам, приступим!».
Так что с началом дня, в тринадцатый час обести, заручившись благословением Перуна, мы приступили к долгожданной работе. Я перетащил из сарая, часть змиевой рухляди. Кости крыла, парные рёбра тулова, лагушок с рудой, пузырь со слюной и плоское корыто. Затем в сенях терема, я прихватил мешочек с лечебной ромашкой и вернувшись во двор, замер подле наставника. Который в это время, для первых двух тужней, придирчиво выбирал, две ровные кости, двух и трёх ноктевой толщины, а для третьего тужня, приглядывал одинаковой кривизны, парные рёбра аспида. Во время сего занятия, дед описал мне, стрельное равенство: «Например, о чём говорит выражение – Трёхпудовый лук? Всего лишь о том, что для натяжения его тетивы, требуется усилие в три пуда! Такое линейное выражение, характеризует все стрельни мира. Различающиеся в своём многообразии, только упругостью тужня или крепостью тетивы».
Первые два тужня, трёхпудовый и четырёхпудовый, мы решили сделать цельными, из пустотелых костей крыла, в отличие от третьего тужня, самого мощного и составного. Который будет изготовлен из парных рёбер аспида, крепко связанных между собой, прочной жилой. Придирчиво выбранные Микулой рёбра и кости, я сложил в корыто со змиевой кровью и сушёной ромашкой. После чего, наставник осторожно сдобрил полученную смесь, чаркой опасного огнетвора и сказал: «Пока всё! Теперь нужно закрыть и обождать три дня, пока кости не размягчатся».
Через три дня, для первых двух тужней, я заготовил две костяные трубки, длиной по семь вершков. В которые с лёгким усилием, мы вставили размягчённые кости, двухаршинной длины. После чего, поместили их в округло изогнутые, пазы в колоде. Засим настал черёд, третьего тужня. Уплощённые рёбра для которого, Микула соединил концами между собой и обладая недюжинной силой, плотно обмотал тонкой, но очень прочной, аспидной жилой. После чего, заготовку трехаршинного тужня, он с усилием вставил в многократно изогнутый, паз в колоде.
На этом мои труды не закончились. Микула скомандовал: «Теперь Ратин! Разводи костёр и ставь на него, трёхкорчажный котёл с водой. Потом в тёплых сенцах, найди мешок сушёного чабреца, прихвати его во двор и как только вода закипит, добавь в неё, один гранец травы. Да ещё соли добавь, с пол гранца. После чего обожди девять частей, пущай вар настоится, а потом бери черпак и поливай тужни в колоде. Пока весь котёл не опорожнишь. Под воздействием горячего вара, кости аспида из тёмно-синих, станут светлыми, словно небо. К тому же, без неприятного запаха, а в местах соединений, очень прочными, как твёрдый камень!». За сим, дед подался в терем, чаёвничать с Глаей, а я начал кипятить, заваривать и поливать отваром, тужни в колоде. Ближе е вечеру, я прибрал двор и глядя на тлеющее костровище, настроился ждать целую неделю, окончания сушки кибитей.
Пока день за днём, тужни сохли в колоде, мы времени не теряли и сделали три клееных из ясеня и выпукло оструганных, воинских щита. Два круглых – Потешно-локтевой и Бранно-аршинный, а третий длиной в простую сажень, вытянутый и округло-зауженный вниз – Дружинный. Которые спереди, я оклеил мелко ячеистой и очень прочной чежей, с боков крылатого аспида. После чего, мы отвезли их во градскую кузню. Благо, что мастер по железу, по прозвищу Кричь, взял в оплату дюжину векш и сварганил на щиты, центральные шишаки и круговые оковки.
Близился вечер. Когда в пятнадцатый, дневной час утдайни, мы на телеге, запряжённой Серком в сопровождении ушастой троицы, возвращались домой. Новенькие щиты, на ухабах стези, весело позвякивали, своей железной оковкой. В очередной раз, взглянув на которые, я спросил наставника: «Дед, а как быть с броней? Ведь чежи мы заготовили, целую уйму?!». На что Микула, усмехнувшись ответил: «Как ты думаешь, чем Глая Монионовна по вечерам в почивальне, теперь занимается?! Для чего она давеча, с тебя мерку сняла?». Я воскликнул: «Ой! Неужто прабабка, начала мне бронь шить, но почему она, ничего не сказала?!». Дед ответил: «Пока знать об этом, тебе не положено. Так что ты Ратин, меня не выдавай, сам помалкивай! Примерить захотелось?! Азъ огорчу тебя, бронь шьётся на вырост. Понял? В ответ, я обескураженно пробурчал: «Понял».
Взгляд Микулы, вдруг стал озорным и в месте с тем, проницательным: «Ты думаешь, что в следующий раз, бронь тебя лучше защитит? Когда вы с рыжим Митьком, снова во граде, решите подраться?!». Что заслышав, я враз загорелся, словно трут от огнива! Правда вовремя спохватился и промолчал, но всё-же сокрушённо подумал: «Откуда Микула, об этом знает?! Ведь это, только наши дела!». Рыжий был заводилой среди градских парнишек и моим, нет, не врагом, а противником! Потому что он, умело доводил меня, своими присказками и дразнилками, до белого каления!
Вообще, с какого перепуга, Митяй решил, что я чёрный или чумазый?! Ведь мои волосы, в живу выгораю до белизны и даже в марену, не черного, а рысьего цвета! Телом я тоже не чёрен, а просто смугл! На моей груди, как у Рыжего, висит родовой оберег Рыса. Правда на моей спине, виднеется обширный шрам, напоминающий дерево с расходящимися ветвям. Который привлекает к себе, настороженные взгляды, градских мальчишек. Однако во время стычек, не является предметом шуток. Поскольку все знают, что это отметина Перуна, полученная мной, в раннем детстве.
Однажды, когда мне исполнилось три лета, Глая привела меня в капище. Решив провести обряд, моего посвящения в ближники Тары и Тарха Перуновича. В те лета, она была старшей жрицей капища и не нуждалась, в чьей либо помощи. Для соблюдения обряда, она посадила меня на алатырный камень и дала мне в руки, свой жреческий скипетр. Чтобы я игрался, не плакал и не мешал. Однако сам Громовержец, отец Тары и Тарха Перуновича, остановил обряд! Ударив молнией в центральный столп капища! Малая часть которой, горящей перуницей отскочила к алтырному камню и скользнула по моей спине. После того случая, Глая три месяца, залечивала Божественное Касание!
В общем, с самого первого месяца, нашего жительства в Полянских землях, не брал нас с Митяем мир! Несмотря на то, что я был силён и упрям, ватага рыжего всегда побеждала! Поскольку он оказался, хитроумным соперником. Когда мне приходилось бывать во граде, Митяй подкарауливал нужный миг и нападал первым, но не один, а целым скопом! Когда я бился в нападении, они не сдавались, но кружили меня по очереди и выматывали. Мне приходилось весьма туго, потому что Микула, строго-настрого запретил, применять против родовичей, костоломные приемы. Поэтому если от пары нападавших, я легко мог отбиться, но от оравы – нет!
В потасовках, мне крепко доставалось , правда я не жаловался. Однако с недавних пор, в свободные от занятий дни, я начал ходит во град и скрытно ловить, своих противников по одному. Насколько я знаю, после заслуженной трёпки, они тоже никому не жаловались. Тогда откуда, Микула всё знает?! Догадавшись, я хлопнул себя по челу и пробормотал: «Ведь всё, по лицу видно! Разве можно скрыть, душевные синяки или фингалы?! Конечно – нет!». Темнело, однако за версту до хутора, в горнице нашего терема, стал виден свет. От путеводной свечи, предусмотрительно зажжённой Глаей.
Занятия продолжались, сегодня Глая потребовала письменный перевод на Ахейский, приговаривая: «Теперь Ратин Казимирович, пиши следующее! Жрицы богини Тары с древних времен знают, что Мать-Сыра Земля в пространстве Пекельных миров, образует линейно обусловленный, арифметический шар. Тогда, как в мирах Яви и более всего в Прави, тяготеет к плоскости. Все земли, известные и не известные людям, на лике Мидгард-Земли, омываются бескрайним морем, под названием Океан. Весь видимый мир, Ахейцы называют – Ойкуменой.
«Ратин! – воскликнула Глая. – Сгони с себя Питина, ведь мешает». Кот не согласился, забравшись мне на плечо: «Ма-а-яу! Пи-и-ти, Хлау!». Я просительно, возразил: «Глая Монионовна! Не мешает мне котофей, вообще нисколечко. Даже помогает!
– Как бы не так! Помогает он. Мурлычет, сон на тебя навевает. Думаешь, я не вижу, что ты носом стол клюешь? Опять ночью с Микулой свет Гурьянычем возле сарайчика колобродили, костер палили! Сгоняй Питина и пиши далее… В том Океан – море, живут рыбы морские, разные гады, со многими руками – щупальцами, зверем Спрутом называемые. Они могут вырастать такой величины, что могут спокойно морскую чайку-лодку утащить на дно. Кроме мелкой рыбы в Океане живет рыба китом называемая. Величиной она достигает в длину сорока шагов и весом до ста быков туров. Когда кит- рыба всплывает на поверхность, то фонтаны водяные на двадцать локтей кверху выбрасывает. А еще там, в жарких водах водится малая рыбка, у котрой плавники крылами птичьими работают. Та рыбка в воде соленой разгоняется и в воздух взлетает.
– Глая, милая! – не выдержал я. – Эту сказку ты мне три луны назад диктовала, а я запомнил!
– В тот раз ты записывал сию сказку старыми рысскими чертами да резами, специально для бересты изобретенными, а теперь пишешь ахайским письмом.
– Ну да, а вчера писали по финикийски или буквицами наших родичей, что живут на берегу Срединного моря на полуночь от латинов. Письмом этрусов. Это письмо мне больше других нравится, Глая.
– Еще бы! Тебе и в счете более нравится складывать этрусские цифры, хотя их правильнее будет называть хиндустанскими. Ладно, уговорил. Сложь в короб бересту и писало, да беги к деду Микуле. Улучшай свое правило воинское.
С Питином на плечах я выскочил за дверь, довольный до нельзя. Сжалилась прабабка. Отпустила раньше. Теперь можно малое время побегать наперегонки с Жаром, и Семаргл против беготни возражать не станет. А Питин, ежели захочет, пусть на столбе сидит…
Побегали, порезвились в жаровом загоне в сласть. Сначала вчетвером, потом, когда Питин устал и забрался на столб, втроем. Семаргл гулко гавкал и пытался ухватить Жара за хвост. Тот взбрыкивал, фыркал на пса, задирал, на всякий случай, хвост морковкой, прыгал и стремительно мчался по кругу возле забора. Я в свою очередь пытался поймать хвост Семаргла, а Питин вертелся на столбе, мявканьем подбадривая всех троих.
Потом мы стали отрабатывать фокусы. Сначала Семаргл стоял неподвижно, а Жар перепрыгивал через него. Потом роли менялись и, наконец, в игру встревал Питин. Он забирался на спину Жара, а Семаргл перепрыгивал обоих. Я, конечно, тоже не отставал. Баловались до тех пор, пока не появился дед Микула и прекратил, как он выразился, это безобразие.
– Расшалились, дети малые. Хватит играться, пора к делу приступать. Вы, Семаргл с Питином, бегите проверьте овечек, не забрались ли в болотину. А ты, Ратин, пойдешь со мной. Будем новые луки испытывать. Высохли, как надобно.
– Ура! – заорал я что было мочи. – Ура деду Микуле! Да здравствует его мудрость и знания!
– Хватит орать, Ратин. Ты лучше испробуй, какой лук тебе по силам.
Снаряженные луки были пропитаны конопляным маслом, покрыты лаком и теперь лежали на топчане, вытащенном из сарая. Тетивы на них были скручены из змиевых жил, промазаны жиром и растопленным воском, чтобы не сырели в плохую погоду. Рядом с луками лежало с десяток боевых стрел с гранеными наконечниками и костяными подпяточниками с глубокой прорезью для тетивы. Сами стрелы были на треть длиннее, чем стрелы для моего старого лука.
Я натянул на левую руку перчатку с костяным щитком на запястье, взял в руки ближний лук с кибитями из ребер и попробовал натянуть толстую тетиву из змиевых жил.
– Трехпудовый? – я поглядел на деда Микулу. Тот кивнул.
– Кажется, легковат. Неужели я стал настолько сильнее?
Следующий лук поддался труднее. Я покраснел от усилий, пока мне удалось натянуть лук и пустить в специальную мишень длинную стрелу. В центр мишени, конечно, не попал, но стрела вонзилась достаточно близко. Я не огорчился. К любому луку сначала нужно привыкнуть. Тренироваться. А вот пятипудовый, как не старался, натянуть до упора так и не смог.
– Ты, Ратин, не расстраивайся. Мужчина растет до двадцати пяти лет и матереет. Тебе только пятнадцать исполнилось. Так что кости еще вырастут, а жилы с мышцами мы нарастим! Вот сейчас этим делом займемся.
С полудня и до вечера я под приглядом деда Микулы занимался воинским правилом. Метал в мишень сулицы с обеих рук, Пытался противостоять старому велету в бою обоеруких на дубовых тренировочных мечах, метал в столб ножи, стрелял по мишени из нового четырехпудового лука.
