Василий Сахаров
Степные волки
15.
Пламен
– Тренировки окончены! – я попытался скопировать командный голос сержантов Городской стражи, но пока получалось не очень хорошо. – Квирин Игла и Длинный Лога, ко мне!
Бывшие беспризорники, а ныне рядовые члены полубандитской группировки Кривого Руга под моим командованием, направились через ворота на выход. А «десятники», которым я велел остаться, подскочили ко мне.
– Парни, мы сегодня в город по делам выйдем. Поэтому все на вас. Что делать знаете, не расслабляйтесь и на ночь выставляйте усиленный караул.
– Это фишку, что ли? – переспросил Квирин Игла, который еще не совсем привык к новым порядкам.
– Да, фишка, то же самое, что и караул, – подтвердил я. – Так вот, выставьте караул и будьте внимательней. Что-то не то вокруг творится, неспокойно как-то. Продукты получите, как обычно, в таверне у Марты, и называйте ее тетушка, а не толстуха, как в прошлый раз. А то снова от Гонзо по шее получите. Все понятно?
– Понятно, – сделал смешную стойку Квирин.
– Сами пойдете? – спросил Длинный Лога.
– Сами, там дело личное.
– А может, пяток парней прихватите?
– Нет. Нас трое, отобьемся, если что. Да и не с пустыми руками пойдем.
Лога и Квирин, в сопровождении трех парней покрепче, отправились на кухню добывать пропитание, и мы остались втроем.
– Лысый как в город ушел, так и с концами, – сказал Курбат. – Без него пойдем?
– Придется, – ответил я и добавил: – Говорю сразу, если шанс представится, то работаем сегодня.
– Правильно, – поддержал меня Звенислав, – а то эта гадина уже отжила свое. Хватит!
– Я не против, – голос Курбата был глух. – Однако чуйка шепчет, что в городе не все ладно. А вы что-то чувствуете?
– То же самое, – я утвердительно кивнул. – Есть беспокойство. А еще в воздухе запах гари. Ее нет, пока в нашем районе ничто не горит, а запах имеется.
– И у меня так же, только думал, что это от переживаний, – Звенислав, как всегда, улыбался.
– Ладно, сходим и посмотрим, – мое решение было принято еще утром. – Если вдруг шухер какой, тихо и без шума вернемся назад.
Начинало темнеть и резко похолодало. Все же конец осени. Поэтому мы переоделись. На головы шапки шерстяные вязаные, какие морячки и портовые грузчики носили, а поверх утепленные плащи. После чего вооружились. Нам теперь без этого никак. Когда босяцких вожаков гасили, дел таких натворили, что будь здоров и вспоминать нас будут долго. Причем недобрыми словами. Так что врагов у нас теперь хватает. У моих друзей по два ножа, и у меня так же, один из тех, что Одноглазый подарил, а второй дромский, что раньше у Рыбаря был.
Но и это не все, поскольку под плащи на петли пристегнули арбалеты, не те коряги, с которыми шакалов гратрийских отбивали, а настоящие произведения искусства, маленькие, удобные и аккуратные. Пусть нет в них той пробивной силы, которая в больших арбалетах имеется. Но зато они незаметные и легкие. Для наших ночных прогулок именно такие и нужны. До сих пор с парнями вспоминаем, как они нам достались.
Раньше в Старой Гавани таких арбалетов числилось пять штук. А владельцем был убийца Шрам. Затем, после его смерти, арбалеты перешли к Папаше Бро. Однако использовать их он не успел. А потом, когда его потайные гнездовья вскрывали, эти арбалеты нашлись. По одному себе забрали Дори Краб и Кривой Руг, а по три нам, но не просто так. Все честь по чести. Мы подошли с просьбой к Гонзо, мол, давай арбалеты. А он выжига уперся, жалко ему стало. И спорили мы с ним долго. До тех пор пока не появилась толстуха Марта, маманя этого скопидома. Да как даст ему по спине сковородой, он и сдался. Мы ведь сироты, а заодно ее спасители. Поэтому, как я уже отмечал, мы у кухарок на особом счету. Такой вот случай из развеселой бандитской жизни, хочешь или не хочешь, а маму слушать надо.
В город вышли уже в полной темноте, окраина есть окраина, фонарей здесь нет. И только возле какой-нибудь харчевни для небогатого народа стоит факел или металлическая жаровня, в которой рдеют угли. Вроде бы спокойно и одновременно с этим что-то было не так. Даже те места скопления горожан, которые и в самые лютые морозы собирали вокруг себя людей, были пусты. А где-то дальше, в престижном Белом Городе, что-то горело. Однако такое и раньше случалось. Так что можно не обращать внимания. Вот только одна мелкая странность накладывалась на другую и беспокойство усиливалось. А неподалеку от площади Умельцев наткнулись на двоих стражников, лежащих в лужах собственной крови, и это было уже по-настоящему серьезно.
– Гляди, парни, – Курбат указал на одного стражника. – Вроде живой еще.
Действительно, недобитый стражник пытался двигаться. Я перевернул его с живота на спину, и стало понятно – не жилец. Все кишки наружу, посечены сильно, и вонь. С такими ранениями можно какое-то время промучиться, но выжить нет, и стражник будет умирать в муках.
– Что происходит? – я наклонился к стражнику, седоусому справному дядьке. – Кто вас так?
– Наем-ники, часа два назад, – выдохнул он. – Дво-ря-не, падлы, мятеж подняли. За-аа-мок штурмуют. Помогите, больно мне, горю весь.
– Куда наемники двинулись?
– В ппри-ют сиротский, что на Кра-сильщи-ков. Детей хотят уу-бить.
– Зачем им дети? – от таких известий в сердце, словно иглу вогнали.
– Н-не знаю, глупо… Помогите мне…
Я вытащил нож, подарок пирата. Мгновение помешкал, примериваясь, а потом ударил старого стражника в висок, где кость самая тонкая, и он, только раз резко дернув ногами, мгновенно умер. Не надо ему страдать. Пусть человек легко уходит, если его здесь уже не удержать.
– Слышали? – спросил я друзей, вытирая нож о форменную куртку стражника.
– Да, – ответил Звенислав.
– Да, – эхом отозвался Курбат.
– Сейчас бегом к приюту. В ближнем проулке, через который обычно уходили, останавливаемся и осматриваемся. Побежали!
Мы бежали по темным улицам и закоулкам так, как никогда до этого. Ведь где-то впереди неизвестные наемники, по неизвестной нам причине, хотят убить тех, кого мы знали всю нашу жизнь. Выбора у нас не было, хоть как-то, но мы обязаны помочь тем, кто остался в приюте. И, сплевывая застывшую слюну, мы остановились только в ближайшем к сиротскому интернату узком переулке.
Выглянули из своего укрытия. Тишина и вокруг никого. Приготовили арбалеты, и подошли ближе. Ни шума, ни гама, и только вдали тоскливый собачий вой. Конечно, время уже ночное. Но до отбоя время еще есть, хоть кто-то, а должен по двору ходить.
Мы сунулись к забору, где доски подгнившие, и хотели их подорвать. Однако нет, не получилось. Видимо после нашего побега воспитатели устроили ремонт ограды. Пришлось обходить территорию вдоль забора и к воротам выходить.
Ворот не было, разбитые створки валялись на земле. И когда мы вошли во двор, то застыли в ступоре, когда увидели, что находилось внутри.
В свете трех прогоравших факелов и одной масляной лампады, подвешенной над домиком воспитателей, было ясно видно, что живых не осталось. Только груда тел – все кого мы знали, помнили и любили, лежали вповалку в одной огромной неровной куче.
Сколько мы стояли, не помню. Может быть, час, два или три, а может быть всего пять минут и все это время я мысленно обращался к небожителям:
«Боги скажите, за что такая несправедливость? Почему те, кто не сделал никому и ничего плохого, погибли? Они ведь и не видели в этой жизни ничего, не успели просто. А тут раз, нож в тело и сироты вычеркнуты из книги живых».
Первым в себя пришел Курбат. Медленно, еле переставляя ноги, он подошел к куче тел и начал ее ворошить. Скорее всего, искал выживших.
Не знаю почему, мы подошли к нему и стали помогать растаскивать тела, которых было много. Факела прогорели, а лампа света почти не давала. Однако мы не прекращали свой труд, в каком-то исступлении переворачивая и откатывая в сторону окровавленные окоченевшие тела.
Мертвецы лежали без разбору, сироты и воспитатели – смерть всех уравняла. Порой, по смутному отблеску, изредка выглядывающей из-за туч луны, можно было кого-то опознать. Вот Года, только у него такие резкие черты лица. А рядом Бранисава, у нее самая длинная коса в приюте. А под ней самая красивая из всех девчонок нашего приюта, Сияна.
«Простите, нас не было рядом, когда вас пришли убивать, – подумал я. – Мы не смогли, словно былинные герои прискакать на белых конях и спасти вас. Простите».
Я вытащил Углешу, он самый маленький, кажется, ему свернули шею, походя, словно надоедливому зверьку. Под ним Данута, худышка, ей вспороли живот. А рядом с пробитым черепом Малогост, песенник.
«Мы отомстим за вас, чего бы это нам ни стоило. И тот, кто приказал вас убить и сами убийцы, умрут жестоко. Очень жестоко. И семьи их, и дети, и отцы, и матери. Всем смерть!»
– Есть! – вскрикнул Курбат. – Есть живой!
– Кто!? – Звенислав и я одновременно бросились к горбуну.
– Лука, воспитатель, – Курбат понял, что выживший не из наших, и сник.
Луку вытащили на свет, под самое крыльцо воспитательского барака. Но бесполезно, воспитатель еле дышал, и в сознание не приходил. Если он что и расскажет, то не в ближайшие дни, да и то, если выживет.
– Тянем его в домик, – скомандовал я и, с трудом взвалив массивное тело Луки, мы затянули его внутрь и положили на кровать. После чего наскоро и грубо перебинтовали его кусками холстины, оторванной от покрывала, да так и оставили.
Вслед за нами, с горящим факелом в руках, вошел Курбат и с надрывом сказал:
– По всему двору следы боя и мертвые наемники валяются, воспитатели дрались. Они за наших дрались, понимаете?
– Успокойся! – прикрикнул я. – Думаешь, нам не тошно? Надо осмотреться и определиться, кто это был и почему так произошло. Найти их надо, Курбат. Найти и отомстить.
– Пошли, – буркнул он, и направился во двор.
Из кладовки мы взяли свежие факела, подпалили их и разбрелись по территории. Стали обходить двор и помещения, пытаясь разобраться, что же здесь произошло. И кое-что смогли понять.
Воспитатели, действительно, дрались, мы насчитали двенадцать мертвых наемников. Причем трое были добиты своими подельниками, следы от мечей точно такие же, как и на телах сирот.
Сплошные вопросы и ни одного ответа. Кто эти наемники? Почему приют? Кем на самом деле были наши воспитатели? Почему тела убитых сброшены в кучу, как будто их пересчитывали? Что происходит в Штангорде? Где городская стража?
– Идите сюда! – раздался крик Звенислава.
Подбежали к нему, но ничего не увидели.
– Что? – спросил его Курбат.
– Смотрите, свежий след в грязи видите? – Звенислав указал на застывший комок земли под ногами.
Присмотревшись, я заметил четкий отпечаток изящного каблучка. Что-то знакомое, но вспомнить сразу не смог.
– Сапожок мадам Эры, – заявил Звенислав. – Точно говорю. У меня такой же отпечаток пониже поясницы полгода висел, никак не заживал. Сапожки из Норгенгорда, по заказу. Во всем Штангорде таких три пары, мадам Эра сама говорила.
– Убью, тварь! – выдохнул Курбат.
– Не сразу – одернул я горбуна. – Сначала все узнаем, а потом расправу учиним.
Мы покинули приют. На прощание остановились в разбитых воротах и оглянулись, а затем, повинуясь какому-то общему неосознанному порыву, поклонились в пояс. Что это такое с нами было, разбираться недосуг. Наверное, таким образом мы простились с нашим прошлым, с нашими мальчишками и девчонками, с нашей семьей и с детством. Да и с воспитателями, которые до последнего боролись не только за свою жизнь, но и за чужих детей. Они погибли, не устояли, но умерли, как подобает настоящим людям.
По пути к дому мадам Эры, никто не проронил ни слова. И только раз, оглянувшись в сторону Белого Города, Звенислав заметил:
– Пожаров больше стало.
Мы с Курбатом промолчали, ибо в этот момент все слова казались лишними. Все пустое и меркнет рядом со смертью. Есть порядок вещей, при котором люди рождаются и, прожив жизнь, умирают в свой черед – все смертны. Но когда смерть приходит неожиданно, по чьей-то злой воле, в ответ она порождает в душе бурю, перед которой все остальное малозаметно и незначительно.
Когда мы подошли к дому мадам Эры, то поняли, что снова опоздали. Собаки, злые волкодавы, молчали, а фонарь над домом не горел. И только холодный сырой ветер от моря шатал распахнутую настежь широкую калитку. Однако расслабляться нельзя и, выставив перед собой арбалеты, мы вошли внутрь. А потом где-то в глубине немаленького дома мадам что-то грохнуло, упав на пол. И несколько грубых мужских голосов, на каком-то странном, но очень знакомом наречении, о чем-то заспорили. Потом разберемся, кто это такие. Нужно действовать, и я шепнул друзьям:
– Становимся за крыльцом, бьем всех в спины, и одного надо живьем взять.
Звенислав и Курбат согласно кивнули, сомнений нет. И сколько бы внутри дома ни было врагов, мы одолеем их и все равно узнаем, кто они такие.
Тем временем голоса, продолжающие о чем-то спорить, приближались. И спустя несколько секунд на крыльцо вышел первый наемник, за ним второй, третий, а затем показался четвертый.
«Всего четверо, справимся спокойно», – решил я, и первым нажал на спуск.
– Чача-нг! – в полной тишине резкий звук стальной тетивы, давшей подачу болту, был слышен очень четко.
Следом ударили арбалеты Курбата и Звенислава. Расстояние небольшое, били в упор и никто не смазал. Поэтому каждая стрела нашла свою жертву. После чего, не сговариваясь, все отработано уже не один раз во дворе таверны, вытащив ножи, мы бросились вперед. А единственный оставшийся в живых наемник, прыжком развернулся на месте, и мы оказались с ним лицом к лицу.
Одним слитным, отточенным долгими тренировками движением, наемник быстро выхватил меч, и клинок блеснул перед моими глазами. Не достал он меня совсем немного, и я, рухнув на сырую землю, тут же подкатился ему под ноги. Все получилось. Он пошатнулся, попробовал устоять и рубануть мечом вниз, но на него налетели Курбат и Звенислав. И чуть оттолкнув тело нашего врага от себя, я смог приподняться и окованной головкой рукоятки ножа с силой ударил его в лоб. Парни от меня не отставали, и били его ногами, куда придется.
Вскоре наемник затих и, поднявшись, я прикрикнул на Курбата, который никак не мог остановиться:
– Стоп! Он с нами еще поговорить должен!
Немного успокоившись, мы посовещались, как лучше поступить, и решили, что до рассвета есть еще три часа. Значит, можно не тянуть наемника далеко, и проще провести допрос в доме.
С трудом, тяжело дыша и отфыркиваясь, мы втянули пленника внутрь. Здесь сразу же связали его, прикрутили к массивному креслу и распалили жаровню. А потом подвесили светильник и, пока наемник не пришел в себя, осмотрелись.
Дом у мадама Эры просторный и богатый, и если бы мы пришли на пару дней пораньше, многим могли бы разжиться. Но сейчас нас это не волновало. И пройдясь по комнатам, я обнаружил хозяйку дома, нашу мучительницу и тварь, которую ненавидел всей своей душой.
Мадам Эра, совершенно голая, была привязана к кровати проволокой, и у нее во лбу находился вколоченный почти по самую шляпку длинный металлический гвоздь. Да уж, позабавились здесь не слабо, и от души кто-то на ней отыгрался. После чего в душе появилось двойственное чувство. По-человечески ее жаль. А с другой стороны подпирало сожаление, что это не я вколотил мадам в голову этот гвоздь. Да, что там гвоздь. Кары и пытки, которым мы мечтали ее подвергнуть, были более изобретательны, чем все, что с ней сотворили перед смертью. И сплюнув на заляпанное кровью лицо мадам Эрмины Хайлер, я вернулся обратно к пленнику.
На полу был расстелен плащ, и мои друзья что-то увлеченно перебирали. Посмотрел, там было оружие наемников, четыре меча и четыре ножа, точно такие же дромские клинки, как и мой, один в один.
– Видал? – Курбат кивнул на оружие.
– Угу, – кивнул я головой.
– Нож, как у тебя, – подметил горбун.
– Теперь и у вас такие же будут, – ответил я и подошел к пленнику, среднего роста русоволосому парню, который делал вид, что до сих пор не очнулся. – Что-то долго он в себя не приходит. Звенислав, подтяни поближе жаровню.
Наемник тут же открыл глаза. Видимо, он понимал местное наречие, сволочь, и прошипел как змея:
– Обманула, значит, тварь потасканная. Не всех ублюдков гвардейских кончили. Не всех. Ну, ничего. До вас еще доберутся. Тархан Менахем-бен-Нисси по слову мелеха Каима пришлет к вам смерть и будет она мучительной. Вы не волки, вы ублюдство природное. И семя ваше мы выжигали, выжигаем и выжигать будем.
Последние слова наемник выдыхал с какой-то особенной злобой, можно сказать, с неистовством. А мы молчали, слушали его, и как на это реагировать не знали.
«А-а-а, пропади оно все пропадом», – я взял железный вертел и сунул его в самую середину углей на жаровне.
Пленник покосился на меня и стал кричать:
– Меня не сломить пытками! Моя душа там, в Великой Степи, со своими родными! И пусть я сам дром по крови, но я искупаю это несовершенство, служа Ятгве! Слушайте меня! У вас еще есть шанс выжить! Так придите в Ориссу и, встав на колени перед дворцом благословенного мелеха Каима, покайтесь и отдайтесь в его руки! Скорей всего, вас приговорят к смерти на жертвенном алтаре! Но души ваши будут спасены! Покайтесь!
Он прервался, и я спросил:
– Кто ты?
– Вам не надо знать моего имени, – он плюнул в меня, но промазал.
– Тогда выбирай, – я кивнул на жаровню, – или ты отвечаешь на наши вопросы, или пытка.
– Не боюсь я ваших пыток, ибо попаду в рай, а вы сгорите в геенне огненной!
– Как знаешь. Звенислав, Курбат, стаскивайте с него штаны.
– Что вы делаете? – прокричал он в полной панике, когда парни начали ножами срезать с него одежду, а я взял в руки раскаленный докрасна вертел.
– Знаешь, куда я его тебе сейчас засуну? Догадываешься?
– Нет! – в истерике заорал дурным голосом наемник. – Только не это!
– Говорить будешь?
– Все скажу, – он торопливо закивал головой.
– Смотри, – вертел вернулся обратно в жаровню, – если только заподозрим, что юлишь, не пощадим.
– Все скажу, ничего не утаю.
– Кто ты?
– Десятник особого отряда тархана Менахема-бен-Нисси.
– Какова ваша задача?
– Поступили сведения, что старый герцог Штангордский имел предсмертное видение, где ему было сказано, что держава рахов может пасть, если дети дромских гвардейцев, выжившие после бойни в Ориссе, нападут на нее. Нам было приказано под прикрытием мятежа дворян уничтожить приют, и проследить за тем, чтобы никто не выжил. Прибыли сегодня утром двумя отрядами. Должны были работать через три дня, но мятеж по какой-то причине начался раньше.
– Мадам Эра, которую вы убили, – я махнул в сторону спальни, – чем занималась?
– Тархан Менахем знал ее адрес и, когда мы атаковали приют, ее привлекли для подсчета трупов.
– Что она сказала?
– Сказала, что в куче не разберет, но вроде как все.
– Почему ей гвоздь в голову забили?
– Это опознавательный знак нашего отряда. Мы бы и в приюте так сделали, но Менахем-бен-Нисси запретил.
– Как тебя зовут?
Десятник замялся и уточнил:
– По дромски или по рахски?
– Как тебя родители называли, сволочь!? – выкрикнул я.
– Вукомир Горыня, – потупился он.
– А у рахов как?
– Мендэл Тупица.
– Как ты стал служить рахам?
– Голодно, бескормица, и надо своих родных кормить. Сборщик налогов забрал все, а тут набор объявили, восстание в верховьях Атиля давить. Вот и пошел. А там кровью повязали, когда деревни и лесные схроны жгли, и дороги назад не стало, – он взвился, попытался подскочить, но веревки мы вязали хорошо, добротно, и он упал. – Да, что вы знаете!? Видел я мельком, как вы в приюте жили, и чем вас кормили! Вы здесь под защитой чужеземцев жируете, а мы там, подыхаем! Иной год вся степь в почерневших трупах! Раньше нас много было, а теперь все – кончились дромы! Одни холопы рахские и рабы остались!
Курбат закатил ему для успокоения пощечину и наемник, мотнув головой, примолк. После чего я продолжил задавать вопросы:
– Где сейчас ваш отряд?
– Уже за городом, в степь возвращается. Вам их не догнать.
– Второй отряд где?
– Там только три десятка бойцов, они должны мятежникам помогать. Наш отряд сам по себе, работу сделали, теперь с заводными лошадьми к границе скачут.
– А вы почему задержались?
– В доме у этой потаскухи бумаги на всех воспитанников были, обыск производили. А потом побаловаться захотелось.
– Бумаги нашли?
– Нашли, они у Ицхака Идиота в свертке. Вместе с золотом, что у этой дуры в тайниках лежало.
– Есть какой-то сверток, – подтвердил Звенислав.
– Расскажи, как сейчас живут в бывшем Дромском каганате.
Наемник некоторое время помолчал и начал говорить:
– Наверху, мелех Каим, основатель новой династии. Он власть. Рядом с ним Совет Старейшин, во главе с премудрым Лебой. У Каима армия наемников, из горцев-гарля и бывших дромов. А у Совета Старейшин амулет Блеклой Луны, который поят силой кровавых жертв. Они все решают совместно, и разногласий между ними нет. Потом идут чистокровные и самые знатные рахи в звании бека, они что-то вроде министров. За ними следуют тудуны – наместники городов, начальники или надзиратели за степными территориями. Под ними тарханы, аристократы. Но там уже не только рахи, но и знатные дромы попадаются, которые Каиму клятву верности дали. Есть еще этельберы – иноземные правители из покоренных или подвластных племен, они равны тарханам. Рангом ниже тутуки – управленцы районов. Еще ниже воины-наемники на службе Каима и вольный работный люд. В самом низу все остальные, рабы, за счет которых живут вышестоящие.
– Про амулет Блеклая Луна, что сказать можешь?
– Ничего, – наемник отрицательно покачал головой. – Слышал только, что на врагов он насылает сильную слабость, а на рахов не действует. Поэтому в битве они подходят вплотную к противнику и убивают его. Говорят, что именно так Орисса пала. Там единственные, кто против амулета выстоял, дочери кагана Бравлина и ведуньи Родославы. Они отход каравана с детьми гвардейцев почти сутки прикрывали, пока силы не иссякли.
– Армия у рахов какая?
– Наемные отряды, постоянной численности нет. Но при нужде до трехсот тысяч воинов собрать могут. Горцы-гарля в основном пехотинцы. Дромы и борасы конница. А есть еще гвардейцы, десять тысяч тяжелой кавалерии из пустынных бордзу. Флот они не держат, при необходимости пиратов нанимают. Их армия – золото, и его у них много.
– Кто враги рахов?
– Все, – десятник невесело ухмыльнулся. – Куда взор не кинь, кругом враги. Только выступить против них, мало кто решается. Есть по ту сторону степи, у хребтов горных, несколько сильных племен, схожих с дромами языком и богами. Так они с ними уже десять лет воюют. Потом на севере Орден Мореходов, мечники великие, никак покориться не желают. Местный герцог враждовал с рахами, границу перекрыл. Но раз мы здесь оказались, значит, золото опять сильней, чем честь.
– Пламен, – окликнул меня Звенислав, – светает, пора уходить.
– Идем, – я схватил один из узлов, который собрали наемники. – Курбат, ты замыкающий.
– Понял, – откликнулся горбун и позади себя я услышал хрип умирающего Мэндэла Тупицы, которого родная мать, некогда называла Вукомиром.
Мы возвращались в Старую Гавань и пока не совсем точно знали, что будем делать дальше и как жить. Однако цель в жизни появилась. Есть враг. Есть мы, трое мальчишек. Следовательно, нам надо стать сильными и перегрызть проклятым рахам, лишившим нас всего, глотки.
– Будьте вы прокляты, твари… – шептал я сам себе. – Пусть весь мир сгорит в огне. Но мы вас достанем везде, где бы вы ни спрятались.
