Валерий Столыпин
Всё по-взрослому
Нет, мужчины больше не привлекали, точнее, Анжела презирала их кобелиную сущность за свои же неудачи.
Иногда её посещали чудовищно нескромные видения, напоминающие о том удивительном дне, когда впервые решилась на безрассудный поступок, оказавшийся самым сладким в неприкаянной судьбе.
Прочие мужчины казались лишь жалким подобием Серёженьки, поскольку были лишены его очаровательного обаяния. К тому же каждый из них вынашивал корыстные цели, напрямую связанные с ней как незадачливой, но вполне привлекательной хозяйкой уютных квадратных метров.
– Нужно быть осмотрительней, осторожней. Заморочат голову, окрутят… того и гляди оттяпают приглянувшийся кусок жилой площади. Любит, не любит – поди догадайся.
Год или около того беспредельного счастья с Сергеем намертво отпечатался в памяти.
– Он ведь, подлец, пробудил склонную к дьявольским искусам физиологию, взрастил букет греховных, но сладких помыслов, возбудил вкус к ненасытным влечениям. И бросил. Бросил! Как ненужную вещь, как ветхий хлам!
Жить в окружении безрадостных воспоминаний и бредовых идей становилось тошно. Незаметно потускнела, выцвела живая эффектная внешность, квартира потеряла ухоженный вид.
Зато Серёжкина “моль” расцвела, похорошела. Округлилась, обзавелась удивительно ярким румянцем, особенным, озорным, зачарованным взглядом, на который как мотылёк на яркий свет летел сломя голову бывший муженёк. Пружинистая осанка и спокойная уверенность “засушенной воблы” не давали повода усомниться в прочности их отношений.
– Девочку родила, гадюка! Мою, между прочим, девочку. От моего личного мужа.
Всё же со временем Анжелика устала ненавидеть, уяснила, что вела себя тогда, в самом начале, крайне глупо, что разорила хрупкое семейное счастье собственными руками.
Была ведь любовь. Самая настоящая. Серёжка надёжный, верный. Был.
– Это я была, я, дурища! А у него всё в порядке. Он с этой… с молью бесцветной, вполне себе респектабельно выглядит. Отыграть бы назад, вернуться в блаженное вчера! Второй раз я бы своё счастье не упустила. Влюбиться что ли, назло всем!
Анжелика подошла к зеркалу, покрутилась, – а и влюблюсь!
Початая бутылка шипучки на несколько градусов подняла настроение. Бегущие сквозь толщу напитка весёленькие пузырьки будили восторженное воображение, взывали к конструктивному диалогу с внутренним собеседником, который, то давал советы, как исправить ситуацию, то отговаривал, аргументируя неизбежный провал авантюрной затеи, найти надёжного и верного спутника жизни списком неудачных попыток навести порядок в личной жизни.
Раздосадованная сумбурными рассуждениями, которые испортили остатки позитивного хода мыслей, Анжела, слегка пошатываясь, приподнялась в кресле, взяла из вазы красный дротик, – пусть провидение решает. Если в глаз попаду – начну новую жизнь. Как тогда. И не отговаривайте меня – я всё решила.
Окно в прошлое
С годами мы становимся мудрей.
И видя мир сквозь собственную призму,
Всё чаще опасаемся людей,
Всё меньше поддаёмся альтруизму.
А с возрастом на ум приходит мысль,
В концепции меняющая много:
Что вместо слов “пожалуйста, вернись”
Уместней крикнуть “скатертью дорога!”
Любовь Козырь
Поездка на море всегда была для Верочки праздником.
Она страстно любила романтическое сочетание, которое дарила интимная атмосфера маленького курортного городка и возможность избегать жёсткого самоконтроля за каждым шагом, не опасаясь подорвать репутацию добропорядочной жены и образцовой матери.
Супруги намеренно отказывались от благ цивилизации, снимая часть дома в маленьком прибрежном поселении, чтобы ничего не отвлекало от отдыха. Только море и солнце: она, он и дети.
У каждого были личные предпочтения, свой график отдыха. Завтрак и обед готовил Антон, он же закупал продукты, укладывал в сиесту спать детей, стирал и сушил вещи; в ужин священнодействовала Вера. С одиннадцати до трёх она была предоставлена сама себе: обедала на пляже овощами и фруктами. Вечером дружное семейство изучало окрестности, объедалось ягодами тутовника, который выращивали как корм для шелкопрядов.
После отбоя неизменно наступали минуты интимной близости, которая супругам приносила неизменную радость.
Загорелая кожа, заманчиво белые участки в зоне бикини жены, немного вина и незнакомая обстановка превращали Антона в машину любви. Верочка не могла понять – почему дома всё иначе.
Так было всегда, с тех пор как у дочки обнаружился ослабленный иммунитет и как следствие склонность к простудам. В детской поликлинике Катенькина медицинская карточка лежала на стеллаже под грифом “Часто болеющий ребёнок”.
Антону удавалось ежегодно добиваться месячного отпуска в июле несмотря ни на что. За десять лет отдых на море превратился в ритуал, к которому относились как к необходимости и в то же время как к сказке, погружению в которую ожидали с нетерпением.
Всегда. Но не теперь, когда её монотонно-бесцветная жизнь украсилась рядом волнующих событий, обещающих щедрую награду за долготерпение. Судьба неожиданно, но очень своевременно предложила на вполне приемлемых условиях безусловную амнистию от супружеского, родительского и прочих видов неоплатного долга.
Отсутствие в размеренной семейной жизни впечатляющих, дарующих вдохновение и хмельной азарт стимулов тяготили роковой обречённостью, ворохом долгосрочных обязательств без права погашения (чем старше становились дети, тем сложнее с ними и с мужем взаимодействовать, не испытывая гнетущее чувство вины, неудовлетворённости и беспомощности), в которых она увязла “по самую маковку”.
О последствиях наивного эксперимента с незрелой чувственностью и настороженным любопытством она даже подозревать не могла, когда тринадцать лет назад легкомысленно, как оказалось позже, подставила трогательно непорочные губы для робкого поцелуя пугливому юноше с задатками неутомимого романтика, который осмелел вскоре настолько, что Верочка стала мамой в неполные семнадцать лет.
Родители подарили девочке жизнь, создали в ней зону абсолютного комфорта, но как ей правильно пользоваться не объяснили.
Нет смысла скрывать, что любовные томления накрыли её с головой сразу же после влажного слияния губ. Вера буквально с ума сходила без объятий, без звучания Антохиного голоса, без его смущённой улыбки.
Как бесстрашно она встала на защиту своего героя, когда скрывать следы любви стало невозможно. Это было время пылких восторгов, триумфальных открытий и головокружительных побед.
Первые разочарования настигли позже, когда родилась Катенька или немного раньше. Беременность обнажила суть совсем иной любви, где за всё, тем более за полёты над бездной чувств и эмоций, нужно платить ответственностью, усталостью, болью, массой строгих запретов и жёстких ограничений.
Согласитесь, отказаться от беззаботного детства в пользу абстрактной любви (кроме кратковременно волнующих форм интимной близости и эмоционального подъёма в минуты возбуждения она не несла другой нагрузки), суть которой растворяется в навязанных обстоятельствами хлопотах и тревожных мыслях о жизни как испытании, под силу не каждому.
Верочка не была декабристкой. Она страдала, отчего невольно выцветал образ любимого. Материнский инстинкт то просыпался, то надолго брал отгулы.
Антон позволял жене оставаться ребёнком, маленькой девочкой, которую любят просто так, ни за что. Он легко освоил навыки папы и мужа, тем более, что родители скинулись, купили чадам квартиру в старой деревянной постройки двухэтажке с удобствами во дворе.
В восемнадцать лет миниатюрная Верочка с невесомой фигуркой, игривыми косичками и озорным легкомысленным взглядом выглядела семиклассницей. Малознакомые люди считали её ребёнком.
Это впечатление она талантливо поддерживала. На обручальное колечко мало кто обращал внимание. Когда узнавали, что шаловливое дитя – жена и мама, перешёптывались, удивляясь, – неужели современные нравы настолько извращены, что девочки играют в дочки-матери по-настоящему, как взрослые?
Постепенно жизнь наладилась, вновь заиграла яркими красками. Шрамы, нанесённые депрессивными переживаниями, зарубцевались. На поверхности. Изнутри Верочку снедала грусть-тоска. Основная часть жизни переселилась в область непознанного, в мир фантазий, где всё было иначе, где как в сказке были кисельные берега и текли молочные реки.
Быть женой и мамой оказалось неинтересно и сложно. Всё реже наступали моменты просветления, когда становилось жутко интересно играть с Антоном в любовников, когда накрывая на стол, ждёшь, что мужа заинтересуют голые коленки и прочие аппетитные формы, что он дерзко запустит руку под подол и тогда будет не до еды, когда этого изысканного десерта очень-очень-очень хочется.
В такие минуты ставший вдруг раскалённым воздух звенит от напряжения, сладко наливается соком то, чему предстоит испытать особенно пылкую страсть, в соблазнительном чувственном танце кружится голова, дрожат от напряжённого предвкушения неминуемого праздника возбуждённые внутренности.
Верочка мечтала о подобных счастливых мгновениях, ценила откровенную искренность мужа, его неиссякаемый оптимизм, желание и умение бескорыстно любить. Только сама уже как бы и не любила, не могла заставить себя притворяться. Антон стал предсказуем, привычен, в нём не было больше загадок и сюрпризов. Её всё глубже засасывала в необъятное пространство монотонной обыденности вязкая скука.
И тут появился Он – человек из сказки. Это был Кирилл Аверченко, школьный друг мужа, которого совершенно случайно встретил Антон в магазине и по простоте душевной пригласил на ужин.
Мужчина поглядывал в сторону Веры урывками, тайком. В его взгляде было столько неподдельного интереса, столько энергии и обожания, что у неё перехватило дыхание, а грудь и шею обсыпало нервными пятнами.
Прощаясь, Кирилл словно невзначай, незаметно для Антона прижался к ней бедром, нежно сжал кукольного размера ладонь. Верочка вспыхнула. Не было сказано ни одного слова, но диалог состоялся.
Всю ночь Верочка крутилась как уж на сковородке: ей в откровенных сюжетных комбинациях снился Кирилл. Она называла его любимым. Поцелуями иллюзии не ограничились. Лишь предельная близость к телу мужа ограничивала активную фазу вулканической деятельности интимных фантазий.
Можно было ограничиться иллюзиями, положить их на полку памяти как приятную безделушку, как диковинный сувенир, но Кирилл подстерёг утром по дороге в детский сад, – ты моя женщина, я сразу понял. Не нужно ничего говорить. Жду у почты.
Вера колебалась лишь несколько шагов. К месту встречи она не шла – летела, ярко переживая сомнение, что это окажется плодом возбуждённого воображения. Но мужчина ждал с букетиком анютиных глазок.
Как оказались у него дома, юная женщина упустила из внимания. Она мелко дрожала всем телом, словно школьница на важном экзамене. Медовой ловушкой её тело терзали музыкальные звуки и рождённые ритмами эмоции из серии неуправляемых импульсов, приводящих в движение потоки вездесущих гормонов.
Слов не понадобилось.
В момент наивысшего восхищения, когда Вера со страшной силой пьянела непонятно отчего, глядя ему в глаза, когда прилив крови явственно обозначил её личные желания и приоритеты, Кирилл уверенно расстегнул верхнюю пуговку, проникая языком в жаждущий ласки рот. Это было божественно приятно.
Женщина перестала чего-либо соображать. Гипноз это был или что иное – неважно. Ей было хорошо. Не задумываясь плыть в облаках эйфорического восторга – что может быть прекраснее и вкуснее?
Душа нечаянного любовника изнемогала от восхищения, блаженно корчилась в предвкушении трепетно-сладостного азарта в тисках невыносимого энтузиазма, ощупывая глазами и руками доступные для контрабанды впечатлений сокровенные женские тайны, доверчиво выставленные напоказ, плотоядно облизывалась, растворяясь без остатка в бессознательно-агрессивном эротизме, захлебывалась от неожиданного обещания счастья.
В тот период времени Кирилл перманентно пребывал в состоянии активного поиска пикантных впечатлений, поскольку довольно долго жил один, но в данную минуту не был готов принять столь щедрый подарок, несмотря на то, что желанный объект сам мечтал стать жертвой бурных эротических действий. В нём всё ещё боролись противоречия: Антон его друг, как быть с этим обстоятельством?
Кирилл затаил дыхание, высвобождая руку из фривольно оттопыренного декольте, но обжигающее прикосновение к дерзко восставшему соску не оставило следа от сомнений. Белоснежная упругая кожа груди, откровенно порочная стойка её соблазнительно выпуклых форм, умоляющий взгляд хозяйки чарующих прелестей – что может быть горячее?
Верочка мучительно переживала факт измены, но то, что подарил Кирилл – настоящее, а супружеская жизнь – нечто не совсем реальное, ведь от былых переживаний не осталось следа. Конечно, она благодарна мужу за смирение и покорность, за доброту, великодушие, верность, но ей нет ещё тридцати, а изношенные в лоскуты интимные отношения не обещают вознаграждения даже в будущем. Жить нужно сегодня, сейчас: именно это Верочка поняла, влюбившись в Кирилла до беспамятства. Только бы он хотел и чувствовал то же самое.
Разбуженное любовником влечение мешало спокойно жить рядом с Антоном. Вера не могла не думать о Кирилле: соблазнительный мужской образ давил на психику, вынуждая напрягать участки мозга, ответственные за глубинные инстинкты, повелевающие немедленно, сию же минуту удовлетворять ненасытные порочные желания. Иногда коварное сладострастие подкрадывалось в самое неподходящее время – в присутствии посторонних или ночью, рядом с мужем. Приходилось искать уединённое место, чтобы хоть как-то успокоить безрассудное искушение.
Справиться с любовной лихорадкой не было сил.
Это невыносимое состояние положило начало порочной связи, которая завладела всем её существом. Кирилл тоже увлёкся. Немного погодя он не мог представить жизнь без свиданий с Верочкой. Наверно его поразили те же бациллы, что и её.
Рано или поздно тайные желания вылезают наружу, нарыв вскрывается. Любовники испытывали стойкий дефицит общения. Надо было искать точку равновесия. Инициатором радикальных мер, как ни странно выступил Кирилл. Именно он предложил жить вместе.
Для Верочки принятие ответственного решения неожиданно стало непосильным бременем. Семейную жизнь женщина рассматривала как добровольную каторгу, но ведь в ней были и положительные моменты, которыми она гордилась, в том числе ежегодный отдых на море, вылазки выходного дня, коллективное принятие значимых решений. Одно дело тайные измены, совсем иное – масштабное крушение не только семьи, но всего накопленного за тринадцать лет багажа: устоявшихся привычек, традиций, социальных связей, мировоззрения, моральных и нравственных ценностей.
Да, семейная жизнь не удалась, но кто сказал, что с любимым всё в одночасье станет волшебным, что тыква превратится в карету, а не наоборот? Опять же дети: будут ли они счастливы и беззаботны с новым отцом, да и нужны ли они Кириллу? Наверно ему захочется наплодить своих наследников, и всё начнётся сначала: беременность, тошнота, боль, бессонные ночи, заботы, скучные домашние хлопоты.
– Но ведь всё это у меня уже есть, – кричало внутренне я.
Но нравственные терзания не были способны остановить полёт эротических фантазий. Ночная кукушка требовала немедленного удовлетворения разыгравшейся похоти. Пришлось учиться интриговать с собой, играть сразу несколько ролей, манипулировать собственным сознанием, уговаривать совесть.
Жизнь опять перестала радовать. Сказочное королевство разваливалось на фрагменты, любой выбор становился фатальным. Антон видимо стал о чём-то догадываться: слишком уж заботливым хотел казаться, любые унижения принимал как должное, хозяйственные заботы и воспитание детей безропотно возложил на себя. Это особенно бесило: слишком уж добренький! Где ты раньше был? Этого всего могло не случиться, если бы…
– Если бы что, – задавала она себе жестокий в своей откровенности беспощадный вопрос и заливалась слезами, поскольку сама не могла на него ответить. Все претензии к мужу оказались надуманными, дутыми. При близком рассмотрении его не в чем было упрекнуть. Именно этот факт стал решающим. Верочка надумала разорвать затянувшийся слишком крепко узел одностороннего семейного конфликта бегством. На то, чтобы обсудить, выслушать мнение Антона, поговорить с детьми, не хватало характера. Женщина поняла, что зла на себя, а наказать за свою слабость решила мужа.
С Кириллом замысел с таинственным исчезновением был согласован заранее. Любовник продал квартиру, купил домик на побережье в станице, где жили родители, устроился там на работу. Голова, похоже, не работала и одного, и у другого. О деталях реализации преступного любовного проекта, о том, что сохранить инкогнито в любом случае не получится, а проблемы решать придётся, они не побеспокоились.
Верочка должна была остаться в обеденное время на пляже и не вернуться, только и всего. Автобус, две пересадки. Три часа в пути и беззаботное счастье навсегда. Вещи к чёрту, только документы и немного денег, остальное – забота Кирилла. Она любит его, он её. Всё замечательно.
Дети поймут. Она заберёт их потом, когда-нибудь. Если позволит любимый, если не придётся рожать от Кирилла, если…
– Если! Что я делаю, глупая?! В тридцать лет начинать сначала то, что в прежней жизни принесло лишь разочарования? А Кирилл, что я о нём знаю, кроме того, что он бесподобный любовник, – задумалась вдруг Верочка на автостанции за сто с лишним километров, разделяющих её от семьи, дожидаясь автобуса в страну любви, где её ждала полная неизвестность.
Солнце в зените раскалило асфальт до точки плавления, а Верочка вдруг почувствовала озноб. Обратный автобус стоял с включенным двигателем. Думать, покупать билет некогда. Пришлось договариваться, ехать стоя.
– Можно чуточку быстрее, – торопила она водителя.
– У меня график.
– А у меня катастрофа. Жизнь рушится.
Как назло на серпантине автомобили еле тащились. Верочка с ужасом наблюдала неумолимый бег часовых стрелок, приближающий расплату за беспечность, точнее за преступление.
– Через тридцать минут Антон разбудит детей. Потом они отправятся за ягодами и фруктами. Путь до пляжа займёт ещё двадцать минут. Скажу, что ходила за мороженным.
Вера догнала семью перед самым пляжем.
– Чего это ты так запыхалась? Кстати, у меня для тебя сюрприз – бутылочка холодного шампанского. Сегодня тринадцать лет нашему первому поцелую. Не стоит нарушать традицию.
– Неужели помнишь? Какой же ты романтик, Антоха! Именно за это я тебя и люблю.
– Ой, ли, – муж задумчиво посмотрел на неё, как-то по-особенному вздохнул.
– Неужели знает, – пронзила Веру внезапная догадка, – впрочем, сложно было не заметить. Я ведь была не в себе. Как же теперь быть с Кириллом?
После этой нечаянно заскочившей совсем некстати в сознание мысли у Верочки в голове начала с ускорением крутиться вторая серия вызывающе неприличной мелодрамы с участием обманутого любовника. Отказаться от сладкого так сложно, даже когда на кону стоит чудом сохранившаяся семья. Но первый поцелуй – слишком серьёзный повод, чтобы его игнорировать.
– Напомни, Антон. Как давно мы с тобой не целовались.
– И не только. Сегодня я намерен в полном объёме наверстать упущенное, но не сейчас и не здесь. Приглашаю на свидание… в двадцать два по Москве.
– Кажется, я подгорела. Загорайте одни. Праздничный ужин с меня. До вечера… любимый.
И вновь её душу принялись немилосердно терзать сомнения в том, что поступила верно, – на всякий случай надо послать Кириллу телеграмму. Пусть пострадает, с него не убудет. Мне тоже сегодня придётся не сладко. Годовщина как-никак, нельзя отказывать мужу. Он так старается. А ведь когда-то давно мне было с ним так расчудесно, просто сказка. Может быть, стоит вернуться в прошлое?
Светка – я вернулся!
Мне часто снится, будто я тону,
И я пытаюсь сбросить одеяло:
Мне кажется, оно меня поймало
И жадно тянет за ноги ко дну.
Вера Сергеевна Бутко
Утро встретило Толика Брыкина промозглой сыростью с беснующимся порывистым ветром. Юноша съёжился, застегнул на все пуговицы тонюсенькую куртку. Не рассчитывал он, что погода так резко испортится.
Осень всегда преподносит сюрпризы, однако, такие акробатические кульбиты уже перебор.
Из областного центра Толик выезжал в ночи. Было довольно тепло, под ногами недовольно шипели подсыхающие листья, словно уставшая официантка в вокзальном ресторане, нарывающаяся на скандал, – может вам ещё марцепанов принести или салфетков подать!
Чертовски хотелось курить и спать.
Он бы сейчас и от пивка холодненького не отказался, с солёными орешками, вяленой рыбкой, корюшкой с прозрачным брюшком, сидя на удобном кресле у себя дома с закрытыми глазами.
После удачного свидания. Ага!
Толик умел представить себе желанные метаморфозы судьбы в любое время, даже в самой неожиданной позе: например, когда болтается в люльке между восьмым и девятым этажами с мастерком и затиркой в руках.
На этот раз он представил, как приятно кружится голова от желанной затяжки никотином после горьковатого глотка пенного напитка, как глаз невольно косится на раскинувшуюся в позе морской звезды ничего не стесняющуюся прелестницу.
Собственно, за этим он и ехал за триста с лишним километров в областной центр к Люське Забродиной, бывшей однокласснице, безотказной и ловкой в постели.
Зря он затеял эту поездку. У девочки неожиданно случился влюблённый мальчик. Мало того, Ромео оказался с характером и приличными бойцовскими качествами.
Неприятные воспоминания, если честно.
Какого чёрта Люська не сообщила!
Впрочем, он два месяца не писал ей, не звонил.
Мимо Толика пролетали, набирая скорость, вагоны состава, в котором он приехал, ускользая в темноту с запоздалым эхом.
До дома добираться пешком почти через весь спящий город.
На улице курить не было желания, но никотиновый голод отказывал в праве выбора.
Толик остановился, обернулся против свистящего по-змеиному ветра, достал сигаретку, попытался прикурить.
Последнее время, после того, как ни слова не говоря, он тайком убежал от Светки, ему определённо не везло. Вот и сейчас, порывом загулявшего ветра раз за разом задувало ослепляющее глаза пламя.
Удивительно человек устроен: сидит в духоте вагона – мечтает о глотке свежего воздуха, стоит посреди океана опьяняюще пахнущей чистоты – лезет в карман за вонючим табаком, чтобы заполнить отдохнувшие лёгкие отравляющим табачным смрадом.
Сколько же в людях неосознанных противоречий: думаем об одном, делаем второе, в результате совершаем нечто такое, о чём минуту назад подумать не могли.
Делать глупости, вступающие в противоречие с нашими желаниями и чаяниями, то ли хобби, то ли насмешка над логикой.
Такое впечатление, что сидят внутри нас блудливые бесенята, насмехаются над нами, подсовывают взамен позитивных разумных действий низкосортную суррогатную замену, оценить вред которой удаётся лишь спустя время, когда винтики и колёсики в голове встают на место.
Вдалеке срывается испуганным воплем паровозный гудок. Привокзальный воздух пропитан насквозь запахом креозола, совершенно пустые вокзал и перрон навевают тоскливые мысли.
Какого лешего сорвался от Светки, ведь жили, душа в душу целых два месяца.
Почему он этого раньше не замечал?
Со Светкой Толик познакомился в том же поезде, когда в очередной раз возвращался от Забродиной. Про одноклассницу он вспоминал каждый раз, когда случался длительный застой в любовных отношениях.
Обычно ему везло на девчонок. Сами на шею бросались.
Ещё бы – он парень хоть куда: танцор, гитарист, фотограф. Именно в такой последовательности Толик преподносил свои таланты.
Обычно хватало танцевальных способностей, чтобы уложить очередную прелестницу в постель.
Если хотелось продолжения, в ход шла жалостливые музыкальные аккорды, чувственный голос, сотни романтических од и баллад, способных убаюкать даже самых осторожных целомудренных дев.
Талант фотографа Толик обычно не демонстрировал всуе. Этот аргумент он предъявлял лишь тогда, когда в дополнение к эротике и сексу хотелось сентиментальной близости, что случалось предельно редко.
Честно говоря, юноша боялся сколько-нибудь серьёзных отношений, поскольку не верил в любовь и не доверял никому, кроме себя.
Светка, миниатюрная чернобровая брюнетка с впечатляющими глазами, села на перегоне, когда он уже собрался пару часиков вздремнуть.
У неё было верхнее место и два баула, место для которых было лишь на самом верху.
Девушка несколько раз пыталась забросить объёмные сумки, но ей не хватало роста и сил.
Толик какое-то время смотрел на старания попутчицы равнодушно, но спать хотелось, поэтому он рывком забросил багаж наверх и вышел в тамбур покурить, чтобы дать девушке возможность устроиться.
– Спасибо, благородный странник. Без вас я бы не справилась, – малявка так посмотрела на Толика, что он смутился, – Светлана… Леонидовна. От мамы еду. Я в Балаково работаю, по распределению. Вы курите, не стесняйтесь, я уже взрослая. Я тоже пробовала, только мне не понравилось. Как вас зовут? Вы не подумайте, я не флиртую и не кокетничаю, просто хочу познакомиться, раз нам вместе ехать.
Через десять минут они уже вместе пили чай с кучей домашней выпечки и сладостей из бездонной Светкиной сумки, и мило беседовали.
Вышли они на одной станции. Толик, молча, последовал за Светланой с тяжеленными сумками, проводил до комнаты, которую ей выделила на целый год родная тётка, да так у неё и остался.
Более близкое знакомство случилось само собой, без обычных уговоров и секретных уловок.
Светка оказалась девственницей, что никак не вязалось с лёгкостью, с которой она ему досталась.
Более того, утром Толика ждал горячий завтрак из оладий с вареньем, домашнего творога и яичницы глазуньи.
Светка была такая соблазнительная, такая аппетитная и юная, что не было сил удержаться. Если бы девчонке не нужно было на работу, Толик, наверно, весь день продержал бы нечаянную подружку в постели.
Прощаясь, девочка вытащила из тумбочки запасные ключи, – тебе когда на работу? Я до пяти. В половине шестого поведу тебя к Валюшке, причёску приличную будем делать. Потом к Дине, в секонд-хенд. Будем делать из тебя… солидного мужчину, а то выглядишь, как сирота безродная. Там для своих офигенные шмотки бывают. Девочки сначала все тюки перебирают, что для белых людей годится – откладывают. Мы тебя так оденем – закачаешься.
Толик сам не понимал, почему его не раздражает такое странное отношение, словно знаком был со Светкой всю жизнь, словно судьбой навеки связан, почему не противится её доминирующей, слишком заботливой, практически материнской роли.
– Ты у меня такой хороший, такой замечательный. Не поверишь, я сразу влюбилась. Увидела и засохла на корню. Ладно, соловья баснями не кормят. Пойду денежку зарабатывать. Ты чего на ужин хочешь? Могу борщ приготовить, котлеты с жареной картошкой, компот. Ну, колись же, чего больше любишь. Ладно, молчи, партизан, сама придумаю. Я теперь над тобой шефство взяла.
У Толика в запасе был ещё день отгула. Хотел было по привычке махнуть вечером на танцы, снять тёлку в соку, но мысли о Светке не давали покоя.
Такое с ним было впервые в жизни.
Какого чёрта, – думал он, – не хватало ещё влюбиться. Да ну, в кого? От горшка два вершка…
Уговорить себя не получалось. Карман жгла связка ключей, мысли о ночном приключении высверливали мозг. Воспоминания о глазах, сладких поцелуях и о том, что происходило между ними не так обыденно, как всегда.
Толик с остервенением, презирая себя за это, отглаживал рубашку и брюки, сушил носки, мыл и расчёсывал волосы, что делал крайне редко. Даже розу купил на длинной ножке.
У парня дрожали поджилки, когда рука коснулась кнопки звонка.
– Ты чего, Толюсик, – скороговоркой сказала Света, встречая его в лёгком домашнем халатике, из под которого выглядывали чертовски соблазнительные голые ножки, – ключи забыл?
– Проходи, устраивайся поудобнее. Сейчас перекусим и к Валюхе. Она уже ждёт. Говорит, такого из тебя красавчика сделает – закачаешься. Динка тоже всё приготовила. Нам весь твой гардероб обойдётся, не поверишь, в две с половиной тысячи, причём в долг. Представляешь! Чего ты на меня так смотришь? А-а-а, поняла. Не, не сейчас. У меня план: бутылочка муската, отбивные с помидорами и зелёным горошком, картофель фри… остальное на десерт. Годится?
Полуголая Светка металась по комнате, сверкая соблазнительными телесами, о чём-то своём, девичьем, щебетала.
Толику не нужны были ни причёска, ни шмотки, он хотел её и только её, здесь и сейчас. Но это была её квартира и её план, чёрт возьми.
Пришлось смириться.
Остаток дня пролетел как один миг. Мысли Толика были сосредоточены не на том, что происходит сейчас, на обещанном десерте.
Настроение было настолько приподнятое, мысли такие сладкие. Толика распирало от шутливого юмора, от желания угодить и развеселить.
Вечер был насыщенным и томным.
Толик получил всё, или почти всё, о чём мечтал.
Светка вела себя оживлённо и естественно, её не приходилось уговаривать. В какой-то момент Толик пожалел, что не взял с собой гитару. Ему так хотелось отблагодарить милую девочку.
У юноши даже выкатилась непрошеная слеза, когда счастливый обнимал он свою спящую красавицу, не в силах уснуть от избытка эмоций.
Толик поверить не мог, что любовь может быть настолько простой, обыденной, что она вообще может быть.
Ему представлялось, что сначала должна быть буря страстей и переживаний, что необходимо друг друга долго-долго изучать, привыкать, притираться, а Светка, ничего не требуя взамен, открылась и запросто вошла в его жизнь, словно всегда незримо в ней присутствовала.
Но ведь так не должно быть, так не бывает.
Утро вовсе ввело Толика в ступор. Светлана, нисколько не стесняясь, в переднике на голое тело принесла кофе с гренками прямо в постель, поцеловала в губы. Дальше он и вовсе поплыл, не совсем понимая, что делает.
Светка была бесподобна и неподражаема. Толику казалось, что эта идиллия длится бесконечно долго, лет десять, а то и больше: этакая образцово-показательная степенная семейная пара, у которой позади уже и взрыв эмоций, и лирические отступления, и медовый месяц.
Они жили тихо и буднично, окружая друг друга заботой и любовью легко и просто.
Два долгих месяца. День за днём.
Пока Толик не стал замечать, что жизнь привычно идёт по закольцованному кругу: без новых эмоций, без фейерверка страстей, без событий, украшающих жизнь – размеренно, обыденно и скучно.
Он не привык к сытой обыденности, уставал от неё. Юноше необходимы были перемены и неожиданности, смена обстановки, эффектные впечатления, переживания, новые друзья, яркие события.
