Валерий Столыпин
Всё по-взрослому
Доброе утро, любимая!
Доброе утро, любимая!
Я люблю тебя – это всё, что ты должен знать,
Чтоб всегда различать, где реальность, где миражи.
Мы не просто с тобой разделяем одну кровать,
Мы из чувств и поступков совместную строим жизнь.
Любовь Козырь
Купание в ванне с подружкой это нечто изумительное. Лёнька помнил, как когда-то в далёком детстве голышом бултыхался с неразлучной соседкой Люсенькой Ларионовой, когда приходили зимой с улицы с обмороженными руками и ногами.
Чтобы согреться и пошалить, они наваливали в прозрачную горячую воду резиновые и пластиковые игрушки, пока родителей не было дома, искренне веселились, безжалостно расплёскивая содержимое ванны на пол, как радовались этому неожиданно пришедшему в голову увлекательному приключению.
С тех пор прошла целая вечность. Люсенька выросла, выучилась в институте, вышла замуж, родила двойню, а незабываемое впечатление от аттракциона осталось на всю жизнь.
Сколько раз уже Лёнька хотел предложить жене удивительную процедуру, которая теперь приобретала иной смысл, сулила новые ощущения, но стеснялся. Если быть до конца честным, он боялся своей привычки излишне откровенничать.
Катенька могла не понять, что именно и почему его возбуждает.
Покрутить у виска пальцем, безапелляционно заявить, что инфантильность – признак незрелости души и тела было для неё обыденным выпадом, а для Лёньки поводом огорчиться и впасть в уныние.
Они были безнадёжно влюблены, счастливо женаты, успели безоговорочно принять недостатки и достоинства друг друга, но были отдельные моменты, договориться о которых никак не получалось. Если говорить про эротику и секс – этих чувственных развлечений в семейных буднях было вполне достаточно.
Несмотря на полноценные и системные интимные тренировки с постоянным наращиванием силовой нагрузки, Лёньку постоянно тянуло на уникальные эксперименты.
Катенька была не против исследовательской деятельности, в особенности, если интересные и новые методики сладостных эротических безрассудств подавались в увлекательной игровой манере, но особенного усердия и творческой инициативы не предпринимала.
Девочка была чувствительной, страстной, иногда даже неутомимой, однако ненасытностью и излишним любопытством не страдала. Иногда Катенька запросто могла заявить, – достаточно, любимый, умерь пыл. Ты меня заездил. Превратишься в наркомана – потянет налево, я не переживу. Наказан. На три дня. И не спорь!
Лёнька переживал, но табу нарушить не решался. И вдруг нашёл повод увлечь любимую странным предложением.
После очередной ссоры, спровоцированной внезапным приступом у любимой ревности, он ненавязчиво предложил в качестве примирения совместный заплыв в горячей ванне. Катенька удивилась, но любопытство пересилило недоверие и настороженность. Она долго выясняла, в чём изюминка данного мероприятия, почему Лёнька так возбуждён и настойчив.
Муж был красноречив.
Прежде, чем он закончил рассказывать, чего и как будет мыть, как ласкать, массировать и стимулировать, какие немыслимо прекрасные ощущения обязуется доставить, какие чувственные наслаждения предстоит испытать, Катенька впала в эйфорическую прострацию.
Тело жены и её чувствительная женская сущность налились нарастающим желанием. Дальнейшие уговоры не понадобились.
Если бы Лёнька принялся уговаривать супругу отказаться от экстремального заплыва, всё могло закончиться если не истерикой, то скандалом. У неё было на удивление впечатлительное воображение, а у мужа великолепная способность талантливо убеждать.
Катенька чувственно закатывала глазки, пока муж со вкусом раздевал любимую, попутно высекая искры блаженства из её любимых интимных зон, до которых невозможно дотронуться, чтобы не возбудить азарт охотницы за наслаждением, дразня предстоящим таинством.
Вода была прозрачная, сказочно комфортной температуры, с ароматной лавандовой отдушкой. Места в ванной, как ни странно, хватило на двоих с избытком.
Лёнька улёгся снизу, Катенька на него.
Её упругий животик и нежные груди с восставшими вишенками скользили по телу настолько восхитительно, что оба содрогались от избытка чувственного наслаждения, не успев приступить к обещанной процедуре.
Ласки в воде оказались гораздо соблазнительнее, чем привычные эротические забавы. Это была девственная нива, полная приключений. Движения и прикосновения отдавались в разгорячённых телах фантастически сладкой эйфорией.
Шампунь, добавленный в воду, придавал коже приятную шелковистость. Распаренные, ароматные, гладкие, упругие, супруги сновали по соблазнительным изгибам, бессовестно проникали друг к другу в особенно чувствительные интимные пределы, ни на секунду не прекращая целоваться.
Ласковые прикосновения были ошеломляюще эротичны, восхитительно желанны. Говорить не было ни желания, ни сил.
Супруги в совершенстве владели языком любовного танца, который богаче и ярче любого другого понятного обоим диалекта. В языке слов имеются не только восторженные эпитеты, но вульгарности и колкости, которые сейчас были излишни.
Порхающие по коже пальцы рук невесомо нажимали на нужные клавиши, те воспроизводили немые звуки, которые сами собой выстраивались в очаровательную мелодию воодушевления и бесконечной симпатии.
Любовники забыли про чувство стыда. Его вытеснило, заменило полностью влечение, желание доставить и утолить обоюдную страсть, слиться в единое целое, которая не ведает чувства вины, греха и порока.
Нежные супружеские ласки были чисты и невинны, несмотря на дерзкие, довольно смелые манипуляции, хотя в их действиях было излишнее озорство, которое прежде они считали поступком предосудительным.
Вода в ёмкости практически остыла, а накал страстей не стихал, отчего любовником по-прежнему было жарко.
Пламя чувств разгоралось сильнее, ярче. Остановить пиршество безумия и разврата не было сил.
Тела озорников целиком превратились в огромные эрогенные зоны. Они с завидным воодушевлением и ненасытностью отдавались и дарили наслаждение со всей возможной страстью, при этом приглушённо стонали, что свидетельствовало о крайней степени возбуждения.
Было мгновение, когда у Катеньки вырвался крик. Так хорошо им ещё никогда не было. Энергии и сил, казалось, становилось всё больше, желания наслаждаться тоже.
Супруги не заметили, что просидели в ванне почти до утра.
Добравшись до кровати, они мгновенно заснули, не заметив, что забыли укрыться одеялом. В таком откровенно пикантном виде супругов и обнаружила утром мама, не подумавшая о том, что может случайно увидеть подобные непристойности.
Валентина Матвеевна попыталась беззвучно ретироваться, но Катенька спала очень чутко. Она открыла глаза, вскрикнула, принялась шарить по постели руками, пытаясь найти одеяло, которое отчего-то валялось на полу. Следом проснулся Лёнька. Ему тоже было стыдно, но не настолько, чтобы прятаться за жену.
– Мама. Дай же нам одеться. Нехорошо врываться в спальню молодожёнов без стука.
– Я и подумать не могла. Безобразие.
– Верю. Меня не было дома довольно долго. Я успел вырасти. У нас с Катенькой, уж извини, иногда появляется естественное чувство стыда, неловкости, когда кто-то нечаянно или намеренно проникает в тайну нашей интимной супружеской жизни. Позволь нам одеться. Мы сейчас выйдем.
– Извините. В моём возрасте забываешь думать о таких мелочах.
На кухне потрясающе пахло свежеиспечёнными пирожками, ароматным кофе.
От удивительно вкусных запахов и утомительного ночного марафона приятно кружилась голова, к тому же жутко хотелось есть.
Нужно было срочно восстанавливать силы, растраченные на любовь.
Лёнька посмотрел на Катеньку, стыдливо прячущую взгляд, подмигнул ей, улыбнулся, – доброе утро, любимая!
Как же они хохотали.
Почему, так и осталось интимной тайной.
В том окне, где не горел свет
Забывают лица, слова и даты,
но живёт веками один сюжет:
не забыть того, кто тебя когда-то
так и не сумел полюбить в ответ.
Ок Мельникова
Обиженный человек более всего на свете желает насладиться возмездием, но отмщение не дарит успокоения, оно возвращается бумерангом, круша и калеча как мстителя, так и всех, к кому тот прикоснётся.
ВиктОр, именно так он себя называл, когда знакомился с женщинами, с ударением на букву “О”.
– ВиктОр Осташков: талантливый программист, интеллектуал, поклонник женской красоты, хорошего вина и доверительных отношений, – представлялся он каждый раз, когда на горизонте событий появлялась новая фея, достойная внимания.
Вкус разработчика алгоритмов, интерфейсов и программных движков, создателя и дизайнера виртуальных миров, системного администратора, по совместительству талантливого хакера, способного проникнуть в чьи угодно секреты, если они находились в пределах цифровой доступности, был весьма разнообразен.
Мужчина любил женщин незаурядных, раскованных, свободных, желательно страстных, которым в равной мере присуще очарование, изящество, привлекательность и гибкость, не говоря уже о молодости и доступности.
В отношениях он не признавал иных правил, кроме абсолютной свободы. Для себя лично.
Те дамы, кто знал этого сластолюбца достаточно близко, могли поклясться, что отказать ему почти невозможно.
Как у него получалось, что даже самые стойкие, самые консервативные, недоступные и целомудренные представительницы слабого пола, взволнованные, растроганные до глубины души таинственным обаянием, бежали на свидание с ним, теряя голову, забывая о скромности и добродетели, практически по первому зову, было непонятно.
Он смотрел жертве в глаза так, что женщины, не помня себя, бросались в его жаркие объятия.
ВиктОр никого как бы и не бросал надоевших прелестниц, просто однажды сворачивал отношения, как это обычно делают официанты с использованной скатертью, и немедленно начинал новые, оставляя добровольным мученицам неразделённых чувств надежду, что когда-нибудь… потом, неважно когда, симфония любви возможно повторится.
Карлсон как бы улетел, но ведь он обещал вернуться.
Удивительно то, что даже расставался достопочтенный кавалер настолько учтиво и галантно, так выстраивал сценарий грядущей разлуки навсегда или надолго, что все брошенные любовницы считали его едва ли не рыцарем.
А ВиктОр наслаждался их душевными и физическими страданиями, поскольку некогда испытал подобные муки сам.
Выходит, мстил.
Он был лёгок на подъём, когда случалась возможность развлечься в любой компании, где можно было встретить новую соблазнительную гетеру, будь та одинока или связана священными узами Гименея.
Замужних прелестниц ВиктОр охмурял с гораздо большим удовольствием, чем невостребованных для размеренной семейной жизни, отмеченных печатью безбрачия женщин.
Ему нравились шумные сборища с накрытыми столами, с вышколенным персоналом, с просторными танцевальными залами и живой музыкой, где веселились ухоженные, дорого, со вкусом одетые женщины, которых обхаживали статные мужчины в сшитых на заказ или купленных в престижных бутиках костюмах с бросающимся в глаза материальным благополучием.
В независимых дамах, не имеющих постоянных поклонников, возлюбленных и мужей, у которых не было вкуса и светских манер, он подозревал комплексы скрытых изъянов, поэтому увлекался ими неохотно, лишь в случаях, когда не мог подыскать более интересную партию.
Для ВиктОра весьма важен был фактор опасности предприятия, сложности изысканных и эксклюзивных технологий соблазнения с возможно более глубокой степенью греховного падения избранницы.
Он не был охотником за простушками и откровенными шлюхами. Его увлекали женщины темпераментные, с выраженным характером, с незыблемыми культурными и этическими принципами, высокой степенью социальной ответственности, с развитым стремлением к моногамии и верности супругам.
Победа над прелестницей, никогда не переступавшей черту семейного целомудрия, у которой понятие измена однозначно предательству и духовной смерти, искушение её разбуженным сладострастием, пошловатыми чувственными наслаждениями, обманчиво романтическим бредом; низвержение в бездну греховности – именно этот процесс дарил ВиктОру вдохновение.
Ловелас наслаждался убедительными победами над теми, кого охмурить невозможно в принципе.
Для него не существовало понятие греха. В извращениях и непристойностях он находил смысл существования. Унижая любовницу, ВиктОр вырастал в собственных глазах, возвышался над ней и что ещё важнее – над её статусным мужчиной.
Чем более ревнивым, состоятельным и социально значимым был супруг или любовник, тем большее удовлетворение испытывал этот удивительный персонаж.
Однако он никогда не был разоблачён, опозорен или бит: использованные и униженные им женщины ни за что не хотели признавать себя жертвами. Более того, они боготворили обесчестившего и бросившего их на произвол судьбы любовника, мечтали, грезили о продолжении похотливых приключений.
Женщины, которых он намеренно страстно заключал в объятия, забывали о том, что когда-то гордились добродетелью.
Впрочем, непорочных женщин ВиктОр не встречал ни разу, кроме одной единственной, той, что не поддалась его тщеславному, весьма безнравственному обаянию, хотя и она испытала в полной мере эгоистичную сущность его псевдоромантической настойчивости.
Мужчина так долго и безуспешно добивался благосклонности той удивительной женщины, что обозлился на весь мир, особенно на обеспеченного, отмеченного печатью публичного таланта элегантного господина, который посмел нагло перейти ему дорогу.
ВиктОр умолял её, пытался купить, взять силой, преследовал.
Тщетно. Это была его единственная настоящая любовь. Всех прочих женщин ВиктОр попросту использовал.
У дамы в том окне, где сейчас не горит свет, оказалось больше ума, характера, самообладания и сообразительности, чем у любой из тех респектабельных красоток, которые готовы были ублажать беспринципного героя-любовника, цинично превращаясь в легкомысленных и подлых изменщиц.
Осташков убеждал себя в том, что стал сексуальным монстром из-за неё, из-за женщины, которая посмела его отвергнуть. Это неприятное событие, сокрушительное поражение, с которым он так и не смог смириться, случилось давно, но вызывало душевные страдания до сих пор.
Каждый раз, когда ВиктОр со злорадной ликующей мстительностью прерывал очередную пикантную связь, когда процесс завоевания и порабощения низвергнутой любовницы переставал питать его эго энергией, мужчина приходил в этот двор оплакивать единственное, но весьма чувствительное фиаско.
Он тихо сидел на скамеечке в глубине скверика, скрытый отросшими деревами, и страдал, глядя на окно третьего этажа, где почти никогда не горел свет.
Проникнуть туда, в темноту загадочных комнат, но не как вор, а в качестве единственного любимого, вот о чём ВиктОр грезил, вот чем жил, забывая о том, сколько женщин мечтает о том же, безнадёжно заглядывая в его окна. Жил и понимал несбыточность сокровенного желания, смутно сознавая, что наказание низменных деяний заключено в ткань самого преступления.
Этот мужчина, увы, так и не научился любить никого, кроме себя. Но об этом знали лишь он, и та женщина, в окнах которой не горел свет.
