Валерий Столыпин
Всё по-взрослому
– Давай, – с трудом выдавила разволновавшаяся Ася.
– Тебе не кажется, что горчит?
– Я ещё не попробовала. Мне всегда казалось, что шампанское кисло-сладкое на вкус.
– Я про любовь. Ведь мы теперь… как бы, муж и жена. Ты ведь не против?
Павел Игнатьевич неловко поцеловал супругу.
Анастасия Аскольдовна как-то странно смотрела на мужа, слишком напряжённо, затем выпила залпом шипучку, часто-часто заморгала и неожиданно расплакалась.
В доме повисла гнетущая тишина. Казалось, это катастрофа.
Но, нет, немного погодя была открыта ещё бутылка шампанского, съеден салат. Даже разговор завязался. Ася рассказывала о первой любви. Точнее, о том, как она не состоялась. Павел внимательно слушал.
– Не расстраивайся! Теперь у тебя есть я. Мы всё исправим.
Ася закрыла глаза, представила, как будут развиваться события. Без экзотики, предельно реалистично.
Вообразила… и поверила. Мужу поверила.
Так захотелось сделать для него что-то особенное, хорошее, чтобы и он почувствовал то же самое.
Анастасия засуетилась, начала накладывать в тарелку мужа румяные кусочки мяса, бутерброд с икрой, овощи, – кушай. Я на тебя посмотрю. Почему раньше не замечала, что ты такой… особенный что ли?
– Знаешь, не верится, что мы решились на этот шаг. Как думаешь, не придётся включать заднюю передачу?
– Вот ты о чём. Клянусь! Пока смерть не разлучит нас.
– Зачем так пафосно?
Супруги долго не решались лечь в постель. Этот процесс представлялся им непристойным, постыдным. Как можно вот так сразу, тем более голышом!
На брачном ложе неожиданным образом оказалось два одеяла.
Отступление предполагалось заранее?
Пожелав друг другу спокойной ночи, новобрачные расползлись в разные стороны двуспальной кровати, но энергия влечения, нерастраченного интимного магнетизма была запущена в автоматическом режиме помимо их воли.
Эмоции бурлили, рвались наружу, загружая в воспалённый чувствами мозг приказ срочно активировать выработку витаминов любви. Расстояние между телами странным образом сокращалось, пока супруги не ощутили живое тепло друг друга, пока не слились в единое целое.
Чего боялись! Не дети ведь.
Это была волшебная ночь. Кто знает – тот поймёт, какое наслаждение испытать блаженство первого интимного сближения, когда оба уязвимы, трогательно беззащитны, когда путём проб и ошибок происходит тонкая настройка супружеского единства.
Пульс и дыхание, то замирают, то в бешеном ритме несутся вскачь, рождая необъяснимую радость, экстатический восторг, сладостное изумление. Павел дрожащими руками изучал такое родное, такое незнакомое и нежное тело жены. В такие минуты невозможно оторваться, отклеиться друг от друга. И можно всё.
Почти всё.
Пылали рассветы, повествует о состоянии подобной эйфории поэт, и радуга цвела: всё было, всё было, и любовь была! Но о любви супруги вспомнили позже, когда выдохнули, отдышались и расслабились. Сейчас им было не до сантиментов, поскольку зов плоти целиком и полностью подчинял тела вожделению. И это не фигура речи, не иллюзия, самая настоящая объективная реальность.
Утром был кофе в постель, слёзы благодарности, неловкие, несмотря на целую ночь медитативной практики, поцелуи и объятия. А как стыдно было при свете дня “предстать пред очи” супруга без одеяния.
– Отвернись, не смотри на меня, – то ли кокетничала, то ли на самом деле робела жёнушка, стыдливо прикрывая тугую, с восставшими вишенками возбуждённых сосцов грудь.
– Асенька, не прячь красоту, дай наглядеться. Я же тебя нагую никогда не видел. Надо же, прелесть какая! А давай повторим. Как ночью.
И повторяли. Смаковали без устали изысканные пикантные деликатесы, пьянея от трепетного обожания, от новизны и остроты ощущений.
Немного позднее проголодались. Анастасия, в чём мама родила, жарила до хрустящей корочки картофель, а Пашка, вот ведь проказник, не мог удержаться, давая волю шаловливым рукам, путешествующим по подробностям соблазнительных женских форм.
– И надо бы обидеться, прикрикнуть, – рассуждала про себя Анастасия, – не юнцы, чтобы беззаботно резвиться, как ребятня летом в мелкой заводи, но он теперь муж законный, пусть пирует, развлекается, пока аппетит есть, пока не насытится. Никто не увидит, не осудит. Казалось бы, какое бессмысленное занятие, можно сказать, откровенное безобразие, а на душе радостно. Каждая клеточка замирает от безмятежного счастья, хочется чего-то такого, стыдно подумать, не то, что вслух произнести.
Павел входит во вкус, когда удаётся отыскать очередную, сбился со счёта какую отзывчивую на ласку тайную струну. Анастасия так вкусно застывает, упруго напрягая поджарый животик, налитые соками желания ягодицы, так заразительно сладко стонет, закатывая глаза, – погоди… погоди, Павлушенька, картоха подгорит. Сладко-то как!
– Уже, любава, не то, что горит – полыхает, плавится. И в мозгах, и вообще. Терпенья нет. Может, ну её, картоху эту! Кровать, поди, простыла совсем. Давай согреем. Не знал, не ведал, что существует такое чудо. Столько лет даром прожил, сколько счастья упустил. Ничего, любимая, теперь мы за все годы разом наверстаем. Мы теперь одно целое.
Анастасия как-то вдруг изменилась. И походка, и уверенность, и взгляд. Её сразу заметили. Оказывается, и яркости в ней в достатке, и свечения, и красок. И одежда на фигуре безупречно сидит, словно наряды из бутика. Но, откуда такая роскошь с её достатком? Не только мужчины – женщины украдкой оглядываться стали.
Странно это! Шепотки вкрадчивые разного толка пошли бродить по переулочкам офисных коридоров. Ну и пусть!
Павел Игнатьевич приобрёл незаметно уверенные интонации в голосе. В осанке и поведении появились решительность, настойчивость, смелость.
Откуда чего берётся? Вчера ещё мало кто принимал его всерьёз и вдруг на тебе – убедительных аргументов в пользу мужской привлекательности вагон и маленькая тележка.
– Как же мы его проглядели, – рассуждало начальство, – вот ведь он, достойный кандидат на должность начальника отдела. Чудеса!
Размеренная, бесполезная вне офиса жизнь преобразилась, засияла. Супругам, если честно, было без разницы, чем заниматься в свободное время. Если жена хотела смотреть кино, Павел находил его великолепным. Если она чистила картошку, превращал это занятие в развлечение, в игру.
Что бы ни делал супруг, Ася испытывала искренний восторг, принимая активное участие в его интересе, даже если не до конца понимала, что делает.
Супруги старались не обсуждать тему любви. Им и без фальшивой романтики хватало вдохновения. Какой смысл рассуждать на тему, в которой не разбираешься?
Они просто жили. Одним днём. Но как!
Анастасия по-прежнему любила грезить с закрытыми глазами, теперь об увлекательном приключении, которое предстоит пережить им с Пашенькой. Этой ночью, и следующей. О дочери мечтала, о сыне, который больно толкался иногда, заставляя сердце трепетать.
Иногда, правда, видела совсем другие живые картинки. Счастья и всего прочего, что составляло суть жизни, было в достатке, но подсознание вытаскивало из потайных недр нечто запредельно невкусное!
Как представит, что Павла вдруг не стало. Не важно, по какой причине (нет его и всё), покрывается с ног до головы холодным потом, обмирает, заставляя сердечную мышцу на мгновение забыть о прямом предназначении, пропуская несколько жизненно необходимых пульсаций, опасно останавливающих дыхание и ток крови.
Бывало не раз, что видения эти посещали Анастасию среди ночи, во сне. Тогда она начинала биться, кричать. Просыпалась в судорожном бреду, долго не могла успокоиться.
А ведь не по любви замуж выходила: время поджимало. Боялась не успеть.
Теперь у неё муж, дитя. Нежность к ним, трогательная радость сопричастности к судьбам, не умещается в щуплом теле. А покоя нет. Как же так? Неужели оттого, что слишком долго ждала своего счастья?
Испугавшись навязчиво повторяющегося кошмара, Ася старалась теснее прижаться к мужу, – тебя ничего не беспокоит?
– О чём ты, любушка, – играя рельефными мышцами, спрашивал Павел, – я с тобой.
Супруга успокаивалась, остывала, забывая, что минуту назад едва не плакала.
– Сейчас грудь мять будет, за ухом целовать, – мысленно предупредила Ася вполне предсказуемые действия мужа.
Так и случилось. Тело мгновенно пронзила сладкая истома, откликаясь где-то внизу невыносимо приятными спазмами. Ухо обожгло горячим дыханием. Щёкотно.
Ладонь мужа достигла цели, завибрировала, лаская отзывчивый сосок, невольно освобождающийся от накопившегося давления грудного молока.
– Попалась птичка! Теперь не успокоится, пока не получил желаемое, – с трудом сдерживая стон продолжала про себя пророчествовать Анастасия, изображая форменное безразличие, – ну же, не томи, Павлуша! Пора мой друг, пора. Заигрался. Теперь ночнушку придётся менять. И халат тоже.
Муж засопел, сбился дыханием, задрожал всем телом. Ася прижалась плотнее, чувствуя спиной, как уверенно наливается мужское возбуждение, предвкушая момент, когда он украдкой начнёт искать влажную сокровищницу. Найдёт, начнёт инспектировать надёжность защиты, готовность сопротивляться.
– Играть, так играть, – решила добавить в поединок перца Анастасия, – на молниеносный захват и немедленное вторжение пусть не рассчитывает. Нагуливай аппетит, Пашенька.
В этот момент раздался пронзительный младенческий плач.
– Я быстро. Помечтай на досуге. Не вздумай без меня разрядиться: не прощу!
– Тебе помочь?
– Справлюсь. Вадик сегодня спокойный. Засекай, пятнадцать минут и я твоя.
– Не представляешь, родная, как я рад это слышать. А к чему вопрос, что меня беспокоит?
– Кормящая мать – это диагноз, папочка. Нервы, наверно. Когда тебя нет дома, меня так плющит, плакать хочется. Всякая дребедень в голову лезет. Скажи честно, ты меня никогда-никогда не разлюбишь?
– И не надейся.
– Ловлю на слове. А можешь изложить свои соображения в письменном виде? С личной подписью.
– Не доверяешь! Обидно. Не отвлекайся. У меня к тебе накопилось всякого разного. Боюсь расплескать, не донести.
– Интриган. Я ведь передумать могу, – подмигивает жена, наслаждаясь процессом кормления сына.
Как же она любит крошечную копию самого лучшего на свете папы.
На мгновение Анастасия забывает о его присутствии. Слишком серьёзное занятие – вскармливание. Но без него не обойтись.
Зри в корень
Глаза намокнут на лунном светиле,
У звёзд точёных сорвётся резьба,
Вы в мои планы вообще не входили,
Предполагаю, что это – судьба!
Сола Монова (Юлия Соломонова)
В неполные девятнадцать Лиза Козырева выглядела едва ли на шестнадцать. Крохотное, тонюсенькое, воздушное, хрупкое дитя с обворожительно милым взглядом и задорным смехом. Но оно обладало на удивление сформировавшимися рельефными формами и развитым, совсем не детским мышлением.
Нереальное сочетание экстерьерных элементов подростковой по сути, но совсем не детской фигуры у большинства представителей сильного пола вызывало эстетический шок, заставляющий застыть с открытым ртом.
На этом яркая индивидуальность девочки не заканчивалась. Наивная малютка обладала редкостными способностями: участвовала и побеждала в большинстве физико-математических олимпиад, сочиняла серьёзные поэтические баллады, шила сама для себя модную одежду и аксессуары.
Получив аттестат о среднем образовании с золотой медалью, юное дарование поступило в престижный вуз, где её сразу заметили. Бонусы в виде грантов на первом курсе, особое внимание и забота от преподавательского состава: окружающие ревновали, завидовали и восхищались.
Девочка очаровывала всех и каждого. Вне стен заведения юная прелестница вела себя безупречно: на интимные провокации не поддавалась, массированные романтические атаки отражала молниеносно. Скомпрометировать Лизу было нечем.
И вдруг такое скандальное поведение.
Феодосия. Разгар туристического сезона, школьные каникулы.
Познакомились на пляже, вроде бы совершенно случайно, разговорились. Лиза задавала взрослому мужчине странные, можно сказать провокационные вопросы, которые заметно смущали опытного донжуана, привыкшего к общению с женщинами зрелыми, голодными на интимные ласки. А тут… практически дитя.
Пытаясь восстановить статус-кво, окунуться в привычную реальность, Рустам цинично пошутил, хищно разглядывая высокую грудь и налитые ягодицы соседки по пляжу, желая избавиться от назойливой соседки.
Лиза приосанилась, намеренно выпятила налитые выпуклости, сделав акцент на их соблазнительной упругости, собрав грудки в горстях, напрягла аккуратный животик, – Женитесь на мне, сударь… и будет вам вечное блаженство и безграничное счастье.
– Легко, мадемуазель! И что я с того буду иметь, кроме проблем?
– Экий вы меркантильный, дружочек. И о чём же мечтаете… по ночам?
– Я бы сейчас от портвешка не отказался, прочие увеселения мне ни к чему. Отвык.
– Живёшь-то один, касатик?
– Как перст. С маманей доселе жил. В зиму схоронил бедолагу. У неё пенсия была хорошая.
– Приютишь невесту недельки на две… или как?
– Как договоримся. Ты чего это, всерьёз что ли?
– Шуток не терплю. Со зрелым мужчиной жить надёжней. Разве я похожа на девочку лёгкого поведения?
– Скажешь тоже. Ты фея. Я бы такую на руках носил. Да поезд ушёл, теперь не догнать. Надо было раньше приезжать, лет этак двадцать назад.
– Я ведь не шучу.
В тот же день девочка поселилась в двухкомнатной квартире новоявленного жениха в доме с вековой историей и с удивительным видом на море.
Рустам, крымский татарин, наполовину старше юной кокетки.
Никто ничего не мог понять. События закрутились с небывалой скоростью.
Жених на фоне застенчиво робкой невесты смотрелся кровожадным чудовищем.
Лизоньку нисколько не смущал возраст избранника и его пагубные пристрастия. Девушка сразу расставила флажки на большинство возможных ситуаций, – всё сладкое оставим на потом, когда узнаем, друг друга, лучше, когда притрёмся. Завтра будем ваять из тебя завидного жениха. Приоденем, пострижём. По этой причине до обеда сухой закон.
– Это дело надо бы сразу обмыть… иначе не срастётся.
– Надо, так надо. Только без меня. Мне подобные нагрузки противопоказаны. Молодая ещё, зелёная. Здоровой и красивой пожить хочется.
Служащие государственного учреждения, оформлявшие заявление о вступлении в брак, обомлели от неожиданности.
– Деточка, – отведя Лизу в сторонку, шептала в крохотное ушко прелестницы заведующая заведением, – ты в своём уме! Эта рептилия в отцы тебе годится. Разве не видишь – дядя любитель заложить за воротник. Не могу принять ваше заявление, и не проси. Приведи родителей, тогда посмотрим.
– Вот мой паспорт. Я совершеннолетняя, имею право распоряжаться своей судьбой самостоятельно. Любовь не поддаётся формальной логике, она выше нелепых человеческих предрассудков. Мы хотим быть вместе. Хотим и будем… даже если против нас будут все.
Регистрацию отложили на целый месяц. Лизу это почти не расстроило: время терпит.
Утром юная невеста уходила на пляж, бродила по историческим местам, не забывая оставить уставшему на ночной вахте жениху денег на жизнь.
Он был счастлив. Она тоже.
От публичной церемонии бракосочетания и свидетелей отказались, но фата и кольца были настоящие. Без символов нельзя: всё должно быть натуральным.
Невеста волновалась, о чём свидетельствовал пунцовый румянец и неловкая ситуация во время обмена кольцами. Новобрачная великодушно позволила избраннику поцеловать себя в губы, расчувствовалась.
Рустам светился, уверовав в свою звезду.
Торжество справили в дорогом ресторанчике. Невеста была трогательно хороша, искрила эрудицией, читая на память лирические шедевры.
Вечеринка закончилась довольно быстро: немолодой супруг на радостях перебрал. Пришлось искать крепких парней, чтобы доставить счастливого новобрачного в привычную среду обитания.
Лиза накрыла Рустама пледом, постелила себе в отдельной комнате.
Как же она устала за эти дни!
Отныне она была серьёзной замужней женщиной, о чём свидетельствовал государственный штамп в паспорте и новая фамилия – Аничкова. Брак – дело серьёзное. Нельзя отказывать мужчине в законном праве, метить территорию влияния.
Утром Лиза уехала в столицу, – пора мой друг, пора. Август на исходе. Мне выучиться необходимо. Первой брачной ночи придётся ждать, любимый. Диплом – чрезвычайно важная веха в жизни. У меня контракт на исследовательскую деятельность. Надо соответствовать вызовам эпохи. Без серьёзного образования нынче никуда. Жить-то на что-то надо. Прощай, любимый.
– Мы же… даже познакомиться, как следует, не успели.
– Экий ты нетерпеливый, Рустамчик. Деньги в тумбочке. Сразу не трать. Из дома пришлю перевод. Не скучай.
Лиза писала новоявленному мужу слёзные письма, давая понять, что он ей не безразличен, два раза в месяц высылала деньги. Спустя год (супруг не дождался приезда жены всего несколько дней), девушка неожиданно стала вдовой.
Рустамчик был запойным. Перебрал малость, заснул на берегу. Морской прибой слизнул его спящего в море, уволок на глубину, там и сгубил.
Печально! Вместо каникул несчастная вдова занималась похоронами.
Несколько дней ушло на оформление наследства.
Через полгода квартира безраздельно будет принадлежать ей.
Если честно, Лиза не ожидала, что это случится так скоро, хотя приблизительно так и рассчитывала.
Каждый раз, когда безутешная вдова приезжает в свою милую квартирку, где многое напоминает о Рустаме, первым делом идёт на кладбище, чтобы смиренно преклонить колени перед бренными останками законного супруга.
То, что они ни дня не были любовниками, не повод для того, чтобы забыть о его существовании. Хороший ведь был человек.
Как тогда
Стали дни скупы, однообразны,
С горьковатым привкусом полыни.
Все мечты нелепые напрасны,
Грёзы тоже лишние отныне.
Будет ночь пленённой птицей биться,
Утопая в нитях звёздной пыли.
В предрассветном сумраке приснится,
Будто Вы меня не разлюбили.
Людмила Цымбалова
Как милы Сергею роскошные русые кудряшки и трогательное в настороженной робкой застенчивости кукольное личико любимой. Её гибкий стан с выразительной талией, дурманящий запах, то ли обильно цветущих луговых трав, согретых полуденным солнцем, то ли соблазнительно спелой лесной ягоды.
Дразнящий простодушной доверчивостью и беспредельным обожанием взгляд навевал сонмы грёз, отражающихся в бездонно серых глазах-омутах.
В её зачарованном взгляде невозможно было не утонуть.
Не было у парня в тот миг ни малейшего шанса выплыть из водоворота избыточной эмоциональной впечатлительности. Не было!
Трепетно напрягаясь всем телом, в блаженном экстазе зажмуривая глаза, пылко и требовательно прижимал восторженный мальчишка девочку к упругому торсу, опасаясь неумелой поспешностью спугнуть хрупкое, манящее восхитительными чувственными соблазнами счастье не только любить, но и обладать.
Разбуженная впечатлительным воображением и деликатными, но откровенно интимными знаками внимания, девушка, повинуясь неодолимому сенсорному импульсу, изобретательному воображению и первобытному инстинкту затрепетала в предвкушении восхитительного полёта и зависла в состоянии головокружительной романтической невесомости, позволяющей милому нарушить законы интимной гравитации.
– Сегодня можно, – подумала девочка, – так будет правильно.
Даже если это коварное сладкое наваждение, кратковременный морок – неважно! Адреналин и гормоны знают своё дело.
Неистовый восторг накрыл Сергея с головой, ловко оторвал от земли, закружил, завертел.
Наслаждаясь неожиданным, но желанным моментом близости с невинной возлюбленной, юноша медленно провёл тыльной стороной руки по горячей от смущения и неловкости щеке девушки, провоцируя тем самым обоюдное пьянящее влечение.
Энергия прикосновения заставила девушку реагировать неожиданным, непривычно возбуждающим образом. Анжелика закрыла глаза, встала на цыпочки, неуверенно потянулась навстречу, позволяя больше, чем всегда.
Трепетные тела пронзила череда соблазнительно волнующих, необыкновенно сладостных для всего тела разрядов.
Юноша, не понимая причины своей безрассудно дерзкой решительности, бесстыдно скользил руками и губами по желанному телу подруги, не ведая преград. Любимая напрягалась, вздрагивала, принимая довольно нескромные робкие ласки с видимым наслаждением.
Комната, окно, стол, стулья – всё кружилось в неторопливо обманчивом экзотическом танце, растворялось, плавилось в безумно ускоряющемся темпе, увлекая целомудренную парочку в страстный водоворот непредсказуемо значимых событий.
Резкий стук в дверь остановил стремительное вращение, наполненное невероятной новизны и сладости ощущениями, которые растаяли вместе с потоком возвращающегося сознания.
Девочка с недоумением смотрела на раскрасневшееся нагое тело, непристойно распластавшееся на основательно смятых простынях в странно расслабленной позе, на Сергея, опасно нависающего над ней, на убедительные улики свершившегося интимного слияния.
На полу красноречиво валялась скомканная одежда, тревожно сигналил о непоправимых последствиях излишне азартного сближения висящий на спинке стула бюстгальтер.
Анжелика была потрясена. Непостижимо: когда, как это всё произошло, ведь она лишь на мгновение зажмурилась, на секундочку провалилась в блаженное забытьё, доверилась!
Сколько прошло времени: мгновение, час, два? Как всё это объяснить маме!
Девушка в спешке подобрала разбросанные вещи, растерянно, безмолвно упрекая взглядом, посмотрела на друга, силясь задать какой-то весьма важный, но щекотливый и не до конца осознанный вопрос, на который уже не было времени.
Сергей взял любимую за худенькие плечи, чувственно прижал, с трудом сдерживая дыхание, не справляющееся с потребностью перевозбуждённого организма в кислороде, помог кое-как одеться.
Действия сладкой парочки выглядели комично. Искры остаточного напряжения ещё блуждали по воспалённой коже, руки не слушались. Истеричные спазмы готовы были проявиться сию секунду самым затейливым образом, – как же так!
Юноша неловко щёлкнул застёжкой бюстгальтера, нежно поцеловал любимую сзади в шею, пытаясь загладить вину, успокаивая тем самым и себя тоже.
Последний разряд прошил тело подруги, породив попутно тысячи слишком деликатных и сложных, чтобы немедленно осмыслить, вопросов, надежд и мучительных в откровенном неведении сомнений.
Земля не ушла из-под ног, небо не обрушилось, но это удивительное событие изменило их жизнь до неузнаваемости, чему поспособствовали со своей стороны родители, ставшие невольными свидетелями сокровенной интимной тайны, которую уже невозможно было скрыть: слишком много улик указывали на свершившееся деяние.
Взрослые не стали скандалить: что поделать – дети выросли. Семейное единение должно оказать на ретивых влюблённых целебное действие. Жизнь научит всему, в том числе разумной осторожности.
Чуда не случилось: Вселенная решила не спешить вознаграждать молодых прибавкой в семействе. Впрочем, и молодые не торопились расширять границы среды обитания.
Жизнь была или казалась им настолько восхитительной, яркой, что третий в ней был бы сейчас явно лишним.
Счастье и благополучие лились через край.
Анжелика с присущим ей усердием начала неутомимо наводить тщательный порядок в отношениях и в семейном гнёздышке, которое освободила для молодой пары одна из бабушек.
Кто в доме хозяин спорить не было смысла: конечно, она – женщина. А ещё… супруга безумно полюбила азартно и шумно выяснять отношения, особенно перед сном. Потом с не меньшим наслаждением мириться в постели.
Серёжка, пытаясь погасить воинственное настроение и вспыльчивый темперамент любимой, чувствовал себя виноватым, потому старался изо всех сил.
Наверно, чересчур ревностно, слишком последовательно и ретиво взялась Анжела внедрять в интимные отношения элементы семейной деспотии. Иначе, отчего любимый, не прожив с ней и года, украдкой сбежал к первой встречной: к кроткой, похожей на сушёную воблу непонятного возраста кобылице в очках на половину лица, которая до той поры незаметно жила в гордом одиночестве в соседнем подъезде?
То, что соперница была тщедушна, невзрачна, выглядела выцветшей квартирной молью, было обидно вдвойне.
– Поживём-увидим, – скрипела про себя Анжелика раздосадованная коварным вероломством пока ещё мужа, поскольку официально рвать отношения Сергей не спешил, вглядываясь в искажённое ущемлённым самолюбием отражение себя в зеркале, – вот мои неоспоримые аргументы: стройная осанка, упругая грудь изысканной формы, бархатистая кожа, томный взор. И вообще – я самая-самая! Разве можно такую разлюбить? Без боя не сдамся! На коленях приползёт.
Однако милый не торопился капитулировать. Воркование шествующей под ручку парочки предателей, которых Анжела с ненавистью разглядывала каждое утро и каждый вечер из своего окна, раздражала немилосердно. Сердце выло, брыкалось и корчилось, нещадно изводя желанием немедленно, очень-очень больно отомстить: не ему, Серёженьке, – ей, коварной змеюке обольстительнице.
– На чужой каравай позарилась, оторва. Ответит, по всей строгости… не знаю чего! Неповадно будет переманивать тщедушными телесами законного мужа. Ишь, острым задом как вертит, улыбается, словно дурочка с переулочка. Было бы, чем восхищать: попа с кулачок, грудь с горошину, три волосины на голове и губы синие, как у утопленницы. Я тоже не лыком шита: заведу себе шикарного любовника с перспективными возможностями. Нам ли быть в печали – красивым бабам!
Желающих занять вакантное место активного спутника жизни в уютном гнёздышке, даже по её непростым правилам, оказалось достаточно. Кукольная внешность её, добрую половину окружающего мужского населения располагала к интиму, и вообще: умела Анжела произвести своим появлением на публике неизгладимое впечатление.
В одного многообещающего воздыхателя Анжела даже влюбилась по-настоящему. Эмоциональными переживаниями обносило голову. В романтических грёзах чудились головокружительные приключения с пикантными подробностями в соблазнительных заманчиво ярких тонах.
– Вот оно счастье, не упустить бы! Куда моему Сергею до него. Пусть завидует.
Недотрогу изображать не стала, чтобы не спугнуть удачу. На первом же свидании позволила себя соблазнить, вывалив экспозицию из солидного арсенала страстных безумств, испытанных и усовершенствованных в пору непорочной влюблённости в собственного мужа, помноженную на иллюстрированную демонстрацию нерастраченного всуе эротического таланта.
В рот любимому заглядывала, покорность и смирение имитировала, как могла, даже кофе в постель носила и носки стирала.
Не помогло: прорывающееся сквозь флёр добродетельной скромности агрессивное начало то и дело вырывалось из вынужденного заточения. Запредельной сложности планов на будущее и непомерных требований претендент не выдержал, как и прочие, по разным причинам не окольцованные менее капризными подружками ветераны эротических баталий.
Кому захочется связать жизнь с женщиной, заурядный хозяйственный и нравственный потенциал которой помножен на весьма несимпатичные стервозные повадки!
Обидно! Но ведь она молода, привлекательна, перспективна.
– Что не так-то, – вопрошала себя прелестница, – какая есть, другой у меня для вас нетути.
– Хрен тебе, а не развод, котяра облезлый, – клокотала и булькала как закипевшее молоко Анжелика, – на коленях приползёшь, когда наиграешься. Вовек не прощу!
Это она о Сергее, который давно и прочно оброс хозяйством и счастьем с мягкой податливой женщиной, которая не давила, не выказывала превосходства, не пыталась улучшить его привычки, манеры и ум.
Скромная, но решительная, она глубоко вросла в его внутренний и внешний мир, слилась с единственным мужчиной в блаженном экстазе, когда общими становятся любые, даже незаметные для других движения души и тела.
Природный эгоизм, старательно выпестованный в смелых мечтах Анжелики, искал выход. Тщетно. Одержимость идеями мщения и неоспоримой исключительности высасывала жизненную энергию, лишала сокровенных желаний, творческого вдохновения и сил; неудачи на ниве матримониальных стратегий обусловили гнетущее состояние выученной беспомощности.
– Да пошли они все! Мне и одной неплохо. Велика радость – грязные портки стирать.
Сергей демонстративно (не иначе) прохаживался в обнимку с тщедушной пассией, коротышкой, одетой безвкусно, дёшево и почти бесцветно. Он был одухотворён и явно счастлив.
– Хоть бы для приличия бросил взор на окна законной супруги. Достойной, между прочим, быть любимой более других. Любящей тебя, негодяя, верной. Так нет же, словно меня нет, и не было никогда! Ведь я ему тогда… в тот памятный день, самое ценное доверила. И что! Мерзавец, извращенец, ничтожество, эгоист!
Как можно настолько не уважать себя, чтобы целовать это облезлое чучело? Ба, да у неё животик растёт! Вот ведь право слово зараза вероломная! О чём только думает ловелас недоделанный! А если дети на неё будут похожи? На меня посмотри, недоумок, я твоё счастье, я! Ну, почему, почему всё ей, чем я хуже-то?
Анжелика наревелась до одури, до мучительно болезненных спазмов в горле, заснула прямо в одежде, выплёскивая досаду и ненависть в сновидении, сюжет которого затмил бы отвратительным безумием фильмы ужасов.
Когда “сушёная вобла” появилась во дворе с небесного оттенка детской коляской, Анжелика ощутила себя безнадёжно одинокой, несчастной и окончательно потерянной.
Это должна была быть её коляска, её сын! Озабоченная угасающими возможностями дама всё ещё надеялась на спасительное время, которое всё расставит по местам, на удачу, которая сама по себе решит все проблемы.
Мир постепенно сужался, растягивая одинокую неприкаянность на годы. Мрачные видения преследовали Анжелику повсеместно. Она научилась курить, обнаружила особую прелесть в обжигающе крепких и шипучих напитках.
Параллельные вселенные реального и вымышленного миров раздваивалась, петляли в промежутках между светом и тьмой, сталкивали поэзию ускользающей интимной романтики с достоверной драматической прозой реальной жизни.
Портрет Сергея времён беззаботной молодости занял удобное место на свободной стене. Его было очень удобно расстреливать разноцветными дротиками.
Но на ночь под подушку Анжела неуклонно клала нестиранную Серёжкину футболку, вдыхала перед сном неуловимый запах утерянного некогда безграничного счастья.
Любила она его, ненавидела? Кто знает! Ответить на столь сложный вопрос невозможно.
Были моменты, когда навсегда хотела уйти из неуютной по причине неприкаянности реальности: горсть таблеток в бокал шампанского и спать…
Но представив себя лежащей в неглиже с вывалившимся языком и пеной изо рта, пугалась, застывала в отчаянии, надолго проваливаясь в меланхолию, отягощённую бессонницей с ужасными галлюцинациями.
– Влюбиться что ли, – время от времени вопрошала она себя.
