Вадим Олерис
Чародейка. Том 1
День 35
Загремели ключи, в камеру вошел тюремщик. Саймон лежал, свернувшись калачиком, на полу. На вошедшего надзирателя он не отреагировал. Тюремщик подошел ближе, потряс за плечо. Бард с трудом разлепил один глаз. Второй целиком скрылся под слоем запекшейся крови.
– Вставай, бедолага.
– Я… не… могу…
– Надо.
Тюремщик под мышки вытащил узника в коридор. Идти самостоятельно бард оказался не в состоянии.
– Держись за стенку.
Надзиратель закрыл дверь, повернулся к сползшему на пол барду. Покачал головой. Перекинул его руку себе через плечо и потащил.
Саймона вновь посадили на тот же стул в той же комнате.
– Ваши дела не очень хороши, сударь, – произнесла Катрин. – Да и цвет лица какой-то нездоровый.
Бард с трудом поднял голову, мутно посмотрел на девушку, кроваво сплюнул на стол и снова уронил голову на грудь, чуть было не рухнув на пол.
Дальнейшее происходило как в тумане. Какие-то вопросы. Удары. Свидетели. Трактирщик. Гражданин в кепке, тот самый, которого Саймон и Лайза встретили при входе.
Потом бард расслышал что-то про убийство.
– Революционер найден мертвым. И не просто революционер, а помощник заместителя председателя Комиссии Революционного Совета по вопросам продовольствия. Убит с особой жестокостью. И ограблен. Недалеко от трактира, где вас задержали, кстати. Вы имеете к этому отношение?
Саймон попытался сфокусировать взгляд на Катрин. Взгляд постоянно терял четкость и уплывал в сторону.
– Что за бред, – разлепил залитые кровью губы бард. – Вы что, хотите сказать, что я убил кого-то, а после этого пошел в трактир за едой?
– Так и запишем, – удовлетворенно хмыкнула девушка. – Признался в убийстве. Далее. С кем вы пришли в город? Свидетели показали, что с вами была какая-то девушка. Кто она?
– Понятия не имею. Встретил на дороге. Просто зашли в город вместе.
– Отлично. Так и запишем: сообщников назвать отказался.
– Что за бред? – возмутился бард, но получил удар по голове, и потерял сознание.
День 36
Бард застонал и пришел в себя. Жутко болела голова. Впрочем, и все остальное тоже. Саймон поднял руки. Они второй день были развязаны, но это было уже не важно, поскольку для побега не оставалось сил. На затылке обнаружился колтун из волос и запекшейся крови. Бард с трудом перевернулся на спину и замер.
Некоторое время спустя дверь раскрылась. Ставший почти родным тюремщик подхватил барда и потащил наверх.
В этот раз Саймона привели не в кабинет, а в главный зал, в котором раньше заседал Совет города. Сейчас же в зале стоял длинный стол, за которым на роскошных стульях из черного дерева, с подлокотниками и высокими спинками, чинно сидели несколько разновозрастных мужчин в седых париках и черных мантиях. Через высокие узкие витражные окна падали лучи света, в которых танцевали пылинки.
Саймона посадили на скамью. Рядом встал охранник, придерживая барда за плечо.
Начался суд. Председательствовал на суде тощий низенький мужчина с тонким длинным лицом. Абсолютно лысый. У него отсутствовали не только волосы, но даже брови и ресницы. Под глазами у судьи отчетливо виднелись фиолетовые мешки, а в глазах у него горел такой же болезненный огонь, как и у остальных. Тех, кого он предпочитал называть «соратниками». Бард понял, что председательствует на суде не кто иной, как сам вождь революционеров. Ну да, понятно, в общем-то.
На суде обвинителем выступала Катрин Новак. Защитника подсудимому не полагалось. Любая попытка Саймона вставить хоть слово в корне пресекалась охраной. Причем самым негуманным, однако весьма действенным методом.
Выступили свидетели. Новак огласила предъявляемые обвинения. Главное обвинение – контрреволюционная деятельность. А именно: жестокое убийство и ограбление революционера, сокрытие золота от Революционного Совета. Дополнительным обстоятельством прошел отказ в помощи следствию. В частности, обвиняемый не согласился назвать предполагаемых сообщников. Однако подсудимый все же признался в убийстве, что, впрочем, не явилось смягчающим обстоятельством.
– Подсудимый, это ваши слова: «Я убил кого-то, а после этого пошел в трактир за едой»?
– Что за… – последовавший удар не дал Саймону высказать свое мнение касательно предъявленного обвинения.
– Подсудимый согласен.
После короткого совещания, занявшего всего пару минут, суд вынес постановление: виновен. Дело рассмотрено, подсудимый допрошен, признан виновным по всем статьям обвинения и приговаривается к смертной казни через обезглавливание. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, должен быть исполнен на следующий день. Заседание суда закрыто.
Председатель стукнул молоточком, будто забивая гвоздь в крышку гроба. Никогда еще Саймон не ощущал всей буквальности этой фразы.
Осужденного вывели из зала суда. Однако привели не в камеру, а в прилично обставленную комнату. Саймон рухнул на кровать и забылся тяжелым сном.
День 37
Кто-то потряс Саймона за плечо. Бард открыл глаза. В темноте стояла неясная фигура.
– Вставайте, – раздался голос Катрин Новак. – Сегодня у вас знаменательный день. Казнь состоится на рассвете. Вам стоит переодеться и привести себя в порядок.
– Зачем?
– Народ хочет зрелищ. Вам уже все равно, а нам полезно. Давайте, вставайте, неужели вы не хотите уйти из жизни красиво?
Саймон поразмыслил и решил, что да, если уходить, то с шиком. Катрин отвела его к бадье горячей воды. Пока бард мылся, девушка объясняла:
– Народ жаждет хлеба и зрелищ. Вот мы и покажем им казнь ненавистного аристократа.
– Но я же не аристократ!
– Я знаю. Но они – нет. Им скажут, что вы – тот, из-за кого они так долго голодали и терпели лишения. Ваша казнь принесет им удовлетворение и отвлечет их от ненужных мыслей о новом порядке. Все просто.
Новак указала барду на платяной шкаф.
– Выберите себе что-нибудь красивое и аристократическое.
Когда Саймон был готов, Катрин дважды стукнула в дверь. В комнату зашли двое охранников. На выходе девушка негромко шепнула барду на ухо:
– Вы просто оказались в плохом месте в плохое время.
***
Ночью выпал первый снег, покрыв место казни тонким белым слоем. В центре ратушной площади возвышался дощатый помост, на котором стояла внушительных размеров плаха. Цепь вооруженных людей вокруг помоста сдерживала на расстоянии толпу народа, которая задолго до рассвета начала собираться на площади. Лайза также находилась среди зрителей. Настроение у девушки было слегка приподнятое, а объяснялось это сугубо личными причинами – она избавилась от башмаков. Первое время после задержания Саймона Лайза ходила босиком. Однако это привлекало совершенно излишнее внимание горожан, у которых возникали совершенно излишние вопросы. Чародейка давно не встречала такой настороженности, даже враждебности, к босоногим людям, как в этом городе. Пришлось найти обувь – деревянные башмаки, какие обычно использовали рыбаки. Благо, в портовом Равенграде найти кломпы не составляло труда. Весьма скоро Лайза натерла мизинец и устала от непривычной тяжести. Это слегка раздражало, совсем чуть-чуть, но девушка подыскала новую одежду – цветастую, метущую землю юбку, которую надела поверх брюк. Кломпы были торжественно сняты и оставлены на видном месте – авось, пригодятся кому. Еще Лайза купила с рук длинный плащ с капюшоном. Не очень новый, и не очень чистый, но сойдет.
На востоке медленно разгоралось зарево рассвета. Вот показался из-за горизонта Коар. С первым лучом света распахнулись двери ратуши, и на булыжник площади вышла судебная процессия.
Во главе процессии шагали судьи в черных мантиях и париках. За ними довольно бодро плелся осужденный. В белой рубашке, босиком. Следы побоев были скрыты под слоем грима и на расстоянии совершенно незаметны. Следующим широко ступал высоченный бугай, голый до пояса, играющий при каждом шаге литыми мышцами, скрывающий лицо под алым капюшоне с прорезями для глаз – палач. Он нес в руках огромный топор с хищно изогнутым лезвием. Замыкали процессию революционеры меньших рангов и охрана.
Процессия взошла на помост.
Вождь революционеров, он же председатель суда, встал на краю помоста и развернул бумажный свиток.
– Дорогие сограждане! Равенградцы! Сегодня мы собрались здесь, чтобы огласить и привести в исполнение приговор этому человеку, – председатель мягким жестом указал на Саймона. – Этому аристократу, одному из тех, что долгие годы угнетали вас и жили за ваш счет!
Толпа ответила неодобрительным гулом. Судья продолжал:
– Но виновен он не только в этом! После грянувшей революции, когда власть горстки паразитов была свергнута волной народного гнева, некоторые из кровопийц смогли уцелеть. Они начали борьбу с революцией! Ха! Попытка, заранее обреченная на провал! Как и любая попытка борьбы против воли народной. Один из этих аристократов, вот он, – снова жест в сторону барда, – также совершил антинародное и контрреволюционное деяние. Он совершил убийство! И убийство не абы кого, а видного революционера, занимавшего ответственный пост в народном правительстве, денно и нощно трудившегося на благо народное! Жестокое убийство и ограбление! Мало было ему своих денег, накопленных путем эксплуатации простого народа! Движимый неуемной жаждой денег, этот человек пошел на преступление…
Толпа загудела еще возмущеннее.
– Но и это еще не все! Есть у этого человека и другие антинародные деяния. Хотя они и меркнут на фоне такого чудовищного поступка, как убийство, но справедливый революционный суд учел их в процессе расследования! Установлено, что этот человек, если, конечно, его можно еще называть человеком, этот аристократ, скрывал золото от революции. Скрывал деньги, в которых так отчаянно нуждается равенградский народ! Хотя общеизвестно, что аристократии была предоставлена возможность сдать народу, в лице Революционного Совета, капиталы, нажитые преступным и нечестным путем, и жить спокойно, работая на пользу обществу. Но, отвергая это благородное предложение Совета, кровопийцы-эксплуататоры не захотели проявить сознательность и человечность, не отказались добровольно от своих денег, не сделали шага на путь исправления. Также поступил и наш обвиняемый. Хотел сбежать он из города, вместе с бессчетными своими накоплениями.
Судья немного помолчал, глядя на толпу, жадно ловившую его слова.
– Ведь, как мы уже поняли, этот аристократ настолько одержим алчностью, что пошел на убийство ради денег. Будто ему своих мало было. Странно ждать от такого гражданского сознания, верно?
Переждав смешки и одобрительные возгласы толпы революционер продолжил:
– Итак, по-вашему, сограждане, чего же заслужил этот человек?
– Смерти! – возопила толпа.
– Да будет так, – грустно произнес судья. – Да свершится воля народная.
После этого на главный план выступили палач и осужденный. Палач ногтем проверил остроту своего орудия, после чего театральным жестом указал на плаху. Осужденный же повел себя непокорно:
– А последнее желание?! Мне положено!
Толпа зашумела. Судьи коротко посовещались и махнули рукой.
– Давай, только не выделывайся. Чего хочешь?
– Спеть! Принесите гитару!
Судьи переглянулись. Необычное пожелание. Кого-то отправили за инструментом. Толпа зашумела еще громче. Принесли требуемое. Саймон взял гитару, провел рукой по струнам, подтянул немного. Перехватил удобнее, расставил ноги и запел:
Надо мною – тишина,
Небо, полное дождя,
Он проходит сквозь меня…
Лайза залюбовалась происходящим, вопреки трагизму ситуации. Бард стоял на снегу босиком, в черных штанах из тонко выделанной кожи, в белой окровавленной сорочке, пышные манжеты и воротник которой трепетали на холодном ветру. На лице синяки и ссадины, проступившие, когда бард провел ладонью по лицу, размазав грим. Черные распущенные волосы развевались за плечами. И над площадью звучала песня:
Я свободен, будто птица в небесах,
Я свободен, я забыл, что значит страх.
Я свободен, ветром с диким наравне,
Я свободен, ная…3
Внезапно бард прижал струны ладонью, прервавшись на полуслове, и поклонился слушателям. Зрители мгновение стояли молча, а потом взорвались овацией. На помост летели алые розы. И откуда только достали в это время? Судья недовольно поморщился, не хватало еще, чтобы ненавистный аристократ превратился в любимца публики.
Бард поклонился еще раз, оглядел собравшуюся толпу, и, с улыбкой на устах, подошел к плахе. Встал на одно колено, положил голову в специальное углубление, слегка повернул, устраиваясь. Сделал палачу знак подождать, отбросил с шеи волосы, махнул разрешающе.
Толпа заходилась от восторга, таких эффектных казней в городе еще не было. Палач встал рядом, примерился, занес топор…
…Алая кровь на девственно белом снегу. Под разлетевшимися широким веером капельками тает снег и сердца зрителей. Потрясенно замершая в молчании толпа зевак. Чей-то захлебнувшийся крик. Медленно сползающее на помост тело. Голова, улетевшая под ноги оцеплению. Губы ее все так же искривлены в улыбке…
Лайза развернулась и стала выбираться из толпы. Куда оттаскивают тела казненных преступников, она уже знала. Сейчас же ей предстояло еще одно важное дело.
К ночи от снега не осталось и следа, начался дождь, вскоре превратившийся в бурю с грозой. Улицы опустели, горожане разошлись по домам и трактирам, удивляясь резкой смене погоды.
Ближе к полуночи к большому оврагу за городскими стенами, приблизилась закутанная в темный плащ фигура. Овраг начинался почти от самого подножия стен и с давних времен представлял собой место, куда горожане сбрасывали то, что не хотели больше видеть. Тела казненных, по указанию Революционного Совета, выбрасывали сюда же в овраг. В нескольких сотнях локтей от стен. Чтобы далеко не таскать. А запах? Ну и что с того, что запашок. До руководителей он не доходит, а если мешает кому-то, то это проблемы не революции. Да и вообще, что это вы, любезный, против выбрасывания тел? Может, вы и против казней врагов народа? Может, и против народной власти?
– Ну и запах, – прошептала чародейка. – Где ты, мечта некроманта?
Лайза спрыгнула вниз. Через десяток минут она вылезла обратно, с трудом взбираясь по размокшему склону и таща за собой что-то бесформенное. Висевшая на боку сумка заметно оттопыривалась.
Пьянчуга, спрятавшийся от дождя в норе под городскими стенами, испуганно смотрел на разворачивающуюся перед ним сцену «эксгумации», сжимая в руках бутылку. А уж когда темная фигура повернулась к нему и широко улыбнулась, сверкая зелеными глазами… Пьяница мгновенно протрезвел, залез поглубже в свое убежище и просидел там до рассвета. И днем о своей встрече с ведьмой он благоразумно не стал никому рассказывать.
Часы на башне ратуши гулко пробили двенадцать раз.
День 38
По темной, изредка освещаемой вспышками молний, улице Рэйвенхольма быстро шагал человек, закутанный в черный плащ. На плече человек нес большой тяжелый мешок. Через другое плечо у него была перекинута холщовая сумка, в которой лежал некий круглый предмет. Гроза и темнота позволяли человеку не привлекать к себе излишнего внимания. Только собаки, чуявшие содержимое мешка, подвывали ему вслед из подворотен.
Лайза свернула в очередной переулок и остановилась перед большим старым зданием из темно-красного кирпича. Опустила свой груз на землю, открыла тяжелую железную дверь в подвал. Заблаговременно смазанные петли не потревожили ночь лишним скрипом. Разумеется, никто бы и так не услышал не то что скрип, но даже и грохот в эту ночь, буде вздумалось бы Лайзе открывать дверь ломом, однако предусмотрительность лишней не бывает. Чародейка затащила мешок внутрь и, оглядев улицу, закрыла дверь за собой. Оказавшись в подвале, девушка щелкнула зажигалкой. Вспыхнули десятки свечей, которые были соединены запальным шнуром, и осветили пустое обширное помещение с низким потолком и тянущимися по стенам трубами. Лайза задвинула на дверях засов и потащила мешок в центр подвала. Там была начерчена углем пентаграмма, размером около десяти локтей. В углах звезды горели свечи. Рядом с рисунком стояли две стеклянные бутыли с водой, одна большая, ведерная, другая совсем маленькая – двухквартовая. Вода, что наполняла большую, имела странно-мрачный оттенок. Вода не была грязной, нет, однако казалась серой и застойной. Вода из маленькой бутылочки, напротив, светилась изнутри невидимым светом, будто искрилась в глубине тысячами веселых огоньков. Это не было действительностью, если приглядеться, становилось понятно, что в обоих бутылках вода была чистой и прозрачной, но при взгляде на бутылки возникали именно такие ощущения. Поблизости лежало также шерстяное покрывало, свернутое в несколько слоев.
Лайза вытащила из мешка тело Саймона и положила на покрывало. Следом из сумки появилась голова барда, и заняла место рядом с телом. Чародейка скинула плащ и подошла к бутылям с водой. Отлила из большой немного, тщательно вымыла руки, встала, потянулась. Энергично растерла ладони, закатала рукава водолазки и шагнула к телу барда.
Черным ножом Саймона чародейка разрезала на поэте рубашку, сняла ее, отбросила в сторону. Положила нож рядом и подтащила ближе к телу ведерную бутыль. Принялась обмывать барду все раны и ссадины, во множестве образовавшиеся как до, так и после казни. Под действием этой воды раны на мертвом теле начали затягиваться. Синяки и трупные пятна исчезали, будто смытые. Корочки запекшейся крови отпадали с порезов и царапин, открывая под собой целую неповрежденную кожу. На это ушла четверть содержимого бутыли. Лайза критически посмотрела на результат своих трудов, потянулась, разминая плечи и продолжила работу.
Предстояла наиболее сложная операция – необходимо было пришить голову барда обратно к туловищу. Это не то же самое, что пришить отрезанный кусок ткани: надо тщательно сшить все артерии, вены, и, главное, нервы и спинной мозг. К тому же, если приставить голову к срезу шеи, закроется сразу вся поверхность шеи, не давая подобраться к сосудам и нервам. Приходится делать целый ряд продольных сечений – и сшивать от центра шеи к периферии. Но главное затруднение все же даже не в этом. Главное – уничтожить в теле продукты начавшегося гниения или места инфекционного заражения, очистить кровеносные сосуды от свернувшейся крови, наполнить их свежей кровью и заставить работать сердце. Хорошо было хоть то, что голова возвращалась к своему же телу, отчего не возникало проблем совпадения по толщине и расположению артерий, ширине дыхательного горла. Но сложностей все равно оставалось немало.
С головой уйдя в работу, чародейка раз за разом делала разрезы, приставляла друг к другу сосуды, нервы и мышцы, смачивала их водой из ведерной бутыли, обеспечивая сращивание.
Наконец, через пять часа напряженной работы промежуточный результат был достигнут. Голова барда вновь прочно сидела на его плечах. О недавнем обезглавливании напоминало только ожерелье крестообразных разрезов на шее. Девушка обтерла шею водой, разрезы поблекли, истончились, превратившись в старые шрамы.
Также необходимо было устранить физиологические последствия смерти мозга, невидимые снаружи, но от того не менее опасные. Чародейка взяла большой металлический шприц, наполнила его водой из бутыли, затем аккуратно присоединила длинную тонкую иглу. Осторожно ввела ее барду в уголок глаза, воткнула поглубже, мимо глазного яблока, вдоль нерва, до мозга, и впрыснула жидкость. Лайза имела подобный опыт и могла представить как вновь наполняются силой увядшие синапсы.
Девушка критически посмотрела на бледное лицо Саймона, покачала головой. Сделав разрез, просунула свою руку барду под ребра, нашла сердце и несколько раз сжала его. Влила парню в рот половину сияющей воды из маленькой бутылочки. Видно было как стекающая в горло жидкость начинает впитываться уже во рту, возвращая тканям живой розоватый цвет. Сердце барда дрогнуло уже самостоятельно. Через несколько секунд еще раз. И еще. Медленно, с большими перерывами, но устойчиво.
Чародейка промыла разрез на груди водой из бутыли, заращивая его до состояния шрама, и выпрямилась.
– Что ж, осталось самое трудное.
Лайза перетащила тело барда в пентаграмму, раскинула его руки и ноги по направлению лучей. Отошла в сторону, тщательно омыла в двух водах нож, после чего уколола им палец Саймона. Надавила. Из пальца нехотя вылезла бусинка крови и упала на подставленное лезвие. Чародейка сняла водолазку, приставила нож себе к груди прямо напротив сердца, где на коже белели рядом два старых шрама, закрыла глаза, сделала глубокий вдох. Острый кончик ножа проколол кожу. Большая капля темно-алой крови медленно упала на пол. И резким движением чародейка воткнула клинок себе в сердце.
Через секунду ее руки выдернули черное лезвие обратно. Лайза упала на колени и распахнула глаза. Нож выпал из разжавшихся пальцев.
Саймон резко сел, невозможно широко раскрыв глаза, открыл рот в беззвучном крике, но через пару секунд упал обратно, свернулся калачиком и уснул.
Лайза постояла на коленях еще немного, после чего выдохнула, поднялась, невозмутимо оделась. Наклонилась к барду. Он дышал ровно, кожа его медленно розовела.
Чародейка укутала Саймона шерстяным одеялом, сама присела рядом, прислонившись спиной к подвальной стене, и закрыла глаза. До рассвета оставалось еще больше часа.
Саймон открыл глаза. Он лежал в каком-то подвале, освещенном почти истаявшими свечами. Бард перевернулся на спину, медленно сел, встретившись глазами с пристальным взглядом Лайзы. Саймон медленно поднес руку к горлу. Пальцы нащупали множество шрамов.
– Это был не сон, – произнесла чародейка, протягивая ему чашку. – Выпей.
Бард послушно выпил, прислушиваясь к себе при каждом глотке.
– Дыхание нормальное? Можешь говорить?
Согласный кивок.
– Пойдем, нам пора уходить. Мы покидаем город.
Саймон вновь кивнул и встал. Девушка бросила ему куртку и сапоги.
– Извини, не твои.
Бард махнул рукой, мол, не важно. Лайза вернула ему нож: «Я разрезала яблоко, спасибо», и принялась стирать пентаграмму.
Дверь в подвал медленно приоткрылась, чародейка осторожно выглянула, осмотрела пустынную улицу, и вышла наружу. За ней вылез Саймон. Лайза взяла его за руку, и спутники побежали в сторону порта.
Около причала номер 51 стояло несколько людей с красными бантами на одежде. Еще несколько маячили на палубе. Лайза отпрянула за угол ближайшего здания.
– Извини, Саймон, но сейчас некогда пребывать в шоке. Обстоятельства требуют быстрых решений.
– Да, я в порядке.
– Надо превратиться в крыс и залезть на вон тот корабль. Ясно?
– «Арголессум». Красивое название. Созвучно нашему положению, не правда ли?
Две крысы незамеченными подбежали к причалу, забрались на швартовочный канат и быстро перебежали на корабль. Белая крыса уверенно побежала куда-то внутрь. Черная последовала за ней.
– Саймон, тихо. Пока корабль не отчалит, сидим здесь.
– Хорошо.
На рассвете начался отлив. Ян Кортис в сотый раз посмотрел на берег и отдал приказ отчаливать. Убрали трап, отвязали и втянули на борт швартовые концы. Захлопали, ловя ветер, паруса. «Арголессум» медленно удалялся от причала и брал курс на выход из бухты.
– Извините, вы не могли бы приказать доставить нам в каюту теплой воды? – раздался голос за спиной капитана. – Очень вымыться хочется.
Кортис обернулся. Перед ним стояла девушка-пассажирка и неизвестный парень с изрезанной шеей.
– Откуда… Как вы попали на борт?! Я не мог вас не заметить!
Лайза улыбнулась.
– Без вопросов, – напомнила она. – И воды, пожалуйста.
– Да, конечно. Сейчас распоряжусь.
Саймон присел на скамью под окном, назвать эту панель стекла иллюминатором не поворачивался язык. Из-за перегородки слышался плеск воды и веселое фырканье чародейки.
– Лайза!
– М-да?
– И все-таки, что произошло?
– Ха-ха-ха! Ой, – рассмеялась девушка, после чего принялась отфыркиваться. – Тебя казнили.
– Это я помню. Что потом? Я ведь жив.
– Потом тело выбросили… неважно куда, – голос чародейки стал более серьезным.
– Ты меня оживила?
Лайза снова фыркнула.
– Эх, до чего же хороша водичка! После этого города так приятно вымыться! Почему бы это?
Вскоре Лайза вышла к барду. Села рядом, не торопясь расчесала волосы, снова обретшие снежно-белый цвет, и принялась заплетать мелкие тугие косички. Саймон в который раз начал ощупывать шею.
– Там есть зеркало, – кивнула девушка.
Бард несколько минут разглядывал шрамы.
– Извини, сейчас я еще недостаточно отошел, чтобы поблагодарить тебя. Даже не знаю, можно ли отблагодарить за это. В который раз ты спасешь меня от смерти.
– Да ладно тебе. К тому же, в этот раз ты все же умер.
– Даже так…
– Голова живет без тела лишь несколько минут. Тебя казнили на рассвете, я провела необходимый обряд уже ночью. Весь день ты был мертвым.
– То есть я сейчас – зомби?!
– Тьфу, Саймон! Конечно же, нет! Я и душу тебе вернула.
После этих слов чародейка резко замолчала, непроизвольно дернувшись рукой к груди. Саймон тоже промолчал.
– Да, кстати, – вновь повеселела девушка. – Подарок.
Лайза протянула спутнику темно-синий шелковый платок.
– Извини, но от шрамов избавиться не удалось, придется ходить так.
– Это не то, из-за чего я стану переживать. Гораздо хуже, если бы не удалось вернуть голову.
Бард повязал на шею платок, скрыв под ним следы операции.
– Вспоминай мое имя, прикасайся рукой, – произнесла негромко Лайза, когда Саймон завязал узел.
– Смахивает на заклинание, – улыбнулся бард.
– Так и есть, – вернула улыбку девушка.
– Нет в этом необходимости – я тебя и так не забуду никогда.
В дверь постучали.
– Капитан приглашает вас отобедать с ним, – в каюту заглянул матрос. – Что ему передать?
– Что у нас, к сожалению, нет подходящей для такого случая одежды.
Матрос пересек каюту и распахнул дверцы стенного шкафа.
– Капитан предвидел это и сказал, что вы можете воспользоваться этим.
– Что ж, передайте капитану нашу благодарность. Мы принимаем его приглашение, – с улыбкой произнесла девушка.
– Капитан ждет вас у себя в каюте через два часа, – с этими словами матрос вышел, прикрыв за собой дверь.
В шкафу оказалось большое количество разнообразной одежды самых разных стилей. Лайза перерыла кучу нарядов и, наконец, остановила свой выбор на просторном серо-голубом платье, напоминающем хитон. Подпоясалась золотистой цепочкой, которая прилагалась к платью. Саймон предпочел белую сорочку, вроде той, в которую был одет в день казни. Штаны оставались все те же, с казни, только отмытые. Также бард нашел себе невысокие остроносые сапоги, перевитые шнурами.
– Понравился такой стиль одежды? – не удержалась чародейка.
– Угу, слишком уж яркие впечатления у меня с ним связаны.
В просторной каюте был накрыт стол, за которым ждали гостей сам Ян Кортис, штурман, трое высших офицеров и единственный человек в гражданской одежде и с замысловатым украшением-медальоном на груди – корабельный маг. Они встали, приветствуя гостей. После знакомства начался собственно обед. На стол подавались далеко не деликатесы, но качественные, простые и вкусные продукты. Каким-либо пижонством капитан не страдал, и еда на его столе была практически той же, что и подаваемая в кубрике. Разве что присутствовала бутылка вина, достававшегося простым матросам только в праздничные дни. После второго бокала разговор за столом, несколько замерший при гостях, вновь оживился. А вскоре чародейка и бард окончательно были приняты в компанию.
Маг, Анджей Кортисса, на которого Лайза сперва посматривала настороженно, оказался веселым и добродушным человеком. Хотя в бою он наверняка преображался, иначе не занимал бы свое место за капитанским столом, и на корабле вообще. Анджей, естественно, состоял в Конкордате, но, как откровенно поведал маг Лайзе, оттягивая ворот рубашки и показывая тельняшку под ней:
– Конкордат далеко. А море и команда – вот они. Только руку протяни.
Такое заявление окончательно успокоило чародейку, опасавшуюся, что маг сделает попытку выяснить что-то о неожиданных пассажирах, вопреки гостеприимству капитана.
После основных блюд капитан самолично заварил чай. Он делал это не торопясь и по всем правилам чайного искусства, так что получившийся напиток поражал богатством вкуса.
За обедом Саймон украдкой бросал взгляды на висящую на стене каюты гитару с богато украшенной перевязью. Заметивший эти взгляды Ян Кортис спросил:
– Хотите сыграть?
– А можно?
– Почему бы и нет? Если вы хорошо играете.
Для Саймона это прозвучало как вызов. Бард встал из-за стола, шагнул к стене, взял гитару. Накинул перевязь на плечо, обнял инструмент, погладил струны, отозвавшиеся на ласку его рук тихим мягким переливом. И зазвучала музыка. И было в мелодии что-то такое, что брало слушателей за душу. Было в ней море в жаркий полдень, крики чаек над волной, солнце в голубой вышине… музыка постепенно ускоряла темп, становилась громче… набегающие волны, крепчающий ветер, полет буревестника… громче… пена на гребнях волн, рокот приближающейся бури… еще громче… прокатывающиеся через палубу бурлящие валы, треск молний и мощь урагана были в ней. Внезапно, на самом пике напряжения, Саймон резко прижал струны ладонью. Полминуты он, не глядя на слушателей, просто сидел, низко склонившись над гитарой, так, что распущенные волосы полностью закрыли лицо. После чего аккуратно щипнул одну струну, другую, третью… Коснувшись так всех струн, бард медленно поднял глаза.
Несколько минут все присутствовавшие молча смотрели на Саймона. Первым смог нарушить молчание капитан:
– Это… великолепное исполнение, сударь. Я думаю, аплодисменты не смогут выразить наше восхищение тем мастерством, которое вы продемонстрировали. Это было неподражаемо. Спасибо.
Обед закончился, офицеры разошлись по своим постам. Лайза и Саймон вышли на палубу. Вокруг корабля раскинулась водная ширь. Далеко сзади еще виднелся берег, но «Арголессум» продолжал удаляться от суши на юг, стремясь в родную стихию, оправдывая свое имя.
– Знаешь, я уже слышала твою игру раньше. Но это было поистине великолепно.
– Благодарю.
Какое-то время спутники молча стояли, облокотившись на фальшборт, и смотрели в морскую даль.
– Кстати, Лайза, меня на допросах спрашивали о каком-то убитом революционере. Это было одним из обвинений. Ты ничего об этом, случайно, не знаешь?
– Понятия не имею, – сухо ответила чародейка. – Мало ли что там на тебя повесить хотели эти любители красных бантиков. Это все их дела, и тебе не стоит о них беспокоиться.
