V.S.
Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)
Вспоминается и второй случай моего соприкосновения с материальным доказательством чужой прожитой жизни. Это было лето две тысячи шестого года. Мы с папиком получили заказ от родственников почившей старушки разобрать крышу её деревенского домика: снять шифер, затем рубероид, потом разломать деревянные основания, короче, полностью обнажить чердачное помещение. Когда нашему взору открылось содержимое чердака, мы были в изумлении от количества старых вещей, я-то и вовсе почувствовал себя молодым Харрисоном Фордом. Чего там только не было, не было разве что мумии её старика на кресле-качалке со скелетом кошки на коленях. Среди птичьих клеток и швейных машинок с ножным приводом я отрыл подшивку журнала «Вокруг Света» с тысяча девятьсот двадцать четвёртого по шестьдесят шестой год; я – как давний читатель этого издания, посчитал своим долгом прикарманить эти несколько стопок. Папа, в свою очередь, аккуратно сложил в багажник своей развалюхи, рядом с теперь уже моими журналами, более ста граммофонных пластинок с музыкой разных жанров, а граммофон (который мы тоже нашли на чердаке) положила на заднее сиденье, как и альбом со старыми марками.
Я считаю, что эти три эпизода из моей жизни, а именно: квартира в Левошово, крыша деревенского домика и квартира тёти Вали, были одного порядка, поскольку позволили мне соприкоснуться с целой человеческой жизнью, которая длилась, длилась, длилась-длилась и закончилась. Мне было интересно перебирать все эти старые открытки и фотографии, канцелярские книги с записями результатов спортивных матчей и журналы кройки и шитья, абажуры и поделки из дерева, школьные тетрадки давно выросших и умерших людей, пластинки и бобины с неведомыми записями, съеденные молью мягкие игрушки и фуражки с олимпийской символикой, статуэтки, шкатулки, пуговицы и столовые сервизы, соломенные шляпки и вымпелы со значками, заначки крупы, которыми не успели воспользоваться. Среди множества книг мне на глаза сразу попалась хрестоматия по истории философии; я с гордостью вспомнил о том, что единственный из группы получил четвёрку по философии. Открыл книгу примерно на середине и прочитал второй сверху абзац: «Мир, в котором мы обитаем, представляет собой как бы огромный театр, причём подлинные пружины и причины всего происходящего в нём от нас совершенно скрыты, и у нас нет ни знания достаточного, чтобы предвидеть те бедствия, которые беспрестанно угрожают нам, ни силы достаточной, чтобы предупредить их. Мы непрестанно балансируем между жизнью и смертью, здоровьем и болезнью, изобилием и нуждою, – всё это распределяется между людьми тайными, неведомыми причинами, действие которых часто бывает неожиданным и всегда – необъяснимым». Кто это? Давид Юм. Положу эту книжку в машину, – буду читать в пробке. Отложив книгу, стал рассматривать полки с многочисленными поделками из дерева, – алкаш-сожитель тёти Вали, который умер примерно полтора года назад, был склонен к прикладному искусству, всё его поделки из дерева имели практическую сторону – являлись светильниками. Но меня заинтересовал предмет массмаркета, а именно вылитый из какого-то металла бюст Николая Васильевича Гоголя, и, судя по весу, он не был полым. Протерев занавеской бюст, я оба своих трофея отнёс в машину; книжку положил на пассажирское сиденье, а бюст Гоголя закрепил в боковой сеточке-держателе в багажнике. Вернулся в квартиру. Мама по большей части, как и я, не выгребала мусор, а разглядывала вещи; один Ратмир ходил с охапками хлама на помойку и обратно.
Я смотрел диафильм про чужую жизнь и улыбался. Не считаю себя слишком уж особенным человеком, но кое-что скажу наверняка: когда закончится моя жизнь, никто не станет разгребать мои «культурные пласты», потому что моя история написана пальцем по поверхности воды…
Глава 10
Девятнадцатое мая. Суббота. Казанское время: одиннадцать утра.
– Вот то, что ты меня просил, – сказал Шамиль и протянул мне пакетик.
– О, спасибо. Как договаривались?
– Да, давай четыре с половиной. «Мы своё признанье не забууудем, – свет и радость и мы приносим люуудям», – Широколицый не лишён чувства юмора; я так и знал, что он был воспитан на добрых мультиках.
– Но… «дворцов заманчивые своды не заменят никогда свобоооды…» – я задумался над своими же словами.
«Нам любые дороги дорооооги», – вступил на заднем плане хор МВД. – «Ла-ла-ла-ла-ла-ла!»
Я отдал деньги Шамилю, попрощался с ним, выходя, попрощался с буфетчицей. Сегодня отличная погода, и, если верить синоптикам, завтра тоже будет хорошая погода. Интересно, а мне отпуск полагается? Последние дни из головы не выходила мысль о том, что мне пора соскакивать со всех тем и купить квартиру в ипотеку в северной столице, утроится на какую-нибудь работёнку, сосредоточиться на литературной деятельности. За последнее время ничего художественного из-под моего пера не вышло. Я по-прежнему, занимаясь всей этой работой, не чувствовал себя в своей тарелке. Я набрал Мусю, но после двух гудков скинул, потому что подумал, что сейчас ещё слишком рано, чтобы не спать, – суббота всё-таки. Однако, Муся сразу же перезвонила. Я скинул её звонок и перезвонил сам.
– Ты что скидываешь? – спросила Муся.
– Привет. Ты сейчас что делаешь? Может увидимся?
– Приезжай. Через сколько будешь?
– Пятнадцать минут, – ответил я.
Я заехал к Раисычу, потом за мороженным, и уже через двадцать минут я сидел на кухне у Муси.
– Помнишь, ты мне говорила, что осенью собираешься отправиться на Бали? Или куда-то ещё? – начал я.
– Да… На Бали собира… лись, – ответила Маша.
– Собирались?! Так ты не одна едёшь! Вон оно что! А я хотел с тобой напроситься… Понятно… – я премного огорчился.
Муся была моим проводником в мир наркотиков, поэтому я резонно считал, что ехать в Азию в нарко-тур лучше всего именно с ней.
– А что такого, ты можешь поехать с нами. Я даже сама хотела тебе предложить, – её слова звучали искренне, и я тут же радостно закивал.
– А когда примерно ты планируешь ехать?
– Осенью. Точнее не скажу. Может в сентябре, может в ноябре.
– А там тепло будет?
– Конечно, в Индонезии всегда тепло. Там бывает тепло с дождями и тепло без дождей. Но тепло…
– Ты уже сделала паспорт?
– У меня ещё действителен.
Я две недели назад получил паспорт нового образца.
– А ты? – спросила Муся.
– Я – да. Две недели назад получил паспорт нового образца, – ответил я. – Обложку к нему купил с «Angry birds».
– Прикольно, – резюмировала Муся. – Значит, предварительно договорились.
– Кстати говоря, у меня кое-что есть, – я вытащил из сумки пакетик, который мне дал Шамиль, и поцокал языком.
Через пятнадцать минут.
– Мария! – исступленно зашипел я. – Герои сериалов наблюдают за моей жизнью!..
– Ладно, – Мария сидела с закрытыми глазами, приставив указательный палец к виску.
Глава 11
– Что это у тебя за книжка тут лежит, – спросил Тони, вынимая из бардачка учебник по философии, – единственную книгу, которую я решил взять из квартиры тёти Вали, когда мы проводили там уборку тринадцатого мая.
– Это хрестоматия по философии. Закладку не вырони. Читаю, когда стою в пробке на Миллениуме.
– «Быстрее всего – ум, ибо он обегает все», – прочитал Тони вслух. – «Сильнее всего – неизбежность, ибо она властвует всем. Мудрее всего – время, ибо оно раскрывает всё. Что приятнее всего?..» – Тони оторвался от книги и повторил. – Ну и? Что приятнее всего? Судя по закладке – ты это место уже прочитал.
– Что приятнее всего? – переспросил я у Тони.
– Да.
– Удача? – я не помнил в точности, как ответил философ на этот вопрос, и кто был этот философ.
– Правильно. Идём далее: «Самые достойные люди всему предпочитают одно: вечную славу – смертным вещам. Большинство же по-скотски пресыщено», – Тони начал листать книжку.
– Дай, теперь я, – я взял у Тони учебник и открыл на произвольной странице. – Слушай: «Всё возникающее подлежит гибели…» – я посмотрел на Тони и сделал умную гримасу в ожидании комментариев.
– Поэтому я всем советую не возникать. А впрочем, это твоя любимая максима. Дай-ка, – Тони снова завладел книжкой. – Так… Вот: «Чтобы узнать мудреца, надо быть им…»
Мы на мгновение задумались, потом одновременно показали друг на друга пальцами и рассмеялись; угадали мысли. Настала моя очередь:
– Как тебе? «Люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества»…
– Сильно… Провокативно, – Тони печально улыбнулся.
Пришла Луиза (девушка Тони), и я выскочил из своего сиденья, чтобы дать ей дорогу на задний ряд. Луиза достала из сумки свой новенький I-phone и сказала:
– После установки Ай-Тюнс для Ай Фон, ноут перестал видеть Ай-Под. Такие дела, короче…
– Если ты всё это скажешь своей бабушке, у неё мозг взорвётся, – мрачно сказал Тони.
– Я и сам год назад был бы в ступоре, – подтвердил я.
Луиза убрала телефон обратно в сумку и сменила тему:
– Мне сегодня пиявки ставили, – начала рассказывать Луиза. – Вы не поверите, что они делают, когда их достают из банки!..
– Они что, поют хором «Дорогой длинною, да ночкой лунною…»? – предположил издевательским тоном Тони.
– Ха-ха-ха, – до слёз развеселился я. – Секунду, у меня звонит телефон. Да, Енисей (у меня сразу появилось плохое предчувствие). Слушаю.
– Поль! Поль приезжай! Они угрожают уничтожить оборудование! Они уже разбили один принтер!
– Чёрт возьми, что происходит?! – у меня похолодели конечности. – На вас наехали что-ли?
– Да-да, Поль, на нас наехали, они не говорят кто такие… – Енисей параллельно разговаривал с кем-то ещё.
– Ты звонил Раисычу, – заорал я в трубку.
– Что? А да, звонил, у него автоответчик… Приезжай, Поль, пожалуйста.
– Да-да, ладно, сейчас подъеду, – я перешёл на нарочито равнодушный тон, как будто я только тем и занимаюсь, что выколачиваю из бандитов дерьмо. – Дай мне… – у меня пересохло во рту. – Дай мне кого-нибудь из «них».
Пока я разговаривал с Енисеем, не заметил, как вышел из машины. Тони и Луиза с обеспокоенными лицами тоже покинули авто.
– Енис! Енис! – крикнул я в трубку.
На другом конце раздался какой-то шум и звонок прервался. Не попрощавшись с Тони, я запрыгнул в машину, завёл мотор и рванул с места. До промбазы недалеко. Во мне шевельнулось сомнение. Я припомнил слова Енисея и интонацию этих самых слов. «Блин, какого чёрта происходит?! Сейчас перезвоню Енисею и наору на него, скажу, что это как-то не входит в мою работу за десять тысяч рублей в месяц». Я начал набирать Енисея, но его телефон вдруг стал недоступным. Я испугался ещё сильнее. Начал набирать Раисыча: у этого гражданина включился автоответчик. «Чёрт, что же делать. Вдруг там Енисея рвут на британский флаг. А что я могу сделать? Попросить повременить с убийством Енисея и заняться мной?!» Пока я так рассуждал, борясь с приступами медвежьей болезни, до «дальних» чеков оставалось две минуты езды. «Типа ради интереса. Просто посмотреть. Номера машины налётчиков переписать», – успокаивал я себя, в то время как моя машина ехала толчками от того, что нога тряслась на педали газа. Всё, я приехал. Хотел остановиться поодаль, но зачем-то подъехал к самой двери, около которой стоял чёрный Ландкрузер. «Какая пошлость, – пытался взбодрить себя я, – быть плохишом и кататься на Крузаке». Только я вышел из машины, как навстречу мне вылетел какой-то неинтеллигентного вида парень. Я включил Винсента Вегу, спрятав свой страх за маской бывалого переговорщика. Вслед за первым парнем вышли ещё двое и Енисей. Енисей на ходу говорил то, что, предположительно, он говорил им с самого начала наезда.
– Вот, курьер подъехал. Он вам сейчас подтвердит, что эта точка принадлежит судебной ветви власти, – Енис тыкал в меня пальцем. – Поль, покажи ребятам удостоверение.
Я не спешил принимать активное участие в дискуссии, во-первых: потому, что это могло выглядеть как неуверенность в своих полномочиях, во-вторых: пока молчишь, люди будут думать о самом страшном. Первый парень тем временем уже стоял на расстоянии вытянутой руки от меня и сверлил взглядом. «Удостоверение я оставлю как козырь», – подумал я и продолжил изображать мебель.
– Ты хоть знаешь, кто мы такие?! – спросил ближний от меня парень, обдав при этом миллионом брызг.
Я скривил гримасу и, выдержав психологическую паузу, ответил:
– Кто? Гасконцы? – признаться, адреналин от страха смешался с адреналином от злости, и они вызвали нейтральное настроение.
– Чтоооо? – хором завыли двое дальних парней, а ближний (кстати, самый из них троих молодой) обернулся с открытым ртом на товарищей.
– Нет-нет, – я прервал их удивление своей новой репликой. – Попробую угадать ещё раз. Так… Ты – никто, а эти двое – твои коллеги. Правильно?
Нельзя сказать, что я не ожидал следующего поворота событий: ближний ко мне парень достал пистолет и приставил к моей щеке, не слишком плотно.
– Ты ходишь по лезвию бритвы, щегол; ты осознаёшь этот факт? – переговорщик сделал полшага в мою сторону, приблизившись почти вплотную.
– А ты – рыбачишь на тонком льду, – парировал я и приготовился подыхать.
Один из дальних заржал, а мой собеседник снова обернулся на своих коллег, – видимо, без чувства локтя совсем не представлял своё существование. Потом он снова решил спросить:
– Ты кто, щегол?
– Я-то? Я – «друг своих друзей», гражданин Татарстана и начинающий писать писатель, – последнее я сказал почти с безумным пафосом; может они испугаются моего безумия.
Сзади снова раздался голос одного из коллег переговорщика:
– Что ты базаришь с этим пидором, сейчас всё сожжём вместе с этими говномесами и отчалим, – явно работал на нашу фантазию.
Я понимал, что запросто завалить троих людей, хоть и в воскресенье, хоть и на пустой промбазе, – это уже слишком, всё таки на следующий год Казань принимает Всемирную Универсиаду; хоть какая-то культура быта должна быть. Мой визави снова обернулся и заржал. Пистолет к тому времени перекочевал к нему за пояс. Поднабравшись энергии от своих товарищей, «младший научный сотрудник» опять уставился на меня.
– Ты что, пидор? – задав этот, возможно риторический, вопрос, он поставил одну ногу на переднее колесо моей машины.
Я сурово молчал. В тот момент я думал, что если Енисей из этой передряги выйдет живым, то я сам его завалю.
– Ты пидор, раз ездишь на пидорской машине. Так получается, щегол? – его тупое рыло приблизилось к моему лицу.
Готов спорить, этот переговорщик – латентный голубой; они такие агрессивные, потому что им приходится скрывать свою суть.
– Не хочу тебя расстраивать, друг, но… – я напустил на себя скучающий вид, – …я не голубой, так что у нас с тобой ничего не получится.
Где-то за воротами промзоны крякнула сирена скорой помощи, и я повернул голову в сторону этого звука, в этот самый момент быстрая тень закрыла от меня садящееся солнце, и происходящее перестало меня волновать.
*****
Я очнулся в полумраке рабочей комнатки чекоделов. Енисей в дверях что-то объяснял мужику, с виду похожего на дальнобойщика. Зашумел принтер. Напарник Ениса, который не участвовал в видимых мною пикировках с оппонентами, повернул ко мне голову, оторвавшись от своего компьютера, на экране которого была открыта страница «ВКонтакте».
– Сливу будешь? – как ни в чём не бывало, спросил он. – У тебя, кстати говоря, телефон несколько раз звонил.
– Что произошло? Где эти мудозвоны? – спросил я и ощутил резкую боль в левом виске.
– Они уехали. Сливу будешь? – он совсем развернулся на стуле и не сводил с меня глаз.
– Повремени со своей сливой, – проговорил я. – Где моё добро: телефон, ключи от машины, сама машина?..
– Когда ты отключился, мы закрыли машину на сигнализацию, а телефон вот, – он протянул мне «Яблоко».
Я ввёл код, и на экране появились непринятые вызовы. Два от Тони. Три от Раисыча. Я набрал Раисыча. С первого гудка Раисыч схватил трубку.
– Ты как, улым, не сильно ушибся?! – Раисыч разыгрывал неподдельную тревогу за здоровье своего сотрудника. – Эти мерзавцы компенсируют моральный вред и материальный ущерб, не сомневайся. Ты как?
– Я не знаю, я ещё не смотрел в зеркало, – я едва сдерживался, чтобы не послать хитрожопого ублюдка ко всем чертям.
– Я сейчас подъеду, я уже еду, – Раисыч положил трубку.
Енисей тем временем закончил обслуживать дальнобойщика, – выдал ему чек и попрощался.
– У вас зеркало имеется? – спросил я у присутствующих.
Когда я оглядел своё лицо, то с облегчением отметил, что если не присматриваться, то почти ничего не заметно. У меня такая особенность: синяки почти не остаются.
– Тебе ударили по лицу… Сначала… А потом ногой по голове… Ты тогда уже лежал около своей машины… – Енисей говорил и смотрел на меня через зеркало, а я на него.
– А почему вы не вызвали скорую помощь? – с искренней укоризной спросил я. – Вдруг бы я умер?! А?!
Енисей и его напарник молча пожали плечами и переглянулись. Всё ещё разглядывая себя в зеркале в полумраке конторы, я попытался шире открыть рот, но это вызывало сильную боль в левом виске.
– Надеюсь, я не был обоссан, когда «уже лежал около своей машины», – задал я, несомненно, риторический вопрос, но мои компаньоны не преминули на него ответить.
– Нет-нет, – уверил меня Енисей.
– Нет, – тихо произнёс его напарник. – Сливу будешь?
– Нет, спасибо, не желаю, – глядя на себя в зеркало, официальным тоном ответил я, а затем покинул помещение.
Солнце уже село, но на улице было очень тепло. На выходе споткнулся о перекорёженный принтер и громко проклял всё на свете. За воротами нашей промзоны прогрохотал грузовик. «Чёрт!» – выругался я ещё раз, – габариты машины были включены. К счастью Фея завелась. Часы на приборной панели показали «двадцать три часа двадцать три минуты». «Хм, удача при мне», – прочувствовал иронию момента. Секунду подумав, решил не ждать Раисыча и аккуратно отчалил. Включил радио. «Говорят, что он не знал страха и… азбуки», – закончил какую-то мысль радиоведущий. Я переключил на I-pod.
In my head
It's only in my head
In my head
It's only in my head…
Проезжая центр города, я набрал Тони. «Я в кино», – прошипел Тони. «Ладно-ладно, перезвоню», – быстро ответил я и скинул вызов. Ну вот, стал героем, а рассказать некому. Поеду прямиком домой. Завтра на официальную работу: спать сидя, читать Станиславского «Моя жизнь в искусстве», ходить на обед, строчить смс-ки Аркадию, держать ухо востро, стрелять глазками в Регину Петровну, если встречу её в коридоре, etc…
I really think I have a problem,
I really can't control myself,
Why do I get so suspicious?
Do you want someone else?..
*****
На следующий день, сразу после обеда, я был вызван в кабинет Команданте, и, после нескольких слов похвалы за отвагу и безрассудство, премирован денежной суммой в размере… сорока тысяч рублей. «Сужу Сасецкому Сасузу», – мысленно проговорил я и вышел.
Глава 12
Суббота, четырнадцатое июля двенадцатого года. Московское время одиннадцать часов одиннадцать минут. Я размеренным шагом поднимаюсь на второй этаж храма правосудия. Как часто бывало, Раисыч сидел на лавке в коридоре. Мы с ним поздоровались и он, уже в который раз не проверив целостность конвертов, положил их подмышку. Он уже собирался скрыться за дверями кабинета, но передумал и вернулся. Я приготовился внимать его словам.
– Ты в курсе, Павел, что завтра будут скачки на приз президента России? – Раисыч как будто говорил против своей воли.
– Да слышал. Что там?
– Тотализатор будет работать… Интересуешься тотализатором? Просто, если не интересуешься, то и ладно…
– Интересуюсь, – без всякого интереса сказал я.
Раисыч предпринял над собой невероятное усилие и выдавил:
– Короче, слушай внимательно, улым… – Раисыч достал из кармана брюк бумажку, – …«наверное» лучше всего поставить на Орандж Феар Олд, язык сломаешь, Аллах свидетель!
– Как-как?
– Орандж Феар Олд, чтоб его!..
«Апельсин Страх Старый», – мысленно проговорил я. «Оранжевый старый страх», – повторил я про себя на новый манер. – «Страшный старый апельсин».
– Всё, улым, – сказал Раисыч, убирая бумажку в карман. – Я тебе ничего не говорил, понял? Считай это премией за хорошую работу. Всё. Пока. Никому не говори.
Я сбежал по лестнице вниз и запрыгнул в машину, залёз в бардачок и вынул оттуда блокнот. Из козырька взял ручку и написал: «Орандж Феар Олд. КДУП», – аббревиатура означала: «Казанское дерби. Упадочно и порочно». Я улыбнулся лучезарной улыбкой. Рядом с центральным судом находится центральная же букмекерская контора. Я припарковался на другой стороне улицы и перешёл дорогу через подземный переход. У касс царил ажиотаж. Таких как я «только спросить» было много, поэтому я обратился к тому, кто уже спросил. «Глаза подними», – последовал ответ. Я поднял очи, и действительно: вся информация о завтрашних забегах была на информационных панелях. Коэффициент, как я и ожидал, был низкий, но лучшего способа заработать сто процентов за полторы минуты я прямо сейчас придумать не мог. Я вышел из конторы и спустился в подземный переход. Оставался вопрос: сколько ставить? В моей свинье-копилке бултыхалось четыреста тысяч российских рублей, плюс-минус. А что, если Страшный Апельсин не придёт первым? Сколько я смогу простить Раисычу, чтобы не испытывать жгучего желания переехать его на своей старой машине в тёмном переулке?
Когда я подъезжал к дому, сумма в сто тысяч рублей казалась оптимальным вариантом.
Через час я снова был у букмекера. «Сколько ставите», – спросила меня пожилая тётя. «С… Ст… Двести тысяч», – выдавил из себя я и просунул в окошко две пачки. Да, дорогое читатели, я взял с собой двести, жадность поборола чувство разумного баланса. Я взял квитанцию из рук кассирши дрожащими руками, ибо с этой секунды и до завтрашнего вечера – это самая дорогая бумажка в моей жизни.
Я приехал домой и вложил квитанцию в свой общегражданский паспорт. После столь волнительных событий я почувствовал себя вправе отдохнуть, поэтому созвонился с Тони и уговорил его и Луизу отправиться на озеро. Почему-то у меня не возникло мысли рассказать о вероятном лидере завтрашнего забега Тони. Может потому, что Тони – бывший лудоман, которому только дай повод для нового вида ставок, а может потому что я плохой друг. Как бы то ни было, волнение о результате мне не с кем было разделить.
*****
Нельзя жить в государстве и быть полностью свободным от него (В. В. Познер не в счёт). Нельзя сидеть на героине и не любить цветы. Потерявши крылья, по перьям не плачут. Если у лошадки коэффициент один к шестидесяти, – ищи того, кому это выгодно.
У моей лошадки, коэффициент был один к двум, но это не давало повода сомневаться, что она победит. Если жизнь – всего лишь игра – у чиновников есть все чит-коды к ней и, программисты на зарплате. Доля в букмекерских конторах – залог беспроигрышных ставок, – такова специфика данного вида бизнеса во всём мире, в России доведённая до крайности. Я отвлёкся. Пилотировал победившее благородное животное сын казанского мэра; да важно ли это. Следующим вечером из окошка букмекерской конторы я получил четыреста тысяч рублей; ни налогов, ни чувства вины.
Глава 13
Проснувшись довольно рано для выходного дня, я почистил зубы и начал разогревать завтрак. В этот момент на кухню зашла мама и сказала, что выкидывает старую шторку для ванной ввиду крайнего износа последней и, просит Ратмира открутить крепления для душа, чтобы ни у кого не возникло желания мыться стоя, ибо, при таком способе мытья, вода, в виду отсутствия шторки, будет литься на пол, а она «…уже замучилась бороться с сыростью и грибком между плитками в ванной… потому, что никто, никто не оттирает этот грибок, кроме неё»; вследствие всего вышесказанного она чувствует себя обманутой и несчастной. Я старался не анализировать её слова, по крайней мере, до того, как проглочу завтрак. К тому же я сильно сомневался, что обязан выслушивать жалобы на несбывшиеся надежды кого-либо в свой выходной день. Но, очевидная абсурдность её заявления подняла во мне волну гнева. Сдержав первый порыв, я устроился перед компьютером, включил фильм и начал есть. Но мысль работала: «Как же так, – откручивать крепления держателя душа с помощью крестовой отвёртки, чтобы я не мог полноценно пользоваться душем, пока не появится новая шторка для ванны?!» Я уже знал, что шторка не появится до тех пор, пока я её не куплю. Я размышлял дальше: «В чём в действительности суть этого протеста матери, – в том, что она с детства ненавидела почернения между плитками ванной или в том, что она считает, что я не достоин пользоваться таким благом цивилизации как закреплённый над головой душ, и отсутствие шторки вскроет изъяны моего характера?» Я доел, помыл посуду и пошёл подтвердить или опровергнуть свои домыслы. Я постучался в комнату матери и, когда она сказала «Да…», зашёл.
Изначально разговор пошёл исключительно о сантехнике, но через шесть минут мы уже орали, кто громче, на нашу любимую тему; с моей стороны эта тема называлась «как меня оставили без недвижимости», а с её стороны – «молодой человек должен сам заработать на квартиру».
– Ведь мы с тобой договаривались, – я отказываюсь от своей части при приватизации, а ты мне предоставляешь жильё при первой возможности. И вот – тётя Валя сдохла, а её квартиру ты собираешься сдавать! А как же я?! Ведь если бы, половина этой квартиры была моя, я бы мог её продать… теоретически, конечно, и, ты бы с радостью обменяла мою долю на другую равностоящую, – например, на квартиру тёти Вали! Ты ведь не захотела бы жить с чужим человеком (а то и с целым семейством) в одной квартире, который (теоретически) купил бы мою долю?!
Далее я приводил в пример своих бывших одноклассников и просто ровесников, родители которых, даже не будучи слишком состоятельными, позаботились о том, чтобы их дети имели собственную жилплощадь. «Это – необходимый минимум, понимаешь?!» – надрывал горло я. «Иметь собственный «дом» – это право, а не привилегия», – цитировал я какого-то киногероя. «Нашла бы тогда мужа с квартирой, а не бездомного голодранца!» – это был один из моих любимых аргументов в этом споре. На что мать мне отвечала: «Ну, отказался от приватизации… Что теперь-то об этом говорить?» Тут ничего не возразишь, это я говорю как юрист. То, что мой поезд в этом вопросе ушёл, было очевидно даже комнатным растениям. Я не навязываю читателям своего мнения по этому делу; я хочу от своих родителей того, что сам бы сделал для своих детей, ни больше, ни меньше; ладно отец – у него несколько детей, но у матери я один! Хрен его знает!..
– Тебе не стыдно свою рожу соседям показывать, после того, как они слышат, как ты орёшь на мать?!
– Идут все на..й; ты меня просто кинула, сука!
Я не чувствовал себя слишком уж дураком, потому что предполагал, что данная договорённость – о предоставлении мне при возможности жилой площади – будет пересмотрена в одностороннем порядке; но и благородным человеком, жертвующим своим законным имуществом ради благополучия матери и её нового мужа, я тоже не чувствовал. Обычная бледно-серая жизнь с привкусом синтетической дряни на языке.
«Что ж, отличное начало воскресенья», – шипел я, снова упав на диван.
Двадцать девятое июля двенадцатого года. Воскресенье. Звонок телефона.
– Привет, улым! Спишь ещё? Я ведь тебя не разбудил? – лезущий в душу голос Раисыча отвлёк меня от моих семейных неурядиц.
– Нет, Радик Раисович, я уже проснулся, – приветливо ответил я и мысленно послал собеседника в жопу.
– Ну, тогда дуй ко мне. Есть разговор.
*****
Кабинет Команданте. Самого Команданте нет. Раисыч сидит в одном из кресел для посетителей, я сижу в другом. Он уже десять минут обволакивает меня каким-то туманным бредом, смысл которого я никак не уразумею.
– … Системе необходима ротация кадров, понимаешь? – он вопросительно взглянул на меня.
Это, не привязанное ни к чему конкретно, утверждение я готов понимать.
– Понимаю, – не то вопросительно, не то утвердительно, но во всяком случае крайне неуверенно, ответил я.
– Иногда в нашу систему попадают люди, которые не проходят всех ступеней… ступеней, которые должен пройти человек, который рассчитывает на долгую и успешную работу в области судопроизводства… Это, так называемые, чуждые… или… чужие нам люди. Понимаешь? – Раисыч последние несколько предложений говорил, расхаживая по кабинету.
– Нет, не понимаю, – честно ответил я.
Раисыч пригорюнился. Я, как мне показалось, пришёл ему на помощь, сказав:
– Радик Раисович, может, вы мне всё до конца расскажите, применительно к насущной ситуации, и тогда, скорее всего, я всё пойму.
Раисыч переварил мою фразу, закрыл на две секунды глаза, потом посмотрел в потолок и сказал:
– Петрик.
– Петрик, – эхом повторил я. – Да, Петрик…
– Да! – обрадовался Раисыч. – Петрик!
– Петрик! – тоже обрадовался я. – И что же Петрик?
Раисыч видимо расстроился из-за моей непонятливости. Он решил, что фамилия одного из судей нашего районного суда, произнесённая вслух, должна пролить мне свет на всю его глубочайшую мысль во всех подробностях, разъяснение которой он начал с далёких философских спекуляций. Сделав очередное неимоверное усилие над собой, Раисыч раздражённо проговорил:
– Петрик – чуждый нашей системе человек. Он – человек без связей, без семейных традиций, отличник, медалист, краснодипломник, стипендиат, стажировку проходил в Москве… Он, этот Петрик – не тот, кто должен здесь работать. Независимость судей – это опасное явление в нашей стране. Ты, Поль, ты патриот?!
– Несомненно, – без промедления ответил я и даже привстал с кресла.
– И я патриот, и наш шеф патриот! Мы, улым, патриоты! Патриоты не только России (нашей матушки), но и Татарстана! – указательный палец одной из рук Раисыча замер над головой. А судья Петрик – нет! Он, Петрик, он – не патриот! Он принимает самовольные решения по резонансным делам, чем ставит под удар всю вертикаль власти, всё мироздание!.. Понимаешь, Поль?!
– Да! – с восторгов воскликнул я и понял, что мне пора убираться из этого дурдома.
Я даже не хотел знать, к чему ведёт этот козёл, но не мог придумать способа соскочить с его крючка.
– Ты можешь со временем занять место Петрика, ты – умный мальчик, ты справишься, – немного успокоившись, проговорил Раисыч.
Раисыч сел и сделал вид, что глубоко задумался над происходящим. Я сидел молча и глядел на узор ковра.
– Что вы от меня хотите? – тихо спросил я.
Раисыч подскочил как от удара током.
– Вот хорошо, что ты спросил, но сначала я расскажу тебе о том, что ты получишь, если всё правильно сделаешь, – Раисыч многозначительно понизил голос в конце фразы.
Я поёрзал на кресле, – вроде как приготовился слушать.
– Эти несистемные люди не несут ничего, кроме хаоса, – Раисыч сделал паузу, видимо для того, чтобы я осмыслил сказанное. – Расшатывают основы, заложенные предыдущими поколениями.
