V.S.
Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)
Через полчаса я высадил папика с подружкой около Цирка – они изъявили желание гулять по центру города до самой дискотеки – а сам свернул в сторону дома.
На часах было шесть вечера, когда я упал на диван. Как символично. Я чувствовал себя измотанным и вскоре уснул.
*****
«А я ему говорю, что не служил в армии, но два года был женат, – и меня заставляли работать, унижали, иногда били!.. Ха-ха-ха! А вообще странная тут у вас дискотека» – сказал я, пытаясь перекричать музыку. Комната без окон и дверей, мягкие диваны и много табачного дыма. Источник музыки был явно за дверью. Девочки всех сортов и расцветок смотрели на меня с нескрываемым вожделением. «Круто…» – сказал я и попытался дрыгаться под музыку, потом засмущался и перестал. Одна из дамочек жестом предложила мне выпить. Какой-то красный, явно алкогольный напиток в высоком стакане. «Нет, спасибо, мне ещё сегодня за руль садиться… Ага». Другая девушка резко поднялась со своего места, взяла из рук первой стакан с красной жидкостью и в мгновение оказалась около меня. Свободной рукой она взяла меня за подбородок, заставив разомкнуть челюсти, приблизилась своими губами к моим (она была прекрасна и порочна), затем стремительным броском засунула свой язык в мой рот, я оцепенел, ещё через мгновение она вылила содержимое стакана мне в глотку, не вынимая своего языка. На удивление, я не захлебнулся – жидкость пролилась внутрь, словно в раковину. Я испугался и проснулся. На часах была половина восьмого вечера того же дня.
*****
– У вас тут красиво, Кремль и всё такое… – тот, который сел спереди, вёл вежливую страноведческую беседу.
Компания их трёх человек, вызвавшая мой кэб, явно попахивала чем-то криминальным.
– Ага, город у нас к тому же большой; даже начали появляться люди, идущие в темное время суток по оживлённым проезжим частям, с пророческим видом. Слышал у вас там тоже очень красиво. Я читал, что ваша столица была построена специально для того, чтобы стать столицей.
– Может быть, может быть, – пассажир опустил окно и со всей силы харкнул куда-то за горизонт.
– Вы из Алма-Аты? – мне действительно было интересно – откуда эти эскимосы.
– Точно. Из неё самой, прямо из самой неё!
– А правда, что у вас в Казахстане в продуктовых магазинах дают бесплатные пакеты? – не унимался я.
– Правда, парень, – спутники моего собеседника на заднем сиденье открыли пиво.
Я вспомнил казахский фильм про бандитов.
– А как у вас там с криминалом дело обстоит? – я решил достать их своими глупыми вопросами.
– Хорошо, спасибо что спросил, – неожиданно остроумно ответил пассажир.
С заднего ряда раздалось ржание.
«Да уж!.. – подумал я, когда провожал взглядом спины моих пассажиров, – Таможенный союз открыл дорогу соседской мрази», – мне стало смешно за мой патриотический гнев. Через минуту пришла заявка с железнодорожного вокзала.
Вокзальный пассажир сразу отрекомендовался белорусом.
– Вот это совпадение! – развеселился я. – Только что подвозил парней из Казахстана!
– А в чём совпадение?! Я же из Белоруссии… – повернул в мою сторону своё круглое недоумевающее лицо пассажир.
Я на секунду задержал взгляд на лице белоруса, – от губы до уха тянулся глубокий старый шрам. Ещё я подумал, что именно так представлял себе типичного белоруса, а именно: светлый (белобрысый), голубые глаза, волнистые волосы, круглая (как я уже говорил) голова.
– Ну как же, – начал объяснять причину совпадения я. – Россия, Казахстан и Белоруссия заключили Таможенный Союз. Теперь товары… услуги и рабочая сила могут перемещаться без… ограничения. Недавно вступил в силу общий для трёх стран Таможенный кодекс. Вот вы ведь приехали сюда по своему общегражданскому паспорту? Ну в смысле не по загранпаспорту даже, а просто по своему обычному паспорту, которым пользуетесь внутри страны… Да? Так ведь? Или как?
– Да, – наконец вымолвил белорус.
– Вот! О чём речь! – я задумался над природой совпадений, потом, отложив это размышление на другое время, спросил. – А, правда, что у вас в Белоруссии можно купить молоко и кефир в картонной пирамидке, как в Советском Союзе?
Белорус задумался.
– Да, – наконец ответил он.
Этот белорус, как и мои предыдущие пассажиры-казахи, показался мне околокриминальным типом.
– Расскажите мне, пожалуйста, как вам живётся в Белоруссии при тоталитаризме.
*****
Часы показывали половину одиннадцатого вечера, когда я решил, что с меня хватит таксистских экзерсисов и засобирался домой. Отметив регионы окончания поездки, я припарковался около танкового училища и стал ждать последний заказ. Минут через пятнадцать заказ пришёл: из расположенной неподалёку гостиницы до Кварталов. Когда я подъехал к гостинице, до меня дошло, что здесь разыгрывается завершающий акт трагедии под названием «свадьба». Довольно долго я ждал своих пассажиров. Потом к окну моей машины подошёл распорядитель и спросил конечный адрес. Услышал его, распорядитель на секунду задумался, сказав, что сейчас найдём моих людей, растворился в толпе на выходе из гостиницы. Через пять минут он вернулся, держа под руки пожилую пару. Я было подумал, что мне повезло везти взрослых людей, а не пьяных малолеток, но мужик, которого почти положили справа от меня, тут же развеял мою иллюзию относительно спокойной поездки. Эта пьяная деревенская сосиска была явно настроена на конфликт, а сидящая сзади его вторая половина даже не думала приструнивать своего муженька.
– Чё… парень… ты женат что-ли? – мне трудно передать его татарский акцент, поэтому и не буду пытаться.
– В разводе, – ответил я и тут же пожалел, что не сказал, что просто неженатый.
Я старался не делать резких движений, чтобы не попасть в аварию.
Признаться, я панически боюсь пьяных, и моя работа в такси только укоренила этот страх. Я знаю, что от этих козлов можно ожидать чего угодно, ведь я сам раньше здорово напивался и не знал чего от себя ждать.
– Сука вонючая! Бросил жену с ребёнком! Давай выйдем – поговорим! – старый ублюдок был настроен серьёзно.
При этих словах мужик дёрнул меня за рукав, отчего машина резко вильнула вправо. Его жена на заднем сиденье едва слышно пискнула.
– Слушайте меня, мужчина, – как можно твёрже проговорил я. – Вы бы лучше меня не нервировали, когда я управляю машиной, а то, не ровен час, въеду в стену.
Я не знал, чего ожидать от алкаша. Я ехал максимально быстро, чтобы скорее довезти до места это семейство татарских колхозников.
– Нет, ну ты своему ребёнку помогаешь? – примирительным тоном заговорил мужик.
– У меня нет никакого ребёнка! С чего вы взяли, что у меня вообще есть ребёнок?! – я весь взмок.
Алкаш угомонился. На ближайшем повороте направо я посмотрел на усатое лицо воинственного алконавта, – он тихо плакал. Поймав мой взгляд, он начал рассказывать:
– Мой зять, чёртов шайтан, хочет убить мою дочку и моего маленького внука… Он настоящий бандит, он уже убивал людей…
Я понимающе (если такое возможно понять) кивнул. Алкаш продолжил:
– Он обещал пристрелить их. Он сказал мне это прямо в лицо: «Я пристрелю их».
На заднем сиденье заскулила его жена. Я посмотрел в зеркало заднего вида, – она тоже плакала.
– Слушай парень, ты можешь достать пистолет? Я заплачу. Сколько стоит достать пистолет? У меня есть деньги! – мужик умоляюще смотрел на меня.
– У меня нет возможности достать пистолет, – ответил я. – Мне очень жаль.
– А что мне прикажешь делать! – заорал он, от чего я чуть не выронил из рук руль. – Как мне защитить своих детей?!
Я вдруг вспомнил о своём первом отчиме, который до сих пор приходит ко мне в страшных снах. Этот скот был самым настоящим головорезом, в него попало шесть пуль, а он, блять, выжил. Я помню, что у нас в квартире был целый арсенал: ручные гранаты, пистолеты с обоймой и с барабанами, ножи, кастеты, «вертикалки», «горизонталки», дробовики… Он его собирал, разбирал, чистил, смазывал, пилил, строгал, шлифовал, обматывал изоляционной лентой…
Я заговорил:
– Вы можете купить охотничье ружьё, и (психологическая пауза) сделать из него обрез.
День пятый
Сотовый телефон пикнул, приняв сообщение. Я потянулся к ногам, где он у меня всегда лежит, как кошка. Только я его взял в руки, как сработал будильник – «Walk This Land» – десять часов утра. Четверг. Надо дочитать прессу, пока не позвонил отец. Я нажал «прочитать». Сообщение от Аркадия: «Ты думал о войне, как о той ситуации, в которой мы можем оказаться? Как ни умирай, всё равно будешь считать, что с тобой творится какая-то, мать её, несправедливость». Я перечитал сообщение. Затем ещё раз. Потом написал: «Да». Не вставая с дивана, набрал номер папика. «Наверняка этот тусовщик ещё спит», – подумал я.
– Алло, да, – неожиданно быстро схватил трубку папик.
– Как дела, лосины не порвались вчера? – я намекал на дискотеку семидесятых.
– Чего, какая лососина? – папик был бодр.
«Может ещё не ложился?» – подумал я.
– Я говорю, что не спишь? – связь была плоховатой.
– Мы сегодня в деревню поедем, имей в виду, – перешёл к делу папик.
– Хорошо, во сколько? – я обрадовался, что мы поедем в деревню.
– Во второй половине дня. Дима Димыч привезёт деньги. Всё – пока, – положил трубку.
Круто, Дима привезёт деньги! Я подержу в руках деньги! Это, несомненно, улучшит мою карму. А то ведь я бедный, и девушки меня не любят вследствие чего. Я порылся в бумажнике и извлёк оттуда визитку парикмахерской, которую посещаю последние три года.
– А… Алё! Я бы хотел записаться на стрижку… Сегодня… А Альбина работает сегодня?.. В двенадцать можно?.. Тогда в двенадцать. Поль. Павел Павлович, у вас в базе номер есть…
Отлично, постригусь, значит…
*****
Я сидел в ожидании Альбины и смотрел на большой аквариум, в котором жили множество рыб разных пород, разных размеров и расцветок. Я подумал, что мы – люди – тоже все разных размеров и разных расцветок, что есть хищники и травоядные, глубоко и мелководные…
– Привет Поль, – поздоровалась со мной девочка, которую постригли, и которая надевала пальто, собираясь уходить.
– О, привет, – ответил я.
Эта девочка была из нашей школы, года на четыре младше нашего класса. Её имя я бы не вспомнил даже под глубоким гипнозом, но то, что она красавица было очевидно.
– Как у тебя дела, работаешь где-нибудь? – она повязывала тонкий шарф.
– Неа… – с наигранной ленью в интонации произнёс я.
– Нехорошо, работать надо, – она вела себя непринуждённо и уверенно.
– Хорошо, устроюсь на работу – сообщу, – продолжал строить из себя идиота я.
– Давай, сообщай, – она махнула рукой и вышла.
«Ух ты, красавица! Всегда мне нравилась». Тут из темноты коридора соединяющего два зала, появилась Альбина, – тоже, чёрт возьми, красавица. Она нежно улыбалась, и у меня всегда складывалось впечатление, что она действительно рада меня видеть. Первые полгода нашего знакомства она относилась ко мне с недоверием, а теперь мы были почти друзьями. Она знала, что я ей полностью доверяю, – за это она вникала в мои самые потаённые желания относительно причёски.
– Привет, Поль, куда пойдём, – в дальний?
– Привет, Альбина! Да, давай в дальний, – там спокойнее, – мне показалось, что Альбина слегка поправилась.
Через пятнадцать минут я уже вовсю жаловался Альбине на свою скучную низкооплачиваемую работу. Она кивала и предлагала сразу несколько вариантов решения проблемы. Я снова заметил, что Альбина поправилась. Когда я приходил сюда в последний раз? Два с половиной месяца назад?
– А что с пальцем? – спросила Альбина, заметив фиксатор.
– Ха, сломал, когда др… – нет, слишком глупая шутка. – …Рулил. Двое мальчишек выбежали на проезжую часть, и я так круто, резко свернул, понимаешь ли…
Я подумал, что сейчас самое время пригласить её «на кофе».
– Слушай, Альбина, может как-нибудь попьём ко… – в этот самый момент Альбина впервые повернулась ко мне в профиль и, через зеркало, я чётко разглядел её округлившийся живот. Мозг вовремя заблокировал словоизвержение и подкинул новый вариант окончания для недосказанного слова.
– …Концы.
– Что концы? – оторвав взгляд от моих висков, спросила Альбина.
– Секутся, – сказал я и побледнел.
– Ничего подобного, у тебя концы нисколечко не секутся, – Альбина на всякий случай приблизила глаза к моей голове.
– Да. И, слава Богу! Но волосы со лба бегут как крысы с тонущего корабля, трусливые сволочи. Реал транс хейра на них нет! Интересно, в этой клинике могут сделать так, чтобы волосы росли там, где их никогда не было? На зубах, на языке, на ногтях, во рту?.. – я хотел провалиться под землю вместе с Кировским районом. Вместо этого я залился краской.
– Не говори ерунды, у тебя нормальные волосы. Просто такая линия лба, – с небольшими залысинами. Знаешь, как у Джуда Лоу, – она вопросительно посмотрела на меня через отражение.
В общем, я поздравил Альбину с важным событием в её жизни, спросил, когда она уходит в декретный отпуск и, услышав в ответ: «ещё один раз успеешь прийти», укатил домой.
*****
Небольшой монтаж, и вот мы уже едем с папиком по вновь обледенелой дороге в сторону деревни. Как я и предполагал, мы не выехали ни в час дня, ни в три часа пополудни, а собрались только к половине шестого вечера. Сейчас на часах половина седьмого и приблизительное время в пути – полчаса. За бортом минус три градуса, а также за бортом Россия.
Я посчитал, что настал благоприятный момент для неприятного разговора.
– Я хотел сказать, что мне трудно быть кем-то одним долгое время, поскольку я осознаю многомерность мира, – сказав вступление, я осторожно посмотрел на папика.
– Только попробуй уволиться… – папа прибавил музыку и сразу убавил. – Ты что думаешь, – тебе всё сразу на голову свалится?! Ты думаешь!.. – снова прибавил и замолчал.
Я глубоко и обиженно вдохнул.
– Мне не очень интересен этот вид деятельности…
– А какой вид тебе интересен?! Лежать на диване и смотреть сериалы?! – папа заорал так, что я вздрогнул.
– Я столько всего знаю, что мне скучно просиживать штаны в…
– Если ты много знаешь, то это первый признак того, что ничего толком не умеешь! Ясно?!
Ситуация показалась мне безысходной в широком смысле этого слова и я тоже заорал:
– Я в гробу видел всю эту пародию на жизнь, я не хочу просиживать в этом вертепе ни в качестве кого! Я хочу заниматься чем-то особенным! Я славы хочу; хочу признания; хочу, чтобы меня узнавали в автомобильной пробке; хочу вот прийти в ресторан и набить морду Шемякину; ну или пусть Шнур набьёт морду мне, но чтобы в газетах написали: «Питерский хулиган набил рожу знаменитому писателю»; чтоб ведущая вечерних новостей на Первом канале так и сказала: «Морда знаменитого писателя и общественного деятеля Поля Гончарова была набита пятничным вечеров между двадцатью одним часом и двадцатью одним часом тридцатью минутами, а теперь другие новости культуры, Государственный музей изобразительного…» Понимаешь?!
– Иди нахер! Просто иди… Нахер.
Без пяти семь мы подъехали к дому моей бабушки, матери отца. Сумерки превратили окружающий мир из цветного в чёрно-белый.
Пока мы обнимались-целовались с бабулей, пока я два раза сбегал на колодец и один раз сбегал к помойной яме, пока мы разогрели остатки пирогов и поели их, – наступила половина одиннадцатого вечера. Папе позвонил Дима Дмитриевич и сказал, что уже подъезжает. Надо пояснить, что наша деревня находится между Казанью, где живу я, и Челнами, где живёт Дима. Через пятнадцать минут Дима возник на пороге и, как и все нормальные люди, ударился головой о верхнюю границу дверного проёма. Мы с папой переглянулись, – нам такая травма не грозила.
– Здрасте, мама дяди Паши, – поздоровался Дима с бабулей.
Потом папик с Димой ушли в Димину машину.
Пока бабуля в полголоса материла медийных персонажей, глядя в телевизор, а настоящие мужчины вели серьёзные переговоры, я углубился в размышления, антуражем к которым послужила прыгнувшая мне не колени чёрно-белая артхаусная кошка Мурка Двадцать Четвёртая. Я думал о том, что у папиной мамы было пятеро детей, но она при том умная, как бездетная горожанка с высшим филологическим образованием. Моя деревенская бабуля не так уж много вещей ненавидела. Одна из ненавистных ей вещей была – футбол. Бабуля ненавидит футбол, потому что считает его бесполезной тратой денег; однако смотрит его, если играет сборная. У бабули был старший брат, очень похожий на Лари Кинга, только бабулин брат был не подлец и совсем не пил алкоголь. У папы есть троюродный брат – сын «Лари», который не может смириться с мироустройством; год он пьёт водку и безобразничает, а следующий год поступает в послушание к местному сельскому священнику. Кошка у бабули всегда беременная. Все лампочки в избе – энергосберегающие. Все эти разрозненные наблюдения вот-вот должны были обрести взаимосвязь по законам герметизма и отлиться в виде короткой и изящной формулы, которая бы объяснила мироздание, но… вошёл Дима и сорвал мой умственный оргазм.
– До свидания всем, – Дима появился на пороге и снова ударился о то же место тем же местом.
В этот день никого из родственников в деревне не было, поэтому мы могли выбирать: где спать. Папа, конечно, лёг в сенях, а я около печки в доме, чем заслужил ироническую усмешку родителя. Перед сном я спросил папика: «Ну, что? Дал?» Папик ответил: «Дал».
День шестой
В семь утра бабуля разбудила меня своим хождением по кухне. Спать я больше не мог, но и вставать тоже не хотелось. Я дотянулся до телефона и продолжил чтение художественной литературы. Минут через двадцать в комнату из сеней зашёл папик. Он зевал и чесал гениталии. Попив из ковша колодезной воды, которую я вчера натаскал, он спросил: «Какой сегодня день?» Я свернул программу, с помощью которой читал вордовский документ, и посмотрел на дату. «Ноль четвёртое ноября две тысячи одиннадцатого года, привет», – ответил я.
– Что давай-давай-давай, разогревай еду, – сейчас поедем в город, – раскомандовался отец.
Я терпеть не мог все эти его «давай-давай». Через пять минут я уже накрыл на стол. Папа допивал второй стакан «деревенского», то есть некипяченого, непастеризованого молока; от одного вида этого зрелища у меня заурчало в животе.
В девять часов мы выдвинулись в обратный путь.
– Какие планы? – спросил я и включил дворники, который были настолько изношенными, что только ухудшали вид.
– Давай-ка заедем в ближайший автомагазин. Ты ведь никогда не потратишься на дворники и «незамерзайку», – будешь по памяти передвигаться; жлоб хренов, – прокомментировал ситуацию с обзорностью папик.
В ближайшем посёлки на пути к Казани папик действительно купил мне хорошие бескаркасные дворники и пять литров стеклоомывателя. Мы тут же залили жидкость и установили дворники; правда мы сломали крепления левого дворника, но у меня в машине была изоляционная лента, и мы кое-как прикрутили левый (водительский) дворник. Обзорность резко улучшилась, а с ней и настроение.
– Так что? Что делать будешь? – мне принципиально было знать, что отец собирается делать.
– Сейчас заедем к Эн, – заберём мои вещи. Потом сразу поедем на вокзал: если получится купить билет, то уеду сегодня.
– А если на поезд билета не будет, ты, как Остап Бендер, попытаешься купить самолёт с экипажем?
– Ха-ха-ха, точно, – кину пачку денег!.. – папа засмеялся.
Я тоже засмеялся.
Мы прибыли к Эн в одиннадцать часов дня. Сколько по времени ехали от деревни до города, столько же простояли в пробке от въезда в город до дома Эн. Мать Эн стала склонять нас с папиком к принятию пищи. Мы отказались.
Мы погрузились в машину как раз в тот момент, когда исчезли бы все тени, если бы не было туч. Я завёл мотор и спросил:
– Покажи деньги. Я хочу подержать все эти миллионы в руках или даже в сумке, чтобы сумка привыкала к деньгам… Дай посмотреть, потрогать! – я порядком возбудился. Сколько, кстати?
– Три.
– Так надо же шесть! – я выпучил глаза, не врубившись в задачу по арифметике.
– Неа, Команданте попросил три миллиона, то есть сто тысяч долларов, – папа что-то соображал в уме.
– Так ты же мне сказал, что Команданте зарядил две сотни! Ты ещё сокрушался, что мол так дорого с фронтового товарища, вы кровь проливали в Волгограде в конце семидесятых и всё такое!..
– Правда? Я тебе сказал, что нужно двести? – в его голосе слышался смех.
– Ну да! – воскликнул я, чувствуя лукавство.
– Странно… И Диме я сказал: двести… Наверное, ошибся, – папа почти смеялся.
До меня, наконец, дошёл смысл его слов, и я изумился папиной наглости.
– Ну, ты даёшь! Ты навариваешь сто процентов?! Креста на тебе нет! – моя нижняя челюсть плотно зафиксировалась в отвалившемся состоянии.
Папик расстегнул внутренний карман куртки и извлёк оттуда пачку пяти и десятитысячных банкнот. Деньги были перехвачены несколькими канцелярскими резинками и сложены в прозрачный пакет для холодных пищевых продуктов. Я взял пачку в руку и прислушался к своим ощущениям. Купюры были в основном новенькие. Я проверил пачку на вес, затем потрещал листами как игральными картами. Я огляделся по сторонам. Тем временем папик извлёк из боковых карманов куртки ещё две таких же пачки. Я протянул руку и взял свою сумку с заднего сиденья. Положил туда все три пачки и застегнул молнию; потряс сумку, словно это была бочка с лотерейными билетами.
– Думаешь, от тряски они там перееб…ся и на выходе окажется четыре ляма? – папа пошутил, а я чуть не поверил.
– Слушай, я думал, что три миллиона – это гораздо больше по объёму, – сказал я, как только ко мне вернулся дар речи. – Этот Лексус – Димин кореш – располагает средствами, раз смог достать такую горку наличности!
– Ты думал, что три миллиона – это куча денежных котлет в китайской клетчатой сумке, да? – папа как-то посерьёзнел. – Кстати, Лексус свой «Гелик» продал.
– Да, или в сумке от Луи Витона, – так органичнее, – я понял, что наличные деньги не вызывают во мне особенно сильных эмоций, – о них, как таковых я не думал, а думал о том, что на них можно купить. «Я бы купил квартирку около метро в Питере. Или комнатку в коммуналке и Volvo c30», – подумал я. – А сколько «Гелик» стоит?
– Квартирку около метро?! А сколько квартирка стоит? – спросил папа.
– О, Господи, я что, вслух сказал это?! Ладно, держи обратно деньги. Кстати, когда ты их собираешься отдать Команданте?
– Не доставай, – пускай лежат. Ты сам их отдашь. Я тебе позвоню из Питера, скажу, когда отдавать, – папа нащупал свои документы.
– Круто! Ты мне доверяешь? Вдруг я сделаю несколько ставок у букмекера? Вдруг я латентный лудаман?! А?! Ахаха! – я ощутил тяжесть ответственности; я уже начал соображать – куда их спрятать; в голову пришла сберегательная книжка.
– Кто ты? Мудаман? Если с ними что-то случится – даже инфляция – лучше сразу прыгай с башни Сююмбике, вслед за принцессой. Надеюсь, ты не такой дурак, чтобы положить три миллиона на сберкнижку? А то это было бы странно, если у вшивого госслужащего материализуется на личном банковском счету зарплата за всю его жизнь, – папа сказал всё это в замедленном темпе, как во сне.
– Ты что! Я же не дурак какой-то! Положу в грязное бельё, там точно никто не найдёт, – я сделал невозмутимый вид и завёл машину.
*****
Нам повезло, – мы взяли билеты на сегодняшний поезд. В шестнадцать часов папик уезжал обратно в Санкт-Петербург. У нас было в запасе больше двух часов и мы отправились в заведение общественного питания, а оставшееся до отправления время папа затаривался всякими дурацкими сувенирами типа магнитиков на холодильник с фотографией Казанского кремля и тарелок с изображением президента и премьер-министра в тюбетейках. В супермаркете «Счастье» папа купил шесть коробок чак-чака. Чак-чак, для тех, кто не знает, – это национальная татарская сладость, кусочки теста в мёде. Весьма заразная вещь, я могу зараз съесть полкило. Ещё папик купил пять или шесть литровых бутылок водки «Бабайская», чтобы поить своих питерских коллег и друзей-дачников. В итоге, мы еле-еле дотащили его сумки до вагона, – хрусталь из Гуся Хрустального был легче. Дождавшись, когда проводница попросит провожающих покинуть вагон, мы обнялись на прощанье, я пообещал, что не буду убавлять звук на телефоне и увольняться до конца этого дельца.
Поезд тронулся, папа в окне вагона удалился на северо-запад «Необъятной», а я уехал прямиком домой; положил деньги ещё в один пакет, зарыл его в ворохе носков, помылся и лёг спать.
Глава 37
Сквозь круглосуточную дремоту последующих дней, до меня несколько раз доносился «вибро» моего основного телефона. А тот телефон, который предназначался только для звонка папика, молчал. Тони и Аркадий знали, что если уж я не беру трубку, то уж не беру совсем; я знаю, что не брать трубку – ужасно дурная манера, я сам (дополнительно) не уважаю людей, которые не берут трубку, однако с собой ничего поделать не мог; мой анабиоз был этакой альтернативой запою и, к тому же, я «не важный человек», – слабое, но, всё же, оправдание. На пике бездействия, я проводил в горизонтальном положении двадцать три часа в сутки, из них девятнадцать – спал. Я снова потерял счёт времени; просыпался, когда высыпался, ел, когда был голоден, засыпал, как только хотел. Моей единственной заботой был уход за пернатыми друзьями. Ещё я читал периодику и худлит…
Наконец сон воли подошёл к концу, и я заинтересовался текущей датой и временем. Календарь показывал двенадцатое ноября, субботу. Часы показывали: шестнадцать часов шестнадцать минут. «Это знак», – подумал я. «Удача при мне», – подумал я вдогонку.
*****
Город по мне соскучился, это было очевидно.
– Вот опять выделили пятьдесят миллионов на ямочный ремонт! А ведь девяносто процентов украдут! А потом ещё пятьдесят выделят! А ведь снова девяносто процентов украдут! А к Универсиаде ещё сто миллионов выделят! А ведь больше половины своруют! – старикан разошёлся не на шутку.
– Да… Да… – поддакивал я.
Этот пассажир относился к категории «якобы неравнодушный словоблуд» или «тухлый поборник справедливости». Когда он только зашёл, я сразу почувствовал неприятный запах, – в буквальном смысле. А как только он начал гундосить про сворованные деньги, вонь от него усилилась и без труда перебивала запахи прорвавшей канализации, коих в городе начало появляться всё больше.
– Этим людям, которые занимаются дорожным строительством, можно только позавидовать, – поддержал беседу я и позавидовал.
– Ага! Вот работка так работка! Ахаха!
При этом его «ахаха!» в мою сторону, я приоткрыл окно.
– Тут без вмешательства крёстной феи не обошлось, – мне понравилось это моё предположение о волшебстве и резко возрастающем благосостоянии, и я повеселел, даже вонь от пассажира уже не казалась такой нестерпимой.
Следующей в моём кэбе оказалась некогда красивая женщина, а ныне алконавтка. Как и все женщины-пропоицы, она была добра и рассудительна.
– Я могу закурить? – поинтересовалась она, не рассчитывая на положительный ответ.
– Ну, конечно же! Курите на здоровье! – я любил вдыхать чужой дым, если он не перемешивается с другими запахами.
Времени стало половина десятого «пост миридиум». Я набрал номер Тони:
– Привет, Тони! Слушай, Тони, извини, что я не брал трубку… У меня отсутствовала воля. Давай как следует выпьем!.. Давай-давай, Тони, мне это надо!.. Уверен, что тебе это тоже пойдёт на пользу!.. Эгегегей! Е-ху!.. Мы отлично побеседуем… Давай же, соглашайся! – я решил, что с нового года снова завяжу.
Тони согласился на бутылочку пива. Это означало, что мы сегодня налакаемся до скотского состояния.
*****
Некоторое время спустя.
«Вот не буду врать: хорошо пошло», – сказал один из нас. «Это потому, что мы не злоупотребляем», – отозвался второй.
– Я пойду уложу спать «два дурачка-пара», корм им насыплю, воду поменяю… Через десять минут выйду, – я оставил Тони в машине, а сам убежал домой.
For your love.
Спустя некоторое время.
«Когда режиссёр фильма сам же и сценарий пишет, то фильм как бы ребёнок гермафродита», – сказал один из нас. «Точняк», – согласился второй.
For your love.
Спустя литр.
– Я не могу полностью воспринимать творчество живых; будь то литература, музыка или живопись; кино – отдельная тема. Наверное, это явление кто-то уже изучил и объяснил, – многозначительно проговорил я.
– Не сомневайся. Я тут читал интервью с одним кардиологом, он сказал: «Чтобы создать впечатление о человеке, надо знать, как он умер», – Тони вскинул брови в ожидании реакции от удачного афоризма.
– Хорошо сказано, отражает суть того… того, что я хотел сказать… многословно.
Спустя некоторое время.
For your love.
– Ох, Тони, больше не могу сидеть здесь, – я завёл машину и резко рванул с места. – Пристегнись, что ли.
Мы понеслись по ночному городу. Поверьте, – мы были не одни такие.
I'd give you everything and more, and that's for sure.
For your love.
I'd bring you diamond rings and things right to your door.
For your love.
– Успеем! Успеем, говорю тебе, – сказал кто из нас, а другой тем временем надавил на педаль газа со всей силы.
Машина вылетела на перекрёсток, подпрыгнув на трамвайных рельсах, как бэтмобиль.
– Как бэтмобиль!
– Ага, вери, вери бэт мобиль!
«Ахааххахахахахахахахах!»
To thrill you with delight,
I'll give you diamonds bright.
– Смотри: вон «двадцать четыре часа»! Сворачивай, сворачивай! Вместе пойдём…
Мы выползли из машины и направились в магазин. У прилавка была очередь из таких же, как мы: социально-безответственных придурков всех возрастов. Нас охватил приступ веселья, и мы не нашли ни одной причины, чтобы не начать смеяться. Ночные продавщицы, привыкшие к проявлению безумия, никак не выдавали своих мыслей. Я бы на их месте давно свихнулся, хотя я тоже повидал на своём таксистском веку… Через какое-то время мы вернулись в машину с новыми запасами. Подкрепившись, двинулись в путь.
There'll be things that will excite,
To make you dream of me at night.
– Смотри Тони, вот подъезд Маши! – я указал открытой бутылкой в темноту двора.
Через пять минут я сказал: «Смотри, Тони, вот машина Эн! А там её окна».
– Слушай, а сколько сейчас времени?.. О! Два часа ночи без пяти. Давай езжай на Чистоконкретнопольскую дом девять литера «а». Олеся сейчас заканчивает работу! – Тони от предвкушения романтических переживаний задрыгал ногами и затеребил ручку переключателя передач.
– Путь неблизкий, Тони, – нарочита вальяжно проговорил я и манерно прикурил сигаретку. – Но (пых-пых), мы успеем, доверься мне и… пристегнись.
For your lo-o-o-o-o-o-o-o-o-o-o-ove.
For your love.
Мелькающие объекты инфраструктуры, после последнего глотка, приобрели гротескный вид. Жажда скорости была нестерпима, но на этом транспортном средстве, её, увы, не утолить. Через неопределённое количество времени (но очень скоро) мы резко остановились рядом с увеселительным заведением, в котором работала подружка Тони.
