V.S.
Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)
Глава 5
Проснувшись по будильнику, я включил компьютер и залез в Интернет. В поисковой системе набрал: «К чему снится, когда велосипед заправляешь девяносто вторым?» Ничего путного нет. Убрал вопросительный знак в конце. Зазвонил телефон. Я захлопнул крышку компьютера и провёл по экрану телефона.
– Привет, – сказал папик.
– Привет, – сказал я.
– Как дела? – спросил папик.
– Работаю… Подрабатываю… Обыватели называют такую многогранную деятельность универсальным словом «кручусь». Ты удачно распорядился деньгами? Много вложил в печень?
– Не мало. Но дом почти готов. А баня полностью готова. Не ломается новая машина? Я слышал, что шведки капризные.
– Ага, и холодные.
– Точно.
– Неа, всё нормально. Катаюсь – не нарадуюсь, – я глянул на экран телефона, – часы показали семь тридцать утра, я понял, что папик пьян. – Ты, что? Пьяный? Может бабуле позвонить: нажаловаться на тебя?
– А чё?!
– Рояль через плечо! Ты эдак весь куш пропьёшь. Ладно, мне пора собираться, сегодня пятница – на много опаздывать нельзя. Перезвоню на днях. Пока.
– Пока. Бабуле не звони…
Одиннадцатое февраля двенадцатого года.
Глава 6
Одиннадцатое февраля двенадцатого года. Суббота и метель. Сегодня день рождения Ратмира. Вроде, гостей не ожидается. Никому не нужны песни и дрессированные медведи.
Я проснулся от того, что попугаи требовали их открыть. Сделав над собой усилие, я поднялся с постели, открыл жалюзи, затем снял платок с клетки и открыл дверцы; Кеша тут же прилетел мне на плечо, а Сашенька зашлась в вопле ревности. Смахнув Кешку с плеча, я направился на кухню и, по новоприобретённой привычке, начал извлекать из апельсинов сок. Через какое-то время на кухню пришла мама. Раздражение от её присутствия рядом со мной судорогой прошло по всему телу. Она набрала в лёгкие воздух, чтобы обдать меня порцией воскресной утренней глупости.
– Жириновский – это просто цирк… – начала она.
– Стоп, – тихо проговорил я.
– Это надо было видеть, он… – как ни в чём не бывало, продолжила мама.
– Прекрати, не говори мне ничего, – кровь отхлынула у меня от головы и я пошатнулся.
– Ну, дай расскажу, ты ведь телевизор не смотришь, – никаких новостей не знаешь, – ей было похеру, что мне этот диалог доставляет моральные и физические страдания.
– Заткнись, чёртова дура! – заорал я. – Заткнись, сука! Ненавижу тебя, тупорылая овца! Сколько раз тебе говорил: не пересказывай мне содержание телевизионных программ! Блядь! Весь день мне убила! Весь, чёртов день мне У-БИ-ЛА! – я хотел уничтожить её, а потом себя; вместо этого я пошёл чистить зубы.
Мать, тем временем, начала звонить бабуле – жаловаться на меня.
Пока я чистил зубы, сработал мой будильник, – значит девять ноль девять утра. Сегодня – тот самый день, когда я зарабатываю почти всю свою секретарскую зарплату за один день. Я вернулся на кухню, чтобы выпить сок; в этот самый момент вновь пришла мать и начала говорить:
– Все писатели, которых ты читаешь, не были такими как ты, они были хорошими людьми, к матерям хорошо относились…
Я слушал и думал о том, что россияне не готовы к свободной продаже оружия. В голове крутилось сразу несколько вариантов ответов на её доводы, но, ни один из них я не озвучил, не в последнюю очередь потому, что ел бутерброд с ветчиной, приняв при этом позу фламинго. С противоречивым чувством заметил, что мама разжёвывает мне правду жизни точно в такой же позе, то есть стоя на одной ноге, а ступню второй уперев в коленку первой, я при этом подпирал плечом стенку, а она поясницей столешницу. Что и говорить: мы ближайшие родственники.
– …ты никогда не станешь писателем, потому что никто не станет тебя печатать. Так-то. Сначала надо стать хорошим человеком, а потом уж надеяться на большее. Заслужить сначала надо…
Стакан был допит, и больше не было необходимости слушать этот бред. Когда я надевал ботинки в прихожей, мать всё ещё была на кухне. Теперь она говорила о том, что моей заслуги в том, что я имею новую тачку, нет. Я, было, вспыхнул, но быстро понял, что это не изменит факта наличия у меня нового ТС, а мысль о том, что заслуги и результаты редко зависят одни от других, вовсе утихомирила мой рассудок.
Мне было пора выдвигаться и я «вскочил в седло». Я ехал и размышлял о том, что значит термин «правильное воспитание». Постоянно говорить «у тебя ничего не получится», «ты всё сделал неправильно», «так поступают только дураки», «таким как ты, в жизни приходится тяжело, ой как тяжело», – это всё признаки правильного воспитания? Я затруднился ответить на этот вопрос, поэтому включил музыку и стал наслаждаться поездкой по пустому утренне-субботнему городу.
Things can be broken down
In this world of ours
You don't have to be a famous person
Just to make your mark
A mother can be an inspiration
To her little son
Change his mind, his thoughts, his life,
Just with her gentle hum…
На моём пути всякий раз оказывался Макдональдс, и сегодня я не отказал себе в удовольствии прихватить с собой чашечку американо.
So different, yet so the same
Two sister's only have their parents to blame
It's rare that two can get along
But when the do, they're inseparable
Such a blessing comes to few…
*****
– Смотри, – вытащил из кармана целлофановый закрывающийся пакет Шамиль. – Понюхай. Ромашкой пахнет.
– Да, ромашкой, – я сразу узнал «эксклюзивный товар», от которого не так давно я чуть не вышел в окно.
– За пять тысяч отдам, – Шамиль это сказал с такой интонацией, как будто предлагает мне ну очень выгодную сделку, причём, явно самому себе в ущерб.
– Три, – твёрдо сказал я.
– Четыре, – не менее твёрдо проговорил Шамиль.
– По рукам, – я вытащил из кармана только что полученные от Шамиля деньги и дал ему бумажку в пять тысяч; он дал мне тысячу сдачи.
– Только поосторожнее с этой дрянью: первый раз фуражку уносит неимоверно.
– Ага, спасибо, – я устремился на поверхность.
Мне не хотелось даже предполагать, откуда у Шамиля оказалась эта «ромашка». Я только надеялся, что с Диего всё в порядке.
The sky is full of clouds and
My world's full of people
All different kinds with different ways
It would take a lifetime to explain
Not one's exactly the same…
Да, детка! Кто-то носит сланцы и носки, кто-то носит топсайдеры на босу ногу…
*****
На обратном пути я всегда проезжал мимо магазина для бедных (вкусом) и вспомнил, что уже два дня назад я сносил до огромной дыры и выкинул очередные домашние штаны. Мне совершенно необходимо было купить новые; включил левый поворотник и, дождавшись вежливого водителя – дожить до окончания противоположного потока было невозможно – проскочил на парковку дисконт-центра. Как же мне нравится моя новая машина! Нет, ну всё-таки как же мне нравится эта моя малышка, эта моя секси-пекси очаровательно-скромная-но-в-то-же-время-охренительно-элегантная шведская сучка!!! Тише-тише, сейчас не время сублимаций и, непроизвольная эрекция не лучший помощник в пешем передвижении по гололёду…
Кто-то говорит, что его домашние штаны – это трусы. Тони, например, так говорит. Мне же нужны самые что ни на есть отдельные домашние штаны; я всё ещё надеюсь, что на нашей панельной девятиэтажке когда-нибудь приколотят медную табличку с текстом: «В этом доме жил и работал… Павел Павлевич Гончаров». А если уж ты живёшь и работаешь в одном и том же месте, то иметь отдельные штаны для хождения в них по дому (квартире в моём случае) не лишнее. К этим штанам у меня особые требования: чтобы в них не было жарко летом, чтобы в них не было жарко зимой (включают отопление!), чтобы в них не прели ноги и другие важные части тела, чтобы концы этих штанов не возились по полу, то есть, чтобы они плотно но не туго обхватывали запястья ног (есть такое словосочетание?!), чтобы они быстро сохли после стирки, чтобы оставались как можно дольше чистыми, и я мог, при желании, улечься их не снимая в чистую постель и уснуть. Материалом для таких чудо-штанов должен послужить или почти стопроцентный хлопок, или стопроцентный полиэстер тончайшей выделки, – такие относительно недавно появились.
Поднимаясь по скользкой лестнице на второй этаж, я почувствовал сильный запах ширпотреба. Я не стал оставлять свою любимую сумку в камере хранения, поэтому не удивился, когда за мной довольно тактично, но всё же отправилась шпионить одна из сотрудниц магазина – толстая (видно что обременённая ещё советским образованием и менталитетом) женщина. В магазинах данной ценовой категории и смысловой нагрузки, продавщицам не обязательно соответствовать каким-либо внешним и возрастным критериям; здесь работают бабули… Я углубился в ряды этих «бесовских одёж», выискивая взглядом и обеими руками нужную прослойку, сознание начинало путаться от тяжёлого запаха продуктов китайской лёгенькой промышленности. Когда я рассматривал бирки с размерами, на ум пришёл каламбур: «от великого до смешного один шаг»; некоторые вещички были мне и велики и смешны, хотя для домашней носки не принципиально. Довольно быстро найдя нужное изделие, я пошёл в примерочную, – на душе произошёл лёгкий перекос в сторону положительного настроения (не в последнюю очередь от хорошего ценника – я психологически готов был расстаться с семью сотнями, а тут всего-то двести пятьдесят). Около кассы – на самом сквозняке – стояла небольшая клетка со средних размеров попугайчиками. К клетке была приставлена картонка с надписью: «Подайте на пропитание». Секунду я смотрел в потухшие глазки птиц, а затем вышел. Когда я сел в машину, от моего стабильного утреннего настроения не осталось и следа. Перед глазами стояла картина: несчастные попугаи в клетке, а рядом с ними табличка с просьбой подать на пропитание. Кого убить за такое издевательство над птицами. Может сбить на полном ходу пешехода? А? Может проехаться по молодой мамаше с ребёнком, а когда за мной будет гнаться полиция, я просто направлю колёса к ограждению моста. Никто даже не поймёт причину моего бунта. Тысячи людей в год в разных странах слетают с катушек и начинают расправу над себе подобными, потому что упала последняя капля, и сосуд переполнился. Вроде как: условная единица человека за условную единицу жестокости над животными! Попугаи в этом вонючем магазине так устали, что даже не смотрят друг на друга. Табличка: «Подайте…» Я заплакал в бессильном гневе. Куплю я этих «нищих» попугаев и привезу домой, а как же мои собственные попугаи?! Выходит, что я ущемлю их права на благополучие и возможное счастье. Значит, я не могу купить этих попугаев. Я ведь даже не подал им на пропитание. Но второй раз я не смогу их видеть, – моё сердце разорвётся, я умру, и тогда некому будет позаботиться о моих птицах. Наверное, лучше сбить несколько дорожных полицейских, – найдутся идиоты, которые посмертно поддержат меня. Мне пора ехать. Вытереть сопли и ехать. Я вспомнил стрелка на башне в одном из городов США, потом вытер сопли и поехал.
So many different people
So many different kinds
So many, many, many different people
So many different kinds
Look at me, I'm a person
Look at me, I'm my own person
So many different people
So many different kinds
For better or for worse, different people…
Меня посетила мысль, которая принесла облегчение: «Какой бы страшной ни оказалась моя смерть, я приму её с радостью, потому что я посвящу её всем несчастным животным на планете, кроме человека». Если можно посвятить творческий акт кому-то, то и смерть можно посвятить. Чисес Крайст умер за всех людей, а я умру за всех животных. Решено.
…Are all the different people
And all their different minds
And different ways
It would take a lifetime to explain
Not one's exactly the same.
Глава 7
Пятнадцатое апреля две тысячи двенадцатого года. Воскресенье.
– «Пасха-а-а, я достану из серванта банку на три литра…» – пропел я вместо приветствия строчку из культурного наследия Юры.
– Ага! «Я покрашу яйца, хоть их в брюках и не видно…» – деланно заунывно пропел в ответ Аркадий.
– Не подумай, что я жалуюсь, но я бы хотел уже, наконец, вдохнуть крепко-алкогольный запах двух женских тел, сумма возрастов которых не превышает тридцать пять лет. У Боженьки сегодня приёмный день, могу просить… – я знал, что Аркадий оценит мой юмор, – мы любили подобные шутки.
Мы с Аркадиев восседали в ресторанном дворике торгового цента недалеко от моего района проживания. Солнце через стеклянный потолок и стену пригревало спину. Мы обсудили уже все вопросы касающиеся творчества, своего и чужого, и теперь просто сидели. Сидели и наслаждались новой весной.
– Ты ходил на выборы, – спросил я.
– Нет, – ответил Аркадий.
Спустя пять минут.
– Почему? – спросил я.
– Что, почему? – спросил Аркадий.
– Почему не ходил? – спросил я и тут же забыл, о чём хотел спросить.
– Куда? – спросил разморенный солнцем и обедом Аркадий.
– Что куда? – засыпая, спросил я.
Спустя пять минут.
– Ты за кого голосовал? – спросил меня Аркадий.
– За Длинного, – ответил я. – А Тони за Жирного, представляешь?!..
– Ага, а я не ходил, вообще, – сказал Тони. – А почему за Длинного?
– Чтобы Длинный потом не говорил: «Поль позавидовал моему росту и поэтому не голосовал за меня».
– Понятно. Ты, наверное, рассчитывал, что в случае победы Длинный поделится с тобой своими берцовыми костями? – Аркадий последние две минуты разговаривал с закрытыми глазами.
– Да, рассчитывал… – я не мог держать голову. – Твоя жена красила яйца?
– Неа, она же мусульманка, а мне на всё наплевать, – пробормотал Аркадий.
– А у меня нет яи… жены, – пробормотал я.
Со стороны мы выглядели как два отъезжающих наркомана. Слюней только не хватало. Я посмотрел на задремавшего Аркадия. А вот и слюни. В общем, чудесный весенний день. Закрыл глаза. Всё пространство заполнилось солнечным светом.
– Так что ты там рассказать мне хотел? – вдруг спросил Аркадий.
– Чёрт возьми, Арк, мы с тобой тут сидим как два пенсионера… Я даже счёт времени потерял, – проговорил я, пытаясь проморгать пелену на глазах.
– Что там насчёт Регины… как её?
– А, точно. Короче говоря, в последнюю пятницу подхожу к машине, чтобы уехать домой (я машину за трансформаторной будкой ставлю), тут ко мне задним ходом сдаёт Регина Петровна и говорит: «Не торопишься? Прокатимся?» Я так по-шпионски оглянулся и запрыгнул к ней в машину. Она медленно покатила через двор, а потом выехала на Вишневского. Я такой говорю (ну, пристегнулся, само-собой), говорю: «Слушаю вас внимательно, Регина Петровна». Я так понял, что мне хотят предложить очередную подработку в теневом секторе. «Слушаю, Регина Петровна», – говорю ей. А она: «Я тебя прокатиться позвала, а не разговаривать». Я ненавязчиво осматриваю интерьер, – крыша – сплошь стеклянная. Тогда я подумал, что… ну ты понимаешь…
– Ага-ага… – Аркадий внимательно слушал.
– …Обрадовался несказанно, ведь Регина Петровна – мечта поэта, а уж мне – писателю – вообще! За глаза и за уши!..
– Ага-ага, дальше давай!
– …на меня, конечно, ступор нашёл, вдруг я не правильно понял… Я только хотел какой-то звук издать, как она спрашивает: «На команду председателя работаешь?» Причём, вопрос явно риторический был. Я такой загадочный, типа: «Может быть, может быть». Потом понял, что переигрываю и говорю: «Да, мне доверили работу субботнего курьера». А она мне: «Нравится?». «Мне доплачивают», – отвечаю. «Сколько же, если не секрет?» – спрашивает, а сама уже смеётся вся изнутри. Я мысленно проговорил сумму, а вслух смешно сказать, что за десять тысяч вкалываю. Потом думаю: в конце-то концов, полно людей за эти деньги пашут как проклятые, а я всего-то полтора часа в неделю катаюсь по городу без пробок, к тому же у меня есть Шамиль…
– Кто у тебя есть?
– Никто. Забудь.
– Ладно.
Я продолжил:
– И гордо, но в то же время скромно, произношу это числительное: «Десять тысяч». Она усмехается и спрашивает: «Хватает?» Тут уже у меня была готова универсальная фраза, и я говорю: «Как бы то ни было, это удваивает мой доход». Я всё-таки думал, что весь этот разговор – всего лишь прелюдия к быстрой любви!.. Или к предложению подработать.
– Что дальше-то было?! Оставь свои мысли на потом, сначала расскажи, что было! – Аркадий был заинтригован.
– Потом она говорит: «Музыка!» и включает свой комбайн с двенадцатью динамиками. Из колонок льётся давно забытая попса, а в приоткрытый люк утекает струйка дыма от её длинных чёрных сигарет.
Тут, дорогие зрители, необходимо очутится на заднем сиденье красного с-класса купе, и надеть 3D очки. Музыку! Вина!
«Все друзья, соседи и родня учат жить меня…
Все твердят, что я себя гублю, просто я люблю.
Мне говорят: «Ты сошла с ума», а я говорю: «Разберусь сама».
Уж я, как-нибудь, обойдусь без вас, раз дело касается серых глаз.
Мне говорят… А я говорю…»
– Ты знаешь, там звук просто божественный! – я отпил давно остывший чай.
– И всё?! Больше ничего не было? Вы не поехали в гостиницу с неимоверным количеством звёзд? Не нюхали кокаин?! Не превышали скорости? Не ехали по автобусной полосе?
– Да, всё на этом. Она отвезла меня к моей Фее, и её красный мерин растворился в клубах пара прорвавшей канализации, – я договорил и залпом закончил чай.
Аркадий задумался, потом сказал:
– Нет, такой эпизод не подойдёт для крутого повествования, – он сокрушённо покачивал головой.
– Ладно, – хлопнул я по столу. – Тогда так: давай мне бит. Сначала музыка напоминает вступление из передачи «В мире животных». Это я иду с работы вприпрыжку, с портфелем и в подтяжках. У меня прилизанная причёска и совершенно отсутствует растительность на лице. Я подхожу к двери своей машины и слышу рёв мотора, – это ко мне сдаёт задним ходом Регина на своём, уже не с-купе, а CL ибн Brabus. Мелодия из «мира животных» приобретает черты ринм-энд-блюз. А когда сексуальная и расстегнутая на первые три пуговицы Регина выходит с водительского места (камера на огромный каблук, ступающий на грязный тротуар, затем её грудь поверх машины, меха, меха, меха, на шее усеянная бриллиантами массивная побрякушка в виде Фемиды topples, на одной чаши весов которой кокс, на другой баксы), музыка резко умодняется по последнему писку музыкальной моды. Actione!
«Взгляд на… лево, – пудра и помада;
Взгляд на… право, – духи, ароматы».
Регина глазами показывает мне, чтобы я долго не думал, а запрыгивал в её колесницу. А я-то уже не тот, что вышел: белоснежная рубашка, лакированные полусапоги, чёрные зауженные брюки, чёрная жилетка, на голове крутой стайлинг в духе Джонни Замши, трёхдневная щетина…
«Да, парень, ты попал в мир женщин,
Здесь решают солярий, маникюр и вещи».
Следующий кадр: машина с визгом срывается с места и уходит за угол. Дальше: внутри салона. Мы качает головами в ритме трека. Е-е! Регина изящно рулит, на её пальцах массивные кольца, ну, знаешь, как у гангста-рэперов, с тем же персонажем, что и кулон на шее, а именно – с Фемидой.
«Здесь решают вопросы не за папиросами,
Здесь свои правила, свои запросы,
Спросишь, что это вообще за место?
Извини, науке это неизвестно».
За окном анимация: горы наличности и огромные документы: решения суда, которые огромная рука с модными печатками припечатывает внизу страницы клеймом: «Not guilty!». Камера снова в салоне: Регина изящным движением достаёт с заднего сиденья красную Birkin и кидает мне на колени, а расстегиваю молнию сумки, а там доллары, но вместо портретов американских генсеков, – портреты наших национальных лидеров. Я делаю понимающую гримасу.
«С древних времён задумываться начали,
И до сих пор умы мира бьются над задачами,
Что они там в сумочках своих прячут?!
Мировой запас всего, – не иначе!..»
Регина подмигивает мне огромными ресницами. Музыка и текста доставляют недетски.
«А когда ты собираешься куда-то в театр,
Или с нею в ресторан, ну сделать приятно, -
Приготовься к ожиданию, часов пару, -
Красота требует жертв, прости парень».
Припев необходимо приправить изрядной долей китча. Ну, скажем: мы оба торчим из люка и, в чувственном танце, трёмся друг о друга телами. Пальцы, парфюм, побрякушки и языки, в какой-то момент переплетаются. Машина едет сама по себе. Погнали!..
«Де… Де… Делай что хочешь;
Де… Де… Делай что хочешь;
Де… Де… Делай что хочешь,
Но сначала поймай меня!»
Возвращаемся в салон. Едем – курим.
У-у-у… Делай, что хочешь, но сначала поймай меня!..
Качаем гривами в ритме красивой жизни. Замедленная съёмка. За окном остановка автобуса, на ней стоят люди всех возрастов, наряженные в стильные тряпки, и пританцовывают в ритме суд-энд-блюз. Полицейский в фуражке со стразами и гангста-узи на ремне показывает свои гангста-фиксы на зубах, на которых написано «Dura lex sed lex». Потом коп делает жест пальцами, который на нашем языке обозначает: «Отдел полиции «Средний». Потом коп приставляет к ширинке бутылку Cristal, и она открывается, обдавая публику на остановке автобуса густой пеной. Все слизывают пену с самих себя и с сограждан. Градус возбуждения, несомненно, нарастает.
«Что ты знаешь о мире женщин?
Умом их не понять, аршином не измерить.
Одни бывают глухи к тебе, как тетери!
Глупые как птицы, но есть интересней звери…»
Мы с моей малышкой едем дальше. Из окна видно, как полиция разгоняют демонстрацию, которая всего лишь отстаивала свой дресс-код. Мы-то знаем, что дресс-код, – это повод драться. Я поглаживаю её буфера, как будто это диджейский пульт. Музыка, тем временем, продолжает качать!..
К примеру, газели, которых все всегда хотели, -
И с ними любой лев, будто котёнок на теле;
Пантеры тоже редко бывают верными
Будешь примерным, ведь они стреляют первыми.
Действие переносится в огромную спальню, посередине которой круглый траходром. Наши стильные шмотки летят в разные стороны как из шмоткорасбрасывателя. Помада Регина перекочевала на мою наглую морду. Мои пальцы рук у неё во рту…
О-о, есть тигрицы и львицы.
О-о, но их надо добиться.
Запомни, только сильный им нужен,
Или, что, пойдёшь на ужин.
Сцены приобретают возмутительный вид. Чёрные полосы «censorship». Камера крупным планом показывает порочный рот Регины, она облизывает свои кривоватые зубы. Её и без того расширенные зрачки, становятся как солнечное затмение. О, да, сучка, ты была очень, очень плохой слугой народа!.. Пальцы её ног у меня во рту…
Лисы обычно хитрые и капризные.
Иногда как в тисках тебя стиснут.
А тебе бы хватило лягушки из леса,
Ведь после поцелуя она станет принцессой.
Действие припева переносится в некое подобие ночного клуба. На авансцене (стойка сойдёт) я и Регина танцуем танец страсти. Я одет, как преуспевающий сутенёр: шиншилловая шуба и шапка, очки на всё лицо, цепи на шее, скипетр и держава в руках. Регина по-кошачьи изгибается и трётся об меня. На ней короткие облегающие шорты, чулки в крупную сетку, вызывающий макияж, кольца в ушах, татуировка Фемиды на пояснице. Короче, всё как положено.
Де… Де… Делай что хочешь;
Де… Де… Делай что хочешь;
Де… Де… Делай что хочешь,
Но сначала поймай меня!
Нас неимоверно прёт от нашей крутости. На заднем плане нехилая подтанцовка: люди с остановки, участники демонстрации и ОМОНовцы, наш знакомый полицейский с фиксами на зубах отжигает сольный брейк-данс.
«Де… Де… Делай что хочешь;
Де… Де… Делай что хочешь;
Де… Де… Делай что хочешь,
Но сначала поймай меня!»
«Not guilty», – падает печать на весь экран. Все замирают в стильных позах. Бабло начинает сыпаться сверху вниз. Fin.
– Так лучше? – спросил я Аркадия.
– Да, так гораздо лучше. Но, на съёмки этого эпизода уёдёт не меньше денег, чем на весь остальной фильм, – сказал Аркадий.
– Так тому и быть. Думаю, Бондарчук справится, он всё-таки ex-клипмейкер, – высказался я. – Кстати, спасибо за песню группе «5ivesta family».
– Да, спасибо этой замечательной группе, – сказал Аркадий, согласно кивая. – Ещё по напитку?..
Глава 8
«Я как сейчас помню этого мужчину. Он раненый, контуженный, что-ли, был. Он из больницы бежал. Мы тогда жили на Комлева – в центре. И вон этот мужик бежит по зелёным улицам, мимо всех этих старых деревянных домов старого города, которого уже нет, и кричит: «Победа! Победа! Побеееддааа! Мы победили! Победа!»
Я, как всегда прогуливалась по улице, а ключ от квартиры скакал за мной на длинной верёвочке, как собака. Сколько я этих ключей перетеряла!.. Мама меня так ругала за эти ключи, а я не могла с собой ничего поделать… не могла…
Да, этот солдат, значит, бежит и кричит. И, представляешь, люди выбегали из своих домов и начинали тоже начинали кричать: «Победа! Победа!». Все плакали и обнимались. Плакали. Обнимались и целовались, и плакали… Как быстро пролетело время, – ведь казалось, что это было вот только вчера! Я была совсем ещё маленькой, а помню этот день так, как будто это было вчера… Победа! Победа. Победа…»
*****
– Привет, бабуля, с праздником тебя! Кто у тебя там есть? Ты пироги печёшь?
– Нет никого, сынок, ты что!.. Спасибо за поздравление. Ты что не приезжаешь?
– Да вот, с папиком хотел приехать, а он опять отменил поездку…
– Так с подружкой приезжай. У тебя же есть подружка? Вот с ней приезжай. А может, с Надькой приедешь? Она мне сегодня звонила…
– Да, с подружкой приеду, – я подумал о Мусе.
– Приезжай-приезжай, сынок, сейчас уже тепло и хорошо. Лодку спустишь на воду.
– Бабуль, ты же за дезертирство сидела?
– Формально…
– Расскажи ещё раз, пожалуйста.
– Слушай: мне тогда было семнадцать лет, когда война вот уже должна была закончиться, но кто ж об этом знал заранее. Нас всех девок из деревни забрали на фабрику в ста двадцати километрах к востоку. А у меня мама тогда умирала… Я решила убежать обратно в деревню, чтобы успеть повидаться…
– Правда, что тебя чуть не съели волки? Когда ты через ночные леса и поля бежала…
– Правда…. Я к маме не успела. А потом пришли уполномоченные люди и меня забрали. В райцентре острог был. Только, значит, меня посадили, а война и кончись. Но шесть месяцев мне пришлось посидеть. А ведь у меня были младший брат и сестра, ты их знаешь.
– Да-да, знаю, оба умерли.
– Да…
– Напомни, какие у тебя наколки на пальцах.
– А, наколки-то!.. На правой руке на пальцах: «1941», ниже «РАЯ», а на левой: «1945», а ниже на левой: «Победа».
*****
– Как вам салют, герр Аркадий, – спросил я с акцентом и поправил пенсне.
– Гуд… – ответил Аркадий. – Вери гуд.
Аркадий был одет в форму баварской буфетчицы, с буферами навыкате. Я был одет в форму баварской сосиски с горчицей. Вокруг было полным полно народу. Все мы стояли на трамвайных рельсах, и трамваи вынуждены были нас объезжать. Трамваи не хотели вызвать гнев толпы, пребывающей в патриотическом угаре. Пьяные мужчины обнимались с пьяными женщинами, а их пьяные дети, сидя на шеях своих отцов, исступленно кричали «Уря-я-я-я! Уря-я-я-я-я-!» Камеры сенсорных телефонов были направлены на взрывы пиротехники на горизонте. Кто-то запел популярную песню в нескольких шагах от нас с буфетчицей. В воздухе запахло социальными волнениями.
– Их бин русиш салютен! Дас ис Фольксваген! – снова заговорил Аркадий.
– Йа-Йа, дойч швайн, май либен Августин, – разделил восторг Аркадия я.
*****
Девятое мая. Поздний вечер.
Стронг ушёл в магазин, а мы с Тони остались стоять.
– Смотри-смотри, идёт… Наркоша, – Тони взглядом указал мне за спину. – Бутератчик, сто пудов.
Я обернулся и, в двадцати метрах от нас, увидел парня, который ходил неровными кругами в свете уличного фонаря; его движения можно было принять за движения пьяницы, не будь они такими быстрыми. Парень, очевидно, хотел дойти до магазина, но свет уличного фонаря захватил его в плен и, наркоша отчаянно бился в его жёлтом вязком круге, точно мотылёк под потолком.
– Тони, а бутератчики агрессивные? – я начал волноваться. Тони тоже напрягся.
– Вроде, да…
Мы отвернулись, оставив несчастного наедине с его демонами.
– Наркоманы чёртовы! – с утрированным укором и отвращением вымолвил я.
Тони с секунду смотрел на меня, затем мы рассмеялись. Стронг вернулся из магазина.
– Сейчас в магазин такой кадр завалился! Это надо было видеть. Под «бутом» похоже, – со смехом сказал Стронг.
В это время на крыльцо магазина выплыл наш наркоша.
– Фига се! Как он мимо нас прошмыгнул?! – с истинным изумлением обратился я к Тони.
– Может через кроличью нору? Он так расширил своё сознания, что сказал себе: «Всё что ни есть – иллюзия!» и нырнул в портал соединяющий магазин с фонарём, – подкинул вариант Тони.
– Ага-ага, а на кассе, ввиду отсутствия денег, поднапряг карму и сказал себе: «По большому счёту: дорого и дёшево – это одно и то же» и купил всё! – развил мысль я, использовав в качестве предполагаемых слов наркомана текст группы «Кирпичи» (ссылка сделана – претензий от Васина быть не должно).
*****
У меня зазвонил специальный телефон. На экране высветилось имя звонившего, а точнее его наименование: «Мамочка».
– У аппарата, – ответил я.
– Ровно два часа ночи. Одиннадцать, – продиктовал молодой мужской голос.
Глава 9
Тринадцатое мая. Воскресенье. Уборка в квартире тёти Валечки. Я был призван как член семьи, и я явился.
Мне доводилось и раньше разгребать подобные посмертные завалы. Первый, который я помню, был в Петербурге в две тысячи четвёртом году осенью, – папа снял дешёвенькую двухкомнатную квартиру в посёлке Левошово – что в десяти минутах езды от конечной станции метро «Проспект просвещения» – в этой квартире буквально за два дня до нашего вселения умерла от алкоголизма хозяйка, и родственники, по какому-то невероятному знакомству, сдали эту жилплощадь нам с папиком. Квартира находилась на втором этаже двухэтажного дома, в котором жили одни питерские алкаши, которые, как сговорившись, подселяли к себе гастарбайтеров. Во второй комнате квартиры ещё неделю после нашего с папиком заезда ночевал дядя из Таджикистана; скажу о нём несколько слов: сам он выглядел очень представительно (если не принюхиваться), – рубашка, галстук с зажимом, начищенные ботинки, – короче, моя бабуля решила бы, что он… ну, скажем начальник цеха на танцах в доме культуры. Комната же, которую папик любезно позволил ему занимать ещё неделю, была похожа на то место, где содержат похищенных людей самые жестокие похитители: пол с толстым слоем песка, оборванные обои, наполовину затянутые полиэтиленом оконные рамы, покосившийся шкаф с эротическими наклейками на дверцах, плесневелый матрас и выпотрошенная подушка. В общем, весёленький дом! Прямо напротив нашей квартиры жил, вроде бы, безобидный алкаш по имени Майкл, но опасность от него всё-таки была, – он несколько раз засыпал с сигаретой и, так как он был правша, то правая сторона его тела была в ожогах. В тот день, когда я впервые переступил порог моего нового питерского обиталища, я сделал то, что не делал к тому времени уже давно, а именно – заплакал. Четыре долгих дня мы выкидывали мусор, – на нас даже пожаловалась мусоровывозящая компания, ибо все контейнеры и всё пространство рядом с ними были завалены хламом из нашей квартирки.
