V.S.
Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)
Наступил законный и святой для госслужащего обеденный перерыв: все помощники разошлись по мамам-папам, все секретари и специалисты разошлись по заведениям общепита. Я пошёл в столовую и встал в очередь со своим подносом. Сразу за мной пристроился судья Петрик, а за ним ещё один молодой судья. На вид обоим было двадцать лет, наверное, не пили и не курили никогда в жизни. Я забыл думать о судьях и сосредоточился на красивой работнице столовой; когда я брал горячее, буфетчица-бабулька сказала по-татарски куда-то в глубину цехов несколько слов. Я разобрал только «матур малай». На её призыв незамедлительно явилась красавица, которую я упомянул в позапрошлом предложении. Она была свежа и игрива, как и все люди, питающиеся за счёт фирмы. Я был вооружён знанием о том, что не равнодушен ей, но не предпринял ни малейшей попытки вступить в контакт, что свидетельствует об опасности для всего рода человеческого. Надо бы остановиться подробнее на факте снижения моего либидо. Это началось сразу после моего последнего приезда из Питера. После окончания института у меня не было достаточно времени, чтобы наблюдать семейную жизнь моих попугаев; Кешка-то жил с нами давно, а Сашеньку я купил за две недели до своего отбытия. Сейчас я вам объясню, как связана моя половая активность и наблюдение за жизнью попугаев. Терпение. Так вот, когда я уезжал, Сашка только-только познакомилась с Иннокентием, и было ещё непонятно: будет у них любовь до гроба, как у «голубей и католиков», или нет. Кто читал про попугаев – знает, что они влюбляются один раз на всю жизнь, но могут и невзлюбить друг друга, тогда их придётся расселять и находить для каждого новую пару. И вот, когда я в середине августа вернулся, уже было очевидно, что они пришлись друг другу по душе, несмотря на разные темпераменты, жизненный опыт и политические воззрения; за этот месяц с небольшим они попадали в различные передряги, как то: Сашенька застряла между москитной сеткой и приоткрытым окном, а Кешка ринулся её спасать, а ещё Кешенька объелся и у него были проблемы с пищеварением, вследствие чего он упал на дно клетки и лежал, а Сашка сидела рядом с ним и отгоняла всех нас от больного, и другие не менее душещипательные и трогательные истории, в которых птицы доказали свою любовь. А в часы полуденной или вечерней неги эти комки перьев нежно щекочут друг другу клювы и головы. Любой человек, достаточное время наблюдающий за домашними птицами, если он не полный дурак, поймёт глубину и жертвенность любви птиц друг к другу. Как бы они ни боялись, – их любовь заставит пожертвовать собой ради второй половины. А для чего они делают это? Я задал себе этот вопрос и мне пришёл пока только один ответ: для продолжения рода. У девочки-попугая одна забота в жизни – высидеть и выкормить таких же смешных разноцветных дурачков как она и её спутник. Инстинкт выживания велит этому виду любить и заботиться о своём партнёре, который, как я уже говорил, бывает только один. То есть, если кто-то из них исчезнет, то другой уже не будет продолжать попугаичий род. У меня, как у начинающего писать писателя, возникла идея романа, написанного от лица моего друга Иннокентия, – ведь он сменил несколько домов, он был дружен с котом, а потом – со щенком, а ещё с ребёнком, теперь же он, наконец, обрёл большей дом (клетка за пять тысяч) и большую любовь; это мог бы быть роман о непростой судьбе простого парня с птичьего рынка, который в малолетстве, ещё комаром, был продан и куплен одновременно, пережил становление как личность, прошёл тесные клетки и опасности… короче, повидал на своём девятилетнем веку, но не озлобился; название какое-нибудь эпическое, например: «Жизнь Ке. Сага». Виржиния Вульф выбрала пса, а я выбираю птах. I like a bird, потому что.
Теперь вернёмся к моей персоне. Я, изо дня в день, являясь свидетелем чистой и большой любви, просто больше не могу относиться к женщинам как к объектам сексуального вожделения. Когда я вижу красавицу, а не красавиц я просто не замечаю, то сразу на её образ накладывается образ милой маленькой птички, смысл жизни которой высидеть яйца и вывести птенцов. Тут, дорогие читатели, как ни крути, вопрос продолжения рода, а всё остальное подчинено этой главной цели; всё подчинено этой главной цели! А так, как я не стремлюсь к продолжению рода, то срабатывает какой-то предохранитель, который заставляет меня «смотреть сквозь женщин». Даже порно сайты не помогли мне выбросить из головы призрак «главной цели». Пока всё оставалось так. Не знаю, как будет потом. Я разглядывал главные блюда, в то время как девочка разглядывала меня. «Что вам? Сметанки побольше положить?» «Как положено».
Вернувшись из столовой в зал, я приземлился на свой раскладной стульчик и открыл компьютер. Оставалось двадцать минут до окончания обеденного перерыва. Я записал эти строки.
Первым послеобеденным делом было дело о неуплате автотранспортного налога, или как он там называется? Лощеный дядька с интонацией пятилетнего малыша говорил: «Уважаемый суд, сорок пять тысяч рублей налогов в год – это слишком много! Сорок пять! Сорок! Пять!» Вакс, очнувшись ото сна: «Что же вы хотели, миленький… БМВ седьмой серии, триста с лишним лошадиных сил… Уууу…» «Дорого, уважаемый суд, очень и очень дорого!..»
Перед окончанием рабочего дня меня вызвала к себе Наденька Юсуфовна.
– Когда закончишь отписываться? – задала она ожидаемый мною вопрос.
– Я только начал, – ответил я.
– Какие планы? – она снова намекала на увольнение.
– Я хочу проработать до Нового Года, – я сдался.
– Хорошо.
Глава 42
Спустя две недели. Двадцать шестое декабря одиннадцатого года. Сегодня утром снова не завелась машина. Даже с ключа. Я достаточно легко одетый для автомобильной поездки, сильно замёрз по дороге от дома к метро, а потом сильно вспотел по дороге от метро до работы. Дойдя до рабочего места, я написал, как мне показалось, смешное сообщение Аркадию: «Когда утром шёл от метро и заледенелые половые признаки бились о лодыжку (!) рискуя разбиться на миллионы осколков, я подумал, что неплохо было бы переехать в Олимпийский Сочи, или хотя бы в Паралимпийский Сочи». Аркадий ответил: «Да, Сочи».
Я поднимался на свой этаж, когда меня перехватила Юсуфовна.
– Сегодня заканчиваешь отписываться?
– Да, сегодня… Или завтра, крайний срок – послезавтра, – я приготовился к разносу.
– Хорошо, – она явно ослабила хватку, зная о моём намерении уволиться после Нового Года.
Я дошёл до кабинета Вакс, поздоровался с Маратом, секретарём и Ларисой, которая тоже была здесь, и сел на свой раскладной стул.
Через полтора часа мы все дружно засыпали на каком-то занудном заседании, содержание которого не могли вспомнить, даже находясь на нём. Я в который раз перечитывал строчку, тщетно пытаясь уловить её смысл. Кто-то из участников давился за копейку, а кто-то сидел по привычке. Как бы сказал мсье Маранье: «Болтаем, мямлим, гоним», и так до самого обеда, когда Вакс волевым решением отложила разбирательство на две недели в связи с какой-то формальной ерундой. Стороны разошлись, Вакс тоже куда-то делась, в зале заседания остались мы трое: я, Марат и секретарь Вакс. У Марата зазвонил телефон. Он взял трубку и, почти сразу, начал ругаться с тем, кто был на другом конце провода. Потом он положил трубку и во всеуслышание заявил, что ему необходимо срочно отъехать на неопределённое время, потому что его девушка попала в ДТП.
– Девушка?! – воскликнул я и испугался своего же восклицания.
Марат посмотрел на меня укоризненно. Я перевёл взгляд на секретаря, – она тоже смотрела на меня укоризненно. Мне стало стыдно за свою несдержанность. Марат ушёл, а я остался наедине с секретарём. Я, конечно же, не собирался обсуждать с ней хитросплетения личной жизни Марата, поэтому, молча, дождался обеденного перерыва и убрался прочь.
По стечению обстоятельств, мы с Маратом в этот день всё-таки оказались с глазу на глаз в зале заседания, и он, не дожидаясь (а он бы и не дождался) расспросов с моей стороны, пояснил ситуацию с наличием у него девушки. Он сказал, что он всегда хотел стать судьёй и брак с представителем противоположного пола облегчит ему эту задачу, отведя ненужные подозрения. Я согласился, но мысленно усомнился в том, что стоит идти на подобные ухищрения, ведь личная жизнь человека потому так и называется… «Как-то сложновато…» – подумал я.
– Считаешь, что это слишком сложно? – спроси Марат.
– Нет, конечно нет! – незамедлительно ответил я.
Только мы закончили этот короткий щекотливый разговор, как в зал буквально ворвался представитель одной из сторон, что присутствовали на сегодняшнем «сонном» заседании, и, извиняясь и тяжело дыша начал ползать по полу. Потом он нашёл то, что искал и дал объяснение. «Простите, я тут у вас диктофон забыл. Такой конфуз…» Я посмотрел на Марата. Марат встал изо стола и подошёл к представителю. «Стирайте», – тихо и властно произнёс Марат. Представитель пытался что-то сказать: «Вы не можете требовать… Вы не имеете права…» «Стирай», – тихо и зло повторил Марат. «Но, позвольте…» «Ты слышал, что я тебе говорю, стирай немедленно, чтоб тебя!..» – Марат готов был выбить из него дерьмо, я выдел это по его профилю. Я говорил, что Марат – довольно крепкого телосложения? А в его глазах каждый желающий мог прочитать решимость на крепкий отпор. Уловив флюиды, представитель поспешил выполнить приказ; затем из своих рук показал Марату очищенный от записей цифровой диктофон. «Дай сюда», – Марат взял из рук парня аппарат. Удостоверившись, что диктофон пуст, Марат вернул игрушку представителю и вернулся на своё место. Парень тем временем убрался восвояси.
Рабочий день подошёл к концу. Впереди был путь под горку до метро.
Глава 43
Как и всё в этом мире, моя работа у Веры Борисовны Вакс подошла к концу. Я сдал последнее дело в архив двадцать восьмого декабря в среду, установив при этом новый рекорд некомпетентности. Спустился к Наденьке Юсуфовне за новым назначением; я называл их миссиями. До конца этого рабочего дня Наденька послала меня помогать на почту, но, когда я дошёл от общего отдела до почты, там уже звонил телефон, – Юсуфовна снова звала меня к себе. Я вернулся, про себя отметив, что это плохая примета. «Так, дядя, идёшь сейчас к Регине Петровне, – у неё секретаря уже две недели нет». «А это где? Кто? Где?» – засуетился я. «А это – заместитель председателя по гражданским делам, дядя. Четвёртый этаж». «Ой, по гражданским…» – только и ответил я.
Помните, дорогие мои читатели, я упоминал мельком о личности Регины Петровны? Я зашёл в кабинет, в глаза сразу бросилось огромное количество дел, они (дела), как и некогда в зале Вакс, занимали все плоские поверхности; сотрудников я не заметил, но, возможно, они скрывались за этими завалами.
Сегодня утром моя машина завелась, я надеялся немного заработать на обратном пути, но Вакс послала за мной Ларису, чтобы та сказала мне, что Вера Борисовна желает ехать со мной.
Стоя в пробке на Миллениуме мы с Вакс разговорились.
– К нам опять сегодня телевидение приезжало, ты видел, Поль?
– Ага. Опять того наркошу судят – адвокатского сына?
– Точно. Вот ведь гадёныш: обожрался наркотиков, сбил человека насмерть и ещё улыбается! Прибила бы суку! – Вакс потрясла кулаком в воздухе. – Наркоманы, блядь, проклятые!
– А кто сейчас не наркоман… – задумчиво произнёс я.
– В смысле?
– А, ну да, то есть… От наркоманов спасу нет. Вот у маминой машины колпаки спиз..ли. Кто? Наркоманы! – вспомнил я недавний случай.
– Они! Наркоманы! – Вакс ткнула пальцем в воображаемых наркоманов.
Обсудив наркоманов, мы на время затихли. Я нажал на кнопку магнитофона. «…Триппер сразу прыгнет на твоё муде…» – заорал из колонок Юрий Клинских, которого я слушал утром по дороге на работу. Я лихорадочно убавлял звук и заливался краской. Через пять минут Вакс возобновила общение:
– Тебе, Поль, не следует работать секретарём. Не обижайся, но писать ты совсем не можешь. Совершенно. – Вакс задумчиво смотрела в окно.
– Я собираюсь уволиться после Нового Года, – открыл я страшную тайну.
– Вот это зря. Поработай хотя бы до лета, а там, может, представителем устроишься куда-нибудь.
Я молчал.
– Слышишь, что говорю?! Погоди до лета, – Вакс сверлила меня взглядом.
– Я уже всё решил, – лаконично ответил я.
– Погоди, говорю! Решил он!.. Передумай, раз решил!.. С матерью посоветуйся. Решил!..
– Я не советуюсь с матерью.
– Ты что, не любишь мать что-ли?! А?! – Вакс не сводила с меня глаз.
– Я равнодушен к ней.
– Людей не любишь… – то ли утвердила, то ли спросила Вакс.
– Балансирую на грани любви и ненависти. Всё-таки именно люди создают искусство… Поэтому… – я начал вращать кистью руки и воздухе, подыскивая слова. – Я же не президент, Вера Борисовна, чтобы делать вид, что люблю людей.
– Так может ты, Павел, и в Бога не веруешь?! – Вакс явно была задета за живое. – Ты, Пашка, женат был, вроде?
– Угу, был женат однажды и несколько раз… не был, – я вспомнил, что действительно был женат и ужаснулся.
– Так, что, Поль (она выделила моё прозвище интонацией), в Боженьку веруешь? Или как?
Я глубоко задумался над её вопросом. Ответ на него в зависимости от настроения мог быть как положительным, так и отрицательным у многих людей на Земле. Потом выдал в качестве ответа лучший афоризм за неделю.
– Не совершаю больших грехов, чтобы не было необходимости верить в Бога.
Теперь настала очередь Вакс глубоко задуматься.
*****
В этот вечер, придя домой, я решил набрать номер папика, – справиться о нашем маленьком незаконном деле. «Привет, отче, что там с деньгами? Нести их когда?» «Никогда не нести», – ответил папа. Я насторожился и попросил объяснить. Папа сказал, что перезвонит мне через пятнадцать минут и действительно перезвонил. «Деньги нести не надо», – повторил он основную мысль предыдущего разговора. «И с чем связан такой поворот дел», – всё ещё не веря своим ушам, спросил я. «С анальным сексом. Новости надо смотреть, – ответил папик, а потом добавил, – я приеду за деньгами сразу после Нового Года».
– Ладно, – я не знал, что ещё спросить, – в голове роились какие-то мысли. – Слушай, раз такое дело, может, подкинешь мне деньжат «на мороженное».
Папа засмеялся на том конце трубки так, как обычно смеялся надо мной, когда я выказывал свою ушлость.
– Ладно, возьми треть и помни мою доброту, – ответил папа.
– В смысле? Я не расслышал, не мог бы ты повторить, – у меня в зобу дыханье спёрло, на глазах выступили слёзы. – Господи Иисусе, благословен анальный секс…
– Возьми «лям», потрать с умом. Удиви меня. А мои два передашь через дядю Пашу-дальнобойщика; он четвёртого января стартует из Казани.
Дальше я не помню, что было. Может быть, я впервые упал в обморок, а может это был просто сильный аффект. Нельзя сказать, что я не ожидал от папика такой щедрости, – деньги для него всегда были мусором, – просто я, наверное, не ожидал, что со мной может приключиться подобная удача. На всякий случай, придя в себя, я перезвонил папику и уточнил информацию о его щедром пожертвовании; после очередного объяснения смысл не изменился, и я возликовал.
*****
– А если серьёзно, то почему так получилось? И причём тут анальный секс? – решил я выпытать у папика причину.
– Ты знаешь, что у вас там, в Казани, в отделе милиции «Средний» произошло? Ты вообще новостями интересуешься?
– Да, я читал про должностные преступления. Про пытки… Там умер кто-то от… от…
– Дошло?
– Ну, допустим. А как это связалось с нашим мальчиком?
– Там уволили целую тонну ментов, в том числе и непосредственного начальника этих любителей клубнички. А он, в свою очередь, лично вёл расследование по делу нашего мальчика. В таких случаях, товарищ плюшевый юрист, дела имеют свойство разваливаться.
– А!..
– Хер на!
*****
Я знал, куда потратить свои деньги. Я куплю комнату в коммуналке в Петербурге и сопьюсь; шутка, – только комнату. Хотя, конечно, я продолжу идти по тонкой грани между саморазрушением и личностным прогрессом. Открыл компьютер.
Зайдя в Интернет на предмет покупки жилья в Петербурге, обнаружил, что на мой миллион ничего не только приличного, но и ничего неприличного не купить. Старый фонд начинался от миллиона ста тысяч рублей, а фотографии объектов даже в низком разрешении смотреть было страшно. Мало того, что больше десяти метров комнаты не предлагались, так ещё и не было горячей воды, а, скажем, ванна находилась на маленькой прокопченной кухоньке, – представляю себе картину – кто-то пытается намылить причинные места холодной водой, а сосед в десяти сантиметрах от тебя жарит яичницу; или ванна находилась около плиты, чтобы удобнее кастрюли греть? Возвращаясь к этим порно-фотографиям комнатушек, – интерьеры были в одном стиле – продавленный диван, который в разложенном виде занимал одну вторую часть помещения, шкаф с наклейками девиц в «макси», дверцы которого закрывались, только если подоткнуть картонку, на потолке лампочка, а плафоном служила паутина – тут уж надо положиться на фантазию местного паука. Кажется, на одной из фоток на диване я заметил чьё-то старое тело – не иначе труп бабушки убрать не потрудились, а комнату уже на продажу выставили. Ещё я почему-то не сомневался, что в качестве бонуса прилагались соседи-алкоголики и их детишки-наркоманы, которым, конечно же, сразу не понравится моя надменная рожа. Отложив варианты со старым фондом в центре, я начал искать варианты в панельных домах на окраинах, но чтобы было недалеко от метро, чтобы непременно я мог ходить пешком, потому, что не исключён вариант, что машину придётся продать. Пока переходил со ссылки на ссылку, видел множество вариантов покупки однокомнатной квартиры в пригородах, – пятнадцать минут транспортом и всё такое; цены – от миллиона двухсот тысяч. А вот ещё вариант комнаты около метро – год постройки тысяча (уже неплохо) девятьсот семьдесят первый, комната в трёхкомнатной (а не в двадцати трёх – как в центре городе) квартире, ремонт неплох, ванная, туалет отдельно от обеденного стола, теплоцентр, улица танкиста Хрустицкого… Где живёшь? На танкиста Хрустицкого! На таксиста Хабенского? Короче, миллион четыреста тысяч и можно найти вариант в трёхкомнатной квартире в каком-нибудь крупно-крупно панельном доме на окраине около метро. Вариант папика с покупкой земли и последующей постройкой на ней дома, уже не выглядит отвратительным. Да уж, – миллион российских рублей – это много или мало, – философский вопрос; одно я знаю наверняка – это на миллион рублей больше, чем у меня было два часа назад. Изломав всю голову, я лёг спать, оставив разрешение этого вопроса на другой день.
Позже в этот же самый вечер, я повстречал на кухне маму и сказал ей, что уволюсь из суда после новогодних праздников. «Работать в эту работу, – всё равно что догонять горизонт», – подытожил я свои ощущения. «У тебя нет шансов кем-то стать в жизни. Твоим сумасшедшим планам не суждено сбыться. Отец тебе больше не поможет», – основные мысли матери. Потом мы быстренько обменялись оскорблениями средней тяжести и разошлись по своим комнатам.
Глава 44
Весь следующий день, а это был четверг двадцать девятое декабря, я занимался тем, что отправлял письма; несколько раз порезался о конверты. Красавицу Регину Петровну я видел однажды мельком, она всё время просидела в своём кабинете; процессов на этот день уже не назначалось.
В дверном проёме возникла Наденька Юсуфовна:
– У вас процессы сегодня есть? – спросила она.
– Только пищеварительные, – отреагировал я.
– Очень смешно. Саботируешь работу? – с улыбкой спросила она.
– Я слова-то такого не знаю, – я продолжил заниматься письмами.
– Оставь нам Полюшку, будет конверты обли… запечатывать, – сказала, появившаяся в дверном проёме своего кабинета, Регина Петровна.
– Не знаю, как шеф прикажет, – со смехом ответила Юсуфовна.
*****
Надо ли говорить, что настроение у меня было распрекрасное; может даже я впервые ощутил, что такое «предпраздничное настроение». День пролетел мухой, и я уже ехал домой на своей машине, которая изволила завестись. Меня переполняла энергия и вечером, на сон грядущий, я решил поработать извозчиком.
*****
– Я купил Форд Фокус десятого года, – а у меня просто нет денег, чтобы купить новый! Я уже восемь лет в институте учусь, – PR и связи с общественностью. Сейчас ещё моя девушка беременна!.. Курить можно?
– Да, курите на здоровье, – я со своей кнопки приоткрыл окно пассажира.
– А ты вообще, чем занимаешься? – парень был явно доволен собой.
– Я начинающий писать писатель, – ответил я.
– Иди ты! Оху…ть! И что ты пишешь? Стихи? – пассажир сел поудобней, – не иначе приготовился слушать стихи.
– Стихи пишут поэты, а я – писатель; прозу пишу, – ответил я.
– Прозу? Это как? – парень почувствовал подвох.
– Это когда не в рифму. Ага… – мне пришла на ум песня Дельфина «Я люблю людей».
Через пятнадцать минут к нам подсела его девушка.
– Прикинь, Алёнка, наш водитель – поэт! Прикинь! Поэт! – пассажир уставился на свою девушку с вопросительным взглядом на рыле.
– Я не поэт, я – писатель, – счёл нужным уточнить я.
– Писатель, – удивлённо произнесла девушка. – Ну-ка, расскажи стих.
– Я прозу пишу, – эти двое созданы друг для друга; мне становилось смешно и грустно.
– Это как? – насторожилась девушка.
– Это когда не в рифму, – вспомнил парень, щёлкнув пальцами.
– Точнее не скажешь, – подхватил я.
– Слушай, а про нас с Алёнкой напишешь? – спросил пассажир, когда мы почти подъехали к месту назначения.
– Конечно, напишу, – с серьёзным видом произнёс я. – Я вообще собирался всё своё творчество посвятить вам двоим.
– Круто, спасибо! – ответили они почти хором.
Чёрт возьми, самые трудные триста рублей в моей жизни. Пора убираться с улиц.
Глава 45
Придя в пятницу тридцатого декабря на работу, я первым делом направился в общий отдел к Наденьке Юсуфовне и положил на её стол заранее напечатанное и подписанное мною заявление «по собственному желанию». В мыслях я уже обживал комнату в коммуналке где-нибудь на Васильевском острове или даже на Петроградке. «Решил, значит…» – с облегчением выдохнула Наденька Юсуфовна. «Да, а чё, а чё…» – пробормотал я. «Океюшки, твоё заявление отнесу Команданте завтра, – сегодня он просил его не беспокоить». «Так завтра же всё, – праздники!» «Он всё равно будет здесь. Я передам заявление его помощнику, а он… Так… Ты должен две недели отработать, – с учётом праздником…» – Наденька встала из-за стола и подошла к настенному календарю, – «Тааак, по двадцать четвёртое января включительно. Всё, дядя, можешь идти. Ты у кого уж сейчас трудишься?» «У… У… заместителя по гражданским делам… У Регины…» – я уже было начал помогать своей памяти щёлканьем пальцем, но Наденька Юсуфовна прервала мой сеанс воспоминаний: «Понятно, – у Регины Петровны». Выйдя из кабинета, я побежал вверх по лестнице, мысленно заказывая стеклопакеты в свою комнату в коммуналке на Васильевским острове, а может даже и в Центральном.
Я сидел с высунутым от сосредоточения языком и шил дела, когда заметил, что в дверном проёме своего кабинета стоит Регина Петровна и умилённым взглядом следит за мной. Я как раз думал о том, как пойду в ближайший к моей будущей комнатке супермаркет и куплю стульчак для унитаза, чтобы с гордым видом повесить его на отдельный гвоздь в общем туалете. Я с секунду смотрел ей в глаза, думая, что она сразу же уйдёт, но она не ушла. Тогда я отвернулся, продолжив работу; язык убрал в рот. Боковым зрением я видел, что Регина Петровна беззастенчиво разглядывает меня; она простояла в проёме ещё минуты три, затем ушла в свой кабинет. Она – красивая женщина, она мне нравилась.
Через два часа монотонной работы по сшиванию и описыванию документов, мы узрели вновь вышедшую из кабинета Регину Петровну. Регина положила руки на бёдра и приказным тоном велела прекратить всяческую работу и начать веселиться и пить шампанское. В течение двадцати минут должны доставить суши и пиццу, которую на свои средства заказала Регина Петровна в качестве предновогоднего сюрприза своему составу работников. Я, было, подумал, что мне здесь не место, потому что я всего лишь заменяю заболевшего секретаря, но мне дали понять, чтобы я оставался, поскольку «…мы уже успели привыкнуть к тебе… будет жалко, когда тебя снова переведут…» и пр. Пока все метались в поисках чистых стаканов, Регина Петровна ушла и пришла снова. «Пока не забыла», – сказала она и начала раздавать своему составу сотрудников (а к началу веселья объявилась выздоровевшая секретарь) подарочные сертификаты крупной косметической компании, название которой созвучно с фамилией французского вояки. Я попытался тактично исчезнуть по «неотложным делам», но был схвачен нежной и твёрдой рукой Регины и одарен сертификатом. Рассыпавшись в благодарности, я подумал, что сегодня же обналичу его в пользу своей мамочки.
На рабочий телефон пришёл местный звонок, который отличался от неместного другим порядком длинных и коротких трелей, я так и не научился их различать. Помощница Регины Петровны пошла в свою комнатку (а у заместителей Команданте были ещё отдельные помещения для помощников… и кулер); звонила Юсуфовна, велела мне немедленно зайти к Команданте. Я естественно подумал, что этот вызов касается увольнения. На всякий случай испугался. Около самых дверей приёмной шефа я повстречал его относительно нового помощника, мы с ним, как всегда поздоровались; меня немало удивило, что он, потрясая мою руку, задал риторический вопрос, назвав меня по имени: «Как дела, Поль? Работаешь?» «А? Да», – ответил я и поспешил к Команданте. Секретарша шефа сразу мне сказала, что меня ждут, и показала на дверь. Все эти мелкие события, как то: приветствия личного водителя, знания меня по имени помощником, нетерпеливое ожидание меня в кабинете, – по отдельности ничего не значили, но все вместе создавали впечатление особого отношения к моей персоне. Наверное, мне всё это кажется. Через секунду, как раз додумав предыдущую мысль, я предстал перед Команданте. Я приготовился услышать слова о моей некомпетентности и неработоспособности.
– Здравствуйте, шеф, – сказал я не своим голосом.
– Здравствуй, Павел, – ответил шеф со знакомым акцентом, не поднимая глаз от бумаг.
Я стоял и ждал, потом украдкой глянул на стену из множества небольших мониторов, посредством которых Команданте наблюдал за жизнью всего суда. Наконец шеф оторвался от бумаги, смерил меня долгим взглядом поверх очков, снял очки и положил их в футляр, начал тереть глаза, перестал тереть глаза, снова сфокусировал взгляд на мне и проговорил:
– Ты же вроде, водитель?..
Конец первой части
Часть II
Not
guilty
Всё что возможно – происходит;
возможно только то, что происходит
Ф. Кафка
Глава от рассказчика
Я-то знаю, что самые интересные истории – это истории нерассказанные. Получается, что эта история, состоящая (как и все истории) из нескольких крупных историй и множества совсем мелких историй – не самая интересная. Пусть так. Цепь событий и взгляд на эти события участников и свидетелей этих самых событий, а также взгляд под другим углом на события их участников и свидетелей – вот что такое история в объёмном взгляде на неё. Из этого следует, что во времени и пространстве события присутствуют в очень большой концентрации. Ещё я бы не стала умалять роль рассказчика. Хороший рассказчик должен уметь из тривиального набора событий сотворить Историю, да ещё и навязать читателю определённые мысли, да так, чтобы читатель думал, что это его собственные выводы; то же самое можно сказать о симпатиях и антипатиях к героям Истории.
Я считаю, что слово «писатель» должно быть заменено на слово «рассказчик», когда дело касается пересказа подлинной истории. Некоторые писатели говорили про себя, что они рассказчики, но они имели в виду только то, что пишут в своих книгах о событиях, происходивших непосредственно с ними. Хемингуэй тоже был рассказчиком своих историй.
Я же представляю себе «рассказчика», который пишет обо всем, о чём может написать, который компилирует и интерпретирует события. Я-то знаю, что самые интересные истории – это истории нерассказанные. Теперь знаю.
Глава 1
Двадцать первое января две тысячи двенадцатого, суббота. Московское время – девять часов утра. Город заморожен как десна перед удалением зуба. Из всех тёплых щелей валит пар. Мы с Тони едем по центру города в сторону промзоны и молчим. Я стараюсь приободрить себя мыслью о том, что вот уже целую неделю эксплуатирую новенькую иномарку ценой почти в миллион рублей, а в свидетельстве о регистрации транспортного средства и в паспорте технического средства записаны мои данные, но мысль упорно не фиксируется на приятных моментах бытия, а уводит моё воображение в какие-то устрашающие допущения. Тони в очередной раз вдыхает воздух для того, чтобы что-то сказать, но выдыхает не проронив ни слова. В районе колхозного рынка перед нами возникает огромный чёрный джип Мерседес. Я смотрю на буквы на его номере – «рак». Говорю Антону: «Неплохо зарабатываю онкологи». Антон с секунду фиксирует внимание на объекте, затем реагирует на шутку. «Это не онколог, это хачик с колхозного рынка», – монотонно произносит он. И действительно, – на следующем светофоре джип сворачивает к рынку. Отупение достигает пика. «Покурим?» – предлагаю я. «Ты же не хотел прокуривать новую машину», – вспоминает Тони. «Ладно, уж…» Мы закуриваем. Я пробую сменить настроение и представляю себе, что мы едем не по обледенелой Казани, а по какому-нибудь Северному Штату Америки. Типа, знаете, какой-то городок из которого все стараются выбраться. Я пытаюсь вспомнить один из американских фильмов, в котором действие происходит в маленьком городке в северном штате. Кое-что приходит на ум, названий я вспомнить не могу, но сюжет припоминаю. Настроение всегда улучшается, когда, как в детстве, начинаешь играть с реальностью.
Был не менее действенный способ почувствовать себя лучше, – на очередном светофоре я перевёл взгляд на Антона и подумал: «Как замечательно, что у меня есть друг, – человек с которым просто хорошо находится рядом; и что бы ни делал этот сукин сын, мне всегда будет казаться, что это самое правильное действие на свете. Я готов отдать свою никчёмную жизнь за твою никчёмную жизнь и не чувствовать себя при этом дураком». Антон поймал мой взгляд и понял всё.
– Не буду больше пить это дурацкое молоко, – пердёж уже достал, – начал, было, разговор Тони.
– Мне-то не рассказывай!.. Я на днях кофе с молоком попил. Три раза по сорок минут пожалел!..
Зазвонил телефон. Я не сразу понял, что это мой, так как вместе с машиной, купил Айфон и ещё не привык к новому звонку, а чтобы поставить свою мелодию на этот аппарат нужно такие танцы с бубнами устраивать… Сэкономил на литых дисках – всё равно в одну прекрасную ночь их бы украли – и купил Айфон, – поддался всеобщему помешательству. Нет, мне действительно был нужен телефон, мой старый работал через раз и то, если взобраться на ель… Такие дела в общем.
