Тоня Ивановская
Ростки пшеницы
Колошение
Вилюча сидела на кухне и перебирала землянику. Собрала ее немного утром, хотела порадовать отца. Но когда вернулась, он с трагичным видом лежал на диване в гостиной и смотрел в потолок. В такие накаты старалась к нему не подходить. Ничем приятным это не заканчивалось.
Достала из холодильника молоко и, налив в высокую кружку, меланхолично бросала в него ягоды. Те ныряли, а потом барахтались на поверхности. Поворачивались то ярким боком, то бледным. Пахло вкусно, но пить совсем не хотелось. Вилюча поглядывала в гостиную через приоткрытую дверь и надеялась, что отец заснет. После сна он обычно возвращается в нормальный свой вид. Надевает нравоучительное лицо и говорит по заученному. Так лучше.
– Как я устал, – вздохнул он.
“Нет, не обойдется”, – подумала Вилюча и, опустив голову, пошла в гостиную.
– Что случилось, папа? – спросила она озабоченно.
Хотя все это стало всего лишь их особым извращенным ритуалом. Ему просто нужна доза сочувствия, а ей, чтобы он перестал.
– Хочу лечь и умереть.
– Что ты такое говоришь, папа, – села она рядом и взяла за руку.
– Не могу я больше жить так! – начал бить себя по груди, а Вилюча подумала, что пока все идет по плану. – Не могу, слышишь!
– Папа, – сделала она сопереживающие лицо. – Ты просто устал. Тебе нужно отдохнуть.
– Нет! Отдохнуть, – отвернулся он к стенке. – Отдохнуть… От чего отдохнуть? От безделья? От бесполезности? Нет уж, единственно от чего стоит отдыхать, так это от такой жизни. Уйди. Хочу уснуть и больше не просыпаться.
Вилюча сидела и сама себе удивлялась. Когда-то она болезненно переживала его выпады. Слова. Угрозы. Теперь же ей просто хотелось, поскорее закончить спектакль, в котором у нее вполне определенная роль, и забыться. Сейчас стоит отзеркалить его страдальческий вздох и сказать то, в чем он так нуждается.
– Папа, не умирай. Ты мне нужен.
– Да! Все для тебя! Это все из-за тебя! – резко обернулся он. – Ты и держишь меня здесь. Если бы тебя не было, все уже давно бы закончилось. Но я живу. Чтобы тебя вырастить! Чтобы на ноги встала. Ради твоего будущего мучаюсь, так ты посмотри… Посмотри, как я мучаюсь.
– Прости, папа, – не поднимала на него глаза Вилюча.
Он резко поднялся и побежал в коридор.
“Вторая часть”, – подумала Вилюча и направилась в кухню.
К ночи и ее накроет, но не сейчас. В такие моменты она наблюдает за всем как бы со стороны. Странное устройство ее сообразительно мозга имело приятные бонусы. В какой-то момент чувства словно замирали, и Вилючи вроде как не становилось. Она была чем-то иным. Натренированной куклой, которой надо просто сделать все правильно, правильно реагировать, провести это время, не анализируя происходящее. Именно так.
Она взяла со стола кухонный нож. Папа уже должен был запереться в кладовке. За столько лет ни разу не изменил последовательность действий. Сейчас будет сдавлено рыдать и говорить, что вот сейчас, именно сейчас он повесится. Веревку он всегда с собой тащил, но ни разу не прикрепил ее к крюку на потолке. Пустая болтовня.
– Пап, открой, – постучала Вилюча, хотя знала, что бесполезно. – Папа, тебе нужно успокоиться. Давай поговорим.
Надавила плечом на дверь, появилась щель. Достаточно, чтобы лезвием подцепить крючок с той стороны. Папа все причитал и клялся, что сегодня наверняка придет всему конец.
– Папа, я вхожу, – отбросила крючок и вошла в кладовку. – Папа, все хорошо.
Села рядом с ним на пол и обняла.
– Папа, прости меня. Прости, пожалуйста. Я буду очень-очень хорошо себя вести. Не плачь, пожалуйста. Пойдем со мной. Пойдем. Тут холодно. Тебе нельзя на холоде. Спину застудишь. Пойдем. Там земляника. Я тебе чай заварю.
Он невнятно бормотал, но она особо не слушала. Разрядку отец получил. Почувствовал то, что ему нужно. Что именно, Вилюча не понимала, но все эти истерики каким-то образом его обновляли, делали вновь нормальным. Может быть, когда-нибудь она станет такой же. От этой мысли становилось противно. Сразу же хотелось сбросить с себя гадкого старика, который отравил ей жизнь и ее саму, но Вилюча сдерживалась. Ей уже не двенадцать, не пятнадцать и даже не семнадцать. Со своим гневом она вполне сжилась. Все внутри уже прогорело, оставив только горечь и цинизм. Сейчас она положит старика на кровать, укроет одеялом, и он блаженно уснет. А ее накроет. И пусть. Найдет способ сбросить напряжение.
Когда отец притих, Вилюча осторожно вышла из дома.
В такие дни она ходила на край поселения. За край, если быть точнее. Там жили потерянные для Церкви. Или как их еще называли – неблагополучные. Не сказать, что на островах было много преступности, но случалось. В таких вот районах. Неспособность предугадывать последствия своих поступков иногда приводила людей к совершенной разрухе в их жизнях. Так они и существовали. Почти всегда плодя таких же, как сами – глупых задиристых “детей”. Церковь, конечно, проповедовала в таких местах, но не слишком активно решала проблемы населения.
Вилюча зашла в дом одной из торгашек грибами. Нет, успокоительные галлюцинации ей не нужны. Причина проста – она всех здесь ненавидела. И сейчас, как замученному паразитами животному, ей было жизненно необходимо окунуться в грязь. Утопить в ней назойливые мысли, въедливые, как клопы, желания. Она отдаст шоколадку за место, посидит тут, понаблюдает и потихоньку сама себя убедит, что все у нее не так уж и плохо. Каждый из посетителей этого места заржал бы ей в лицо, если бы Вилюча вздумала пожаловаться на свою жизнь. Может, потому она всех здесь ненавидела. Хотела бы она мерить довольство полнотой брюха и наличием партнера на ночь.
Вокруг кумар, грязь и запах пота. В этом доме уже давно сломался водопровод, но к Церкви хозяйка за помощью не спешила. Отнимут еще ее гадкое добро, потеряет клиентуру. Повесила неизвестно у кого выменянный умывальник. Трубу под раковиной кто-то давным-давно отломал, и теперь под ней стояло ведро. Вилюча сидела сегодня именно здесь, а потому ее нос дополнительно раздражал запах кислой воды. Навязчивая гневливость на отца неплохо смывалась этим запахом.
Она хотела уже уйти, как вдруг в этот дом зашел Темми. Не сказать, что Вилюча удивилась. Она наблюдала за ним странные грешки. Но уходить теперь не спешила, увидит еще. Нет, ей совсем не хочется пересекаться с его жирной волосатой тушей.
“За что Церковь так со мной?” – думала она, наблюдая, как нареченный пристает к уставшей уже от клиентов девчонке.
Кажется, шлюшка его совсем не хотела. Вилюча в этом ее понимала. Но Темми все равно домогался. У парня совсем крыша поехала после полового созревания. Девчонка неожиданно для всех расхохоталась. Пошутила, по-видимому, ядовито, потому что ее хохот поддержали прочие гости. Вилюча расстроилась, что парочка эта так далеко и в общем шуме совсем неслышно, о чем треплются. Дальше случилось совсем неожиданное, отчего Вилюча вновь впала в свое отсутствующее состояние.
Вначале Темми девчонку ударил. А потом повалил и взял силой. Это было так мерзко, что Вилюча прикрыла глаза, ждала и ждала, когда же хоть кто-нибудь оттащит урода. Но то ли все были в таком же оцепенении, то ли всем было плевать. Вилюча открыла глаза и поняла, что второе. Тут ее вырвало. Хорошо, что сидела рядом с раковиной. Хотела грязи, вот, пожалуйста. Можно и домой. Под мягкое одеяло, зарыться, забыться. У нее все в норме. У девчонки той ― не очень. А вот у нее вполне себе ничего.
Темми сделал свои дела, о чем-то поржал и вышел. Внутри вновь заелозила клокочущая ярость. Вилюча поднялась, вытащила из-под раковины ведро и пошла на улицу. Догнала урода быстро. Темми так и не сообразил, откуда она взялась и почему спешит за ним с ведром.
– Вилюча? Что ты тут делаешь?
– За что ты с ней так?! – не узнала свой вздрагивающий голос.
– С кем? А-а… Ты что, была там? – как будто испугался Темми и вдруг начал ее отчитывать. – Девушке нельзя быть в таких местах. О чем ты только думала?! Совсем сдурела? Мне грязная девка не нужна. Я тебе запрещаю. Завтра же поговорю с твоим отцом. Тебя надо наказать…
Окатила его помоями и отбросила ведро.
– Ах ты, стерва!
Вилюча вздрогнула и бросилась в лес. Бежала, не оглядываясь, силясь вспомнить, как проскочить между участков бедняков и вернуться в центр поселения – в безопасность. Вдруг перед ней показалась стена, свернула, забор, а по ту сторону собаки друг на друга прыгают, на нее лая. Остановилась. А Темми уже ее догнал.
– Ты! – указал он на нее пальцем. – Ты, дрянь, поплатишься за это.
Он упал на нее и заломил руки. Вилюча пыталась выбраться из-под его туши, но сил не хватало. Оставалось только дергаться и пытаться укусить.
– Что сопротивляешься, невеста? Тебя пообещала мне Церковь. Я тебя проучу. Как ту шлюху проучу!
– У тебя не встанет! – выплюнула она ему в лицо. – Ты свой годовой запас спермы уже истратил.
– Ах ты, сука! – Темми покрылся бордовыми пятнами, ударил по лицу и вдруг начал ее душить.
Пощечина была такой силы, что онемела половина головы. Вилючу никогда не били, никогда бы не подумала, что от простого удара ладонью можно настолько выпасть из реальности. Еще и воздуха не хватало из-за этого бешеного. Она проваливалась в темноту с кислым запахом, а над ней творился какой-то сумбур. А потом почему-то стало легко дышать, только вместо того, чтобы этим воспользоваться, Вилюча все кашляла и кашляла, лихорадочно ощупывала свою голову и никак не могла остановиться.
– Эй, – потянули ее вверх руки. – Дай, посмотрю.
Попыталась сфокусировать взгляд. Киалим. А Темми на земле. Голова гудела, как же сильно он ее приложил.
– Ты что, его убил? – спросила она, слегка пнув толстяка.
– Нет, конечно. Он тот еще… Но убивать я его не собирался, – ответил Киалим. – Что у вас здесь вообще было?
Вилюча облокотилась на ближайшее дерево и твердо решила, что рассказывать Киалиму ничего не будет. Не надо ему. Он один тут нормальный, ни к чему тащить за собой в болото.
– Почему молчишь?
– Голова болит.
Киалим подошел и, достав из нагрудного кармана платок, стал вытирать кровь с разбитой губы. Вилюча даже не заметила, что у нее кровь.
– А говорила, что добрый.
– Ошиблась.
Он вложил платок ей в руку и отошел.
– А говорил, не простишь.
– Тоже ошибся.
