Тигрис Рафаэль
Крушение империи
На следующий день после своего торжественного восшествия на престол молодой султан позвал к себе главного евнуха и сказал:
– Я знаю, Мустафа, как ты верно служил моему отцу. Уверен, что будешь предан и мне.
– Твоя воля для меня так же свята, как и воля твоего покойного отца, да хранит его Аллах на небесах. Я твой покорный слуга, мой повелитель.
– Обещай, что беспрекословно исполнишь любое моё повеление.
Мустафа склонил голову в знак своего полного подчинения.
– Приказываю тебе умертвить всех моих братьев вне зависимости от их возраста и происхождения, – изрёк этот жесточайший приказ Мехмед недрогнувшим голосом.
Мустафа, который не ожидал такой жестокости от молодого султана, стоял в замешательстве, не смея сказать ни слова.
– Весь приплод от семени моего отца должен быть полностью уничтожен, – повторил своё приказание уже в иной форме Мехмед.
– Все твои старшие братья давно умерли, мой повелитель, – наконец заговорил главный евнух,– после же твоего рождения есть только один отпрыск и тот всего девяти месяцев от роду.
– Его надо немедленно убить, – без колебания, уверенно произнёс молодой султан.
– Мать этого младенца происходит из знатного османского рода, и следовательно ребёнок является чистокровным османом, – предупредил его Мустафа.
– Вот именно поэтому он не должен жить, – вспылил Мехмед, почувствовав в сказанном евнухом намёк на свои христианские корни.
– И запомни, чистокровными бывают только арабские скакуны. К царственным особам это не относится.
Мустафа, который сразу почувствовал угрозу в словах султана, ответил верноподанно:
– Слушаюсь, мой повелитель. Только прошу тебя указать на того, кому ты поручаешь умерщвить младенца, ибо никто не посмеет дотронуться до знатного отпрыска без твоего прямого повеления.
Мустафа несколько озадачил Мехмеда, так как отдать столь жестокое поручение он ему не мог. Баши-евнух дворца – видная фигура, и султан не имеет права поручать ему исполнять столь нелицеприятное дело.
– Это сделает один из моих чаушей, – решил султан и повернулся к своей страже, – вот этот.
Мехмед указал на молодого приземистого парня, который с отсутствующим взглядом стоял у входа в апартаменты. Лицо чауша сначала выразило непонимание, но потом исказилось гримасой человека, которому поручили совершить нечто ужасное. Мустафа сразу же подошёл к нему и, положив руку на плечо, сказал:
– Идём со мной. Ты должен доказать, что готов на всё ради своего султана.
Они поспешно удалились на женскую половину. Главный евнух открыл тяжёлый замок гарема, и они пошли по длинному тёмному коридору. Когда Мустафа дошёл до покоев Гюльбахар и зашёл туда, та кормила ребёнка грудью. Ни о чём не ведающий ребёнок мирно сосал материнское молоко, и от этого блаженства его глаза потихоньку слипались.
Увидев, что с Мустафой в покои зашёл посторонний мужчина с оружием, Гюльбахар сильно встревожилась и вопросительно посмотрела на главного евнуха. Тот, не произнеся ни слова, быстро подошёл к ней и вырвал младенца из её рук. Опешившая женщина вскрикнула и попыталась удержать ребёнка, однако Мустафа, схватив его, спешно увёл из покоев. Мать с криком бросилась за ними, но дорогу ей преградили двое подоспевших евнухов, которые силой заставили её вернуться обратно. Не обращая внимания на истошные крики Гюльбахар, главный евнух понёс ребёнка в детскую купальню и, подойдя к мраморной ванне с водой, приказал чаушу:
– Возьми ребёнка и погрузи в воду.
Чауш стоял остолбеневший, с бледным, как воск, лицом.
– Ты должен утопить младенца. Такова воля султана, – сурово произнёс евнух.
Чауш продолжал стоять в полном оцепенении.
– Если ты этого не сделаешь, тебе отрубят голову, – пригрозил Мустафа, – какой же ты воин, если не можешь справиться даже с младенцем?
Чауш подошёл к ванне и с дрожащими руками взял ребёнка. Дитя проснулось и начало недовольно хныкать. Руки чауша быстро опустили его целиком в холодную воду. Ребёнок сильно вздрогнул, инстинктивно борясь за свою короткую жизнь, но затем размяк и более не дёргался. Когда младенец окончательно задохнулся, Мустафа передал его мёртвое тельце евнухам, а сам вывел полуживого чауша из женской половины дворца. Стараясь хоть как-то привести невольного детоубийцу в чувство, главный евнух сказал тоном философа:
– Девять месяцев ребёнок пребывает в чреве матери, блаженно плавая в воде. После рождения, если его снова опустить в воду, он непременно задохнётся и погибнет. Законы природы крайне противоречивы.
Когда они вернулись обратно, молодой султан в присутствии великого везиря принимал послов из Венеции. Руководил этой посольской делегацией архиепископ болонский Джакопо Чарутти.
Венеция тогда была крупнейшим городом-государством на Средиземноморье и на протяжении многих веков являлась торговым конкурентом Византии. Упадок Восточной Римской империи был очень выгоден для Венеции с чисто экономической точки зрения. Завоевание османами византийских городов проходило с немого согласия Венеции и Генуи. Правители этих городов предоставили полную свободу действий туркам. Архиепископ Джакопо был первым из всех находящихся в столице послов, который прибыл поздравить Мехмеда и отдать соответствующие почести. Венецианцам необходимо было удостовериться, что новый султан не намерен ничего изменять в отношениях их стран. Кроме того, проницательный посол желал в личной беседе составить представление о степени образованности молодого османского повелителя. Он прибыл во дворец с подобающими в таких случаях ценными дарами.
– Мы надеемся, что Венеция как и прежде будет пользоваться всеми торговыми привилегиями, какие были у нее при царствовании великого султана Мурада Второго, да будет благословенно имя его, – начал сразу с самого насущного вопроса архиепископ.
Молодой султан, довольный списком даров, преподнесённых венецианцами, ответил словами из Корана:
– Кто приходит с добром, тому станется ещё лучше. А кто приходит с дурным, его лик будет повергнут в огонь.
Венецианцы облегчённо вздохнули. Сказанное они восприняли буквально. Многие из них хорошо понимали арабский язык и знали эти строчки из священной книги мусульман.
– Наши страны поклоняются различным богам, однако ничто так не сближает людей, как торговля, и я надеюсь, что впредь между Османским государством и Венецией не будет проблем в этой сфере, – желая связать религию с процветанием сказал архиепископ.
– Различия в наших религиях не дают основания для непонимания друг друга. Ведь, как сказал поэт: бог каждого человека –это его совесть, – произнёс Мехмед, процитировав слова Менандра на хорошем греческом языке.
Послы явно не ожидали такого проявления эрудиции у молодого султана. С виду заносчивый и самодовольный, Мехмед не был похож на интеллектуала.
– Приятно осознавать, что новый султан османов обладает недюжинными знаниями. С высокообразованным правителем его соседям доступнее общаться, – льстиво высказался посол.
– Человек не рождается со знаниями. Он их познаёт в течение всей своей жизни. И эти познания он должен правильно использовать. Как говорил римский император Клавдий: «Не говори всегда, что знаешь, но знай всегда, что говоришь».
Последнее изречение Мехмед сказал уже на латыни, чем буквально поразил всех окружающих венецианцев.
– Его величество для своих лет очень мудр и одновременно доступен в общении, – не прекращал льстить султану лукавый Джакопо.
– В вашем писании очень хорошо сказано: « Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби».
Знание Библии молодым мусульманским правителем сильно удивило не только католического архиепископа, но и всех остальных присутствующих. Мехмед знал, что с подачи венецианцев завтра вся Европа будет говорить о том, что молодой, неизвестный никому султан османов обладает не меньшей эрудицией, чем любой западный монарх. Он специально для этого блеснул своим хорошим образованием и знанием нескольких языков.
После такой высокоинтеллектуальной беседы взгляд Мехмеда упал на одну из принесённых в дар картин. Это было произведение венецианского художника Джентиле Беллини, изображающее иссечение головы Иоанна Крестителя. Султан подошёл и стал внимательно в неё всматриваться. В области изящных искусств он не был так искушён, как в лингвистике и риторике. Его радушное настроение сразу же испортилось. Он повернулся к венецианцам и сказал:
– Это картина нарисована неверно. Здесь мёртвая голова выглядит, будто живая. Сразу видно, что художник никогда не видел её отрубленной. И вы тоже никогда не видели, раз подарили мне эту картину.
Посланники Венеции стояли в замешательстве, не смея проронить ни слова. Человек, который только что вёл высокообразованную беседу, вдруг в одночасье снизошёл до уровня базарного мясника.
Мехмеда ещё больше стало раздражать молчание венецианцев, и он сказал уже со злостью в голосе:
– Сейчас я вам покажу, какой должна быть отрубленная голова.
Он обернулся и, увидев отрешённое лицо чауша, который недавно утопил младенца, приказал своим янычарам:
– Немедленно отрубите ему голову и сейчас же покажите гостям.
В зале пронёсся вздох ужаса. Чауш, который ещё не пришёл в себя от недавно пережитого детоубийства, не совсем понял, что должно с ним произойти. Пока он соображал, двое янычар схватили несчастного и потащили в соседнюю комнату. Через минуту оттуда послышался глухой удар, похожий на тот, который так часто раздаётся в мясных лавках. Ещё через мгновение в зал зашёл янычар с истекающей кровью отрубленной головой чауша, который совсем недавно стоял живой рядом со всеми.
– Смотрите, какой должна быть мёртвая голова!– обратился Мехмед к посланникам, которые остолбенели от ужаса и едва держались на ногах.
Султану доставляло огромное удовольствие лицезреть их перекошенные от страха лица. То благоприятное впечатление, которое он оставил на них, после этого кровавого поступка полностью улетучилось. Они поняли, что перед ними стоит достойный потомок своих полудиких предков. К великому сожалению, Османское государство, хоть и перешагнуло на территорию Европы, однако по своей сути оставалась по-азиатски варварской.
После того как послы Венеции удалились, Мехмед, вспомнив свои насущные проблемы, вновь обратился к главному евнуху:
– Какие ещё остались потомки у моего отца?
– Потомков более не существует, мой повелитель,– ответил евнух с чувством до конца исполненного долга.
– Живых, да. А есть ли, которые ещё находятся в утробе своих матерей и через некоторое время родятся на свет?
– Ты хочешь сказать, нет ли среди наложниц великого Мурада, царство ему небесное, беременных его семенем?– спросил Мустафа.
– Именно так.
– Есть, мой повелитель. Еврейка по имени Гёзал находится на пятом месяце беременности.
– Более никто, ты уверен?
– Никто. Уверен точно.
– Хорошо. Тебе придётся умертвить эту Гёзал тоже. Ведь ребёнок, рождённый ею через четыре месяца, будет считаться потомком Мурада.
– Слушаюсь, мой повелитель. Все будет непременно исполнено, – ответил Мустафа и посмотрел на великого везиря, который присутствовал при их беседе.
Султан удалился в свои покои, оставив их наедине.
Халал смотрел из окна на приятно греющее солнышко.
Короткая фракийская зима близилась к концу, и приближающаяся весна всё сильнее напоминала о себе, постоянно удлиняя световой день. Настроение от этого у людей повышалось, в сердца вселялся оптимизм, отношения становились добрее. Так было всегда, вне зависимости от того, в какое время жили люди и к какой нации они принадлежали. Человек – дитя природы, был всегда подчинён её законам, и никакие самодержцы и властолюбцы не могли отменить простые человеческие радости.
– Молодой султан очень жесток и резок, – наконец заговорил великий везирь, – хотя, с другой стороны, страх – это тот инструмент, которым обязан пользоваться любой монарх.
– Ну и перепугались же эти послы из Венеции. Точно, наложили под себя, – кисло захихикал главный евнух.
– Уничтожить всех потенциальных соперников, живых и ещё не родившихся – это верный путь к упрочению самодержавной власти, – продолжал Халал, не обращая внимания на злорадство Мустафы, – здесь не обошлось без предварительной указки его отца. Он тоже был в молодые годы одержим властолюбием, благодаря чему сумел остановить распад государства и восстановить его единство, поставив конец междоусобицам.
Халал, продолжая умиляться солнечными лучами, вдруг неожиданно спросил:
– Как же ты намерен умерщвить эту беременную еврейку?
– Засуну в мешок и сброшу с большого каменного моста в Марицу. Вот и все дела, – спокойно, равнодушным тоном ответил евнух, будто речь шла об умерщвлении щенка, а не беременной женщины.
Было видно, что исполнять подобного рода указания для него не впервой. Халал посмотрел на придворного евнуха пронизывающим взглядом и, опять повернувшись к окну, легко щурясь от солнца, тихо проговорил:
– Подойди поближе и слушай меня внимательно. Мы сегодня же отправим еврейку в другое место, под другим именем. У неё родится ребёнок, и если это будет сын, то это будет сын самого Мурада. Этот отпрыск сможет нам пригодиться в любую минуту . Ты меня понял?
– А если это будет дочь?
– Ничего страшного. Пусть родится ещё одна такая же красавица, как её мать. И нарожает потом ещё целую кучу красавцев для нас. От этого наше государство только выиграет.
– А как же высочайшее повеление султана? Ведь если он проведает обо всём, не снести мне головы.
– Не беспокойся, не проведает. Ты засунешь в мешок любую другую не угодную тебе наложницу и утопишь её вместо Гёзал.
Теперь уже призадумался главный евнух. Он привык беспрекословно выполнять приказы султанов, однако сказанное дальновидным великим визирем также вызывало в нём уважение, ибо оно оказывалось пророческим. И потом, кто знает, сможет ли остаться на престоле этот непредсказуемый и неискушённый в государственных делах юноша, которому ещё так далеко до мудрости великого Халала.
– Куда же мы спрячем эту еврейку? – невольно подчиняясь везирю спросил Мустафа.
Не отвечая на его вопрос, Халал велел позвать Армана-дворцового чауша. Тот тотчас явился.
– Властью, данной мне султаном, с сегодняшнего дня я назначаю тебя военным комендантом в городе Фессалоники, – приказал визирь опешившему Арману, – соответствующую бумагу с моей подписью ты получишь у ншанджи. А теперь слушай меня и не повторяй никогда то, что я тебе скажу сейчас.
Халал приблизился к новоиспечённому коменданту Фессалоник и почти прошептал ему на ухо:
– Ты возьмёшь туда с собой в жёны одну из наложниц покойного султана. Не удивляйся, если она через несколько месяцев родит ребёнка. Это будет ребёнок великого Мурада, но об этом, кроме тебя, никто не должен знать, ибо ты вырастишь его, как своё родное дитя.
Арман, изумлённый всем происходящим, смотрел на своего покровителя, который за несколько минут превратил его, обыкновенного чауша, в большого военного начальника и вдобавок обзавёл женой и ребёнком в скорой перспективе. Это походило на какой-то неправдоподобный сон.
– Ступай. И упаси тебя Аллах проговориться об этом когда-нибудь!
Всё ещё сильно удивлённый, уже бывший чауш поспешно удалился.
– Ты должен сегодня же приготовить Гёзал к отъезду, а ночью выкинешь в реку одну из наложниц гарема, – сказал евнуху визирь.
– Я боюсь, что в гареме догадаются о произошедшем подлоге.
– Сейчас же выдвори из дворца арабскую служанку Гёзал, и намекни ей, что её хозяйку султан велел утопить в реке. Это будет самым лучшим подтверждением её гибели, ибо то, что знает арабская женщина, знает весь свет, – заметил многозначительно Халал.
– Да будет в веках прославляться твоя мудрость, о великий визирь! – с восхищением произнёс Мустафа.
Он пошёл на женскую половину дворца и зашёл в покои к Гёзал. В комнате для служанки его встретила Фатима.
– Быстро собирайся. Ты покидаешь дворец, – приказал ей евнух.
– С какой это стати? Я здесь нахожусь по воле самого султана, царство ему небесное, – возразила Фатима.
– Вот именно, что небесное. А вот земной султан распорядился выдворить тебя отсюда. Так что поторапливайся, чтобы через минуту твоего духу здесь не было.
Арабка, поняв, что бессильна что-либо предпринять, со слезами на глазах стала прощаться с Ребеккой. Евнух лично проводил служанку по длинному коридору гарема.
– Ты можешь мне объяснить, что происходит?– в недоумении спросила она Мустафу.
– Уноси скорее отсюда ноги. Молодой султан разгневан и распорядился утопить твою госпожу сегодня ночью в Марице. Так что убирайся, пока цела.
Фатима в ужасе покинула дворец и с заплаканными глазами пошла по городу. В тот же день весь Адрианополь узнал об этом происшествии в гареме султана.
Тем временем евнух вернулся в покои к Ребекке. В руках он нёс бохчу с одеждой.
– Быстро снимай с себя свою одежду и переоденься в эту, – сказал Мустафа, показывая на бохчу.
За пять месяцев беременности Ребекка сильно изменилась. Хотя её живот ещё не выпирал из- под одежды, однако появившиеся округлые очертания сильно преобразили девушку. Ребекка была одной из тех женщин, которым беременность шла только на пользу. Она из воздушной девушки постепенно превращалась в красивую женщину со всеми привлекательными формами. Мустафа быстро оценил эти перемены своим намётанным глазом.
– В чём дело? К чему эти переодевания? Куда увели мою служанку?
– Слушай меня внимательно. Оставаться тебе здесь уже небезопасно. Мы с великим визирем решили отправить тебя в город Фессалоники. Ты будешь женой коменданта крепости Армана, с которым ты немедленно отправишься туда.
– А почему вы спасаете меня?– с подозрением в голосе спросила Ребекка, торопливо переодеваясь.
– Потому что у тебя под сердцем ребёнок великого Мурада! – высокопарно произнёс евнух и, увидев, что она готова, добавил,– запомни, с этой минуты у тебя другое имя – Чичак. Про Гёзал забудь навсегда. Всё, пошли.
Он накинул на её лицо чёрную паранджу и вывел из гарема. Здесь Мустафа передал Ребекку Арману, который поджидал её, уже готовый к дальнему путешествию.
Довольный тем, что всё сошло гладко, главный евнух вернулся в гарем, захватил оставленную одежду Ребекки и зашёл в комнату венецианки, отвергнутой Мурадом в свою последнюю в жизни ночь.
– А ну, живо скидывай свою одежду и переодевайся в эту, – велел он ей.
– К чему весь этот маскарад? – возмутилась девушка.
– Помалкивай и делай, что тебе велят! – грубо одёрнул её Мустафа.
Он всегда недолюбливал её за беспредельную дерзость и полную непокорность, хотя и не прочь был полюбоваться изумительным телом. Вот и сейчас он не мог оторвать глаза от восхитительного бюста девушки. Мустафе было жаль топить это великолепие. Ведь она должна была погибнуть девственницей, ибо покойный Мурад так и не успел воспользоваться ею. Евнух не сдержался и похотливо протянул свою руку к вожделенной груди венецианки.
– Убери свои грязные лапы, вонючий кастрат! – вспылила она на своём родном языке, зная тем не менее, что желания несчастного евнуха отнюдь не совпадают с его отрезанными возможностями.
– Ты заберёшь свои прелести на небеса, паршивая гордячка, – в бессильной ярости прошипел Мустафа и с досадой на лице удалился.
Вот уже два дня в таверне у Сократа проживали гости из Константинополя. Лев по указанию верховного асикрита Романа благополучно доставил сюда Иосифа и Соломона. Елена, старик Сократ и его дочь Ирина очень сочувственно отнеслись к их беде. Все они вместе обсуждали, как вызволить из дворцового гарема Ребекку. Иосиф с Соломоном уже стали немного понимать по-гречески и могли как-то общаться.
– Сделать это практически невозможно,– сказал Сократ категоричным тоном, ибо хорошо знал дворцовый режим, – гарем находится под бдительной охраной. Ключи от него главный евнух всегда носит при себе. Проникнуть туда не сможет даже великий визирь, я не говорю уже о посторонних.
– У нас есть золото. Мы можем подкупить кого угодно, – отчаянно предлагал Иосиф.
– К евнухам невозможно даже подступиться. Они никогда не выходят из дворца и ни с кем не общаются, – возразил старик.
– Тогда это надо сделать через кого-либо, кто вхож туда. Ведь, кроме евнухов, там есть и другие царедворцы?
Все вопросительно посмотрели на Елену. Её возлюбленный Аллаэтдин действительно имел свободный доступ во дворец.
– Может, ты скажешь ншанджи, чтоб он помог нам? – попросила юная Ирина.
Добрая девушка очень хотела помочь попавшей в неволю Ребекке. Она видела грустные глаза Соломона, который за весь вечер не проронил ни слова, а только с тоской смотрел на говорящих.
Соломон и Ирина были однолетками. У неё были раскосые голубые глаза, а лицо окаймляли чёрные волосы, придающие её белоснежному личику соблазнительную контрастность, которая в сочетании со стройной фигуркой делала Ирину довольно привлекательной, если не считать редких оспин на лице – результат перенесенной в детстве лёгкой формы оспы. Рябой её назвать было нельзя, однако девичий лик оспины всё-таки портили. Нехитрая косметика того времени не могла скрыть этот изъян, который особенно хорошо просматривался при солнечном свете. По этой причине Ирина старалась днём всегда ходить с паранджой, и лишь по вечерам, когда темнело и зажигались тусклые лампы на оливковом масле, она могла открыть лицо.
Соломон ей сразу приглянулся, однако, будучи большой скромницей и не обладая кокетством своей двоюродной сестры, Ирина не решалась заговорить с ним первой.
Но Соломона сейчас волновало только спасение сестры, и потому он не замечал сидящую рядом молодую девушку. То, что Ребекка находилась совсем близко, очень воодушевило его, но затем, осознав безысходность ситуации, он вновь приуныл и ни с кем не общался.
Ему стало казаться, что он больше никогда не увидит свою сестру. Все его воспоминания о радостной счастливой жизни в Александрии, которая оборвалась в одночасье, были связаны со светлым образом Ребекки. Он вспомнил, как они босые беззаботно бегали по египетскому песку, прыгая по морским волнам, и его сердце защемило от тоски по безвозвратно ушедшему прошлому.
– Не хочу я этого повесу посвящать в наши дела, – возразил Сократ, который недолюбливал Аллаэтдина.
– Мы ему хорошо заплатим, – не унимался Иосиф.
– Не в этом дело. Просто я думаю, что если человек продаёт своих из-за золота, то он способен на любую пакость.
– Зачем ты так, дядя, – заступилась Елена за ншанджи, – он же любит меня и никогда не предаст.
– Он просто обычный бабник и франт. Сегодня тебя любит, завтра – другую. Было бы золото в кармане. Ладно, пошли спать. Завтра решим.
Все начали расходиться по своим комнатам. Соломон взял оливковую лампаду и грустно зашагал вверх по лестнице.
– Не надо отчаиваться. Мы спасём твою сестру, вот увидишь, – услышал он за спиной нежный девичий голос.
Наконец-то Ирина решилась с ним заговорить. Соломон плохо понимал по-гречески, но красноречивый взгляд девушки говорил обо всём. Он внимательно посмотрел на неё и впервые за последнее время улыбнулся. Темнота комнаты не позволила ему разглядеть, как зарделась Ирина, отчего оспины на её лице стали выделяться ещё больше.
– Ты очень добрая девушка,– только и смог проговорить он и со вздохом удалился.
Следующий день прошёл в тревожном ожидании возвращения Елены, которая решила найти Аллаэтдина у него дома. Уже стемнело, а девушка всё не возвращалась. Наконец дверь трактира резко отворилась, и на пороге показалась сильно взволнованная Елена. Она быстро направилась к Сократу и стала что-то серьёзно нашёптывать ему. Иосиф и Соломон с тревогой наблюдали за ними. Старик несколько раз удивлённо вскидывал седые брови, чем ещё больше смутил своих гостей. Первым не выдержал Иосиф.
– Уж не произошло ли чего-то дурного? – беспокойно спросил он.
Старик подошёл к нему вплотную и заговорил вполголоса:
– Сегодня ночью они собираются утопить Ребекку.
– Утопить? Где?
– Они сбросят её в реку Марицу с большого каменного моста.
– Мы должны спасти её! Сам Бог послал нам такую отличную возможность! – взволнованно заговорил Иосиф и с надеждой посмотрел на воспрянувшее лицо Соломона.
– Откуда она узнала про это? -поинтересовался Соломон.
– Сегодня утром они выдворили из дворца её служанку. Она и растрезвонила по всему городу эту весть, – объяснил Сократ.
– Служанку Ребекки?– удивился Соломон, – у неё во дворце была служанка?
– Мы не хотели тебе говорить, но твоя сестра была фавориткой султана и даже беременна от него, – быстро проговорила Елена и смутилась.
То, что Ребекка была в гареме фавориткой, об этом знала вся столица, точно так же, как о том, что она беременна. Шило в мешке не утаишь – по такому принципу просачивалась в город вся дворцовая информация, и уж тем более из гарема. Выйти оттуда наложнице не представлялось возможным, а вот слух про неё беспрепятственно распространялся за её стенами.
– Этого не может быть! – сказал изумлённый юноша.
Он не мог себе представить, что его по-детски наивная сестра успела всего за несколько месяцев превратиться в настоящую женщину, да ещё забеременеть от султана.
– Не надо так возмущаться. Жизнь в гареме протекает по своим жестоким законам, и если им не подчиняться, то можно просто погибнуть, – начала успокаивать Соломона Ирина.
– Тогда почему же её хотят утопить? – спросил Соломон.
– Потому что молодой султан хочет избавиться от всех возможных своих соперников, в том числе и не родившихся,– объяснил Сократ.
– Ладно, Соломон. С ребёнком она или без, какое это имеет для нас значение? Давай думать, как будем её спасать? – засуетился Иосиф.
– Здесь думать нечего. Спрячемся под мостом и спасём, когда бросят в воду,– решил юноша.
– Это не так-то просто. Вода зимой в реке холодная, и не исключено, что мост будет взят под охрану, – предупредил Сократ.
– Это не имеет для нас никакого значения. Второго такого благоприятного случая нам может больше не представиться. Нырять в реку для моряка – сущий пустяк. Соломон, ты готов?
– Конечно, готов. А далеко ли отсюда река?
– Нет, близко. Я вас провожу до моста, – сказал старик, и они вышли из таверны, оставив девушек одних.
Все трое быстро добрались до реки.
– Ну, с Богом, – сказал Сократ, – будьте очень осторожны. Охраны я не заметил, но все равно, действуйте скрытно. Если повезёт и вы спасете девушку, быстро возвращайтесь обратно в таверну. Это единственное для вас безопасное место в этом городе.
– Спасибо тебе, Сократ, за всё! – благодарно воскликнул Соломон.
– Благодарить пока не за что. Вот когда спасёте девушку, тогда и будем радоваться все вместе, -сказал на прощание добрый грек и удалился.
К счастью, ночь выдалась на редкость безлунная. К тому же начался сильный дождь, какой бывает в последние зимние дни во Фракии. Вокруг была страшная темнота, но всё это очень радовало Иосифа, ибо лучшей погоды для столь рискованного мероприятия невозможно было даже представить. Очертания широкой водной глади едва виднелись сквозь густые кусты.
– Нам надо спрятаться под мостом,– решил шкипер, – там нас, наверняка, не заметят.
Они бесшумно зашли в воду и поплыли к срединному пролёту моста. Чтобы было легко плыть, Иосиф и Соломон ещё в таверне освободились от верхней одежды, но всё равно – плыть в холодной воде было трудно. Течение Марицы в Адрианополе довольно быстрое, и потому пловцам пришлось изрядно потрудиться, прежде чем они смогли доплыть до срединного пролёта моста. Здесь они вышли из воды, поднявшись по выступам опоры, и сели на них. Застыв в таком положении, они стали ждать. Дождь продолжался и лил настолько сильно, что спрятавшиеся под пролётом шкипер с племянником совсем озябли. В таком состоянии они прождали довольно долго.
Наконец, сверху послышался топот конских копыт и турецкая речь. Голоса были тоненькие, будто женские. Кони остановились на середине моста, и скоро сверху сбросили тяжёлый брыкающийся предмет, зашитый в мешок. Он шумно бросился в воду и камнем пошёл на дно. Люди, сбросившие его, внимательно проследили, как он тонет, и, удостоверившись, что всё в порядке, удалились.
Соломону не терпелось прыгнуть в воду, однако Иосиф его придерживал.
– Погоди. Пусть уйдут. Ничего с ней не будет, сейчас достанем, – умерил пыл племянника Иосиф.
Он точно заприметил место падения тела, и оттуда ещё два шага вперёд по течению. Как только голоса и топот копыт стихли, Иосиф, набрав в лёгкие побольше воздуха, прыгнул в намеченное место. Вслед за ним плюхнулся Соломон. Река оказалась намного глубже, чем ожидалось. Доплыв, наконец, до дна, дядя и племянник начали лихорадочно шарить по речному дну. Будто две слепые черепахи они прощупывали руками и ногами подводный ил. Это продолжалось около двух минут, и Соломон уже стал чувствовать непреодолимое желание вдохнуть живительный воздух. В воде он потерял дядю и в отчаянии всплыл наверх. Когда он вынырнул, вокруг никого не было. Соломон жадно сделал несколько вдохов и снова нырнул. Погружаясь, он внезапно натолкнулся на тяжело всплывающий предмет. Это был мешок, который Иосиф толкал наверх из последних сил. Соломон подхватил его вытащил из воды. Через мгновение вынырнул обессиленный шкипер. Он пробыл под водой больше, чем Соломон, и потому жадно глотал влажный от дождя воздух. Они вместе затащили мешок с телом на опору моста и только потом смогли перевести дух.
– Никогда бы не мог подумать, что Ребекка такая тяжёлая, – с трудом выговорил Соломон, тяжело дыша.
Иосиф достал из-за пояса кинжал и осторожно стал вспарывать мешок. Оттуда показалось лицо девушки с завязанным ртом. Иосиф быстро освободил её от верёвок и спасённая издала тихий стон.
– Хвала Господу, она жива, – решил он, – теперь отдохнём и переправимся на берег…
В таверне все лихорадочно поджидали возвращения Иосифа и Соломона. Старик Сократ не мог найти себе места и нервно расхаживал по комнате. Елена без конца подходила к окну и напряжённо всматривалась в темноту, а Ирина тихо сидела на лавке, отрешённо уставившись на гипнотизирующий свет оливковой лучины. Время давно перевалило за полночь, а они не возвращались. Непрекращающийся дождь усиливал напряжение. Неожиданный стук в дверь заставил всех вздрогнуть.
– Это они! – радостно вскрикнула Елена и побежала открывать дверь.
На пороге стоял мокрый Аллаэтдин и довольный улыбался. Радость Елены непроизвольно перешла в удивление, которое не мог не заметить хитрый ншанджи.
– Ты как будто не рада моему приходу? – спросил он, переступая порог, – такое впечатление, что ты ждала вовсе не меня.
– Что ты! Я очень тебе рада, – мигом пришла в себя девушка, – но, честно говоря, не думала, что ты придёшь в столь поздний час.
– Что поделаешь. С этим молодым султаном работы прибавилось достаточно. Что ни день, то новые указы и распоряжения. Работаем до поздней ночи. Мне сообщили дома, что ты искала меня днём. Я подумал, что у тебя что-то случилось, вот и явился в столь поздний час.
