Татьяна Волхова
Ведьмина деревня
Она устроилась на небольшое предприятие в городе, надеясь, что ей выделят комнату. Но жильё не дали. Поэтому Алёна сняла на первое время угол и оставалась там ночевать на буднях. Танюшка в ту весну жила с Евдокией и Степаном. Хотя девочка очень скучала в разлуке, забрать её к себе Алёна не могла – хозяйка не разрешала.
Но ближе к сентябрю она наша довольно большую комнату в городе, которую сдавала пожилая женщина, живущая одна. К ней они с Танюшей и переехали, девочка пошла в школу. И теперь уже в лесную деревню они ездили только на выходные.
В круговороте дел, разрываясь между работой и дочерью, Алёна с грустью вспоминала спокойные дни в доме отца или Евдокии, когда они много разговаривали, гуляли в лесу, делали куколок и жили так, будто окружающего мира не существует. Но время диктовало свои условия: вскоре лесной деревни не стало.
В один из своих приездов к отцу, когда Танюша уже пошла во второй класс, Алёна застала их с Евдокией очень встревоженными.
– Что случилось? – спросила девушка после первых приветствий и объятий.
– Ой, дочка, даже не знаю, с чего начать, – сказал Степан, – деревню нашу снести хотят.
– Как это – снести? – удивилась Алёна. – Деревенские приходили? – спросила она, пугаясь того, что здесь происходит по её вине.
– Да какие деревенские, – махнула рукой Евдокия, – они сюда не пройдут, смелости и сил не хватит. Это другие люди, им преграды не писаны, одни деньги в их глазах. Наш морок на нескольких человек сработает, а когда их столько, да ещё на больших машинах, то их ничего не остановит. Долго они вокруг да около нашей деревни плутали, да вышли.
– Что за люди? Что за машины? – ещё больше удивляясь и переживая, спросила Алёна.
– Пригнали к границе леса лесоповалочную технику, хотят здесь всё вырубить, – ответил Степан. – По их картам никакой деревни здесь нет, да и была бы – не остановились бы. Зато на лес наш позарились.
– Там же болота, со стороны большой дороги, – возразила Алёна, – на болотах лес плохой, гнилой, я помню, мы изучали ещё в школе. Неужели они не знают?
– Болото только с одной стороны, – возразил отец, – а ближе к нашим домам и с других сторон – отличный, сосновый лес. Я же сам валил его для дома, знаю. Вот и они хотят, только не чуть срубить, как мы, а настоящую большую вырубку здесь сделать.
– Так это же надо согласовать, просто так лес валить нельзя, – продолжала Алёна.
– Да говорю тебе, им закон не писан, – махнул рукой Степан, – времена какие на дворе, видишь? Власть поменялась, в стране непонятно что происходит. Мы хоть и в лесу живём, да газеты читаем, что из города привозят.
Девушка примолкла, грустно задумавшись. За окном стояла осень девяносто третьего года, от страны, в которой она родилась, почти ничего не осталось. Ни стабильности в завтрашнем дне, ни зарплаты за свой труд, ни безопасности не было. Алёна видела, как всё, во что она верила, катиться под гору с огромной скоростью.
На предприятии, где она работала, давно шли сокращения. Алёне задерживали зарплату или отдавали не деньгами, а товаром, который она потом продавала на рынке или выменивала на нужные ей вещи.
Было страшно за своё будущее и за то, как растить дочь. И лесная деревня была тем оплотом спокойствия, куда она приезжала набраться сил и отдохнуть. Но и сюда добрался дух перемен.
– Что же делать? – спросила Алёна.
– Наши собираются идти в органы управления, – сказала Евдокия, – да только не светит там ничего: нет нашей деревни по документам, мы ведь все числимся в наших старых домах, в той деревне, где ты выросла. А то, что наших домов давно нет и землю под ними местные давно между собой поделили, никому дела нет. Давно ведь ушли мы, никто и не вспомнит, что были.
– Но документы ведь остались, – пыталась найти выход Алёна, – значит, вы можете вернуться.
– Дочка, – примирительно сказал Степан, – ты ведь понимаешь, что никто из нас туда не вернётся; здесь наше всё – и душа, и жизнь. А там нам жизни не дадут. Да и разместиться негде. Уж лучше в город, там хоть работу найти можно. Я вот из последних сил держусь за своё место. Сторожу и за себя, и за того парня.
Выходные прошли в томительных разговорах. В лесной деревне на тот момент жители были в девяти домах. У большинства из них в городе жили выросшие дети, к ним они и собирались переехать, если деревню снесут. Но была одна пожилая пара, единственный сын которых давно погиб, и им ехать было не к кому. И Степан с Евдокией в городе только Алёну знали.
В воскресенье Алёна с Танюшкой уезжали с тяжёлым сердцем, хотя ещё была надежда, что вырубку не разрешат. И следующий месяц было тихо, только иногда слышался шум техники с дальней стороны леса. Жители надеялись, что до них не дойдут. Но в один «прекрасный» день грохот техники раздался совсем близко от лесной деревни.
Рабочие начали валить деревья рядом с людьми, органы управления и правопорядка не реагировали на заявления жителей, отвечая, что по документам там сплошной лес и никаких домов. А разрешение на вырубку оформлено по всем «правилам».
Жители деревни надеялись, что после валки леса их оставят в покое. И будут они дальше жить, но не в лесу, а в чистом поле. Но видимо, очень они мешали кому-то своими обращениями и жалобами, и в избы начали вламываться по ночам, угрожая расправой, если жители не покинут свои дома.
Глава 25. Город.
В один из вечеров Алёна увидела на пороге квартиры, где она снимала комнату с дочерью, Евдокию и Степана. У них в руках были скромные пожитки – то, что они успели собрать.
Хорошо, что в свои предыдущие приезды Алёна понемногу увозила ценные вещи. Драгоценностей среди них, конечно, не имелось, но была память, очень дорогая ей и отцу.
Степан сказал, что жители нескольких домов рядом с ними уехали раньше, а пожилая пара, которой ехать было некуда, осталась. С тех пор о них больше никто никогда не слышал.
Алёна поговорила с хозяйкой квартиры Галиной: она уже рассказывала ей о происходящем с отцом, и женщина очень сочувствовала людям, попавшим под каток безнаказанного произвола. И когда Степан с Евдокией появились на пороге, разрешила остаться у себя на некоторое время.
Евдокия легла в комнате Алёны и Танюшки, а Степану постелили на кухне.
Прибывшие хотели на следующий же день искать себе съёмное жильё: они рассчитывали на те накопления, которые успели сделать за свою жизнь. Но цены стремительно росли, а деньги обесценивались.
Утром Алёна ушла на работу, Танюшка в школу, а Евдокия со Степаном и хозяйкой квартиры решали, что делать дальше. Галина была одного с прибывшими возраста и понимала, в каком состоянии они находятся.
Она обещала поспрашивать у своих знакомых в доме, кто готов сдать угол. Евдокию согласилась приютить одна старушка, которой тяжело было жить одной, а дети её не навещали.
Степану же Галина предложила остаться в своей квартире. Она сказала, что ей будет спокойнее, если в доме будет жить мужчина, потому что времена тяжёлые, по району уже промышляли грабители. Даже в магазин ходить одной было страшно.
Так и остался отец Алёны с ними жить. Спал в комнате дочери, отводил и забирал Танюшку в школу, занимался с ней по вечерам. Работал сутками, в свободное время помогал Галине что-то подремонтировать.
И стали они все городскими жителями. Но сердце всё равно болело и тосковало об оставленных домах, о деревьях, что больше не возвышались вокруг них, о спокойной и размеренной жизни, что текла в лесу.
Спустя некоторое время они приехали посмотреть, что осталось на месте их домов.
Их встретила вырубленная поляна, с пнями и щепками. Дома были разграблены: стекла выбиты, частично пова́лёны стены, внутри, куда можно было заглянуть – разбросаны вещи. Смотреть на это без слёз было невозможно.
Степан прижал руку к груди и опустился на пенёк от свежесрубленного дерева. Алёна обняла отца, еле сдерживая слёзы. Разруха, царившая вокруг, была отражением того, что творилось в стране.
Евдокия с опаской заглянула в свой дом. Он сохранился лучше всех. Стены были целы, но внутри всё было перевёрнуто вверх дном: посуда побита, резные полочки и другие предметы, заботливо вырезанные её мужем, – оторваны и поломаны.
– Кому было надо всё громить? – недоумевала подошедшая Алёна.
– Это злость у людей внутри, и выхода ей нет, вот и срываются, – ответила Евдокия, автоматическим движением поднимая табуретку, – разрушили здесь всё, разгромили, что другому дорого, – и им на время легче стало.
Девушка чувствовала, как ведунье тяжело смотреть на свой разрушенный дом. На все вещи и предметы, с такой любовью изготовленные когда-то.
– Вот и закончилась эта страница моей жизни, – сказала ведунья, – не думала я, что вот так всё кончится. Видела, что перееду, что пустота здесь будет, но чтобы так – не представляла.
Алёна обняла её и заметила, что женщина еле сдерживает слёзы.
– Всё, что я любила и берегла, здесь осталось, – проговорила она, – вся моя память о муже и дочери.
Женщина взяла в руки обломки резных ободков, полочек и других предметов, которые делал её муж. Перевезти в город они смогли лишь несколько вещей, ставить их там всё равно было некуда.
Алёна смотрела и вспоминала, в каком тяжёлом состоянии сама пришла сюда, как помогли ей эти люди и само место. Вспомнила ритуальную поляну, на которой освободилась от дурного наследия. А сейчас, сколько хватало взгляда, высились пеньки, и от поляны, скорее всего, тоже ничего не осталось. Вдалеке виднелись дома её родной деревни.
«Местные, наверное, радуются, что здесь ничего не осталось», – подумала она.
И хотя девушка провела здесь мало времени, ей было до боли жаль, что так произошло с местом её исцеления.
«Если бы не Евдокия и её знания, не те спокойствие и размеренность, что царили здесь, я бы, может, и не поправилась, – подумала она, – а теперь здесь всё разграблено».
В дом Евдокии вошёл Степан, осмотрелся кругом.
– От моего дома и такого не осталось, – сказал он. – Пойдёмте отсюда, тяжело, будто вся жизнь оборвалась.
Взяли несколько вещей, что нашли нетронутыми, и пошли в обратный путь.
Возвращались молча. Было непривычно идти не среди густого леса, а в окружении торчащих пеньков да срубленных веток. Старых тропинок не было, шли по следам техники, на которой вывозили лес.
Танюшка ждала их дома вместе с Галиной. Женщина очень привязалась к девочке и наравне со Степаном занималась с ней. Брать ребёнка с собой на место лесной деревни Алёна не рискнула, хотя девочка очень просилась. По лицам вошедших Галина сразу поняла, что всё ещё хуже, чем они думали. Возвращаться людям было некуда.
С тех пор о лесной деревне почти не говорили. Было слишком тяжело вспоминать о том, что случилось с тем местом, которые было им больше, чем домом.
А Евдокия со Степаном будто утратили часть себя. Алёна чувствовала, что ведунья стала слабее: уже не так спокойно и уютно рядом с ней, как будто ей обрубили корни.
Время шло и не давало расслабиться. Следующим летом Степана с Алёной почти одновременно уволили с работы. До пенсии мужчине оставалось ещё несколько лет, а накопления, которые он сделал за годы работы, обесценились.
Когда это всё выяснилось, Степан слёг от инсульта. Ни Евдокия, ни Алёна не могли ему помочь. От здорового, плотного телосложением мужчины за пару месяцев остался высохший старик.
Видя, что отец тихо уходит, девушка вспомнила, как раньше делала массажи и помогала вернуть подвижность. И пусть у неё не было медицинских знаний, но было большое желание помочь отцу.
Алёна нашла книгу по массажу, Евдокия сделала мазь на травах, которые насобирала, выезжая за окрестности города, чтобы хоть немного побыть на природе. И Алёна начала растирать затёкшее тело отца. Степан просил оставить его в покое, но дочь не уходила от него, пока не заканчивала сеанс.
Как-то Галина тоже попросила размять ей поясницу. Потом к ней в гости забежала знакомая, всё время теребившая затёкшую шею: Алёна предложила сделать лёгкий массаж, чтобы облегчить боль, и женщине на самом деле стало легче.
С мазью Евдокии руки Алёны скользили по коже легко и свободно, разогревали ткани, улучшали кровоток; стали появляться пациенты. Одна соседка сказала другой, та привела сына, который страдал от болей в спине, тот рассказал на работе.
Люди говорили, что руки девушки необычайно мягкие, а тепло от них разливается по всему организму, и лучше становится не только больной области, но и всему телу.
– Это у тебя дар бабушки проявляется, – говорила Алёне Евдокия, – мать Степана многое умела, в том числе и руками лечить. Жаль, что не успела тебе своё мастерство передать. Я слышала от неё, что руки надо специальным образом разогреть, можно пошептать над ними слова добрые, и тогда прикосновения от них будут более целебными.
Алёна так и делала. И к каждому пациенту относилась она, как к своему родному человеку. Но со временем поняла, что слишком много на себя берёт, будто болезнь с людей снимает. После нескольких сеансов пластом ложилась и встать не могла.
Чтобы этого не происходило, ведунья посоветовала ей представлять себя во время сеанса на ритуальной поляне, среди зажжённых костров и тлеющих пучков трав. Думать о том, что вода из ручья смывает с её рук и с тела обратившегося к ней всё плохое. И вода эта уходит в землю. А она, Алёна, чистой остаётся, хворью не тронутой.
После этого стала Алёна себя чувствовать лучше, потом ещё и свои личные секреты работы с людьми нашла. Так и лечила тех, кто обращался.
Денег за сеансы почти ни у кого не было, но люди благодарили тем, чем могли поделиться: кто-то приносил одежду для Танюши, кто-то давал пакет овощей, кто-то – другие продукты.
У большинства горожан были родственники в деревнях, и они выращивали на своих огородах овощи и фрукты. В эти моменты Евдокия очень жалела, что они остались без клочка земли.
Так и жили в сложные времена. К зиме Алёна смогла устроиться в магазин. Хозяйка была одной из пациенток девушки и предложила ей место по блату, уволив другого человека. Алёне было неудобно из-за этого, но надо было жить и растить дочку, и отказываться она не стала.
Теперь пять дней в неделю работала в магазине, опять стала брать домой за полцены повреждённые продукты, а в свои выходные ходила по пациентам.
Танюшу почти не видела. Дома появлялась ближе к ночи и падала от изнеможения. Не уставала благодарить Евдокию, что та помогла ей в своё время вернуть здоровье.
Галина уже не брала со своих квартирантов арендную плату, так как питались все вместе. Её сын, давно уехавший в столицу, даже не появился, чтобы спросить, как там мать в такое трудное время. Поэтому женщина была очень рада, что у неё появились близкие люди.
Как только ввели возможность приватизации жилья, Галина прописала всю свою новую семью, как она называла Алёну со Степаном и Танюшей, и приватизировала квартиру на всех.
– Чтобы вам с Танюшей было где жить, когда меня не станет, – говорила она.
А Алёна замечала, что отец с Галиной всё больше разговаривают, находят общие темы, обсуждают прошедшую жизнь. Будь они помоложе, может, и супругами стали, но сейчас общались как хорошие друзья.
Как Степан стал чуть лучше ходить – стали вместе встречать Танюшку со школы, помогать ей с уроками. И вроде жизнь обрела новый смысл. А вот Евдокия начала увядать. После переезда в город ведунья становилась всё слабее.
Евдокия продолжала жить у женщины, которая её приютила. Хозяйка относилась к съёмщице жилья чисто по-деловому. Каждый месяц просила арендную плату, пусть и небольшую, но деньгами, и место в квартире выделила соответственно скромной плате – угол, как изначально договаривалась.
Ведунья не жаловалась, наоборот, старалась делать добро хозяйке, чтобы не лишиться и этого угла. Все травы и мази, что она изготавливала и реализовывала через Алёну (та предлагала своим клиентам), хозяйке доставались бесплатно.
Большую часть времени Евдокия проводила на улице. Много гуляла, летом уезжала на весь день, взяв с собой термос и батон. Алёна знала, что ведунья ездила на место лесной деревни, думала хоть летом там пожить. Но оказалось, что там уже огорожено и идёт строительство. Кто и что строит – не известно.
Однажды Евдокия принесла Алёне тетради со своими записями.
– Я хочу оставить их тебе с Танюшкой, – сказала она.
Алёна озабоченно посмотрела на ведунью. Она понимала, что та не стала бы отдавать их просто так.
– Это знания, которые я получила от своей бабушки и дополнительно наработала за жизнь. Здесь немного. Я записывала только самое важное, остальное держала в памяти. Когда ты жила со мной, я рассказывала тебе. Если ты заглянешь в свою душу, то без труда вспомнишь их, – продолжала Евдокия. – Как общаться с растениями, как слышать их, как определить готовое к сбору. Это невозможно увидеть, каждая травинка в своё время набирает максимальную силу, но можно понять сердцем, прислушавшись к природе.
Девушка вспоминала, что Евдокия уже рассказывала ей это, но она не думала, что это важная информация.
– Рецепты мазей и снадобий, которые я делаю, тоже здесь, – продолжала ведунья. – Если будешь готовить, то делай это с сердечным вниманием, чувствуя каждую положенную в сбор травку и цветок, тогда и польза от наваров и мазей будет. И вместе с твоими руками, проводящими тепло, много пользы принесут эти рецепты.
– Вы куда-то уезжаете? – осторожно спросила Алёна, боялась услышать положительный ответ.
– Пока нет, – сказала Евдокия, – но я хочу, чтобы это всё было у тебя. Не бойся: это не такие книги, как нам с тобой пришлось уничтожать на поляне. К этим книгам не привязаны никакие сущности, здесь только знания и моё сердце.
– Я вижу, что вы грустите, – сказала Алёна немного невпопад, но она давно хотела завести этот разговор, а возможности никак не выпадало. – Я даже не могу представить, как тяжело вам лишиться своего дома в лесу, но, может, мы что-то придумаем?
– Нечего придумывать, Алёна, – ответила женщина, – я не городской житель, плохо мне здесь, задыхаюсь в этом каменном мешке, в котором живу. А уехать некуда. Лесной деревни больше нет. Дом моих родителей, который был в том месте, где ты родилась, давно разрушен, и земля принадлежит другим людям. Одна радость осталась: ноги ходят, носят меня за пределы города, там только и дышу.
– Может, у меня получится купить вам с папой небольшой домик,– начала девушка и осеклась.
Она сама понимала, насколько несбыточны это мечты. Её скудной зарплаты хватало только на самое необходимое, доход от массажа тоже был небольшой. Не все оплачивали сеансы деньгами. Да и брать много Алёне не позволяла совесть. Она ведь понимала, что все люди сейчас в тяжёлом положении.
Евдокия улыбнулась и погладила Алёну по плечу.
– Ты не переживай, – сказала она, – я в этой жизни много всего повидала: и в любви пожила, и одна побыла. И тебя с того света вытащила, Танюшке помогла себя обрести. Это греет мою душу, и чувствую я, что выполнила всё, что отведено мне было.
– Не говорите так, – испугалась Алёна, услышав в словах Евдокии прощание, – вы нам нужны, вы Танюшке, как бабушка.
– Я знаю и очень это ценю, – улыбнулась ведунья, – но мне всё чаще снятся мои муж и дочка, они зовут меня. И я чувствую, что закончила свои земные дела. Я хотела сплести тебе и Алёне браслетики, наподобие того, что тебе Степан надел, когда ты впервые к нам в деревню пришла, но поняла, что сила у меня уже не та. Не смогу я их заговорить и наполнить так, чтобы хорошо они вас защищали. Без своих корней утратила я себя, вот если бы молодая была, тогда смогла бы. А сейчас уже нет. Пустые мои браслеты будут, бессмысленные.
С этими словами Евдокия открыла одну из тетрадей на последних страницах.
– Но ты можешь их сделать сама. Здесь нарисованы плетения, и написано, из каких нитей плести надо, – продолжала она, – нитки мы всегда сами пряли из пуха или шерсти, потом их красили и браслеты делали. Здесь обо всём это сказано. Но ты можешь попробовать из покупных нитей сплести, только смотри, чтобы натуральные были. Когда сплетёшь – заговори. Я записала текст наговора, но ты можешь от себя что-то добавить. И будет вам с Танюшкой защита. Растёт наша девочка, а глаз недобрых вокруг много.
– Но я не умею заговаривать, – возразила Алёна, – и силы у меня нет такой, как у вас.
– Есть, только другая у тебя сила, – сказала Евдокия, – и сейчас она в расцвете, так что всё у тебя получится.
Алёна потом долго вспоминала этот разговор, думала, могла ли остановить, переубедить ведунью в принятом решении. А то, что Евдокия уже тогда приняла решение, она не сомневалась.
В один тёплый день ранней осенью, когда Танюша уже ходила в пятый класс, ведунья уехала гулять за город и не вернулась. Вечером к Алёне постучалась старуха, у которой Евдокия снимала угол, и сказала, что её жилички нет.
– Куда она делась? – строго спросила пришедшая. – Мне давно отдыхать надо, а не её искать по подъездам.
Алёна со Степаном очень встревожились. Они понимали, что без важной причины Евдокия никогда бы не задержалась до ночи в лесу.
Женщину искали несколько дней, ездили по тем местам, где она любила бывать, написали заявление в милицию. Но поиски были безуспешны.
В вещах ведуньи, которые они забрали к себе, нашли записку.
«Дорогие мои, не ищите меня, я встретилась с мужем и дочерью», – писала Евдокия.
– Не по-людски это, – сказала Галина, – тело-то упокоить надо.
Но ведунью так и не нашли. А спустя некоторое время Алёне приснилась молодая женщина в длинном сарафане и с копной чёрной волос, развевающихся по ветру. Она шла за руку с молодым, статным мужчиной, а рядом с ними бегала такая же черноволосая девочка. Женщина помахала Алёне рукой и просила не грустить, сказала, что скоро вернётся к ним.
Проснувшись, девушка долго вспоминала, где видела эту женщину, и только рассказав отцу свой сон, поняла.
– Это же Евдокия в молодости, – сказал Степан, – и муж у неё такой был, как ты описала, и дочка.
Он покопался в своих документах и вытащил несколько старых фотокарточек. На одной из них молодой Степан стоял рядом с Евдокией и её мужем. Алёна взглянула и обомлела: на фотографии ведунья была в точно том же сарафане, как приснилась ей.
А спустя ещё некоторое время Танюшка вернулась домой с котёнком. Хотя она знала, что приносить животных домой нельзя. Они жили вчетвером в маленькой двухкомнатной квартире, и есть порой было нечего. Но в этот раз девочка сказала, что кошечку, а это оказалась девочка, надо обязательно взять в дом.
– Мама, она ждала меня у подъезда, – уверенно сказала Танюшка, – я её издалека заметила. Кошечка ни к кому не подходила, хотя её многие звали. А как я приблизилась, она встала и пошла ко мне. Я взяла её на руки, и она сразу замурлыкала.
Кошечка и правда заливалась песенками на руках у девочки. И смотрела такими умными глазами, что Алёна не могла оторвать взгляд. Окрас найдёныша был интересным: спинка и головка чёрные, грудка светленькая.
Из комнаты вышла Галина. Посмотрела девочку, прижимающую к груди мурлыкающий комок.
– Что с тобой делать? – сказала она. – Оставляй котёнка. Не объест он нас, а всем радость.
Кошечка спрыгнула с рук, подошла к Галине, потёрлась спинкой о её ноги, а потом уверенно направилась в комнату Алёны. Там в углу стояла коробка с вещами Евдокии, которую так не решались разобрать.
Подойдя к этим вещам, кошечка внимательно обнюхала их, забралась внутрь и заснула на любимой шали ведуньи. Её так и назвали Веда.
Глава 26. Будем жить
После ухода Евдокии, Алёна долго не могла прийти в себя. Ей казалось, что она потеряла заботливую маму, которой у неё никогда раньше не было. И как бы она ни ценила ведунью при жизни, сейчас всё острее осознавала, какую помощь и поддержку та ей оказывала.
Теперь Алёна искала опору в себе самой, чтобы дать чувство защищённости своей дочери.
Посреди стремительно меняющегося мира всем был необходим островок стабильности. И молодая женщина старалась, чтобы таким островком стал их дом, неожиданно обретённый в квартире Галины.
Алёна порой вспоминала Тимура и его родителей. Переживала, что так рассталась со свекровью.
Глядя на свою подросшую дочь, ей не верилось, что это та самая ма́лёнькая девочка, что ещё недавно играла с куклой за ширмой в старом доме.
«Когда она успела так вырасти?» – спрашивала себя Алёна, глядя, как дочь учит уроки.
О прошлом они почти не говорили. Алёна чувствовала, что одно прикосновение вниманием к тем событиям будто возвращает к жизни давно прошедшее. Иногда ей было жаль, что её судьба сложилась именно так, и счастье с любимым мужем было скоротечно. Но оглядываясь вокруг и видя, как живут другие люди, она понимала, что у неё сейчас не самый плохой вариант, и радовалась тому, что есть. Ей было слегка за тридцать, и она начала понимать, что вся жизнь ещё впереди.
В один из дней она встретила в городе младшую сестру Тимура Олю, одну из тех девочек, с кем проводила время маленькая Танюшка, бывая в доме свекрови. Только Оля в то время ходила в первый класс, а Таня была младенцем.
Сначала Алёна не узнала свою золовку, в её памяти младшие дети в семье Тимура так и остались детьми, но схожесть со свекровью была налицо, и она остановилась, узнав знакомые черты.
– Здравствуй, Алёна, – первой поздоровалась Оля, – давно тебя никто не видел. Думали, что ты вообще уехала из наших мест.
– Нет, я в городе с тех пор, как разрушили лесную деревню, – ответила молодая женщина.
– Там уже новые строения – красивые, высокие дома, а вокруг высокий забор, – сказала девушка, – мы иногда ходим посмотреть, какие машины туда приезжают. Мальчишки говорят, что только в журналах такие видели.
– Место там и правда хорошее. Только лес загубили, что за радость жить среди поля? – ответила Алёна.
– А у них такой высокий забор, что им поля не видно, взгляд в стены упирается, – усмехнулась Оля. – Да и мелкие деревца вокруг уже поднимаются.
Алёна грустно улыбнулась. Воспоминания о лесной деревне давались ей с трудом. Светлые чувства сменялись грустью от разрушения домов и ухода Евдокии.
– А сами вы как? – спросила Алёна. – Как мама, Тимур? – на последнем слове её голос немного дрогнул.
– Нормально, – ответила девушка, – папа работу другую нашёл, со старой уволили. Светка замуж вышла за одноклассника, они вместе уехали в институт поступать. Да мама говорит, что сестра не доучится, вернётся с ребёнком.
Алёна вспомнила Свету, она была немного старше Оли и всегда мечтала вырваться из деревни, учиться в большом городе и остаться там жить. В этом они с Алёной были похожи, только она сама так и не уехала.
– А Тимур, – продолжала Оля, – живёт с разными девушками, кто к нему прилипнет, та и рядом. Но долго никто не задерживается. Характер у него невыносимый стал. Чуть что – на крик переходит. Даже на маму голос повышал недавно. Отец его тогда из дома вытолкал и сказал, чтобы больше не смел так делать. А брату всё едино. Говорили с ним как-то, сказал, что не чувствует, что живёт. Будто просто так по земле ходит, а душа далеко. Порой и хочет всё изменить, жизнь по новой начать, да не получается. Недавно сказал мне: «в голове у меня будто зверь живёт – наживы ему надо. Я веду себя так, как те люди, что меня в плену держали, как одним из них стал».
Алёне было грустно это слышать. Она понимала, что и её вина в этом есть. Она так хотела вернуть мужа, что не думала о средствах. Потом, много раз спрашивая себя, сделала бы вновь те ритуалы, зная последствия, она всегда отвечала утвердительно. Потому что в ту пору она не могла поступить иначе: возвращение мужа было её единственной мечтой и надеждой несколько лет.
– Передай маме, что я ей очень благодарна за те годы, что она была рядом, – сказала Алёна.
– А брату вы ничего не передадите? – укоризненно спросила Оля.
Молодая женщина внимательно посмотрела на неё: объяснять девушке, что «иногда одной любви мало», чтобы быть в отношениях, и жизнь бывает сильнее любого самого искреннего чувства, она не считала возможным. До этого надо дойти самой. А может, и обойти стороной, если повезёт.
– Тимуру я желаю взять в себя в руки. Я верю, что у него получится, если захочет, – сказала она.
– А вы-то сама как? – задала ещё вопрос Оля.
– Хорошо, живём с Танюшкой здесь, она в школу ходит, я работаю, – ответила Алёна.
– У вас всё хорошо, а брат пропадает, – с укором сказала девушка.
– Я тебя понимаю, – услышала она в ответ, – брат тебе ближе, и ты его жалеешь. Но я должна подумать о себе и о дочери: рядом с ним нам не было жизни, поэтому мы и ушли.
– А отец говорит, что это ты виновата, что так у Тимура сложилось: хорошая жена мужа в беде не бросит! – почти выкрикнула Оля.
– Не надо так, ты всё равно многого не знаешь, – ответила Алёна и, попрощавшись, ушла.
На душе скребли кошки, в голове всплывали разные воспоминания, картинки из беззаботной юности, когда казалось, что их любовь с Тимуром бесконечна; ощущения от дома бабки, куда ей так не хотелось переезжать; чувство беспомощности, когда она осталась одна с ребёнком, и призрачная надежда на нормальную жизнь…
Домой Алёна пришла на ватных ногах. Умылась и рухнула в постель.
– Ты не заболела, дочка? – с тревогой спросил Степан. – Работаешь на износ.
– Нет, просто устала, – ответила молодая женщина.
И к ней тут же скользнула Веда. Она легла вокруг головы Алёны, начала негромко мурчать и будто поглаживала своими мягкими лапками голову хозяйки.
У молодой женщины непроизвольно из глаз брызнули слёзы, а за ними пришло облегчение.
А сон вместе с пушистым доктором окончательно смыл горечь от прожитой жизни.
Через несколько лет Алёна узнала ещё немного о Тимуре. Знакомые рассказали, что он неожиданно пропал. Сначала говорил, что у него дела с серьёзными людьми, скоро богатым станет, обещал всей деревне построить новые дома, а потом исчез. Его так и не нашли. Родители считали, что сын уехал в город, но Алёна понимала, что Тимур закончил свой путь. Не чувствовала она его больше в этом мире. Но как это случилось – не видела.
В пролетающих мимо трудовых буднях Алёна совсем не задумывалась о своей личной жизни. После брака с Тимуром в её душе была выжженная пустыня. Она не могла поверить, что то светлое чувство, что было в их сердцах с юности, не справилось с испытаниями жизни. Это разрушало её веру в хорошее.
Поэтому когда Галина украдкой спрашивала, не встречается ли Алёна с кем-то, молодая женщина отмахивалась и говорила, что ей не до этого.
Свободного времени и правда не было. После работы в магазине она бежала по пациентам, которых становилось всё больше. Мода на народные методы лечения набирала обороты, и Алёна, с её травяными сборами, мазями и массажем «чудодейственными» руками, попала в струю. Но и бросать работу в продуктовом магазине она не хотела.