Татьяна Волхова
Ведьмина деревня
– Отдохни, – сказала Евдокия, оценивая её состояние, – сегодня уже продолжать не будем.
Они со Степаном закончили уборку и накрыли на стол. Ведунья заварила в чайнике ароматные травы, и Алёна наслаждалась теплом и спокойствием, что разливались по телу от неспешных глотков.
– Как Тимур дошёл к нам? – спросила она ведунью. – Я не смогла пройти, когда шла к вам в первый раз, ещё до рождения Танюшки. Да и папа говорил, что защита вокруг вашей деревни стоит после того, как деревенские мужики с факелами приходили да сжечь тут всё обещали.
– Его родная кровь провела, – ответила ведунья.
Алёна вопросительно посмотрела на неё.
– У нас защита стоит от чужих людей, а те, у кого здесь родные живут, легко могут пройти. Тимур за дочерью шёл, вот и пропустили его, – пояснила она.
– А почему меня тогда останавливали, я ведь к отцу шла? – спросила Алёна.
– В твоём теле уже дар бабки Тимура был, а он противен нашей защите, вот и водило тебя по лесу. Кровь к отцу тянула, а защита не пускала, – был ответ.
Алёна кивнула, Евдокия уже объясняла ей это, а она запамятовала.
Пора было укладываться спать. Степан взял внучку за руку и хотел пойти с ней в свой дом. Но Танюшка вцепилась в маму и никуда не хотела идти без неё.
– Иди с ней, – сказала девушке Евдокия, – вам надо побыть рядом. Тяжело девочке между двух огней.
– И зачем Тимур появился… – проговорила Алёна. – У нас только всё налаживаться стало.
– Так всё, что с тобой происходит, все обряды, что мы проводим, на Тимуре отражаются. Мы ведь колдовство убираем, которое его из плена вызволило, а это значит, что меняется всё и на него действует. Как дальше жизнь его повернётся – я не знаю, – сказала ведунья.
– Меня спасём, а его погубим? – с горечью спросила девушка.
– Нет, мы на изначальную дорогу постараемся выйти, и что на ней было предначертано – то с вами и случится.
Следующие несколько дней Алёна провела с Танюшкой. Степан уезжал на работу, а она сидела с дочерью. Думала о том, что сказала Евдокия.
– А мы можем нейтрализовать приворот, что сделала Аня? – спросила она ведунью, когда встретила её во дворе. – Ведь с этого всё пошло?
Евдокия покачала головой.
– Я могу помочь тебе исправить то, что ты сама натворила, – сказала она, – а Анин приворот уже своё отработал, да и её в нашем мире нет. Вот если бы сразу его снять, тогда был бы шанс.
Алёна вздохнула. В глубине души она продолжала надеяться, что всё вернётся, как было в юности, когда Тимур носил её на руках и защищал от нападок деревенских жителей.
Своё обещание вернуться с мужиками он не выполнил, а может, лес его не пустил. Но больше Тимур в лесной деревне не появлялся. А Евдокия сказала девушке, что пока закончить начатый обряд и уничтожить книги.
– Вместе с ними последнее зло уйдёт, что на тебя влияет, – сказала она.
– А дар, что мне бабка Тимура передала, тоже уйдёт? – спросила Алёна.
– Нет, дар в твоей крови навсегда останется. Но пока ты его не применяешь, он дремлет. Вот когда ты книгу взяла и на кладбище ритуал провела – тогда он активировался. А так в тебе два начала: светлое, от матери Степана принятое, и тёмное – бабкой Тимура переданное. Всю жизнь тебе меж ними балансировать: чуть не в ту сторону склонишься – наказать кого пожелаешь или отомстить захочешь, так проявится тёмное. Но если никому зла желать не будешь, а для себя добро творить – то светлый путь тебя поддержит, – сказала ведунья. – Я знаю, что ты руками лечить можешь?
– Немного, – смутилась Алёна, – я Тимуру массажи лечебные делала по учебнику, что фельдшер дала. Ему очень помогало. Потом другие люди просить начали, им тоже нравилось. Но как я начала за свои услуги плату озвучивать, так сразу плохой стала. На этом всё и закончилось.
– У нас все на халяву любят добро получать, – вздохнула Евдокия, – а ведь во всём баланс нужен. Невозможно бесплатно умениями человека пользоваться. Потом всё равно отдать придётся, а вот как – неизвестно. Поэтому лучше сразу заплатить или отблагодарить так, как дающий попросит.
– Я ведь вам тоже за исцеление обязана? – спросила Алёна.
Ведунья внимательно посмотрела на неё.
– Я ведь не просто так тебе помогаю, – сказала она. – Помнишь, в больницу к тебе приходила и с рождением Танюшки помогла.
Услышав это, Алёна кивнула.
– Я не могла понять, почему вы это делаете, – ответила она.
– Твоя бабушка, мама Степана, много добра мне сделала. С моей доченькой очень помогла. Нет её уже с нами, но не моя в том вина. Всё, что могла – я сделала, – проговорила Евдокия. – И твоя бабушка тоже. И никогда за свою помощь ничего не просила. На все мои предложения отвечала, что придёт время, и отплачу я ей тем же. И пока она может – всем мне подсобит. Поэтому помочь тебе – мой долг. Но я делаю это с радостью. Мою девочку рано из этого мира забрали, так ты мне её напоминаешь. Так что мы равны с тобой. Об этом не беспокойся.
Девушка с благодарностью улыбнулась.
– Спасибо вам за доброту, давно ко мне никто так не относился. Только мама Тимура и помогала, – сказала она.
– Твоя свекровь дочек от бабкиного дара благодаря тебе уберегла, вот и помогла тебе в трудное время. Так что вы тоже квиты, – был ответ. – А сейчас одевайся теплее, мы в лес пойдём. Эти книги дома не уничтожить. А я пока всё необходимое соберу.
Алёна положила в сумку две книги, найденные на чердаке старого дома, а Евдокия взяла свечи, ножи, ёмкость с водой и два фонаря.
– Я здешний лес хорошо знаю, так что держись меня, не теряйся и не отставай, – проговорила ведунья. – Недалеко от нашей деревни в густом лесу есть небольшая полянка. Случайный путник её не найдёт. Да и не пройдёт он. Место то особое. Посреди камень из земли выходит. Да такой, что не выкопать его, и с места не сдвинуть. А по бокам поляны камни в определённом порядке лежат – самые большие чётко на стороны света указывают, а те, что помельче – посередине четырёх секторов лежат. Непростое это место. Находиться там долго тяжело, сверху будто что-то давит. Но нам это и нужно: чтобы всё то, что с книгой связано, в землю ушло. Зло там наверх подняться не сможет, чтобы на других перейти. Но запомни: туда идём – не оглядываемся, там не разговариваем – делай всё, как я скажу, и более того не спрашивай. А главное, обратно пойдём – молчи. Пока порог дома не переступим, чтобы ни одного звука из тебя не вырвалось. Мне моя матушка про такие ограничения рассказывала. С чем связаны – не спрашивай, просто послушай да выполни.
Девушка молча кивнула. От всего услышанного ей стало не по себе. Опять идти в тёмный холодный лес не хотелось. Но ведунья обещала, что это будет последним, третьим шагом в её избавлении от кладбищенских сущностей и последствий проведённого ритуала, и она двинулась за Евдокией.
Глава 22. Ритуал.
По лесу шли уже довольно долго. Алёна была тепло одета, но холод всё равно пытался забраться под толстый тулуп и шапку. Ноги то скользили по обледеневшей земле, то проваливались между обломанными ветками деревьев. Фонари в руках женщин освещали небольшой участок впереди, а вокруг царил полумрак.
Сумка с книгами тянула руки так же, как и в первый раз, но Алёна шла гораздо увереннее, так как рядом с ней была Евдокия. От ведуньи веяло спокойствием и уверенностью. А ещё защитой, что очень нравилось девушке.
Наконец они вышли на небольшую полянку. Будучи одной, Алёна прошла бы мимо неё и не заметила. Но начав осматриваться по сторонам, поняла, что центральное возвышение, густо заросшее мхом, это большой камень с удивительно горизонтальным верхним срезом. Если снять с него наросты мха, то получится довольно ровный стол, только каменный и уходящий в землю.
По краям поляны тоже были камни, они образовывали круг. Но чтобы его заметить, надо было встать в центр и присмотреться. Часть камней, лежащих на окружности, была закрыта деревьями, растущими вокруг них.
Но когда Евдокия обошла камни и поставила на них свечи в специальных устойчивых подсвечниках, круг, который образовывали камни, стал хорошо заметен. Погода стояла безветренная, и свечи ровно горели.
– Нам надо успеть до дождя и ветра, – сказала Евдокия. – Огонь силён и слаб одновременно.
Алёна с удивлением смотрела вокруг. Она чувствовала себя героиней какого-то фильма или романа, так далеко всё происходящее было от привычной ей жизни.
Евдокия тем временем куда-то отошла и вернулась с кувшином воды. Ёмкость она заранее взяла с собой, а воду набрала в ближайшем ручье. На удивлённый взгляд Алёны сказала:
– Я иногда бываю здесь, когда нужно набраться сил и очиститься. Место здесь волшебное. Скоро сама почувствуешь. А пока клади книги на большой камень.
Девушка открыла пакет и аккуратно достала два рукописных тома, обёрнутых кожей. Вспомнила все надежды, что она связывала с ними, когда пыталась вернуть мужа.
«Если бы я только знала, чем всё это обернётся», – подумала она.
И вдруг почувствовала тягу к всемогуществу, что давали книги. В голове закрутились картинки того, сколько всего она сможет сделать, используя колдовские обряды. Встряхнув головой, Алёна постаралась откинуть эти мысли, но они преследовали её.
Подойдя к большому камню, девушка увидела, что рядом с ним есть следы кострища.
– Мы разведём здесь огонь, – сказала Евдокия, – чтобы сжечь книги. Огня свечей для этого недостаточно. А теперь слушай меня внимательно: ничто не хочет быть уничтоженным, тем более зло. Ты связана с ним, так как дар бабки Тимура у тебя в крови, и ты использовала заговоры из этих книг для своего блага. Это связало тебя с силами, наполняющими книги. Они будут стремиться помешать тебе их уничтожить. Не поддавайся этому.
– Да, я уже чувствую это, – сказала Алёна.
Ей всё больше было жаль уничтожать старые рукописи. А выгода, которую можно было получить от них, начала казаться такой привлекательной и интересной. Сознание рисовало картинки того, что она сможет получить и как влиять на других людей с помощью ритуалов.
Девушка пыталась выбросить эти мысли из головы, но они наваливались с новой силой. Будто кто-то шептал их на ухо и рисовал привлекательные картинки в воображении.
Евдокия, заметив состояние Алёны, старалась поскорее закончить приготовления. Она разожгла костёр около большого камня, подожгла принесённые пучки трав и разложила их ещё одним кругом.
Алёна заметила, что дымящиеся травы легли на выступающие из-под земли камни: они образовывали малый круг вокруг центрального валуна и располагались как бы между камнями, что очерчивали большой круг. Девушка вспомнила, что видела подобную картину в книге, она называлась ритуальной поляной.
– Я видела это в книге, – сказала она Евдокии, указывая на пространство перед собой, – получается, светлые и тёмные ритуалы делают в одинаковых условиях?
– Условия могут быть одинаковыми, а вот посыл – разный, – ответила ведунья. – А теперь иди сюда и повторяй за мной.
Алёна подошла ближе к центральному костру, борясь с накатившим желанием схватить книги и убежать. Она боялась признаться Евдокии, что её одолевают такие мысли.
Тем временем та достала из своей сумки последний предмет – большой самодельный нож, который привлёк внимание девушки ещё дома, и положила его на камень рядом с книгами.
Алёне вдруг стало страшно. Ей казалось, что это не книги сейчас будут сжигать, а её саму.
Она задрожала всем телом, но постаралась убедить себя, что все эти мысли – происки тех сил, что пугали её раньше в лесу.
Евдокия встала за спиной Алёны и начала произносить слова, сложенные в причудливые рифмы. Девушка почти не понимала смысла и могла только повторять. Речь лилась и лилась, и пространство вокруг будто менялось.
Оно то уплотнялось, то становилось прозрачным, огонь костра то взмывал вверх, то припадал к земле. Аромат, идущий от подожжённых пучков трав, густо овевал её, так что мешал дышать и заставлял порой кашлять, сбивая с ритма повторений.
– Возьми нож, – услышала Алёна голос ведунья.
Девушка протянула руку к лежащему на камне острому клинку, и в голове возникла картина, что она разворачивается к Евдокии и вонзает его в тело женщины. Алёна изо всех сил сопротивлялась этому наваждению.
– Что дальше? – глухо спросила она, чувствуя, что не сможет долго бороться с охватившим её желанием.
– Пронзи книги три раза и после этого кинь их в огонь, – ответила Евдокия.
Девушка занесла руку над лежащими на камнях книгами и почувствовала, как за её левым плечом что-то шевелится, отворачивает её тело от камня и направляет к ведунье. На мгновенье Алёна замешкалась, не понимая, что именно перед ней – книги или фигура человека, так всё плыло перед глазами.
– Быстрее, я больше не смогу их сдерживать, – прошептала ведунья, и Алёна вдруг осознала, что женщина тоже держится из последних сил.
Тогда она с размаха вонзила лезвие в первую книгу, потом ещё и ещё раз.
Что-то внутри неё или совсем рядом застонало, зашипело и будто начало извиваться. Девушка смахнула первую книгу с камня в костёр и принялась за вторую. Когда та тоже полетела в огонь, он взметнулся ввысь так, что женщинам, стоящим рядом с ним, пришлось отпрянуть назад.
Книги горели, а огонь шипел и плевался, пламя сверху было совсем чёрным. Алёна почувствовала резкую боль под левой лопаткой, такую сильную, что ей стало трудно дышать.
Она опустилась на колени и обрела поддержку, идущую от земли. Она позволяла опираться на неё в прямом и переносном смысле.
Костёр горел ещё долго, сколько прошло времени, Алёна не знала. Но в какой-то момент ей стало легче. Лопатка перестала гореть огнём, появилась возможность глубоко вздохнуть. Но сил в теле так и не появилось. Она взглянула на Евдокию и поняла, что той тоже тяжело.
Свечи на камнях, обрамляющих поляну, потухли. Пучки трав тоже. Только угли большого костра краснели в темноте наступившего вечера. Ведунья залила их водой из кувшина, приговаривая какие-то слова. Алёна не вслушивалась.
– Мы можем идти, – сказала женщина. – Всё, что могли, мы сделали. Теперь остаётся только ждать.
Они поднялись, собрали оставшиеся вещи и, поддерживая друг друга, пошли в сторону лесной деревни. Дома обе рухнули в постель и проспали до утра.
Следующие несколько дней так и провели, так как сил встать не было.
Степан за это время лишь раз привёл Танюшку: он взял несколько выходных, чтобы дать Евдокии с дочкой отдохнуть. И уже через неделю Алёна почувствовала себя лучше. Будто тяжёлые оковы, что оплетали её тело, упали и освободили её.
Алёна восстанавливалась быстрее Евдокии. Довольно быстро она начала чувствовать прилив сил, в теле появилось ощущение лёгкости. Из головы ушли упадочнические мысли и настроения.
В такие моменты Алёна вскакивала с кровати и начинала крутиться по хозяйству: она убиралась теперь и у Степана, и у Евдокии, потому что у ведуньи совсем не было сил. Она даже взяла отпуск на работе и много лежала, заваривала себе и Алёне травяные настои и снова ложилась.
Но и у Алёны силы кончались довольно быстро. И вновь подступали усталость и немота тела. Тогда она ложилась в постель и позволяла себе отдохнуть. Поначалу это давалось очень тяжело, так как лежать и ничего не делать, когда ничего не болит, было против принципов всей её прежней жизни.
Сначала она ругала себя за частый отдых, но потом успокоилась и начала относиться к этому как к режиму восстановления.
– Не спеши, девочка, – говорила ей Евдокия, – тело твоё только очистилось, но ещё не до конца исцелилось. Процессы запущены, им время надо: чтобы кровь обновилась, органы заново заработали, а потом уже и силы возродятся.
– А долго это продлится? – в нетерпении спрашивала Алёна, которой так нравилось чувствовать себя прежнюю, способную сутками работать, а потом учиться и ещё тащить мужа.
– Трудно сказать, – отвечала ведунья, – вокруг тебя всё меняется, жизнь по-новому выстраивается, на всё время надо.
– А как Тимур? – уточняла Алёна. – Что с ним?
– Я не знаю, как его судьба повернётся. Я надеюсь, что пить он перестанет, за ум возьмётся. Но это только моё желание, всё от него зависит. Мы ему дорогу очистили, дальше ему решать, как ею распоряжаться.
В лесной деревне Тимур больше не появлялся. А Алёна даже съездила в своё училище и, поговорив со своим куратором, взяла тему для диплома. Несмотря на оформленный академический отпуск, они договорились, что Алёна сейчас напишет дипломную работу, а в следующем году пройдёт практику и защитится. Так она стала иногда выбираться в город в библиотеку и в своё училище.
Евдокия оклемалась только к новому году.
– Трудно мне далось твоё спасение, Алёна, – сказала она как-то, – не думала я, что так тяжело будет. Крепко тебя те силы держали. На поляне мне пару раз казалось, что дрогнешь ты, против меня повернёшь. Но выдержала ты, до конца всё сделала, молодец.
– У меня в голове такое творилось, – ответила Алёна, – что сказать страшно. Я даже не знаю, откуда такие мысли были.
– А это происки тех, что отпускать тебя не хотел, – проговорила ведунья, – они ведь на разум да душу воздействуют, разные вещи сулят, чтобы человека к себе заманить, а потом долг с него требуют.
– Какой долг? – спросила Алёна.
– Так не бесплатна их помощь, – усмехнулась Евдокия, – только берут они не деньгами, а счастьем и здоровьем человека.
Девушка кивнула, она сама была живым примером такого обмена.
В один из дней, когда она ездила в город в библиотеку, она случайно столкнулась с отцом Тимура. Алёна его сначала не узнала: мужчина сильно постарел и осунулся. Узнав её, накинулся чуть ли не с кулаками.
– Всё ты, ведьма проклятая, виновата! – он кричал так, что прохожие оборачивалась. – Погубила моего сына, сжила со света белого, а сама к таким, как ты, подалась: в лесу с волками живёшь, по-волчьи воешь?
Девушка удивлённо слушала свёкра.
– Что случилось с Тимуром? – спросила она.
– Она ещё спрашивает, – не унимался мужчина, – сама небось на него порчу навела.
– Какая порча? – холодея, спросила Алёна, вспоминая ритуал на поляне.
– Тебе лучше знать, ты же ведьма, – ответил отец Тимура, – все бабы в деревне говорят, что твоих это рук дело.
– Да что случилось? – воскликнула девушка. – Он погиб?
– Не дождёшься, – потрясая кулаком, ответил мужчина и добавил уже тише: – Жив он, но плох очень.
Из последующей речи Алёна поняла, что после её ухода Тимур сильно запил. Да так, что ничего не помогало: ни слёзы матери, ни увещевания отца и друзей. Из мастерской его выгнали, после того как он устроил там пожар и чуть не спалил находящиеся в ремонте машины.
Но кроме этого за Тимуром стали замечать непонятное поведение. Идёт – оглядывается, говорит, что преследует его кто-то. Может начать руками махать, кричать, чтобы его не трогали. Или нож схватит и обороняется, говорит, что хотят его убить.
– Бесы его одолели, говорят в деревне, – закончил свёкор, – а я думаю, что он плен вспомнил, да только теперь есть чем защищаться, вот он и обороняется.
– А Тимур таблетки пил? – уточнила Алёна.
– Какие таблетки? – спросил его отец.
– Которые ему врач выписал, – ответила девушка, – и твёрдо сказал постоянно принимать, иначе с головой может быть плохо. Я когда с ним жила, сама ему давала, в еду добавляла, в чай. Но только следила, чтобы не пил он после этого. Нельзя их с алкоголем мешать. Приходилось травки заваривать, которые тягу к спиртному уменьшали: не полностью, правда, но иногда помогало.
– Я же говорю – ведьма, – сплюнул свёкор, – сгубила ты моего сына. Хожу теперь к нему в больницу, да и не всегда пускают. Закрытое у них заведение. А мать вообще слегла – не может сына таким видеть.
Мужчина развернулся и, не прощаясь, пошёл в свою сторону. Алёна осталась смотреть ему вслед.
Ей хотелось навестить свекровь, помочь ей, отблагодарить за помощь, что та ей оказывала. Но девушка понимала, что нельзя ей появляться в своей деревне. Добра это не принесёт.
Дома Алёна рассказала Евдокии о встрече с отцом Тимура. Та покачала головой.
– Не справился он, – сказала та, – не смог свою судьбу в свои руки взять.
– А что его преследует? – спросила девушка. – Уж не бабкин ли дар ему перешёл?
– Вряд ли, – ответила ведунья, – Тимура рядом не было, когда мы обряд проводили. Да и передаётся он по женской линии. Но поскольку в его освобождении были замешаны потусторонние силы, то может он что-то начать воспринимать, видеть. Странно, что мать ему не объяснит, не поможет.
– Да он и слушать не станет, – сказала Алёна, – не верит он во всё это.
– Верит не верит, а последствия несёт, – ответила Евдокия.
– А что с ним будет дальше? – спросила девушка.
– Самое тяжёлое уже позади, раз он пережил первые месяцы после возвратного ритуала, то жить будет. А больше я тебе не скажу – не знаю, – был ответ.
Глава 23. Кукла.
Алёне было жаль Тимура, она чувствовала свою вину за то, что бросила мужа в такой тяжёлый момент. Вспоминала слова женщин из своей деревни, что жена несёт ответственность за мужа, что у хорошей жены мужик не пьёт и не бьёт её.
Но сразу же одёргивала себя, ведь несмотря на эти разговоры большинство женщин терпели плохое отношение своих мужей и боялись сказать об этом, чтобы не выносить сор из избы.
Также она напоминала себе, что это Тимур разрушил всё, что было между ними, и ещё позволил себе поднять на неё руку. Это было последней каплей, тем, что она не могла ему простить.
Натерпевшись в детстве от матери и её родственников, она пообещала себе, что больше никому не позволит так обращаться с собой. Но чуть не перешла эту черту из чувства ответственности и жалости к мужу.
Вспоминая свою жизнь с Тимуром, их первые встречи и годы юности, проведённые вместе, Алёне было грустно, что дальше всё сложилось не самым лучшим образом, и их дороги с мужем разошлись.
Зато радовало то, что и она сама, и Танюшка чувствовали себя гораздо лучше в лесной деревне. Алёна начала ощущать силы и желание жить дальше, а Танюшка стала больше общаться и улыбаться.
Но длинные разговоры ещё давались ей с трудом. Не было в её речи той лёгкости, с которой маленькие дети болтают, рассказывают о своих важных делах, открытиях, задают взрослым миллион вопросов.
Евдокия, замечая это, озабоченно поглядывала на девочку и думала о чём-то своём. Однажды она сказала Алёне:
– Ты не удивляйся, но мне кажется, что у Танюшки надо забрать куклу, которую ей подарил Тимур.
– Зачем? – спросила Алёна, которая уже давно не удивлялась предложениям ведуньи.
– Дело в том, что дети очень связаны с родителями и неосознанно берут их тяжести и горести на себя. И с этим ничего не поделаешь, но можно попробовать уменьшить влияние. Ты говорила, что Тимур подарил дочке куклу, как только вернулся домой? – спросила Евдокия.
Девушка кивнула.
– Это был первый его подарок Танюшке и, можно сказать, единственный, – подтвердила она.
– Этим кукла и важна девочке: это её первое впечатление от папы, первая вещь после его долгожданного возвращения, – продолжала ведунья, – только Тимур тогда был под влиянием тяжёлых событий, и эта связь может плохо сказываться на твоей дочке. Вещи – не просто бездушные объекты, а особенно куклы с лицом и телом: такие вообще могут нести гораздо больший посыл, чем просто игровой. Я уже пыталась почистить эту куколку, как только вы пришли в нашу деревню. Помнишь, я оставляла её себе, чтобы постирать платьице?
Алёна внимательно слушала Евдокию, с некоторых пор она начала по-новому воспринимать всё, что говорила эта женщина. Будто чувствовала глубинный смысл её слов.
– Знаешь, у нас есть поверье, что кукол надобно делать без лица. Ты, наверное, заметила, что у моих куколок нет глаз и рта, просто белый плат вместо лица? – спросила она.
Алёна оглянулась на полку, где стояли куколки-мотанки.
– Никогда не задумывалась об этом, – сказала она, – но и правда, лица не разрисованы.
– Это не просто так, – продолжала Евдокия, – согласно нашему поверью, обретая лицо, кукла может обрести и душу. Конечно, это относится к тем, что были сделаны собственноручно. Но в случае проведения рядом ритуала, или если кукла подарена человеком, несущим в себе большую тяжесть, нельзя исключать передачи части его наследия. Поэтому я бы хотела почистить Танюшку, убрать с неё всё дурное, свести на куколку и предать игрушку земле. Хуже не будет, а помочь может. Вижу я, что давит на девочку что-то.
– Хорошо, давайте сделаем, как вы говорите, – согласилась Алёна
Убедить Танюшу, что надо расстаться с куколкой, оказалось легко. Девочка очень серьёзно выслушала старших женщин.
– Мне давно кажется, что в куколке кто-то живёт, – ответила она. – Я даже иногда общаюсь с ним.
Было ли это детской интерпретацией слов взрослых, или ребёнок на самом деле что-то чувствовал, было уже не столь важно. Главное, что Танюша согласилась расстаться с куклой.
Евдокия зажгла свечи, пошептала заговоры над куколкой и девочкой, омыла лицо и руки ребёнка водой и сбрызнула ею куклу. Потом вышла с этой игрушкой из дома, а вернулась уже с пустыми руками.
Вечером они втроём сидели в доме ведуньи и делали каждая по новой куколке. Евдокия – на защиту, Алёна – на здоровье, а Танюшка неожиданно спросила, какая из куколок будет самая разговорчивая?
Ведунья улыбнулась и сказала, что разговорчивыми бывают только девочки, куколки обычно молчат, но могут помочь обрести былую смелость и резвость.
В результате у них в руках оказались три фигурки с белыми личиками, каждая из которых несла помощь своей хозяйке.
Глава 24. Последние дни в лесной деревне
Время в лесной деревне шло быстро и медленно одновременно. Алёна писала диплом, помогала Евдокии по хозяйству, заботилась о дочери и отце. Степан сначала расцвёл, когда обрёл дочь с внучкой, а потом будто сдавать начал. На работу ездил с трудом, больше потому что Алёна не работала, а жить было надо. Его накопления решили пока не тратить, ведь никогда не знаешь, как дальше жизнь повернётся.
– Мне бы вас с Танюшкой поднять, – говорил он Алёне, – и будет моя жизнь выполнена.
– Не говори так, папа, – останавливала его девушка, – я только нашла тебя, дай мне себя дочкой почувствовать, с тобой побыть. И мне уже намного лучше, устала я без дела сидеть. Как только дорога до города легче станет, буду искать работу. По снегу-то тяжело мне пока выбираться.
Когда лесную деревню засыпал снег, её жители, которые работали в городе, стали добираться до автобуса на лыжах. Так же ходил по лесным тропам и Степан. На выходе из леса оставлял лыжи в небольшом укрытии и ехал в город. И так же обратно. Но Алёна пока очень уставала от такой дороги и даже вылазки в библиотеку для написания диплома делала редко.
Танюша после прощания с куклой, казалось, не изменилась. Так же играла сама с собой, была тихой и спокойной девочкой. Любила слушать сказки, которые ей читали взрослые. Говорила мало.
Но как-то, вернувшись из города, Алёна обнаружила дочку радостно болтающей с Евдокией о всяких мелочах. Они вместе готовили печенье, и Танюшка с горящими глазами описывала, каких сказочных героев будет вырезать из теста.
Алёна с удивлением смотрела на дочку, а Евдокия улыбалась. С тех пор девочка всё больше разговаривала, и со временем даже забылось, что у неё был период молчания и замкнутости.
В середине весны Алёна устроилась на работу, но не в городе, а в соседней деревне, куда ходила к бабке, которая помогла Ане сделать приворот на Тимура. Старухи уже не было на этом свете, а дом её сгорел. До этой деревни тоже можно было добраться через лес, не заходя в родные Алёне края.
Работала она на почте: разбирала и сортировала письма и посылки. Так как этой почтой пользовались и жители её родной деревни, старалась быть только на своём рабочем месте, не выходила в зал к посетителям.
Но со временем ей пришлось подменять коллег, и однажды, занимаясь выдачей отправлений, Алёна столкнулась со свекровью. Та забирала посылку от родственников мужа.
– Как вы? – невольно спросила Алёна, ведь несмотря ни на что она была благодарна этой женщине за помощь в трудные времена.
– Лучше уже, даже ходить могу. Ползимы лежала, по дому ничего делать не могла. Хорошо, дочки уже большие, всё сами умеют. И об отце позаботились, – ответила свекровь.
– А Тимур? – чуть дрогнувшим голосом спросила девушка.
Его мать вздохнула.
– Выписался недавно. Почти полгода отлежал, – сказала она.
– Ему лучше? – уточнила Алёна.
– Пока не пьёт, лучше. А как дальше пойдёт – не знаю, – был ответ. – Да будто не живёт он, а так по земле ходит. Другим он из армии вернулся, совсем другим…
Больше им поговорить не дали, женщины попрощались, и мама Тимура ушла.
Спустя какое-то время «добрые» старые знакомые, которые посещали почту, сообщили Алёне, что её муж сошёлся с Полиной, потом говорили про Катю. Долго с ним никто не выдерживал, но желающие прибрать такого завидного жениха всё равно находились. Тимур ведь вернулся работать в мастерскую, деньги были, жил самостоятельно в доме бабки, вот женщины и приходили к нему попробовать счастье. Да быстро сбегали. У Алёны с дочерью он больше не появлялся.
В один летний день её поджидала на улице очередная пассия Тимура с требованием оформить развод, так как у них будет ребёнок. На что Алёна ответила, что если её бывший муж хочет, пусть сам и разводится, ей некогда.
Благодаря своей работе на почте она могла отслеживать уведомления, но на её имя так ничего так и не поступило. А потом Алёна узнала, что та девушка потеряла ребёнка. Рассказала об этом Евдокии, ведунья покачала головой.
– Не будет пока у Тимура детей, – сказала она, – чтобы ребёнок жил, ему силы нужны. Развитие жизни этого требует. А откуда силы взять, если Тимур сам еле по земле ходит? На одной материнской линии ребёнка не вытянуть, если отца к земле тянет. Поэтому и сказала я как-то, что с Тимуром тебе матерью больше стать не получится.
Девушка выслушала её, чувствуя правоту слов. Сама она ещё вспоминала мужа и не готова была подавать документы на развод. Хотя не видела и возможности примирения.
Осенью Алёна восстановилась в училище, прошла практику с вечерним отделением и к новому году получила диплом. На почте в это время крутилась, как могла. Приходила раньше других или задерживалась до ночи.
После получения диплома встал вопрос о постоянной работе. Её надо было искать в городе, да и Танюшке с осени пора было идти в школу. Остаться жить в лесной деревне и водить дочь на учёбу в соседнюю деревню, где была почта, девушка не решилась.
Последние дни перед увольнением Алёна дорабатывала под косые взгляды коллег и посетителей. Слухи, распускаемые сплетницами из её деревни, добрались и туда, как только стало известно её новое место работы.
Устами других людей Алёна обвинялась в злоключениях Тимура, подозревалась в колдовстве и «недобром взгляде»: мол, если посмотрит исподлобья, так неприятности у человека начинаются. Поэтому девушка решила уехать в город, чтобы больше не связываться с деревенскими. И тем более не подпускать их к своей дочери.