Татьяна Владимировна Боронтова
Автостопщица
– Автобусы этой дорогой идут в столицу?
– Из Венёва иногда останавливаются у кафе. Я подожду немного. Если повезёт, уедешь, а если нет, ночуй в моей кабинке, утром будем в Подольске.
В темноте светятся огни придорожного отеля. Девять вечера. Выхожу из машины, и почти сразу подъезжает иномарка с молодой семейной парой. Я прошу довезти меня до Москвы. Они подозрительно меряют меня взглядом и, пообещав, уходят перекусить. Не совсем уверенная, что меня возьмут, прощаюсь с Сашей: лучше заночевать в гостинице, чем в кабинке. Вдруг он Чикатило: такой на вид старенький, с протезами, а сам людоед?! Уже мёрзну, не хватает только простыть в конце пути. Наконец выходят москвичи, садятся в авто, бросая на ходу: «Мы ничего не обещали». Тогда я меняю тактику, понимая, что похожа на бедную родственницу. Захожу в кафе, беру горячий чай у милой девушки за стойкой, узнаю, что номер стоит семьсот рублей. Мелодия: «Я душу к небу отпущу. Лети, душа, по белу свету. Я все обиды вам прощу. И ты прости мне эту» добавляет спокойствия.
– Автобусы здесь останавливаются? – обращаюсь к официантке.
– Обычно не здесь, а чуть впереди (где я почти замёрзла), – отвечает она, протирая бокалы.
За столиком ужинают двое приличных на вид полноватых мужчин среднего возраста в спортивных куртках.
– Помогите уехать до Москвы, – громко обращаюсь я к ним, улыбаясь.
– Мы бы вас захватили, но сворачиваем, не доезжая.
Покидаю с ними тёплое помещение. На моё счастье, из белой «Газели» с фургоном выходит высокий черноглазый мужчина лет сорока в сером свитере, резиновых сланцах и чёрных носках.
– Довезите, пожалуйста, до Москвы. – Мои собеседники тоже вопросительно-ожидающе смотрят на него.
– Немного не доеду, – не соглашается он. (Это мой последний шанс.)
– Вы до МКАДа? – конкретно спрашивают мужчины.
– До метро «Люблино», – сдаётся под их натиском незнакомец. – Я только поем, – проходит он в кафе.
– Счастливого пути, – садятся москвичи в тёмно-синюю «Ниву». В уютном надоевшем кафе пью ещё чашку чая, ожидая совсем не долго. Черноглазый водитель наконец-то поужинал. «До свидания», – улыбаюсь девушке за стойкой.
– Вы здесь работаете? – первый вопрос водителя.
– Нет, я её не знаю, – и жалею о своей неосторожности. Но врать не хочется.
– Откуда же Вы едете?
– С Таганрогского залива. Море хотела увидеть, а оно ушло на два километра от берега, – и снова думаю: решил, наверняка, что я ненормальная!
Но он сообщает, что из-за сильнейшего ветра сам сегодня из Ставрополья добирается медленно, как черепаха, чтобы пустой фургон не снесло. Чем ближе белокаменная, тем увереннее я себя чувствую. А уж когда показалась яркая буква метрополитена «М», все тревоги остаются позади. В час ночи я уже дома с сувенирами и незабываемыми впечатлениями!
P.S.А море вернулось в залив только через неделю.
В Крым
Апрельский день с барабанящим нудным дождём по треснутому в семи местах лобовому стеклу КАМАЗА, обгоняющего сразу два большегруза, становится привлекательнее с каждым километром пути, приближающим меня к солнечному Крыму от холодной Рязани.
Молчаливо наблюдающие с небес, будто сопровождающие нас неподвижные бело-серые облака не меняют очертаний и не спешат, как и дальнобойщик Владимир, невысокий блондин, похожий на подростка, с карими глазами и отсутствующими двумя передними зубами. Он везёт меня до Краснодара, а мебель в Адыгею. Надобно слоган на кузове написать: «Мебель «Икеа»: Москва-Адыгея». В разговоре с Владимиром выясняется, что мы ходили в одну церковь в Кирицах Рязанской области, когда ещё батюшка Илья там служил до перевода в Пронский район.
У заправки привлекает внимание синий домик над водоёмом в окружении зелёных вётел. Владимир очень ловко разворачивается, подъезжая к стойке, управляя длинным рефрижератором. Он сердится, когда его обгоняют «чайники» на легковушках, а потом медленно тащатся перед носом. До Ростова-на-Дону ещё четыреста пятьдесят километров. У реки Таганка ремонтируют мост. «Хомячки» (крытые грузовые машины) везут зерно на поля. По радио сообщают, что сегодняшний день, 19 апреля, благоприятен для посевов, он назывался у славян «Евфимии Гороха».
Хорошо ехать с земляком, но он чересчур заботлив и настаивает, чтобы я села на поезд, не искала приключений. Так я и НЕ сделала. Ранним утром в Краснодаре, где третью неделю льют дожди, на трамвае через парк Солнечный остров, Вишняковский сквер, где молодёжь катается на досках, выбираюсь на трассу «Елизаветинка» в пригороде Белозёрном (язык до Киева доведёт) и голосую на «Тамань». До Феодосии четыреста с лишним километров. Вдоль обочин веселит взгляд яркая зелень, промытая до каждой травинки, кое-где с желтизной, словно художник, разукрашивая весеннюю природу, вылил остатки не пригодившейся охры. Присмотревшись у кафе на заправке, где я пью чай с круассанами, замечаю, что это желтеют побеги юного подорожника.
В Краснодарском крае у реки Кубань бело-розово цветут абрикосы и черешня. До Светлого пути меня везёт Коля, который торопится домой в Анапу из Красноярска, где позавчера шёл мокрый снег, а температура была минус десять. Добродушный, полноватый водитель с оспинами на лице в девяностые годы работал предпринимателем и «от больших денег и малого ума» три года употреблял наркотики, но пять лет назад, благодаря поддержке семьи, завязал с «синтетикой». Его ждут из командировки жена и трое детей, младшему всего шесть лет. Он как раз звонит папе и говорит, что терпения нет, вот как скучает. Пока Николай закупает мясо для шашлыка на рынке у Темрюка Краснодарского края, я подкрепляюсь вкусным, сочным, ароматным чебуреком, заодно подкармливаю милую собачку, помесь дворняги с таксой, выпрашивающую мясо голодными глазами. Мы проезжаем реку Протоку, текущую от Кубани к Азовскому морю, которую копали казаки вручную для полива полей, а сейчас работают каналы оросительной системы для растущего в воде краснодарского риса. Рядом цветут молодые фруктовые сады с алычой и вишней. Красота!
В три часа дня через реку Кубань еду с пожилым Аликом с приплюснутым лицом. Интересуется: «Вы откуда?» Я поворачиваю голову, чтобы прочитать название населённого пункта. После небольшой заминки, не найдя указателя, говорю: «Вот отсюда». Но выходит правдоподобно. На обратном пути мне предстоит оказаться одной на ночь глядя и задержаться надолго в этой местности с жёлтой травой на обочине, словно на неё брызнули ядом, как «блондом» в натуральные волосы женщины…На зелёных пригорках пасётся отара грязных овец. Кругом аккуратно рассажены ряды виноградников да саженцы розовых яблонь в цвету.
– Отвратительная дорога, точно не уснёшь, – подбадривает себя водитель, сообщая, что навигатор барахлит, и в Подмосковье он еле выехал из узкой улочки, заблудившись.
Вдоль разлившегося лимана и балки-косы дорога идёт отличная. И солнце засияло. Подросшая юная трава колышется, волнуется, словно бегущая морская волна при сильном ветре. Машины, обгоняя нас, спешат за горизонт в белую даль. Вольно пасутся коровы, вышедшие прямо к озимой ржи. Где же пастух? Навстречу нам едут штук пятьдесят военных машин. Алик предполагает, что это солдаты следуют на учения. Проезжая девятнадцатикилометровый Крымский мост, ощущая гордость за Россию и дивясь грандиозности величественного строения, мы словно становимся роднее с малознакомым водителем от переполняющего нас чувства патриотизма. Далее наши пути расходятся, я голосую на Феодосию. Подвозят меня два улыбчивых брата из Молдовы, которые разъезжают по санаториям в домиках на колёсах.
Море Феодосии встречает штормом. Тёмно-синие волны с белой пеной вздымаются и рокочут, когда я снимаю видео. Хостел найти не удаётся, у моря одни лишь дорогущие отели. На побережье прогуливается пенсионерка с медицинской маской на лице. Она мне и подсказывает переночевать в привокзальной гостинице за триста пятьдесят рублей в трёхместном номере. Помогая заселиться, моя новая подруга Лариса сообщает, что я корреспондент журнала «Турист», что повышает мой авторитет в глазах администратора, которая предлагает самую тёплую комнату. Лариса продолжает доброжелательно рассказывать интересные факты о своём любимом городе.
На набережной с дореволюционными усадьбами, во многих из которых расположены санатории, находится памятник генералу Петру Котляревскому в развевающейся бурке на персидском ковре, выложенном мозаикой московскими скульпторами. 13 января 1813 года русский отряд под командованием национального героя, «кавказского Суворова», победы которого достигались «не числом, а умением», захватил персидскую крепость Ленкорань. При штурме крепости Мухрат он предпринял тактику ночного боя. Защищал Карабах от вторжения Персов (нынешняя территория Азербайджана). Своими силами в условиях Отечественной войны с Наполеоном в бою у реки Аракс разбил войско, получил Орден Святого Георгия второго класса. Тяжело раненный, он доживал свои дни в Феодосии в купленном имении «Добрый приют».
Фотографируемся у памятника маринисту Ивану Константиновичу Айвазовскому, ботинок которого, на счастье и успех, вытерт многочисленными прикосновениями почитателей его творчества. Напротив музея, закрытого на реставрацию, высится ресторан-новодел в старинном стиле каменных санаториев. Но ему не удалось затмить Галерею, подаренную художником родному городу. Рассказ моего гида сопровождает громкое объявление служащей вокзала о прибытии поезда, далее сигналит тепловоз и проходит оживлённый состав, видимо, с весёлыми курортниками по железной дороге, выстроенной на средства мецената И.К. Айвазовского.
Памятник морякам-десантникам для моей собеседницы не просто скульптура. Её мама Елена Николаевна Плотникова, ушедшая на войну добровольцем в неполных семнадцать лет, награждена медалью за оборону Кавказа. Керченско-феодосийский десант погиб, но не сдался, продержавшись две недели. Подмога не подошла из-за шторма, поэтому с большими потерями моряки отступали через Керчь в новогоднюю ночь 1942 года. «Спасибо деду за победу!» – эти замечательные слова, написанные на автомобилях, открытках, плакатах, выражают благодарность наследников победы тем, кто её отстоял ценой своих жизней.
Ранним утром не спеша покидаю гостеприимную гостиницу, в которой крепко спала одна в лучшем номере, ведь сезон отпусков ещё не начался. Вчера Лариса рассказывала, что некоторые отдыхающие в санаториях, расположенных у моря рядом с железной дорогой, построенной ещё при Екатерине, жалуются на шум проходящих поездов. Меня ничто не потревожило. И вот я бодренько прогуливаюсь по набережной вместе с другими «пенсионерками», читая патриотичные надписи: «Крымская весна. Семь лет дома», мимо «Доски почёта тружеников Феодосии» у памятника Ленину, который один только уцелел, а на Украине их снесли, по словам Ларисы. На проспекте Айвазовского привлекательно цветут красные, белые тюльпаны, розовые магнолии и льются мелодии одна за другой из динамиков: непредсказуемый саксофон сливается со вторящими ему звучной трубой и лиричным фортепьяно. Чайки кричат как потерпевшие, летают белые ласточки. Из громкого репродуктора слышен активный призыв школьника всем выйти на субботник 22 апреля, чтобы убрать любимый город.
У памятника Пушкину в окружении жёлтых и фиолетовых анютиных глазок, красных петуний, ландышей, зазевавшись, теряю телефон. Туриста с оранжевым рюкзаком прошу сделать звонок на мой номер и нахожу мобильник на ближайшей скамейке. Мужчина интересуется: «Вы были в карантинной крепости?» И я устремляюсь в карантинный район Генуэзской крепости, останками которой является башня Константина, визитная карточка города, изображенная на гербе Феодосии, находящаяся в самом центре у Набережной.
На высоком холме у Корабельной улицы, где тихо, безлюдно, лишь мелкие птахи звонко поют, находятся морские врата древней Кафы (Феодосии). По одной версии, название «карантин» появилось после чумы 14 века, о которой писал Бокаччо в произведении «Декамерон». В 1347 году во время осады Кафы золотоордынскими войсками вспыхнула страшная болезнь. Татары забрасывали трупы умерших в крепость, не сумев овладеть Кафой, а генуэзцы спешно садились на корабли и отплывали в другие страны, случайно захватив и «чёрную смерть». Тогда чума унесла более семидесяти пяти миллионов жизней в Европе. По второй версии, карантин (от итальянского «сорок дней») возник потому, что во времена турецкого владычества за крепостными стенами так долго держали рабов, прежде чем продать их в рабство. Древняя Кафа была рынком, где больше, чем где-нибудь ещё в мире, по словам средневекового писателя, продавалось невольников.
В историческом романе украинского автора Павла Загребельного рассказывается о наложнице османского султана Сулеймана Великолепного, красивой девушке, которая была продана из Феодосии. Она смогла заинтересовать султана, который постепенно распустил весь гарем. Став любимой и единственной женой, Роксолана отменила закон фаттиха, заставлявший убивать всех последующих сыновей, кроме первенца, чтобы не претендовали на престол. Очаровательная пленница была родом откуда-то с Полесья, на самом деле её звали Настей. Феодосийка Лариса, с которой я вчера познакомилась, поведала мне эту историю и высказала пожелание поставить скульптурное изображение Насти, то есть Роксоланы в Феодосии.
В маршрутке на обратном пути ведётся оживлённый разговор о том, что режиссёр картины «Серафима прекрасная» снимает здесь очередной фильм. Пожилой пассажир советует мне: «А вам не надо выходить. Вы ж на голосАх поедете? До конца с водителем, а там все будут голосовать». Далее на байке с обаятельным, общительным Дэном в цепях, в высоких сапогах, с банданой на голове мчусь вдоль скалистого Крыма до улицы Ленина в Судаке, откуда до крепости, построенной генуэзцами как опорный пункт для своей колонии, два шага.
В одиннадцать утра я уже взбираюсь на гору «Сахарная головка» (разогретый сироп сахара заливали в формы, где он застывал, и продавали головками как сыр), которая является частью Судакской крепости, но находится за её пределами. Здесь очень ветрено. Девушка, сидящая несколько минут назад в позе «лотоса» на ковре из жёлтых цветов (она приехала из Курска, отдыхает в санатории, расположенном у подножия горы на морском берегу), продолжает прерванную утреннюю пробежку. Молодчина! (Вернусь в Рязань и начну бегать по утрам!) Со скалистого холма высотой шестьдесят шесть метров открывается прекрасный вид на Судакскую крепость. В 2004 году Владимир Бортко снимал здесь фильм «Мастер и Маргарита», так как, по мнению режиссёра, окрестности Судака похожи на пустыни Израиля.
Можно доехать до самого входа в крепость на маршрутке № 6, но пешком идти по тропинкам горы, выбранной для съёмок в качестве Голгофы, интереснее. По пути я наблюдаю тренировку скалолазки с полным снаряжением. Девушка в голубом свитере со спины похожа на меня. В соцсетях некоторые друзья принимают меня за покорительницу вершин, написав: «Таня! Ну ты даёшь!» Я признаюсь, что просто снимаю понравившиеся виды.
В Генуэзской крепости всё интересно, особенно с экскурсионной группой, следующей по территории от Главных ворот к высоким башням: Георгиевской, Коррадо Чикало, Якобо Торсело, к Храму двенадцати апостолов, к Консульскому замку за древней мечетью. В Девичьей башне Цитадели или в Одинокой башне Киз-Куле, по рассказу гида, жила красавица, дочь главы города-архонта. К ней сватался наилучший полководец царя Митридата, но её сердце было отдано молодому пастуху. Как-то их увидели вместе и донесли отцу, который приказал убить бедного влюблённого. В отчаянии красавица бросилась со стен крепости в пучину волн. Время летит незаметно в прогулках по крутым ступеням башен. «Девушка, вы тут одна ходите, вас тамплиеры украдут!» – слышу в свой адрес предупреждение высокого рыжего моряка в тельняшке. И если бы он не торопился к Георгиевской башне, то точно бы увёз на родину в Грузию! Пусть он перепутал времена и события, не это главное! А важно замечать друг друга и уметь общаться.
В кафе на выходе из крепости встречаю землячку, заведующую культурно-образовательным отделом музея истории молодёжного движения Рязани Елену Васильевну Графшину, которая приехала на экскурсию из Ялты. Две недели назад в этом прекрасном музее проходил Чемпионат «Навыки мудрых», где в номинации «Экскурсионное обслуживание» я заняла заслуженное второе место, а Елена Васильевна являлась членом жюри. Мы были приятно удивлены столь неожиданному свиданию. У сувенирной лавки уточняю дальнейший маршрут к водопаду у горного озера недалеко от Судака.
По серпантину мимо посёлка «Весёлый» со скоростью восемьдесят километров в час еду на «Жигулях» с пожилой супружеской парой. Красивая женщина и её восьмидесятилетний муж являются крымскими татарами с заковыристыми именами Белял и Менхезе. Доброжелательные аксакалы высаживают меня рядом с маленьким одиноким домиком, где пасутся овцы, кудахчут куры, щиплют тощую травку утки. «Жигулёнок» следует направо вверх по дороге, откуда притарахтели к указателю «Голубое озеро» путешественники-москвичи на двух байках. Обидно, что Белял и Менхезе свернули к водопаду, а меня не взяли. Предполагаю, что сами не знали, что озеро находится в том направлении. (Менхезе спрашивала у мужа про водопад, он отвечал, что где-то есть.) Труженикам не до этих красот.
– Уже пятый час. Куда вы направляетесь? Пора на ночлег устраиваться, – останавливает мой пыл идти пешком до водопада девушка в чёрных кожаных брюках, надевающая шлем. Тогда я благоразумно перехожу на другую сторону дороги и голосую на Ялту. И тут же две машины мчатся к водопаду. Неужели я не увижу озеро? Снова возвращаюсь к хутору у перекрёстка, решив полчаса подождать, вдруг повезёт? Тихо вокруг, пасётся на молодой травке пятнистая тощая коровка. В единственном крохотном домике у перекрёстка девочка снимает высохшее бельё с верёвки, уносит его и вешает чистые занавески на окна. Я жду попутчиков из Алушты, Ялты. Хорошо бы с ними до озера и обратно. Одна машина не берёт меня, показывая, что забита до отказа. Действительно, из окна оранжевого «Рено» высовываются трое детей. Наконец выруливает старенькая «Лада» цвета «мурена».
– До водопада довезёте?
– А на озере и водопад есть? Садитесь, конечно, – девушка и парень за рулём доброжелательно соглашаются доставить меня и до Ялты. Вот это удача!
Дорога мимо селения Зеленогорье с маленькими домиками, белыми козами, пегими лошадками на зелёных лужайках не очень ровная. Водителю Денису Третьякову приходится ловко лавировать среди ям и рытвин.
Молодожёны приобрели для путешествий подержанный автомобиль, в салоне которого громко звучит рэп: «Кружи и на руки не падай. Ты будь моей снежинкой и больше снега мне не надо». Наконец перед нами открывается деревня с припаркованными у калиток автомобилями, справа большое футбольное поле, где гоняют мяч шумные мальчишки. Какое наслаждение выпало на долю местных жителей: любоваться круглым озером, с трёх сторон окружённым высокими скалистыми горами.
Фотографирую ялтинцев на деревянной скамейке у голубого озера. Относятся они ко мне уважительно. Денис подаёт руку сначала Оле, потом мне, помогая забраться на горные тропинки и спуститься к тихому озеру с чистой водой цвета морской волны. Мы наблюдаем за неспешной жизнью лёгких водомерок, скользящих по ровной глади, где растут жёлтые купальницы и куриная слепота.
По горам на другом берегу изумрудного озера лазают две девушки, собирая цветы. А рядом исследуют территорию дети с родителями, приехавшие раньше нас. Начинается дождь, Денис бежит к машине за зонтом. Но крупные капли лишь немного смочили и сделали скользкими тропинки, по которым мы поднимаемся к водопаду, расположенному в противоположной стороне от полюбившегося нам озера. Неужели я могла уехать, не увидев это чудо? То же самое говорит и Ольга, поднимаясь по острым камням к журчащему водопаду.
Интересуемся у спускающихся туристов с детьми, водопад небольшой или он гораздо круче наверху? Оказывается, дальше он больше. Из-под валунов кое-где пробиваются жёлтые цветущие кустарники, ароматом напоминающие акацию. Мы лезем выше и выше по скользким мосткам и мокрым камням, в которых бегущие столетиями ключевые родники проточили глубокое русло, что-то наподобие узких ущелий, которые я наблюдала в Лазаревском. Чем выше мы взбираемся, тем всё более привлекает горный ландшафт. В небе появляется яркая двойная радуга.
В урочище Панагия с одноимённым озером (переводится с греческого как «пресвятая», так называли места, которым покровительствовала Богородица) проводим целый час и выезжаем на Ялту в шесть вечера. Мы словно летим на крыльях по серпантинной трассе «Р-29» «Алушта-Судак», слева лазурное море сливается с бездонными небесами.
Денис и Ольга выходят из машины и смотрят вдаль на вершины гор в обрамлении белоснежных облаков и густых виноградников в низине с рядами пирамидальных тополей в Приветном. Из открытой дверцы «Лады» звучит в тему хит Нилеты: «Если тебе будет грустно, приходи туда, где провожали мы закат, не забывай меня-а…» Оказывается, Денис – художник-абстракционист, его работы успешно продаются и выставлены в инстаграм. Оля – хореограф. Редко бывает, чтобы оба супруга были художественными натурами и одинаково тонко чувствовали природу.
Дорога петляет высоко в горах и вдруг внезапно спускается к голубому морю с белым кораблём. В посёлке Рыбачье небольшая остановка у речушки Алачук. Мы любуемся горным пейзажем, где пасутся аккуратные коровки. В Малореченском проезжаем мимо Храма-маяка святителя Николая Чудотворца, благословляющего путешественников. Белоснежный, красочный Храм высится на горе и указывает путь далёким кораблям и одиноким шлюпкам. Возле «Артека» по дороге «Е-105» из Ялты промчался лихач по встречке на белом джипе со специальными, всё разрешающими номерами. Ему, видимо, можно. Но…кто понял жизнь, тот не спешит.
В девятом часу мы подкатываем к вокзалу, откуда отходит последний автобус на Севастополь. За окнами властвует чёрная ночь. Лишь иногда одинокие корабли, уже грезящие дальними штормовыми океанами, успев устать от недолгого, но так быстро наскучившего созерцания своего изображения в зеркальном штиле, перемигиваются со множественными прибрежными огоньками в спокойной воде. Промелькнули огни Севастополя, заслонённого горой, и вновь открывшегося ненадолго густыми островками ярких дальних манящих звёздочек.
В привокзальной гостинице, куда довёз меня автобус поздним вечером из Ялты, продрогла до костей из-за отключенного отопления. Не знаю, как согревались две женщины, живущие уже давно в соседнем номере. Другую комнату снимало предприятие для рабочих вокзала, один из которых очень сильно кашлял. Из предложенных за семьсот пятьдесят рублей услуг единственным плюсом оказался интернет.
В семь утра еду в государственный музей-заповедник Херсонес мимо памятника потопленным кораблям по Одесской и Новороссийской улицам. В Городе-герое солнечно. С улицы Дмитрия Ульянова до Древней и ворот Херсонеса Таврического совсем не далеко. Всё бы хорошо, но до открытия музея ещё два часа.
– Проходите пока в собор, – милостиво пропускает меня охранник вместе с девушками, видимо, поющими в хоре Владимирского храма. Так я оказываюсь на ухоженной территории музея и под звон колоколов направляюсь в бело-синий каменный храм со множеством крестов и оконцев в виде арок. На службе, которая проходит на первом этаже, присутствует человек пятнадцать, и во время Великого поста причастия не полагается. Бережно прикасаюсь к части каменной стены, оставшейся от храма во имя рождества Богородицы с мраморными и мозаичными плитами на полу.
Поднявшись после службы на второй этаж, помолившись всем святым, ибо «Всякое дыхание да хвалит Господа», отправляюсь не к кассе, конечно же, а по территории музея под открытым небом, читая надписи «Владимирский собор был возведён над руинами византийского крестообразного храма, одного из предполагаемых мест крещения в Корсуне святого князя Владимира. Собор, спроектированный Д. И. Гриммом в византийском стиле, строился в 1861-1891 г. г. и стал одним из самых больших соборов в России». При строительстве собора в 1861 году была открыта базилика на агоре, одно из предполагаемых мест крещения святого князя Владимира. Древний город Херсонес Таврический является самым величественным и археологическим памятником юга России. Его история тесно связана с великими цивилизациями античности и средневековья. Основанный греками в пятом веке до нашей эры, город пережил и римское присутствие, и византийское владычество. В 14 веке приходит в запустение, последние жители покидают его, своё второе рождение приобретает как памятник археологии.
На карте-плане подробно указаны места посещений: постоялый двор, жилая усадьба, античный театр, монетный двор, дом винодела, храм на сводах. Не спеша гуляю до берега синего моря, откуда выплывает изящная белоснежная яхта. Морским путём путешествовать ещё не пробовала. Думаю, что мне всё же по душе сухопутные маршруты.
И вот уже следую в Алушту с черноглазым Олегом, который еле умещается на сидении, упираясь головой о верх кабинки. Он решил заканчивать шоферить и снова вернуться к морской службе. Справа простирается безбрежное море, а извилистая дорога углубляется в величественные, молчаливые, бесконечные скалистые горы, вершинами спрятавшиеся в дымке облаков. Краснодар затопило водой, в Москве прошёл мокрый снег, а степные горы, поросшие растительностью с иссохшими пирамидальными тополями, розовым цветущим миндалём и виноградниками, никак не дождутся влаги!
На остановке толпятся таксисты, но вдруг проехавшая мимо старенькая иномарка даёт задний ход и тормозит около меня: «Автостопом?» Открывается дверца: «Поехали. Сам в студенчестве стопил. Даже пробовал за границу выехать, но таможня не дала добро», – рассказывает худощавый, с маленькой рыжей бородкой Тимофей, у которого на панели у руля находятся украшения из шишек, мха и сухих лесных веточек, которые распространяют аромат травы богородицы. Примерно через километр пути было намерение посадить на заднее сидение и голосующую женщину в синей куртке, но места мало: в салоне пухлый рюкзак, большая запасная канистра.
В Белогорском районе высится огромная Белая скала, здесь проводятся фестивали воздушных шаров. Тимофей приобрёл три гектара земли в Приморском крае на берегу Японского моря, хотел островком обогатиться, но не получилось. Сверкает молния, видимо, ожидается ливень. До Керчи двадцать километров, седьмой час вечера. Розовое облако в виде круглого лица с двумя синими глазами смотрит с неба в кабинку. Постепенно «глазки» смыкаются, словно на покой. Зефирная «физиономия» остаётся в стороне и медленно тает.
Кругом всё жёлтое от цветущих растений, озимые посвежели и поднялись после дождя. На проводах красуются синие и красные шары. Для чего? Оказывается, внутри них срабатывает вибратор, чтобы не происходило обледенения зимой, иначе они порвутся под тяжестью мокрого снега. Так поясняет Тимофей. Он высматривает на заправке автобус из Луганска, который наверняка довезёт до Ростова. Так я оказываюсь в Темрюке Краснодарского края. К моему сожалению, автобус промчался мимо остановки. На улице ветрено и холодно.
Уже почти восемь вечера, нужно думать о ночлеге. Я иду вдоль длинной улицы с названием «27 сентября» и вхожу в незапертую калитку мимо благоухающего цветущего белого жасмина в маленький домик. Никого нет, свет горит. Тогда я возвращаюсь дожидаться хозяйку за оградой. Она появляется через несколько минут из огорода, когда у меня уже зуб на зуб не попадает. Внутри тепло от затопленной дровами русской печки.
Лена с рыжими ухоженными волосами (на днях только сделала модную стрижку) кормит меня натуральным творогом, поит горячим липовым чаем и рассказывает непростую историю личной жизни. Просмотрев альбом с фотографиями и обменявшись телефонами, мы засыпаем в уютной побелённой комнатке, долго переговариваясь с разных кроватей о своём, о бабьем. Ранним утром я любуюсь фиолетовыми ирисами в небольшом дворике, цветущим яблоневым садом за домом. Горячо поблагодарив свою подругу за спасение, я тороплюсь на остановку, узнав напоследок, что улица названа «27 сентября» в ознаменование дня освобождения Темрюка от немецко-фашистских захватчиков в 1943 году.
Ранним туманным свежим утром на остановке среди зелёных виноградников машу Лене рукой, садясь в светлую иномарку, и мчусь до самой столицы с Вадимом Семеновым, предпринимателем из Москвы. Он строит отель на побережье Азовского моря в Крыму и ездит контролировать рабочих. Пятнадцать лет купленная земля не была реализована и наконец, повзрослевшие и разбогатевшие дети Вадима помогли ему финансами, чтобы освоить участок. Белозубый, симпатичный предприниматель обрёл новый стимул в жизни, готовя к открытию почти достроенный отель на побережье. А семь лет назад Вадим был против присоединения Крыма к России, но понял, что ошибался. С прекрасными мелодиями в салоне на стихи Юрия Рыбаченко: «Я делаю шаг, делаю второй. Дорога под ногами, небо над головой. Двигаюсь уверенно, как стрелки на часах. Откуда, неизвестно, и куда, не знаю сам» мы преодолеваем тысячу четыреста километров и в одиннадцать ночи прибываем в Москву.
P.S. Середина мая. Я дописываю эти строки, сидя на скамейке деревенского дома под Рязанью. Вглядываюсь в сумерках сквозь сетку-рабицу забора с жужжащими майскими жуками на листьях берёзы, из зелёных превратившихся в чёрные. Шумит дорога с горящими огнями, словно армадой кораблей, устремлённых к голубому соседскому парнику-причалу, у скрытой за домом реки Прони, в ивовых зарослях которой скворцы имитируют кваканье лягушек.