Татьяна Владимировна Боронтова
Автостопщица
Вышний Волочёк
Разумно остановиться в Волочке, до которого осталось двенадцать километров. Алик проезжает по центру небольшого городка. На пешеходном переходе у светофора мы расстаёмся довольные: Алик подмигивает мне на прощанье, я бодро машу рукой. Две милые девушки указывают, где центр – на Казанском проспекте, названном так в честь иконы Божьей Матери, покровительницы города. На улицах Вышнего Волочка много велосипедистов.
Информация о Земле древнего волока размещена на стендах и фотографиях небольшой привокзальной площади, где возвышается современная скульптурная композиция с изображением акта передачи Петром Алексеевичем новгородскому купцу Михаилу Сердюкову грамоты, закрепляющей его права на владение Творецким каналом, который был прорыт в 18 веке по распоряжению Импе-ратора. До отправления проходящего поезда на Рязань осталось время прогуляться до искусственного канала и полюбоваться на красавицу Цну, к которой в 18 веке волочили баржи с товарами.
В вечернем воздухе пахнет цветущей липой, поют сверчки. У старинного здания театра с памятником великому русскому художнику А.Г. Венецианову танцуют две девушки под песню Максим, звучащую из припаркованного «Пежо»: «Шла босиком вдоль ночных дорог, не жалея ног…» Эта непопулярная мелодия, красное старинное здание пожарной колокольни, белокаменная церковь Богоявления в ночном Волочке у Творецкого канала с горбатыми деревянными мостиками словно на мгно-вение возвращают меня на век или два назад. Проезжающий мимо экскурсионный автобус и гуляющий с бультерьером мужчина, посоветовавший не ходить одной к храму Казанской Божьей Матери за перекрёсток, быстро приводят меня в реальность, в которой через сорок минут отправлялся поезд на Рязань. В одноэтажном здании вокзала из красного кирпича с ещё десятью пассажирами, устав от прогулок и впечатлений дня чуть подремала в неудобном кресле, а на верхней полке вагона без задних ног спала до места назначения. «То берёзка, то рябинка, куст ракиты за окном», и рельсы сходятся и расходятся, приближая моё путешествие к мажорным финальным аккордам.
Рязань
Выходим на станции «Рязань-2» с женщиной из Вышнего Волочка. Пыхтят составы поездов, поэтому в утреннем воздухе стоит специфический запах вокзала. Но чуть дальше чувствуется свежий аромат скошенных газонов. Осталось только лёгкой походкой по диагонали проследовать знакомыми узкими дворами до вокзала «Рязань-1», чтобы успеть на электричку до Заречья. Надо же, как всё у меня оказалось рассчитано до «муллиметра»!
До отправления электрички остаётся десять минут, когда объявили, что поезд отправляется с третьего пути: нужно подняться на высокий железнодорожный мост и спуститься вниз. У меня за спиной только маленький серый рюкзачок, поэтому я быстрым темпом подхожу к мосту и замечаю молодую семейную пару с детской коляской, огромной полосатой сумкой и множеством узлов:
– Почему не спешим?
– Мы не успеем… – потерянно отвечает парень.
– Давайте пробовать! – ускоряю я свой бег уже с коляской, доверху набитой вещами. Они тут же подхватываются вслед за мной.
Невозможно закатить коляску (без ребёнка, слава Богу!) по мосту, так как предназначенные для подъёма металлические дорожки не соответствуют колёсам. Мы поднимаем неудобную ношу вдвоём с молодым папой несколько пролётов, пока не кончаются ступеньки. Скоренько возвращаемся за оставленными узлами, и так суетливо, но расторопно, слаженно и быстро летаем по мосту, перетаскивая неподъёмные сумки. Спускать коляску помогает какой-то мужчина, пойманный за рукав. Электричка уже стоит у перрона. Я на последнем дыхании бегу по крупному щебню, проталкивая колёса по камням. Немногословная мама Настя с сумками торопится чуть впереди. Я падаю от бессилия и больно ударяюсь подбородком и скулой, Настя подхватывает коляску. Мне лежать некогда: поезд уедет. Грузимся в ближайший вагон и ещё минуты две до отправления состава тяжело дышим. Успели! Я прикладываю на скулу монету, понимая, что будет синяк.
Жаль, что не нашлось оператора снять картинку нашего передвижения по хорошо просматриваемому мосту с несчётным количеством багажа. Это кадры для кинокомедии про то, как мы пыхтели и суетились, словно муравьи, передавая друг другу узлы и сумки, бегая туда-сюда на виду у многолюдного перрона. В вагоне Настя и Пётр от души меня благодарят. Мы выходим вместе на станции Проня, где их встречают мать и двое детей, которые кричат: «Папа подарки привёз!»
В память о моём нормальном человеческом участии на подбородке остался чёрный синяк, а под глазом голубой фингал. В таком прекрасном виде я вернулась из путешествия по Карелии. Хорошо, что присматриваться ко мне некому, только тринадцатилетняя внучка в курсе последних событий.
Брыкин Бор
Солнечный октябрь в этом году великолепен. К сожалению, нет возможности отправиться за тысячи километров к скалистому берегу Крыма. Но почему же не путешествовать по Рязанскому краю? Я ни разу не была в Брыкином Бору, что в ста шестнадцати километрах от моего родного города. Туда и отправляюсь ранним ясным утром. «Всё ещё себе твержу, что верну осенним утром лето я…», – негромко напеваю любимую песню Юрия Антонова, пока иду по пешеходной дорожке вдоль шумной трассы «Рязань-Солотча».
Место для прогулок не совсем подходящее, но я никогда не шагала по длинному мосту через Оку, на опорах которого нарисован синий якорь, белый парашют и крупно написано: «ВДВ, морская пехота, 2013-2018 год, 2 батальон. 137 выпуск», а рядом: «Юля, выздоравливай!». Уверенно голосую, повернув направо в сторону Спасска за заправочной станцией, на которой четверо узбеков ведут ремонтные работы, таская брёвна и звонко стругая белые, пахнущие смолой, доски. Останавливается зелёный УАЗик.
– Автостопом довезёте?
– Слово-то какое, автостопом… – отвечает гладковыбритый седой мужчина в клетчатой рубашке, освобождая мне место, убирая небольшую сумку с приятным специфическим грибным ароматом. – Только одно условие: я буду курить.
– Ну уж тут у меня нет выбора, – пристёгиваюсь и оглядываю кабинку, в которой по-походному не очень аккуратно.
– Вы не рыбак?
– Нет, предпочитаю тихую охоту, люблю грибы собирать. В этих местах много белых, подберёзовиков, а сейчас время подотавников или синеножек (серушек).
– Грибы называют подотавниками, потому что они растут в скошенной траве, под отавой?
– А кто его знает, похоже на то. А вы учительница?
– Да. На пенсии.
– Я в школе неугомонный был, не давалась мне учёба. – Валера, – протягивает он руку. Познакомились. – Ну, рассказывай, не молчи, Татьяна.
– Думаю, как в бархатный сезон у моря здорово.
– Я долго у моря жил. Закончил Одесское училище милиции и работал по профессии.
Валерий сообщает, что довезёт до села Ижевское. Проезжаем музей Космонавтики на улице Зелёной, открытый к стодесятилетилетию рождения великого ученого Эдуарда Константиновича Циолковского.
– Здесь также имеется дом, в котором жил Циолковский, филиал основного музея. Я, правда, там ни разу не был. Знаю только, что Ижевское всегда было село богатое, процветающее. Местные бондари изготавливали бочки, которые возили на Нижегородскую ярмарку. Сейчас на Нижний отсюда дороги нет. Брыкин Бор налево, музей направо, – подсказывает Валерий на прощание.
Выхожу у старого двухэтажного строения из когда-то красного кирпича с четырьмя колоннами под новой зелёной крышей с православным крестом над куполом. Это Казанская действующая церковь, как сообщила мне женщина, проезжающая по перекрёстку на синем велосипеде. По диагонали от храма располагается современное двухэтажное оранжевое кирпичное здание супермаркета с бюстом Ксении Куприяновны Петуховой, установленный в ознаменование трудовых подвигов Героя Социалистического труда бригадира телятниц колхоза «Дело октября». По длинной улице Циолковского с одноэтажными домиками с телевизионными тарелками антенн, белыми «Триколор ТВ» или красными МТС, иду к дому, где 17 сентября 1857 года родился К.Э.Циолковский (обязательно побываю здесь в другой раз), а влево на посёлок Брыкин Бор.
Поют, один лучше другого, разноголосые пёстрые петухи, тарахтят мотоциклы с колясками. Вот красный драндулет обнадёживает меня, догоняя, но сворачивает по узкому проулку в поле за деревянным домиком с открытым чердаком, полным прошлогоднего потемневшего сена. На противоположной стороне улицы у деревянного дома № 476 мужчина ловко колет топориком берёзовые дровишки. Невозможно не залюбоваться синим домиком с ангелом на флюгере и палисадником, украшенным белыми, бордовыми, лимонными, красными хризантемами. Наконец-то мне везёт, рядом останавливается добротный автомобиль с семейной парой в салоне, спешащей до Городковичей. Правда, асфальтовая дорога вся в заплатках и не очень-то разгонишься.
Едем вдоль смешанного леса с осинками, берёзками, соснами, орешником довольно долго, проезжаем мимо двух гудящих синих тракторов с огромными тюками золотистого сена. На центральной улице Городковичей у рекламной вывески «Частная пивоварня. 200 метров. Старый завод» меня высаживают, сворачивая к уютному белому домику с фиолетовым палисадом с жёлтой облепихой и красной рябиной. Неспешно иду пешком до красного высокого двухэтажного, а по бокам четырёхэтажного здания пивоварни. На красочной карте местности, выполненной художниками Рязанского училища имени Г.К. Вагнера, нарисовано хозяйство Ф.А. Беклемишева – крахмальный, кирпичный заводы, пивоварня, стекольный завод и указатели налево Городковичи, направо Ижевское, налево Брыкин Бор и река Пра, направо Лакаш. Итак, до Лакаша осталось совсем недалеко, а там рукой подать до Брыкина Бора, судя по карте, иллюстрированной зелёной, синей, красной, жёлтой, белой красками. Вдоль асфальтированной дороги цветёт жёлтая мать-и-мачеха. И это в конце октября! Пруд у мостика зарос болотной ряской, рогозом и камышом. Облетели тополя, увитые зелёным плющом, и своими скрюченными старыми ветвями опустились на извилистое дно. В магазине на перекрёстке покупаю булочку и интересуюсь, в честь кого названа улица Синицына, единственная в деревне Лакаш. Продавщица уверенно отвечает, что улица носит имя Ветерана Великой Отечественной войны.
У низенькой белоснежной церкви с синей крышей, высокой колоколенкой останавливается и везёт меня через Добрянку (какое милое название населённого пункта!) и Папушево мужчина со своей престарелой мамой на заднем сиденье. В полдень подъезжаем к Окскому заповеднику, особо охраняемой природной территории федерального значения.
– Вас куда довезти? К музею природы? Дальше уже река.
Тишина стоит такая оглушительная, как будто здесь самый край света. Отреставрированное под красный кирпич одноэтажное аккуратное здание музея с десятью пластиковыми узкими окошками и белыми колоннами, на которых держится широкая мансарда с просторными окнами, пристроенная вторым этажом в центре здания, уходит под крышу. У изящного крылечка с тремя ступеньками, коваными перильцами и узором под небольшой крышей располагается добротная чёрная металлическая дверь. Предлагаются услуги экскурсоводов, но очень хочется остаться наедине с природой.
Большой муравейник-коммуналка высится у белой берёзы. На самой верхушке муравьи ползают, мешая друг другу, а те, которые чуть-чуть оторвались от привычной среды и осмелились удалиться в сторону от основного скопления насекомых, оказались ближе к траве, листьям, сосновым иголкам и увидели что-то гораздо интереснее обычного суетливого скольжения по головам друг друга. Так же и мы, люди, не боящиеся рисковать и прокладывать новые дорожки-тропинки, открываем для себя новый мир, широкие горизонты. Вот такие простые философские мысли пришли мне в голову, рассуждения о раскрывающихся возможностях для тех, кто не опасается выйти из привычной территории комфорта.
Деревянный резной указатель направляет к высокому Кургану, бывшему Городищу Брыкин Бор, появившемуся в железном веке с пятого века до нашей эры и просуществовавшему до третьего века нашей эры. Табличка гласит, что Городище в 1949 году обследовано В.И.Зубковым, в 1968 и 1988годах Б.А.Фоломеевым, в 2007 году отрядом экспедиции ГУК «Центр сохранения объектов культурного наследия». Надеюсь, что многочисленными туристами соблюдается требование «Установка палаток и разведение костров запрещены!»
Шуршат осенние листья под ногами. Из посёлка Брыкин Бор, состоящего примерно из двадцати дворов, доносятся весёлые крики петухов. Лесные тропинки ведут к Пре. Стою одна на пологом песчаном изгибе затейницы Пры и наслаждаюсь красотой крутого противоположного берега с деревьями, подходящими вплотную к неглубокой воде и любующимися своим отражением в совсем не прозрачных водах.
Какая-то коряга довольно больших размеров, видимо, от излишнего самолюбования, рухнула в воду и теперь неудобно лежит на боку, всё ещё отражаясь в зеркале поверхности, откуда, словно зубы древнего чудища, торчат остатки деревянного моста. Видимо, здесь много раков, а летом нет свободного места от туристов, загорающих на горячем песочке.
Пёстрый небольшой дятел стучит, хлопоча у ствола сухого дерева. Две женщины, оживлённо беседующие, выходят из леса. Спрашиваю, где подземные ходы зеркального завода.
– Это совсем рядом. И ещё сходите на мост через Пру, где очень красиво и где все фотографируются. Только не заблудитесь, а то придётся вас всем посёлком разыскивать.
Двигаюсь в этом направлении и наконец-то вижу подземные ходы на территории бывшего (1898-1903) русско-бельгийского зеркального завода Беклемишева. Вот такие мгновения делают нашу жизнь интересной и захватывающей. Представляете себе, что я сорок шесть лет живу в Рязани и только недавно в интернете увидела эти загадочные длинные подземные ходы! Это зрелище стоит того, чтобы посетить заповедный край заброшенного завода русско-бельгийского общества для производства зеркального стекла Ф.А. Беклемишева. На стенде читаю выписку из газеты «Рязанский листок» 1898 года: «Здание фабрики занимает пространство в 6400 кв. саженей (2,9 га) под одной кровлей, окружено четырьмя гигантскими дымящимися трубами из коих две особенно поднимаются к поднебесью.
Кроме того, к нему отдельно примыкают два огромных корпуса: один гончарный, другой горный или котельный. Здесь внутри фабрики ещё две колёсные печи для варки зеркального стекла. Тут же ряд наводных столов, слесарное отделение и многое другое. Ко всему этому представьте ещё электрическое освещение. На производстве было занято семьсот русских и сто двадцать бельгийских рабочих».
Хожу по развалам кирпичных ходов, покрытых зелёным мхом, помня предостережение местных жительниц: «Только вы поосторожней, не провалитесь!» А кругом птахи поют, дятлы стучат, а ближе к посёлку домашние кошки важничают среди сосен. Почти у каждого дома стоят катера и прочие плавсредства. Насчитала примерно двадцать припаркованных автомобилей, в том числе и с московскими номерами. «Нива» отправляется в сторону Спасска, мне бы с ней поспешить до города, но очень хочется дойти до моста через Пру и ещё раз очароваться живописной рекой с её окрестностями. По песчаной дороге идти неинтересно, лучше по бору, где поползень с пёстрым брюшком перелетает с ветки на ветку, обгоняя меня, медленно переступающую по изумрудному мху.
Вдали остались домики с якорями во дворах, оранжевый трактор со стволами срезанных сосен, а дорога всё петляет и не видно просвета, указывающего на речное пространство. У невысокой ёлочки опущены зелёные ветви, но украшенная прилипшими осенними листьями, словно новогодней гирляндой, она не становится хуже своих длинноногих сестриц-сосен. Почти три часа пролетели незаметно в заповедном лесу, и я заставляю себя повернуть обратно, так как не знаю, долго ли идти, а спросить некого. Шагая по длинным сухим иголкам и осенним листьям, я собираю букет из зелёных веточек с молоденькими шишечками, сброшенный под ноги сосновый подарок. Тишина такая успокаивающая, какой не бывает в городской суете. Я так и не увидела зубров, кабанов, журавлей и других обитателей бора.
Навстречу по основной дороге выезжает девушка на скутере, а в мою сторону попуток нет, но я не переживаю: до вечера ещё далеко, в крайнем случае поеду на маршрутке в полшестого. Тормозит автомобиль, и молодой человек везёт меня до Рязани. Он работает в музее, вернувшись сюда, в родные края, из Сибири. Да как же было не вернуться! Непременно побываю здесь ещё не раз! Так думаю я, читая надпись, мелькающую у дороги: «Водитель, сбавь скорость! Через данный участок проходит миграционный путь рептилий (ужей, ящериц и др.) В мае, августе и сентябре на одном километре дороги под колёсами автомобилей ежедневно погибает до пятидесяти особей ужа. НЕ БУДЬ УБИЙЦЕЙ!»
Рецензия:
Замечательная новелла. Поддержу в рейтинге.
С уважением, Виктор Николаевич Левашов 05.12.2019 08:17
Виктор, спасибо!
Татьяна Боронтова 07.12.2019 17:06
В Таганрог, к сбежавшему морю
Остаётся час до моей встречи с морем! Никогда не видела его в ноябре: какое оно в это время года: плещется или замёрзло? Вчера ночью я примчалась из Москвы в Ростов-на-Дону автостопом и, переночевав в хостеле, еду в маршрутке под пение ростовского дуэта Насти и Потапа до залива Азовского моря. Напротив меня сидит влюблённая парочка: длинноволосая девушка склонила голову на плечо другу. Это приятное дополнение к гармоничной картинке изумрудной волны в моём воображении. Дорога петляет через Пятихатки. Поговорка «Светит да не греет» полностью опровергается. Ослепительное солнышко жарит через стекло, да ещё как! Особенно везёт левому уху, я даже вязаную шапку сдвигаю вправо и по-кошачьи зажмуриваюсь, откинувшись на сиденье, подставляясь согревающим лучам, словно на пляже знойным летом. Не пострадать бы от солнечного удара! Чудится мелодия из песни Юрия Антонова: «Я еду к морю, я еду к ласковой волне. Меня счастливей нету на всей земле!». А в другое ухо нашёптываются стихийные звуки суровой ноябрьской реальности: «Ветер с моря дул, ветер с моря дул». Из-за диссонанса у меня возникает тревожное предчувствие некоторого разочарования.
Крупная надпись на полукруглой арке гласит, что Таганрог – родина великого писателя А.П.Чехова. На улице Трубаровых, названной так по фамилии члена антифашистской организации, спешащие автомобили притормаживают: медленно перебирая больными лапками, по пешеходному переходу хромает с проезжей части на тротуар белый голубь.
В ослепительный, стонущий от сильнейшего ветра полдень, выхожу у небольшого вокзала. Отсюда на трамвае номер два лучше всего добраться до остановки «Итальянский» к Пушкинской набережной, так приветливо сообщает улыбчивая пенсионерка в белой куртке и светлых брючках, которая своим дружелюбием исправляет неприятное впечатление от Таганрога. В старой части курортного городка в палисадниках переулка Тургеневский ещё красуются замёрзшие жёлтые хризантемы. На подоконники домов ветер занёс белый морской песок. К набережной быстрой походкой спускается парень в синей куртке и не спеша пожилая супружеская пара: он в чёрной шляпе, она с тросточкой. Совсем не многолюдно, ведь бархатный сезон закончился. С Каменной лестницы вместо плещущей воды наблюдаются непонятные песчаные островки с клочками льда в виде замёрзшей волны на огромном застывшем пространстве. У песчаного берега, которому нет конца, пахнет водорослями. Человек десять ходят по тому месту, где должно быть море: двое ушли далеко в поисках воды.
– Здравствуйте! Скажите, а где море? Так всегда бывает в ноябре? – обращаюсь к мужчинам, которых с высоты лестницы приняла за любителей зимней рыбалки, делающих лунки на обледеневшей поверхности.
– Оно ушло от берега. За всю мою жизнь это первый раз, – отвечает мой ровесник в красной куртке.
Так я стала свидетелем уникального факта: вода на два километра ушла из-за того, что сильнейший северо-восточный «ветер с моря дул» уже четверо суток, как в песне у Натали.
– В 2014 году, наоборот, ветер дул со стороны Чёрного моря, и произошло затопление набережной, – с готовностью продолжает таганрожец с симпатичными усами в чёрных очках. – Нынешний ветер препятствует поступлению воды, чтобы пополнить залив. – И приятным баритоном Сергей комментирует видео: «Стоим на самом дне. Белые струи, обтекающие нас с разных сторон, это песок, который несёт ветер».
Алчные любители сокровищ с металлоискателями ищут ценности. Под ногами в песчаном барханчике ребром лежит поржавевшая десятирублёвая монета. Пришлось забросить её подальше «в море», чтобы не показаться жадной своему обаятельному собеседнику. Но если бы я была одна, то непременно присоединилась бы к группе озабоченных копателей. Морской бычок не успел нырнуть в убегающую волну и замёрз под ледяным ветром на открытом дне залива.
Вдоль набережной с вечнозелёными деревьями и пирамидальными тополями мы приближаемся к яхт-клубу. На причале много любопытных, фотографирующих ржавый столб-якорь, полностью обнажённый из-за покинувшего его моря.
– Таганрог был основан в 1698 году Петром-Первым и стал первой военно-морской базой России, – начинает экскурсию Сергей. По-разному сфотографировав меня у памятника «Императору Петру-Первому» на набережной, в том числе и сидящей на крупной цепи, квадратом опоясывающей территорию около высокого постамента, он ищет что-то в карманах:
– У Вас есть пятьсот рублей?
– Зачем? – протягиваю я деньги.
– Такой же памятник изображен на купюре.
– Это же Архангельск.
– Их изготовили два. С Архангельском вёлся спор, почему не таганрогский оказался на купюре.
На пути с набережной не обделяем вниманием ещё одну скульптурную фигуру в виде изящной ракушки и мраморного скрипичного ключа, где выгравированы названия песен Михаила Танича, родившегося в Таганроге: «Комарово», «Идёт солдат по городу» и другие. В городе почти на каждом здании памятные доски. На старом каменном полукруглом доме 76 с колоннами читаем: «Здесь жил известный в Таганроге врач П. М. Шедеви, один из прототипов героя рассказа А.П.Чехова «Ионыч».
У дома родителей Фаины Раневской Сергей шутливо цитирует великую актрису, которой приписано множество высказываний: «Ко мне старость вдруг пришла, меня дома не нашла: то пирую, то бл@дую, то по ягоды пошла». Мы не сразу замечаем парней, с которыми познакомились и тут же расстались у «моря»:
– Вы видели чудаков на «Ниве», которые мчались по дну?
– Конечно, а что случилось?
– Они глубоко увязли в песке! Техникой будут вытаскивать! – весело сообщают они, шагая в сторону лодочной станции.
Экскурс по чеховским местам продолжается: в небольшом белом флигеле с зелёными ставнями 17 января 1860 года родился Антон Павлович. Пока мы ждём экскурсовода, к нам присоединяется парень с зелёным рюкзаком, который соглашается сфотографировать нас у домика писателя.
– Вы не блогер?
– Нет, из Новосибирска специально торопился сюда на волну полюбоваться, а моря нет, – разочарован он.
Такая же участь постигла и меня, однако оказаться свидетельницей редкого явления, случающегося раз в десять лет, можно назвать удачей. В низеньком отчем доме А.П.Чехова, в съёмном жилье родителей писателя, среди старинной уютной домашней обстановки экскурсовод назвала девять подлинных вещей семьи, среди которых икона «Пресвятая Божья Матерь с младенцем», которая написана двоюродным дедом, крепостным художником-самоучкой. Во дворике растёт вишня, а также куст барбариса с красными мелкими, продолговатыми плодами, кисленькими на вкус. Рядом со скульптурными фигурками из рассказа «Толстый и тонкий» Сергей обращает моё внимание на плотный платан без коры:
– Я совсем недавно обнаружил это редкое для наших краёв дерево. Выжил лишь один, а другой, послабее и потоньше, замёрз, к сожалению.
Недалеко от здания, где жил инспектор гимназии А.Ф.Дьяконов, один из прототипов героя рассказа А.П.Чехова «Человек в футляре», Сергей угощает меня крупной ягодой рябины.
– Сладкая почему-то, – с удовольствием дегустирую я.
В доме на Петровской площади прошли пять лет детства А.П. Чехова (1869 – 1874). Здесь же находится Лавка отца писателя, внутри которой располагается крошечный музей с кухонной утварью и небольшой чайно-сувенирный магазинчик.
– Смотри, что я тебе покажу. Из этого окошка, говорят, отец Чехова продавал стаканчиками, потаясь, водочку, но так и не разбогател. К моменту полного разорения в семье было шестеро детей, Антон – третий.
На улице Греческой, у дома 40, дворянской усадьбы 1806 года, вспоминаем фильм про декабристов «Союз спасения», в котором констатируется факт смерти императора Александра-Первого в этом дворце. Здесь в разные годы останавливались поэты А. С. Пушкин, В. Жуковский, художник-маринист И. К. Айвазовский. Дорога к автовокзалу проходит через парк, наполненный птичьим гомоном и детским смехом. И в то же время вокруг спокойно среди вековых лип и тополей. Смекалистая труженица-ворона раскалывает каштан, взлетая и бросая его об землю. Возле неё кучкуются подружки, желая поживиться. Рядом с подобными активистками-придумщицами всегда интересно.
По результатам шагомера, за три часа прогулки мы отмотали семнадцать километров, оказавшись у дома, в котором жила семья командующего ВДВ, прославленного генерала В.Ф. Маргелова. Сергей обещает прислать мне фото моря, когда оно вернётся к берегу.
В начале пятого вечера ещё видно кое-что в окно переднего сиденья маршрутки. Под Таганрогом за рекой Самбек возвышается комплекс «Матвеев курган». Далее расстилается настолько прямая дорога до населённого пункта Морской Чулек, что водитель, как мне кажется, едет, не касаясь руля, засунув руки в карманы полупальто. У петляющей дороги вдоль Пятихатки крепко держит баранку. Пахнет гарью, чёрный дым уходит высоко в небеса.
– Что это пылает?
– Камыш, – спокойно поясняет водитель.
Хорошо, что сильный ветер дует в противоположную сторону от Синявского, иначе бы жители задохнулись. В семнадцать часов темно, когда мы пересекаем мост реки Мокрый Чалтырь, что в двадцати километрах от Ростова-Дона. Под мелькание встречных огоньков я тихонько напеваю сочинённую мелодию. В отель возвращаюсь как к себе домой. Оказывается, наверху имеется стеклянный балкончик, откуда слышен весёлый смех развлекающихся девушек, которые проводят фотосессию, любуясь с высоты на сверкающий огнями город. Завтра придётся ночевать в Воронеже, потому что за двенадцать часов, так быстро, как я доехала из столицы в Ростов со спешащим на свадьбу к племяннику водителем, домчаться на большегрузе не получится. Вот и славно, побываю в замке Ольденбургских. Записываю из интернета: «Поворот на Рамонь, семьсот двадцатый километр, Лукойл, река Воронеж, с трассы девять километров».
Ветер стонет за окнами. Второй час ночи. Не завожу будильник: как проснусь, так и поеду. В восемь утра завтракаю и, поблагодарив администратора за гостеприимство, покидаю хостел «Оливер», благоухающий ароматом кофе, и выхожу на остановку, чтобы следовать до торгового центра «Мега» к трассе «Ростов-Дон». Голосую на трассе М 4 с табличкой «Москва». Останавливается бе-лоснежная «Солярис Хёндай».
Худощавый, невысокого роста, лет сорока, главный энергетик из Ростова едет в Воронеж на работу после недельного отпуска. Всё это я узнаю, познакомившись и пообщавшись. С моста через реку Россошь мелькают зелёные свежие островки среди рыжей выгоревшей травы, как напоминание о далёком лете. В десять утра пробок нет, гоним мимо Грай-Воронца со скоростью сто двадцать километров в час почти всё время по левой стороне, обгоняя дальнобойщиков. У Моста через реку Битюг раскинулись известняковые холмы, словно высокие горы с надписями смельчаков: «Здесь были …» Роман рассказывает о компании (специально не называю), где он работает уже два года. Возможно, они будут расширяться и откроют новый филиал в Иркутске.
В высоком небе птицы совершают сложный манёвр: огромная стая летит вперёд и в одну секунду разворачивается, устремляясь в обратном направлении, что завораживает. «Такой рисунок полёта называется «мурмурация», – сообщает он, – зачем птицы это делают, учёным неизвестно». У Романа большой загородный дом, который они с женой отремонтировали, сын, которому купили собаку. Примерно на половине пути от Ростова ему стали приходить СМС. Он небрежно берёт телефон, строчит ответы, протягивает руку, чтобы одновременно положить трубку и заодно вынуть из пачки очередную сигарету, закуривает небрежно, как бы не проявляя интереса к переписке. Складывается впечатление, что он общается не с женой, с которой только что расстался. Собственно, мне-то какая разница? Мчимся мы быстро и во втором часу оказываемся у платной дороги возле Воронежа, где я выхожу, поблагодарив водителя за столь комфортную и скорую доставку. У меня появилась возможность успеть в столицу до наступления ночи!
Опытный стопщик в соцсетях советует перед посадкой в незнакомую машину внимательно разглядеть номерные знаки транспортного средства, сразу же выяснить, почему водитель берёт попутчиков. У меня так не получается. Впрочем, кто не рискует, тот дома сидит. Минут через десять останавливается гладко выбритый дальнобойщик лет пятидесяти в синей тельняшке. Он сообщает, что недавно посадил двух молодых автостопщиц, они все замёрзшие были, прямо синие, сводил их в сауну, отогрел, дал тысячу рублей.
– Мне это не подходит по возрасту. Я пенсионерка.
– А это не важно, лишь бы мы поняли друг друга, – шевелит он своими тонкими губами, словно их вовсе нет.
Нужно выходить из машины: через три часа начнёт темнеть, оставаться в кабинке с этим типом опасно. На моё счастье, показался знак о повороте на замок.
– Останови у Рамони, – прошу я и снова ловлю попутку на Москву. Ещё не вечер, в крайнем случае, ночую в Липецке.
В полтретьего тормозит ростовчанин Саша.
– Где ты живёшь в Воронеже?
– На улице Лизюкова, – больше ничего придумывать не приходится. Саша словно не может наговориться: живёт с сыном и невесткой, помогает им материально. Сам из детского дома. Мечтал стать лётчиком, поступил в училище, но был отчислен.
В широком окне лёгкая вата белоснежных облаков с изображением очертаний неведомых стран постепенно сереет. Между обнажёнными стволами тополей пляшут берёзки. У продуктового базара Александр покупает еду, угощает меня яблоками, несёт кофе и без сожаления выбрасывает бумажный стаканчик, когда я отказываюсь.
– Не стесняйся, бери бутерброды. Я, правда, медленно ем из-за протезов. Вёз как-то одного парня, так он ругаться со мной стал, почему я неторопливый такой.
Мы продолжаем путь. В широкой, просторной кабинке темно, но спокойно.
– Подъедем к Москве поздно, если бы с утра, то я бы тебя довёз засветло. Мне только утром разгружаться.