Однажды одна посетительница спросила его:
– Старче, вы со старостильниками?
– Да.
– Но с кем вы?
– Со всеми.
– Но они во вражде между собой.
– Я не там, где вражда.
Он был очень рассудителен в своих действиях. И даже в тех случаях, когда он выступал с критикой, делал это с такой любовью, что не только не вызывал противоречий, но, наоборот, приводил к покаянию и исповедничеству, что и являлось истинной его целью.
«В скорби распространил мя еси»
Жизнь святых полна искушений и испытаний. На небеса никто не восходит в покое, все, подвизаясь, были очищены «как злато в горниле». Иногда искушения действуют как вид испытаний, в которых проявляется вера и преданность испытуемых. И мудрый Сирах говорит: «Чадо, если приступаешь работать Господу, приготовь свою душу к искушению» (Сир. 2:1). Если человек не готов и не берет во внимание предуготовление себя, то быстро разочаровывается и обессиливается под тяжестью искушений и трудностей, какие с ним неминуемо приключаются.
Отец Иероним в своей жизни ощущал Божественный Промысел через искушения и скорби. И что только ни испытала эта «несчастная пташка» Востока, как он часто себя называл: гонения, клевету, скорби, изгнания… И все он переносил с мужеством, с безграничной преданностью Божиему Промыслу, непрестанно славословя Бога. И в самых тяжелых испытаниях не только не сдавался, но, наоборот, еще более предавался молитве с благодарением.
И хотя он уже достиг шестидесятилетнего возраста и приблизился к старости, новое серьезное испытание еще ожидало его.
Отец Иероним, как мы уже упоминали выше, знал, как приготовить некоторые лекарства, ими он лечил множество заболеваний. Об этом знали почти все жители Эгины и часто просили его исцелить от разных болезней, главным образом, от травм. Во время оккупации немецкий солдат, у которого никак не заживала рана на ноге, хотя он обращался ко многим врачам, узнал от одной женщины, что на Эгине есть батюшка, который лечит такие раны. Не теряя времени, он отправился к о. Иерониму. Услышав просьбу солдата, старец отказался его лечить, но солдат настаивал, и тот согласился. Отец Иероним помазал рану какой-то своей мазью, так что она начала вскоре затягиваться. Уже исцеленный немец, уходя от старца, оставил на столе гранату, то ли по невнимательности, то ли намеренно, теперь об этом трудно судить. Сам о. Иероним не хотел обвинять солдата в лукавстве.
– Может, он ее забыл, а может быть, он непорядочный человек, и оставил ее нарочно, – говорил старец.
18 августа 1945 года отец Иероним пошел в город и там увидел у кого-то такую же гранату, переделанную в зажигалку. Вернувшись домой, он решил сделать такую же зажигалку и, взяв свою гранату, начал отпиливать от нее гильзу.
Неожиданно раздался оглушительный взрыв и окровавленный отец Иероним упал на пол. Гильза была наполнена взрывчаткой и, как только железная пила коснулась ее, она взорвалась. У отца Иеронима было ранено все тело, особенно пострадала левая рука, он потерял слух.
Его тотчас же отвезли в эгинскую больницу, где ему оказали первую помощь, а затем из-за тяжести его состояния, перевели в цанийскую больницу в Пиреи.
Но все это время старец благодарил Бога, весь он был в молитве и губы непрерывно шептали: «Слава Тебе, Боже» и «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя».
Врачи в цанийской больнице сочли его состояние крайне тяжелым: барабанные перепонки лопнули, и он совершенно потерял слух. Чтобы избежать заражения крови и неблагоприятных последствий, его левую руку необходимо было ампутировать.
Отец Иероним принял заключение врачей с необычайным терпением и спокойствием. «Да будет воля Твоя», – прошептал он. Во всем он видел перст Божественного Промысла и верил, что в каждом испытании проявляется воля Божия. Единственно, что его печалило, так это то, что врачи оставляли его в больнице на два с половиной месяца. Столько времени вдали от своей кельи, от любимого им уединения – это было невыносимым бременем. Не сказав ничего врачам, он поведал это Богу: непрестанно молился Ему и святым бессребреникам Косме и Дамиану, чтобы они сократили время его пребывания в больнице. И Бог, всегда внемлющий прошениям Своих верных рабов и дающий с искушением и облегчение, утешил его через святых бессребреников, которые явились отцу Иерониму во сие и сказали, что через месяц он выйдет из больницы.
И действительно несмотря на то, что лечение ампутированной по локоть руки требовало времени, с Божией помощью он быстро выздоровел.
Через месяц, как о том и сказали святые бессребреники, врачи выписали его из больницы. Только слух к нему не вернулся.
Однако отец Иероним не переставал благодарить Бога.
Ни на секунду он не терял самообладания и терпения.
– Господи, ничего у меня не было, когда я родился, – говорил он,– Ты меня создал, Ты даровал мне все. Возьми и вторую мою руку, если это полезно для моей души.
Его слова напомнили слова многострадального Иова: «Господь дал, Господь взял, как Господу изволилось, так и случилось, да будет имя Господне благословенно» (Иов, 2:21).
Как рассказывала монахиня Евпраксия, с 18 августа до середины Великого Поста следующего года он вообще ничего не слышал. Во вторник пятой недели поста отец Иероним вдруг почувствовал неясное беспокойство и тяжесть во всем теле. Поздно вечером старец попросил, чтобы его положили в эгинскую больницу. На следующее утро, придя навестить его, Евпраксия нашла старца уже в добром здравии. Он рассказал, что увидел во сне святых бессребреников, которые сделали ему укол. От боли он проснулся и сразу почувствовал себя хорошо. К нему вернулся слух, хотя, по суждению многих врачей, посещавших Эгину, на это не было никакой надежды.
Отец Иероним со слезами поблагодарил Бога и святых Его за чудесную помощь и вернулся в свой скит. В благодарность за эти чудеса: скорое выздоровление в цанийской больнице и возвращение слуха, он построил маленькую церковь в честь святых бессребреников недалеко от скита.
В скиту
С этого времени он окончательно обосновался в Благовещенском скиту, который стал не только местом его тайных подвигов и молитв, но и духовным оазисом, настоящей Силоамской купелью для многих страждущих.
Для отца Иеронима начался особый период в его жизни. С юных лет он привык во всем полагаться на Божественный Промысл. Так и теперь, после несчастного случая, он осознал, что воля Божия в том, чтобы ему остаться на Эгине. Мысли о Святой Горе исчезли. Все складывалось так, что он должен продолжить на Эгине. Каппадокийскую традицию, совмещая, подобно «пещерным» монахам, подвижничество с помощью бедным, больным, скитальцам и увечным. Отец Иероним верил, что монахи-пещерники Каппадокии по своей воле не выбирали определенного образа жизни. Подвижник, молящийся днем и ночью в своей келье, с точки зрения жертвенности, ничем не отличается от того, кто служит своим братьям, предав себя – свою любовь и самопожертвование – Богу. Старец Иероним сочетал в себе эти два образа духовной жизни: молчальничество и служение ближним.
После ухода отца Иеронима из больничной церкви, и особенно после несчастья, случившегося с ним, он смог еще больше предаться молитвенному подвигу. Молитва вела его на высоту Божественного созерцания, где ум просвещается нетварным светом, и это просвещение Святым Духом он затем передавал Божиим людям, которые все чаще и чаще посещали его.
Поселившись в скиту, он был вынужден ограничить некоторые свои занятия, такие, как постоянные хлопоты по обновлению больничного храма и ремесленные работы, и еще более посвятил себя молитве. Он был убежден, что смысл жизни любого человека – единение с Богом, и потому тот должен избегать любых занятий, препятствующих ему в этом.
Деятельность отца Иеронима постепенно свелась к трем добродетелям: молитве, благодеяниям и духовничеству и наставничеству. Где-то авва Исаак говорил, что для безмолвника, не имеющего ни денег, ни иных земных благ, чтобы раздавать милостыню, достаточно сердечного сокрушения и молитвы. Старец Иероним, кроме молитвы и сердечного сокрушения, находил множество средств, чтобы помочь нуждающимся, и в большинстве случаев помогал чудесным образом, не дожидаясь и просьб. Несомненно, не может не считаться милостыней и то, что старец, несмотря на свою телесную немощь, отдавал все свои силы наставлениям посетителей. Благочестивая монахиня Евпраксия, бывшая его верной ученицей на́ протяжении всей своей жизни и помогавшая ему после его увечья, рассказывала нам, как часто он, вероятно, для того, чтобы смягчить ее недовольство, вызванное огромным числом посетителей, смиренно говорил ей:
– Монахиня, у нас нет денег, чтобы давать милостыню, поэтому и те несколько слов, какие мы говорим, и есть милостыня.
Отец Иероним верил, что молитва – единение ума с Богом, для монаха является главным занятием. И молитва, как и ежедневные службы, не была для него в тягость. Он считал церковные службы необходимыми. Сам никогда их не пропускал, даже если случалось оказаться вне кельи. Он говорил, что во время молитвы необходимо свободно исповедать Господу все, что тебя беспокоит.
Часто он нам повторял:
– Когда умирает твоя мать или кто-то из родственников, берешь ли ты книгу, чтобы оплакать его? Конечно, нет. Слова сами складываются в твоем уме от печали. Так и в молитве. Мы должны свободно изливать перед Богом все, что нас тревожит.
Непосредственность и дерзновение в молитве были присущи ему самому. Он явно ощущал присутствие Божие и поэтому, когда молился, всегда плакал. Как только он произносил «молитвами святых отец наших», чтобы начать какую-либо службу, так слышалось всхлипывание.
Он настолько привык к этому, что и не представлял себе молитвы без слез. Поэтому часто советовал нам:
– Не прекращай молитву, пока не проронишь хоть капельку слез.
Все дневные службы он вычитывал полностью. Обычно поднимался в три часа утра, чтобы прочесть полунощницу, утреню с кафизмами и часы. Лишь заканчивалась служба, он ненадолго уходил в келью, шепча: «Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми от меня» (пс. 50). Его ум непрестанно пребывал в молитве. По вечерам старец часто вообще не ложился. Он, сидя в кресле, предавался краткому сну и затем снова вставал на молитву.
Днем, часа в четыре, служил вечерню, на которую приходили каждый день несколько благочестивых женщин, чтобы постоять на службе и петь на клиросе. На службе присутствовали и те, кто приходил в скит, чтобы исповедоваться или получить совет старца.
До начала службы он или сам готовил все книги, или просил других, чтобы во время молитвы не было остановок. «В присутствии Царя храните благоговение», – часто говорил он и старался, чтобы во время молитвы, в присутствии Бога, царили порядок и благоговение. Отец Иероним был непримиримым противником поспешного и небрежного чтения служб, поскольку такая молитва остается бесплодной.
«Если ты сам не слышишь и не разумеешь, что говоришь, то как же Бог услышит это», – часто повторял он.
Его устремленность к молитве и непрестанное пребывание в ней в изобилии давали ему благодать Святого Духа, что не могла не заметить и его маленькая паства: то его лицо вдруг начинало светиться неземным светом, а то начинала благоухать вся его келья. Многие, входя в его келью, видели старца поднятым на воздух и дивились его святости. В такие моменты сердца его духовных детей трепетали, они чувствовали особое умиление.
Молитва для старца Иеронима была истинной пищей, не только духовной, но и восполнявшей телесную еду, к которой он был совершенно равнодушен. Старец был очень неприхотлив в еде, фрукты он никогда не покупал и пробовал только, когда их ему приносили его духовные дети.
Так же безразличен он был и ко всем материальным вещам. Он не любил носить новую рясу или обувь, а если был вынужден это сделать, то старался ее побыстрее испачкать. Однажды он сказал нам, что уже много лет не носил новой обуви.
– А старую где вы находите, старче?
– Мне ее дает священник из монастыря св. Нектария.
Молитва была не только пищей для о. Иеронима, она восполняла и все его потребности. С молитвой он переносил зимний холод и летний зной, и никогда ни на что не жаловался. Однажды зимой его духовные дети сложили ему печь, чтобы он не замерз. Старец спросил, как она работает, и они растопили ее. Через мять минут он сказал:
– Достаточно, потушите ее, у меня от жары болит голова.
А в это время в его промерзшей келье все стучали зубами от холода. Но у него был другой источник тепла, о котором он сказал одному из своих духовных детей:
– Когда я замерзаю, то молюсь и благодать Божия согревает меня.
Это напомнило нам преподобного Серафима Саровского, который зимой сидел по открытым небом со своим учеником Мотовиловым, и на них сыпал густой снег, но они чувствовали такую теплоту внутри, как будто находились в бане. Тот же Святой Дух вселился в них и согрел их.
Но враг не оставлял старца. Велики были искушения, попускаемые Богом, во время молитвы. Из известных случаев, которые дошли до нас, приведем лишь один.
Блаженная монахиня Евпраксия вспоминала:
– Однажды ночью я услышала сильный шум, вошла в испуге в его келью и спросила, что произошло. Он строго ответил: «Ничего». (Следует заметить, что старец в этот день причащался). Но позже старец сам рассказал матери отца Николая, что к нему подошел батюшка со Святыми Дарами и сказал, что пришел его причастить. Когда отец Иероним спросил, кто он и кто его послал, и как он проник в келью, тот ответил, что вошел сквозь замочную скважину. Тогда старец стал молиться и требовать, чтобы он ушел, но не через замочную скважину, а через щель под дверью. И действительно, пришедший устремился под дверь, и вышел весь, остался только хвост трехметровой длины. Когда же и хвост исчез, старец услышал страшный грохот, а воздух наполнился невыносимым зловонием.
Круг богослужений завершался где-то в восемь часов вечера, когда читалось повечерие с акафистом Богородице. Затем старец шел в свою келью, чтобы провести ночь между сном и молитвой, и вставал в три часа утра, когда вновь начинался круг непрестанного прославления Бога.
Если бы собрать все поучения и деяния старца, они составили бы множество книг. Старец был неистощим, а главное, он мог заговорить с любым человеком о самой насущной проблеме этого человека и одновременно подсказать единственно необходимое решение.
У старца был особый дар прозорливости. Часто, когда собеседник сидел неподвижно на стуле, старец просто и спокойно, как нечто заурядное, начинал открывать перед ним его внутренний мир, и даже самые сокровенные мысли. Бывали случаи, что он открывал такое, чего не знал даже сам его собеседник, или о чем никому не говорил. Люди, встречавшие старца впервые, были поражены тем, что он говорил им о сокровенном, а уходили с чувством, что встретили святого. Да того глубоки были его откровения, что можно было подумать, что он следит за всем из другого мира, как бы имея открытое окно в вечность, из которого видно все прошедшее и будущее. Его пророческий дар слова, согретый любовью к Богу и ближнему, творил чудеса. Многие, встретившись с ним, становились верующими и шли в церковь. Многие приходили к его келье совершенно разбитыми, а уходили спасенными.
Тот, кто встретился с ним хотя бы однажды в жизни, ощущал его святость и получал такую духовную пользу, что не мог забыть его.
Беседы старца были просты, но содержательны. Он не обсуждал сложных догматических вопросов, но всегда говорил о Христе, о Богоматери, о святых, и если кто-нибудь поднимал какие-либо богословские проблемы, то старец отвечал, что надо быть святым, чтобы говорить о таких вещах. Беседы его соответствовали уровню слушателей, но цель была одна: привести к сердечному сокрушению, к покаянию и к усердию в молитве.
Старец всегда был смиренным, что делало его слова еще более теплыми и любвеобильными. Никогда он не осуждал и не оговаривал отсутствовавших. И если кто-нибудь вынуждал его отозваться критически о каком-либо человеке, он отвечал:
– Да не будет этого. Я не слышал, не видел, и не сужу.
Бог будет судить, мы же да сохраним молчание.
Он говорил откровенно, но и вежливо. Однажды его посетил клирик, привыкший всех осуждать. Всегда веселый и разговорчивый старец был на сей раз сдержан и немногословен. За тот час, что провел этот клирик в келье, старец обронил лишь несколько слов. Монахиня Евпраксия, приносившая угощение в келью, после ухода клирика, спросила:
– Но почему, старче, ты совсем не говорил с этим батюшкой?
– Он пришел не для пользы духовной, но чтобы испытать меня, потому-то я и не хотел говорить.
И хотя он говорил просто, слова его всегда были «солью растворены», он старался не говорить ничего лишнего или того, что могло бы огорчить собеседника.
Внимательный к поучению св. Василия Великого «с целью смотри, с целью слушай, с целью говори, с целью отвечай», он не только избегал говорить пустые слова, но и слушать их. Если собеседник кого-то осуждал, то он останавливал его; старец осуждал грех, но никогда не судил грешников.
Однажды пришли к нему два духовных сына, старец рассказывал им о православной вере и о почтении, какое мы должны питать к преданиям Церкви.
Надо быть очень внимательными, дабы сохранить веру такой, какой нам ее передали святые отцы. Но сейчас много несообразного: священство стрижет бороды и волосы, снимает рясы; монахи скитаются по миру, как миряне, и что делать лисице на базаре? В одном монастыре, как я слышал, игумен приказал монахиням носить вместо православных ряс католические. К чему это все ведет?
– А, я знаю, – прервал его один из собеседников, – это такой-то из такого-то монастыря.
– Я спрашивал тебя об этом? Как смеешь ты осуждать? Я просто рассказал вам то, что слышал. Неважно, кто именно, я сужу действия согласно с тем, что слышал.
Если он и делал выговор своему собеседнику, то всегда с любовью, смирением и вежливостью и никогда в его отсутствии не говорил плохого слова о нем. После вразумления он старался его утешить и не давал человеку уйти без утешения. Старец учил духовных детей быть вежливыми во всех своих действиях.
Все, что говорил старец, исходило из Священного Писания, учения святых отцов и литургической жизни Церкви, так что часто он обращался и к служебным текстам. Как правило, старец заканчивал свою беседу таким предложением: «Давай пропоем что-нибудь: «Безначальное Слово» или «Достойно Есть…»»
Часто в беседе отец Иероним, чтобы своего слушателя возвести к духовному, приводил примеры из повседневной жизни. Удивляла легкость, с какой он делал переход от материального к духовному, используя множество метких образов и аллегорий.
– Удивительное дело эти радиоприемники. Кто-то говорит на другом конце света, а я слышу это здесь. Так и в молитве. Мы здесь молимся, а Бог слышит нас с небес.
Он с любовью принимал всех без исключения. Его помощь не ограничивалась лишь духовным наставлением и поучением, но если была необходимость, то помогал и материально, делая это без всяких просьб, когда сам чувствовал, что должен помочь. И как правило, в таких случаях денег, которые он давал, было ровно столько, сколько требовалось нуждающимся.
Его келья стала духовной лечебницей, настоящей купелью Силоамской. Выходя из нее, человек чувствовал себя возрожденным, утешенным и окрепшим, каким бы безнадежным и опечаленным он туда ни вошел.