– Следите за своим умом, чтобы не связать его чем-либо. Я и о тех церквях, какие построил, каялся. И зачем мне связывать свой ум столькими заботами и мешать ему молиться?
Явно, что душа с такими возвышенными мыслями не могла легко найти удовлетворение в любой атмосфере. И отец Василий, поблагодарив монахов за гостеприимство, ушел.
На Эгине он опять встретился с архимандритом Пантелеимоном, который предпринимал нечеловеческие усилия, только бы убедить его остаться там. Душа о. Василия уже начала обретать спокойствие на этом острове. Он благоговел перед его небесными покровителями, ему нравилось, что остров был тих и усеян множеством церквушек, полюбил и его обитателей, которые оказались людьми простыми и благочестивыми. Он подумал, что позже сможет построить скит в каком-нибудь пустынном месте, где будет «один Единому Богу» предаваться подвижническим трудам, и решил остаться дьяконом в митрополичьем храме.
К концу 1922 года началось его служение на Эгине. Он служил дьяконом в митрополичьем храме, где часто пел и проповедовал. И одновременно вместе с архимандритом Пантелеимоном занимался благотворительностью. Они оба старались, насколько могли, смягчить страдания жителей от болезней и бедности. И многое делали. Время было сложным, царила бедность, было мало лекарств и множество болезней, часто неизлечимых. Поэтому у жителей они вызывали почтение, их считали своими людьми, покровителями, с любовью и самопожертвованием относящихся к своему делу.
В то время одной из самых тяжелых болезней, с какой сталкивались люди, был туберкулез. Он не только был неизлечим и неминуемо вел к смерти, но, что самое страшное, был еще и заразен. Страх и трепет охватывали людей, когда они обнаруживали, что кто-то из ближних заразился этой жуткой болезнью. Они были вынуждены удалять его из дома, и тот несчастный жил в полном одиночестве. Единственно, на что они решались, это прийти, чтобы принести тарелку еды, и тотчас убегали. И когда беспомощный одиночка умирал, они боялись даже похоронить его.
Как-то один такой чахоточный умер на корабле. Страх и паника охватили жителей Эгины. С одной стороны, они боялись взять его, чтобы похоронить, с другой – их пугала опасность, возникшая от разлагающегося трупа.
Даже родственники не решались приблизиться к нему. Как только о. Василий узнал об этом, он тотчас пошел к о. Пантелеимону. Они решили пойти вместе, взять тело умершего и похоронить. Жители Эгины наблюдали, как два священнослужителя, невзирая на опасность, решились на то, что не сделали даже родные. Такая жертвенность еще больше расположила жителей к ним.
Это событие показало обоим клирикам, насколько людям необходима их помощь, они поняли, что строящуюся на Эгине больницу надо закончить в кратчайший строк.
К этой цели были направлены все действия о. Василия и о. Пантелеимона, и очень скоро работы по строительству больницы сдвинулись с места.
Тем временем на Эгину, как беженка, приехала Варвара, сестра отца Василия, вдова с двумя маленькими детьми. Когда она вернулась в Грецию и узнала, что отец Василий находится на Эгине, то решила поехать к нему. Отец Василий помогал ей как мог. Попечение о семье сестры не ограничивалось только обеспечением материальными благами (поиском работы и другим), но распространялось и на их духовное совершенствование. Ведь он был таким смиренным, таким кротким, добрым, честным и внимательным, что и одним своим присутствием учил этому других.
Невзгоды эмиграции, переживания и труды имели печальное последствие для о. Василия. Он стал мало– помалу чувствовать утомление, его силы стали ослабевать, и он слег. В больнице его перенесли в одноместную палату, потому что боялись, а вдруг и он заразился чахоткой. Ведь многие утверждали, что он подхватил болезнь, когда хоронил чахоточного. Но вскоре, при помощи Божией и заботами врачей, его здоровье полностью восстановилось.
В больнице он не только лечился сам, но и посещал других больных, утешал их и старался укрепить их дух.
Его терпение и выносливость, приятная наружность и чистота жизни располагали к нему. Все это привело к тому, что, когда его выписали из больницы, руководство и все служащие просили его остаться там духовником.
Отец Василий, испытавший человеческую боль и любивший больных, ответил:
– Если вы мне отдадите ту комнату, в которой я лежал, под церковь, то я согласен.
– Комнату-то мы дадим, но вот денег тебе дать не можем.
– Не нужно ни денег, ни десятины. Я сам с Божией помощью построю церковь.
И отец Василий начал постройку храма в честь святого Дионисия Эгинского. В начале это была маленькая церковь, позже он ее расширял и обновлял несколько раз, до тех пор, пока она не приняла свой нынешний вид.
Для возведения храма и его неоднократных обновлений о. Василий приложил много сил. Он участвовал во всех вспомогательных работах. Как рассказывали его духовные дети, все работы он знал в совершенстве: был и плотником, и строителем, и ремесленником. Ему много помогали благочестивые женщины, которые, видя святость его жизни и нестяжательность, давали ему все необходимое для постройки. Как прежде святого Коему Этолийского, так ныне и о. Василия многие просили принять свои жертвы на храм.
Занимаясь строительством церкви, о. Василий не оставлял и духовного делания: наставления и утешения больных. Как любящий отец, он посещал их каждый день, спрашивал о самочувствии, подбадривал. Это он считал своим главным делом. Его любвеобильная душа согревала всех своим теплом. В начале как хороший наставник он изобильно источал любовь и доброту. Затем стремился передать им свою горячую и крепкую веру, через которую они обретали терпение, столь необходимое в перенесении болезней. Его приход в палаты, его тихое и внушающее почтение присутствие было радостным событием, осиянием Духа, согревающим страждущие души. Больные после бесед о. Василия переставали считать свою болезнь испытанием и смотрели на нее как на дар Божий, ниспосланный им для духовного совершенствования. Они благодарили Бога за то, что узнали этого земного ангела, который мог возвысить их к духовным высотам и обратить тяжкое испытание в Божие благословение.
Одновременно с их душевным утешением и наставлением он не переставал заботиться и об их телесном лечении. Его собственный опыт в лечении ушибов и язв помог ему лечить и других больных.
Во всех его действиях ощущалась бескорыстная любовь к Богу и человеку. Никогда он не был тщеславен, и выполнял свое дело любви, поскольку любил Бога и ближнего, а не для стяжания похвал или сомнительной преходящей славы. Поэтому он нисколько не заботился о том, чтобы прозвучало его имя в деле любви, ведь он знал тлетворную для души силу похвал и славы и избегал их. Он старался оставаться в безызвестности, ожидая воздаяния только от Мздовоздаятеля Христа.
Показателен такой случай. Отец Василий помог выздороветь одному крестьянину. В день выписки этот крестьянин старался найти батюшку, чтобы его отблагодарить, но не нашел. Спустя некоторое время он встретил его на Эгине и подошел, чтобы выразить свою признательность. Отец Василий остался невозмутимым:
– О чем ты говоришь? Я не понимаю.
– Но разве ты не тот батюшка, который вылечил
меня в больнице?
– Нет, чадо, ты ошибаешься.
Крестьянин был поражен. Разве может быть такое сходство в людях? Его стало разбирать любопытство.
Почему батюшка прячется? Другие, наоборот, все средства используют, чтобы выглядеть благодетелями, а этот избегает и благодарности.
Не теряя времени, крестьянин поспешил в больницу и ждал там до тех пор, пока не увидел о. Василия, переступающего порог.
– Почему, отче, ты сказался незнакомым, когда я встретил тебя на Эгине? – воскликнул он с досадой.
– Я? Да что ты, ошибаешься. Ты, верно, встретил кого другого.
Недоумение крестьянина сменилось восторгом. Этот батюшка, думал он, необычный человек. И он вернулся к себе в деревню с двойной пользой.
Его смирение и желание остаться незамеченным не ограничивалось только тем, что отец Василий избегал похвал. Часто он, ради восстановления мира и любви, брал на себя ответственность за проступки и ущерб, нанесенный другими, шел к начальству больницы и говорил, что причинил тот или иной ущерб, чтобы предупредить возможное наказание, делая это по просьбе виновного или даже без его ведения. И ради всеобщего уважения к нему тогда уж никто не искал виновного, и на этом все прекращалось.
Проводя дни в трудах по строительству и благоустройству храма или среди больных, он по ночам погружался в любимую молитву, воссылая вздохи, как благоуханный фимиам, к Престолу Божию и проливая непрерывно слезы. Его уединенная и чувствительная душа находила утешение только в молитве. У него был редкий дар слез, так что он никогда не молился без плача. С первых же слов «Молитвами святых отец наших…», которыми начинается любая служба, у него перехватывало дыхание и наворачивались слезы. И так, на коленях, он молился за себя, за больных, за своих духовных детей и за весь мир, после чего ненадолго засыпал, но вскоре поднимался, чтобы продолжить свои подвиги.
Богоизбранный священник
Тем временем архимандрит Пантелеимон Фостинис был избран митрополитом Каристийским. Но не забывал Эгины и отца Василия, которого полюбил и особенно чтил. Часто он звал его к себе в патриархию, и они вместе посещали свою паству для духовного служения.
И чем лучше он узнавал его, тем больше возрастало уважение к нему. Однажды он сказал:
– Я думаю, тебе надо стать священником. Верующим нужны пастыри. Подумай о той ответственности, какую ты несешь перед Богом за людей, духовно к тебе привязавшихся. Если не будут становиться священниками те, кто имеет к тому призвание, кому же тогда и быть ими?
Отец Василий не хотел этого. У него было возвышенное представление о таинстве священства, и, как он нам позже говорил, он хотел до самой смерти оставаться дьяконом. Чувствуя себя великим грешником, он не мог представить себе, что будет своими «грешными руками» касаться Господа Славы. Поэтому он деликатно, но твердо ответил митрополиту, что не хочет быть священником.
Но в один из его визитов в митрополию, 29 августа 1923 года, во время Литургии, митрополит приготовился рукоположить его в священники, о чем и сказал отцу Василию.
– Но, Ваше Преосвященство…
– Никаких но. Окажи послушание.
Отец Василий был застигнут врасплох. Но по смирению не хотел противиться епископу. Может, он думал, если так все складывается, это и есть воля Божия. И он послушался.
Он подошел к Царским Вратам, дрожа всем телом.
Слова молитв глубоко проникали в его душу и еще больше усиливали чувство ответственности.
Закончилась Божественная литургия, митрополит назначил его на должность архимандрита. Благодать священства заставила о. Василия воссылать благодарственные молитвы Богу, сподобившему его получить
столь великий чин.
Отец Василий вернулся на Эгину в священническом сане. Скоро по просьбе управляющих больницей он получил должность священника в храме святого Дионисия, который он сам построил. Но его мучило чувство
ответственности.
– Я был дьяконом одиннадцать лет,– говорил он. И даже не думал о священстве. Меня сделали им насильно.
Таким же тяжелым и рискованным делом он считал духовничество.
– Многие становятся духовниками, не имея должного опыта. Не исцелившись сами, они учат и наставляют других. И это опасно. Когда меня сделали духовником, то дали мне книгу об исповеди, чтобы я прочел ее. Из нее я узнал о таких грехах, о существовании которых даже и не подозревал. Прочитав несколько страниц, я закрыл книгу и отдал ее пожилому священнику. «Возьми ее, – сказал я, – мне она не нужна, я не хочу исповедовать».
На Эгине к нему часто обращались благочестивые женщины, жившие под его духовным руководством. Те, кто сподобился побывать на Литургиях, которые он служил, рассказывали о возвышенных чувствах, которые они переживали на них. Для отца Василия Литургия была не обычной службой, но вознесением к Горнему. В ней прослеживались все периоды земной жизни Господа, шествие на Голгофу и сама величественная и душеспасительная Жертва. Тут о. Василий останавливался и долгое время не мог сдержать своих слез, напоминая собой блаженного о. Иоанна из Гельвери.
– И как неприступный и недосягаемый Бог соизволяет осязаться руками грешными и тленными? – говорил он позже и начинал плакать.
Присутствие Бога и Ангелов было очевидно для отца Василия. Он ощущал это рядом и исполнялся Божественного страха и умиления. Для него было так очевидно и привычно это присутствие бесплотных сил, что однажды он сказал посетившему его клирику:
– Если ты не видишь рядом с собой твоего ангела-хранителя, в жертвеннике, то не совершай Литургии.
В больничную церковь стало стекаться множество людей. Народ уходил из других церквей и собирался, чтобы побывать на его службе. Всех притягивали его смиренный облик, красивый и благопристойный голос, и особенно его благочестие. Он произносил и проповеди. Его слова были ясны, кратки и трогали сердце.
Администрация больницы, видя такое его служение, Решила заключить с ним соглашение о сотрудничестве на пятнадцать лет, поскольку боялась потерять такого выгодного для нее священника.
Но служение о. Василия в качестве священника в больничной церкви оказалось намного меньше намеченного администрацией срока. После своего рукоположения он служил непрерывно сорок дней. Эти дни он провел в состоянии духовного вознесения, находясь между небом и землей. Вместе с служителем Всевышнего возносились к небесному и все те, кто присутствовал на его службах.
Это еще больше увеличило в нем страх Божий. Чем выше возносилась его душа к небесному, тем глубже он чувствовал свое недостоинство служить Литургию и касаться Господа Славы.
На сороковой день с момента рукоположения он удостоился увидеть страшное видение.
Во время Божественной литургии, когда он в молитве вознесся ко Престолу Божию, то неожиданно увидел, как Божественное Тело и Кровь Господа действительно пресуществились и приняли образ в Чаше Плоти и Крови. Отец Василий был потрясен таким видением.
Он долго молился со слезами, затем вышел через Царские Врата, произнес отпуст и, не сказав никому о происшедшем, вернулся в алтарь.
Когда все ушли из церкви, о. Василий склонился на колени и долго со слезами молился, прося Бога, чтобы Его Божественное Тело опять приняло вид хлеба и вина, чтобы он смог причаститься. Его смиренная душа видела в этом явном знамении благоволения Божия признак своего недостоинства, что вызвало в нем сокрушение и слезы.
Наконец, после продолжительного времени, проведенного им в молитве и слезах, Пречистые Тайны приняли свой прежний вид, и о. Василий смог причастится.
В тот же день он, под впечатлением пережитого, пришел к заведующей больницей и сказал:
– Сожалею, но я не могу продолжать служить священником больницы. Давайте займемся поисками другого священника, который бы заменил меня, а до тех пор буду служить я.
– Но почему, отче? Вы недовольны? Может, мы вам недостаточно платим денег? Это можно решить.
– Нет, причина не в этом. Служба очень тяжела для меня. Один священник исповедал мне, что когда он служил Литургию, то увидел в момент Пресуществления, что хлеб и вино превратилось в Плоть и Кровь. Ему пришлось молиться много часов, чтобы они приняли свой обычный вид и он смог причаститься. Да, тяжело служение священника. И я не хочу и не могу его выдержать.
При первом удобном случае он посетил митрополита Каристийского, который был его духовным отцом. Он исповедал ему со слезами происшедшее и просил никогда никому об этом не рассказывать.
Но позже митрополит открыл для духовной пользы председателю административного совета, госпоже Тассии Битре, что о. Василий и был тем самым священником, который видел страшное видение, она была поражена святостью и смирением о. Василия и в свою очередь рассказала позже об этом монахине Евпраксии.
Отец Василий продолжал служить еще некоторое время, до тех пор, пока (где-то через шесть месяцев после его рукоположения) не прибыл на Эгину его двоюродный брат, о. Косма, благочестивый иеромонах. Отец Василий предложил ему устроиться служить священником при больнице, и тот согласился. О. Василий радовался не только тому, что нашел себе замену, но и тому, что о. Косма был благочестив. Многие рассказывали, что когда он служил, они видели его в алтаре поднятым в воздух на метр. И он был достойным чадом Востока.
С тех пор о. Василий перестал служить Литургию, но по просьбе администрации больницы продолжал исполнять все остальные свои обязанности. Так, отец Косма служил Литургию, а о. Василий пел на клиросе и проповедовал слово Божие. Укрепилась его связь со своими духовными детьми. Он продолжал утешать больных, укреплять их в терпении и не упускал случая насадить в их душах семя веры Христовой. Его святая жизнь сама была достаточна для того, чтобы воодушевить совершенного христианина. Он был олицетворением любви – строгий подвижник и одновременно скромный, но активный общественный деятель.
Ангельское жительство
После этого видения о. Василии решил совершить паломническое путешествие на Святую Гору. Такое желание у него было и раньше, он хотел посмотреть, как живут монахи, чтобы решить для себя, останется ли он жить там в одном из монастырей.
Он чувствовал сильную потребность совершить паломничество, не только чтобы поклониться святому месту и оценить существующие там порядки, но и затем, чтобы исповедоваться кому-либо из афонских подвижников и посоветоваться с ним.
На Святой Горе он посетил большинство монастырей. Особенно сблизился с игуменом монастыря Симонопетра о. Иеронимом. Там он провел несколько дней, исповедовался и обменялся духовным опытом. Отец Иероним увидел чистую, горящую огнем Божественной любви душу смиренного иеромонаха о. Василия и полюбил его.
Отец Василий покинул Святую Гору с большой духовной пользой и продолжал поддерживать общение с о. Иеронимом. Они переписывались и советовались по разным духовным темам. В дальнейшем, во время своей поездки в Афины о. Иероним посетил Эгинского подвижника и предложил ему принять великую схиму.
Отец Василий всю жизнь желал стать схимником и облечься в одежды покаяния, но сохранял некоторую осмотрительность и нерешительность, не будучи уверен в своей душевной готовности к постригу. И как всегда, он не хотел сам брать такую ответственность и исполнять свою волю, а поэтому сказал, что должен сказать об этом своему духовному отцу и оставляет решение за ним. Начать свою монашескую жизнь он хотел с послушания. Но о. Иероним настаивал, и о. Василий, склонив смиренно свою голову, принял его решение как выражение воли Божией.
Постриг был назначен на 13 декабря 1923 года. В маленькой церквушке св. Герасима, что рядом с монастырем святителя Нектария, о. Василий в сопровождении нескольких благочестивых христиан, должен был принять великую ангельскую схиму. Там, в тишине пустынного храма, вознеслись молитвы и прозвучали обеты новопостриженного монаха, память о которых он хранил всю жизнь.
«Брат наш, монах Иероним, облачится во одежду веселия и радости духовной, в отложение и попрание всех печалей и смущений от бесов, от плоти и от мира находящих; во всегдашнее же его о Христе веселие и радование во имя Отца и Сына и Святаго Духа».