Татьяна Смирнова
Иероним Эгинский
Девушки договорились между собой, и перед уходом переводили часы на два-три часа назад, поскольку обещали родителям вернуться домой рано. Люди в то время были просты и не хитрили, поэтому девушки, возвращаясь домой, отводили стрелки обратно. Но это позволяло им продлить пребывание в молитве.
Это был единственный случай, когда о. Иероним позволял небольшое лукавство. Он всегда был строг и советовал «не лукавить даже в шутку», но когда речь шла о духовной пользе, он был уступчив. «Заботьтесь украсть время, чтобы посвятить его духовным вещам»,– говорил он.
Одному человеку, которому духовник не разрешал читать подвижнические книги, он сказал:
– К своим грехам прибавь еще одни. Купи авву Исаака и читай его каждый день. Может, твой духовник не знает, может, он и противится. Мы не ведаем и судить не будем. Читай авву Исаака и получишь большую пользу.
В любом месте, при любых занятиях о. Иероним, не переставал молиться. Молитва была его главным делом и успокоением; ум его был всегда занят только молитвой. Все остальное было второстепенным. Старец знал много ремесел. Он был строителем, плотником, часовщиком и никогда не оставался без дела. До глубокой старости сидел за столом со своими инструментами за починкой часов, занимался разными делами, чтобы «поработить тело», и в то же время мысленно молился Богу.
Однажды в Пиреи он увидел на тротуаре двух монахинь, подозвал их и спросил:
– Как дела, сестры? Ум ваш пребывает в Боге? Внемлите. Пусть всегда ваш ум будет устремлен к Богу. Не прилепляйтесь к тленному.
То же он советовал и всем своим посетителям. Сохранение ума было его постоянным подвигом. И молитва помогала в этом, являясь его любимым занятием. Часто он в третьем лице, как и апостол Павел, говорил о себе: «знал я человека, который четырнадцать часов промолился непрерывно с плачем и умилением». И в другой раз, что «есть люди, которые не могут пробыть и малого времени без молитвы». Нет сомнения, эти слова сказаны им о самом себе, но по крайнему смирению представлены как опыт других.
Духовное попечение
Духовные дети о. Иеронима стали просить его создать им монастырь, чтобы он был в нем старцем, и не хотели идти в другой. Сам старец, хотя и решил отправиться на Святую Гору, чтобы там подвизаться, но стал серьезно думать об их предложении и молился, чтобы Господь открыл ему Свою волю. Но представив, сколько попечения и хлопот возникнет при постройке, он отклонил идею создания своего монастыря, поскольку это отвлекло бы его ум от молитвы. Однако прежде, чем отправиться на Святую Гору, он решил устроить своих духовных детей, и с этой целью вместе с ними совершил паломничества в разные монастыри. Больше всего ему понравилось в монастыре Живоносного Источника. Он поговорил с игуменом монастыря о. Панаретосом и решил послать в монастырь своих духовных чад, а самому побыть там некоторое время, до тех пор, пока они не привыкнут к своему новому старцу.
Отец Панаретос, хотя и питал глубокое уважение к отцу Иерониму, но увидел в таком решении возможность появления разногласий в монастыре и предложил о. Иерониму вместе с духовными детьми ради духовной пользы многих остаться в келье на Эгине .
Тогда о. Иероним решил отложить отъезд на Святую Гору, пока Господь не укажет ему Свою волю.
«Ни один человек на земле не любит меня так, как о. Иероним»
Как раз в это время отец Иероним помог монахине Евпраксии построить маленький скит неподалеку от эгинской больницы.
Монахиня в поисках монастыря жила долгое время у его знакомых, что мешало ей выполнять монашеское правило. И о. Иероним, с любовью заботящийся о всех, нашел ей это уединенное место и помог построить две кельи, а затем Благовещенскую часовню. Там, рядом с кельями, он поставил себе мастерскую: маленький стол с разными инструментами и делал часы и зажигалки, которые дарил монастырям и знакомым… Часто, когда у него оставалось время, он шел в скит повидаться с монахиней Евпраксией, наставить ее, а затем и поработать в мастерской.
Однажды Евпраксия, узнав, что о. Иероним не собирается строить монастырь, решила поехать в Драму к родным, чтобы найти себе какой-нибудь монастырь. Ведь она провела свою юность в монастыре Феоскепастис, где подвизалось множество монахинь, и теперь хотела опять оказаться в монастырской среде и жить среди сестер. Одинокая жизнь утомила ее.
Эти помыслы она исповедала о. Иерониму. Он выслушал все молча и пожелал, чтобы ее планы осуществились.
Взяв благословение старца, она уехала с Эгины. На корабле, плывшем из Пиреи в Фессалоники, Евпраксия почувствовала тяжесть на душе: ей пришлось столько пережить и теперь перед ней стояла неизвестность, к тому же рядом со старцем Иеронимом она обрела душевное упокоение. Помыслы бороли ее: с одной стороны, она хотела быть рядом со своим духовным отцом, опытным и просвещенным наставником, а с другой – она желала жить среди монахинь, бывать на службах. Что делать?
Уединившись на носу корабля, она опустила голову на колени и разрыдалась; молилась и просила Господа и Богородицу указать ей, что же делать: продолжать путешествие или вернуться на Эгину? Несколько часов она провела в слезах и молитве. В какой-то момент, утомившись от напряжения и молитвы, она увидела себя перед иконой Богородицы «Скоропослушница» и стала просить помочь ей. И неожиданно услышала голос, исходящий от иконы: «Никто на земле Меня не любит так, как отец Иероним».
Она вскочила, но в ушах все звучали те слова. Душа успокоилась, все помыслы улеглись. Воцарилась глубокая тишина, все бушующее море помыслов сразу утихло, как если б она получила долгожданный ответ. Она села опять, склонила голову к коленям и заплакала, но уже слезами радости. Прошло еще несколько часов в молитве славословия и благодарности. Приплыв в Фессалоники, она вернулась на ближайшем же корабле в Пирею.
Евпраксия застала о. Иеронима в мастерской. Будучи рассудительной, она не хотела открывать ему своего видения, чтобы не причинить ему духовного вреда. Она подошла к столу, за которым, согнувшись, сидел старец и спросила:
– Правда ли, старче, ты сильно любишь Владычицу нашу Богородицу?
Загадочно улыбаясь, он ничего не ответил; было ясно, что он знал все, но не хотел говорить о себе.
«Однажды, – рассказывала монахиня Евпраксия, – я собралась в Драму навестить родных. Надо было провести вечер в Афинах, и старец сказал мне:
– Пойди в такую-то церковь, причастись, а затем отправляйся.
– Старче, не лучше ли мне пойти в монастырь, где у меня есть знакомые монахини?
– Нет, пойди в церковь, которую я назвал.
Я пошла, решив исполнить сказанное старцем. Но когда я доехала до Пиреи, то подумала: а не лучше ли пойти в монастырь, ведь там тише и службы читаются лучше? И не сообразив, что я совершаю непослушание, пошла в монастырь. Однако сложилось все не так, как я ожидала. Монахини были заняты и не проявили ко мне никакого внимания. Я весь день провела в монастыре, выпив лишь чашку кофе. Днем появились какие-то люди, их дочь ушла в монахини, и они стали разыскивать ее.
Собрался народ. И поскольку они решили, что их дочь ушла именно в этот монастырь, собрали всех монахинь и повели их на допрос в полицию. Я испугалась и ушла, решив пойти к одной знакомой, которая жила в Коридаллосе, но ее, к сожалению, не оказалось дома. Я совсем растерялась, не зная, что и делать.
В конце концов, меня увидела одна понтийка, пожалела и позвала к себе домой. «Ты ела?» – Спросила она.
Я от волнения и стеснения ответила, что ела, и легла спать голодной. И тут только я поняла, что все происшедшее явилось результатом моего непослушания. Сколько раз была я непослушной, столько раз случались неудачи, даже в самых незначительных вещах. Поэтому я решила на будущее во всем слушаться старца, до мельчайших деталей».
Пример смиренномудрия
Отец Иероним решил остаться еще на некоторое время на Эгине. До отъезда он хотел найти духовное пристанище своим духовным чадам, а также продолжал исполнять свои обязанности в больнице и на Эгине. Как всегда, он помогал всем ближним, как духовно, так и материально. Все без исключения жители Эгины любили и почитали его. Удивительное дело, чтобы кто-то получал столько почестей от людей, и особенно от тех, кто жил рядом с ним, от «домашних».
Однако отец Иероним достиг этого без каких-либо усилий со своей стороны. Кого бы вы ни спросили на Эгине об отце Иерониме, он дал бы вам наилучший отзыв о старце. Многие рассказывали нам, что когда они посещали старца в первый раз и спрашивали соседей, где келья отца Иеронима, то им отвечали:
– А, вам нужен наш архимандрит? Там, чуть выше его келья. Идите, он святой человек, да покроют вас его молитвы.
Часто, когда мы ехали на Эгину и кому-либо из попутчиков рассказывали о цели нашей поездки, то слышали от всех удивительные истории из его жизни и о благодеяниях, оказанных старцем им. Один вспоминал, как о. Иероним спас его семью от верной гибели и привел ее в Церковь, другому он вылечил ногу или руку, третьего он поддержал в трудный момент жизни и спас от самоубийства. И вообще, все рассказывали что-то чудесное и поразительное об о. Иерониме.
Он постоянно посещал и монастыри Эгины. Везде его встречали с любовью, и монахи советовались с ним в сложных случаях и обсуждали волновавшие их духовные проблемы. Особое благоговение он питал к новоявленному святителю Нектарию и часто ходил поклониться его святым мощам. Монахини монастыря св. Нектария его особенно любили и с радостью принимали. В нем они видели продолжателя дела их святителя и прибегали к старцу, чтобы найти разрешение своих монастырских проблем.
В 1967 году (через год после кончины о. Иеронима) во время посещения монастыря св. Нектария я услышал от игумении Феодосии слова, которые порадовали и утешили меня:
– Отец Иероним и наш святой Нектарий сделали жизнь на Эгине более одухотворенной.
Монахиня Феодосия лично знала святителя Нектария и была его ученицей. Известно, что все духовные дети особенно любят именно своих старцев, тем более, когда они прославлены Церковью. И эта любовь очень часто делает послушников пристрастными к своему старцу и безразличными к остальным. Поэтому и свидетельство монахини Феодосии, поставившей обоих, как святителя Нектария, так и отца Иеронима на один уровень святости и духовного служения, приобретает особую значимость.
Довольно часто он ходил и в монастырь Хризолеонтиссы, где был некоторое время игуменом. Много раз он оставался там на несколько дней и вместе со своим братом Иоанном учил монахинь делать черепицу и кирпичи. Монахини дивились выносливости о. Иеронима. Весь день он усердно трудился, а по вечерам, невзирая на усталость, сидел с ними часами и молился, пел псалмы или рассказывал о монашеской жизни и о молитве.
И несмотря на то, что его все любили и почитали, старец оставался смиренным и доступным. Никогда он не противоречил, не гневался, никого не оскорблял, не расстраивал и не осуждал. А если кто-либо обижал или унижал его, то терпел это безропотно. Чем выше он поднимался по ступеням святости, тем сильнее чувствовал себя грешным и самым недостойным, и все переносил с терпением. Единственное, чего он не мог бы выдержать, это удаление от Христа.
– Я хотел бы быть червячком, чтобы все меня попирали, но только чтобы не лишиться Христа моего, – говорил он.
Однажды он ехал в Пирею на корабле «Гоиса» и как обычно сидел в уединении и молился. Неожиданно к нему подошел капитан:
– Отче, встань и пересядь подальше.
Отец Иероним смиренно и послушно выполнил просьбу. Но капитан приказал ему снова поменять место, так же и в третий раз. Он вел себя дерзко. Пассажиры были вынуждены сделать капитану замечание за то, что он так поступает с почтенным старцем, который в конце концов оплатил свой билет. Капитан же резко ответил:
– Моя мама говорила мне: когда ты увидишь иммигранта, то сбрось его в море.
Отец Иероним, услышав такое, огорчился, но промолчал. Он решил, что больше не сядет на этот корабль, чтобы избежать искушения, и горячо помолился о капитане, чтоб Господь вразумил его.
Но вот ему нужно было снова ехать в Пирею, но не было другого судна, кроме «Гоисы». Старец помолился, вошел на корабль и сел в уголке, надеясь, что капитан его не заметит, чтобы избежать ненужного искушения.
Однако капитан увидел его и подошел.
– Есть ли у тебя билет? – начал он.
– Да, есть.
– Дай, пожалуйста, я оплачу его.
Он взял билет и вернул старцу деньги:
– Моя мама отругала меня и сказала, чтобы я никогда больше не брал с тебя денег. Приходи, когда захочешь, и не покупай билета.
Смирение и молитва о. Иеронима, и, вероятно, какое-то видение, явленное матери капитана, сломили его гордый нрав.
В другой раз старец спускался по тропинке к Эгине. Был праздник святителя Николая, и после Божественной литургии он спешил в город поздравить именинников.
Проходя мимо продовольственного магазина, увидел хозяина, у которого сына звали Николаем, остановился на минутку и сказал:
– Добрый день, многая лета, святой Николай да поможет нам и твоему сыну.
А хозяин, сам не зная почему, ответил грубо и оскорбительно:
– Иди отсюда, отче! Не хочу с тобой разговаривать.
Отец Иероним ушел опечаленный, не столько оскорблением, сколько тем, что не хотел кого-либо расстроить. Хотя он сам не был виноват, но чувствовал необходимость успокоить своего ближнего. Никто не уходил от него опечаленным. Он всегда находил способ утешить того, кто грустил. И в этом случае чувствовал, что должен как-то исправить положение. Другой бы на его месте либо прогневался, либо стал избегать беседы со своим обидчиком, ожидая извинения. Но в сердце отца Иеронима не было никакой обиды. Для смиренного и кроткого ученика Христова важно было спасти заблудшую овцу. И, как всегда, предоставив все Господу, он молился весь день и ночь, а на следующее утро отправился тем же путем. Старец дошел до магазина своего обидчика и застал его за уборкой двора. Подойдя, ласково и смиренно произнес:
– Прости, брат мой, что я огорчил тебя, но не позволишь ли ты пожелать тебе доброго дня?
Хозяин магазина был в смущении. Он никак не ожидал такой кротости и доброты, подбежал и обнял старца:
– Прости меня, старче. Не знаю, какой бес побудил меня говорить с тобой так. Каюсь и прошу прощения.
Молитва и смирение совершили чудо. Таким способом действовал о. Иероним. Он использовал все, стал «всем вся», чтобы спасать людей, приводить их к покаянию. Поэтому-то почти все на Эгине любили его и считали святым.
Ревнитель предания
Восток, где он провел свои детские годы, испытал первые духовные радости, вкусил сладость православия от живущих там подвижников и духовно возмужал, был дорог о. Иерониму. Часто, вспоминая свою родину, тосковал по всему тому, что было там – от уединенных церквушек, куда каждый мог пойти помолиться в полной тишине, до простых людей, искусных умельцев, которые все делали со вкусом и изяществом.
Любя безмолвие, часто вспоминал он те чудесные и духовно возвышенные дни, которые провел в родных часовнях и заброшенных монастырях.
– Здесь, в Греции, и не найдешь уединенного места, чтобы помолиться,– повторял он.– На Востоке много мест, где можно было провести весь день в молитве и никого не увидеть.
Неутолимая жажда, не перестающие желание тишины и молитвы и непрестанного общения с Богом никогда не покидали его. Он не упускал возможности уединиться и полностью предаться молитве. Обычно, даже когда он беседовал с посетителями, то останавливался ненадолго и говорил: «Теперь давай споем какую-нибудь молитву».
И начинал петь своим величественным громким и мелодичным голосом «Безначальное Слово», или «Достойно есть», или какой-нибудь тропарь. Такие перерывы для молитвы были ему необходимы, являлись для него передышкой и подкреплением. И одновременно были хорошим примером для его собеседников, чтобы и они привыкли совмещать каждое свое занятие с молитвой.
Отец Иероним, не отрицая достижений современности, любил все старинное, начиная с духовного и кончая материальным. Ему нравился древний порядок службы, старинные книги, старые предметы, поскольку он верил, что все они сделаны с душой и несут печать их создателей.
Живя с такими убеждениями и воззрениями, старец начал чувствовать некоторое беспокойство с того времени, как Церковь Греции перешла на новый стиль. И его беспокойство возрастало оттого, что многие православные обычаи подвергались изменению: ему не нравилось сокращение служб, обмирщение клира, удаление от православного жизненного уклада. И хотя он внимал сути, а не форме, но верил, что и те формальные предписания, которые менялись, создают безразличие и неустойчивость в вере. Как можно пуститься в путь, не зная его конца? Он часто думал над тем, чтобы последовать старостильникам, видя в них верных ревнителей предания, не приемлющих никаких новшеств и нарушений в том, что касается веры. Долгое время он колебался и непрестанно молился Богу, прося открыть ему Свою волю. Он ждал какого-нибудь знамения, указания Божиего, которое бы подсказало ему, что делать.
23 августа 1942 года, накануне праздника св. Дионисия Эгинского, который являлся престольным в больничной церкви, митрополит Эгинский Прокопий позвал его и сказал, чтобы он готовился сослужить с ним в праздник. Многие священники Эгины, знавшие, что о. Иероним благосклонно относится к старостильникам, не догадывались о видении, предшествовавшем прекращению его служения Литургии, считали, что отец Иероним не служит в больничной церкви из-за своего сочувствия старому стилю. Об этом они донесли митрополиту, и он, чтобы убедиться в истинности обвинения, попросил его сослужить с ним.
Люди Божии видят во всех действиях и событиях перст Божественного Промысла. И отец Иероним, прекративший служить 18 лет назад, это приглашение митрополита посчитал ответом Божиим на его молитвы. Он опять молился всю ночь и, наконец, решил не идти служить вместе с митрополитом и впредь соблюдать старый стиль. На следующий день, он рано ушел в скит Благовещения Пресвятой Богородицы, где жила монахиня Евпраксия. Оттуда он послал митрополиту уведомление о своей отставке из больничной церкви:
«Ваше Преосвященство!
Прошу принять мое увольнение из больницы, поскольку с 1924 года и доселе я исповедую свою преданность Православной Церкви и вере.
Я с детства чту ее, посвятив всю свою жизнь послушанию преданию богоносных отцов.
Я исповедую и провозглашаю отеческий календарь верным, как и Вы сами это признаете.
Поэтому, прошу Вас, молитесь и Вы, чтобы мне до конца пребыть истинным чадом Православной Церкви.
Целуя руку Вашего Преосвященства, остаюсь смиренным рабом Распятого Господа нашего Иисуса Христа.
Отец Иероним.»
Так просто и тихо, без всяких громких протестов, он всю последующую жизнь следовал старому стилю.
Это событие нисколько не повлияло на его отношения со своими духовными детьми. Он всех их принимал без исключения, следовали ли они старому или новому стилю. Никогда он не обсуждал тему календаря. Его главной целью было внушить своим детям веру и любовь ко Христу. Его основной заботой было то, как его духовные дети преуспевают в духовной жизни, как они приближаются к Богу. Он никогда не принимал участия в бесплодных и вредных спорах, даже когда его просили об этом. Для него было достаточно, что он следует старому стилю «как верному» и что с тех пор, как Церковь перешла на новый стиль, «дела идут не так хорошо».
