Татьяна Константиновна Фадеева
Превратности судьбы
Анита
К нам еще за год до этих событий приехала моя сестра Ира. Вернувшись из Казахстана, она работала зоотехником в совхозе в Карелии в Сортавальском районе. Вышла замуж за военнослужащего, звали его Алексей. Уже была беременна, когда Алексей получил из дома письмо, а Ира его прочитала.
Его мама сообщила, что они ничего не имеют против того, что он женился.
«Но если ты привезешь жену к нам», – писала она – «на что вы будете жить? Она будет для нас лишним ртом. Ты же знаешь, как нам тут живется. У нас в колхозе ничего нет, и жилья-то для вас нет, только наш маленький домик».
Прочитав это письмо, Ира не поехала с Лешей. Она осталась жить у тети Хельми Лехтонен в Суоярви. Тем более, что у тети Хельми умер сын Вилье, за трое суток «сгорел» от какой-то неизвестной болезни.
У Иры родилась дочка, она назвала ее Антуанеттой, а коротко Анитой. В комнату тети Хельми подселили чужую пожилую женщину и маленький ребенок, который все время плакал, конечно, вскоре стал ей в тягость. Ира написала нам об этом в письме.
Прочитав письмо, отец сказал: «Пусть Ира едет сюда, к нам, что она там будет делать одна с маленьким ребенком. Вместе как-нибудь девочку вырастим. Надо будет Рае поехать в Красноярск, чтобы встретить Иру».
Я приехала в Красноярск вечером. На вокзале посмотрела расписание и узнала, что поезд, в котором должна приехать Ира, прибывает утром. Мне надо было где-то переночевать. Я нашла Дом приезжих, переночевала там, но всю ночь не спала, боялась проспать, потому что часов у меня не было.
Прихожу на вокзал, слышу, объявляют, что поезд «Москва – Владивосток» прибывает на такую-то платформу. Я отправилась искать платформу, довольно быстро нашла. Остановился поезд, подхожу к вагону, вижу, что дверь открыта, в проходе столпилось много народу, поодаль стоит Ира с ребенком на руках и ни сумки, ни чемодана у нее нет.
Вышли первые пассажиры, я подошла ближе, смотрю, какой-то мужчина лет сорока забрал ребенка у Иры и помогает ей выйти. Она выходит, а он, держа ребенка одной рукой, подает ей сумку и выходит сам.
Не замечая меня, спрашивает Иру: «Может быть, вас проводить до места?».
Ира отвечает: «Нет спасибо, меня сестра приехала встречать. Теперь мы вдвоем справимся».
Мужчина дал Ире какую-то бумажку и сказал: «На всякий случай вот мой номер телефона, если понадобится помощь, звоните».
Я спросила его: «Как нам попасть в порт?».
Он отвечает: «Автобусы с вокзала уходят во все районы города», и назвал номер нашего автобуса.
Мы сели с Ирой в автобус и поехали в порт.
В порту
А там! Боже мой! Множество причалов и у каждого из них стоит огромное количество судов! Это был грузовой порт. Повсюду – штабеля строительных и лесоматериалов. Нагромождение бревен, досок, огромных ящиков, бочек приводили в движение подъемные краны. Мимо нас по своим важным делам сновали люди. Шум и грохот от погрузки и разгрузки судов стоял такой, что разговаривать было трудно.
Иру с ребенком и сумкой я посадила в сторонке на лавку, а сама отправилась искать диспетчерскую. Наконец, нашла.
Спрашиваю женщину-диспетчера: «Как попасть в Соленый?».
«Пароход «Товарищ» идет тогда-то», – отвечает она.
Это значит, нам придется его несколько дней ждать, а потом еще недели две плыть на пароходе.
Спрашиваю ее: «А на чем еще можно добраться?».
Она говорит: «Пожалуй, что ни на чем. Пройдите по берегу, там стоят катера, поспрашивайте, кто в ту сторону идет, но на них вы не доберетесь до Соленого, только до станции Стрелка».
Когда я уже выходила из диспетчерской, она крикнула: «Девушка, подождите минутку, там еще стоят две баржи, которые идут за грузом на Ангару за Богучанск. Узнайте, может быть они вас возьмут».
Я пошла туда, куда она указала.
Подошла к пароходу, вижу, капитан на палубе стоит пожилой, лет пятидесяти. Я вежливо обратилась к нему, попросила нас на пароход взять.
Он как заорет на меня: «Да вы что, в таких условиях с ребенком невозможно в дальний путь отправляться. Это буксир, у меня там четыре матроса еще, мы постоянно курим, материмся, условий у нас для маленьких детей нет», – даже побагровел весь от возмущения.
Я умоляюще, чуть не плача, произнесла: «Нам надо уехать хоть в каких условиях, мы не можем рейсовый пароход ждать, он не скоро пойдет. Ребенок не выдержит, девочке всего два месяца. Нам очень домой надо!».
Он немного потеплел и сказал: «Ладно, подойдите через полчаса».
Я вернулась обратно через полчаса.
Капитан говорит: «Единственное, что мы можем вам предложить, это будку на корме баржи. Она с крышей и с дверями, в ней обычно едет человек, сопровождающий грузы. Пойдемте я вам покажу».
Мы прошли на корму. На задней оконечности баржи находилась небольшая дощатая будка, обшитая сверху толем, там в тесном помещении стоял топчан и маленькая тумбочка. Каморка была приспособлена только для кратковременного пребывания на барже. На тумбочке стояла кастрюлька и пара чашек, на полу ведерко, сделанное из большой жестяной банки с ручкой из проволоки.
«Если вас это устроит, то приходите, через три часа мы отчаливаем. Это единственное, что я могу вам предложить, но я бы лично, не советовал. Идти будем против течения очень медленно, это недели две-три пройдет, да и то, если все пойдет нормально, без приключений», – добавил он.
Я отвечаю: «Мы согласны как угодно добираться, потому что пароход надо еще несколько дней ждать, и пойдет он так же медленно».
«Хорошо, сейчас парень заберет из будки свое имущество, и можете занимать помещение», – сказал он и ушел.
Я передала Ире наш с капитаном разговор.
«Да хоть как плыть, лишь бы вода не лилась за ворот», – сказала Ира.
Я говорю: «Ты посиди тогда еще здесь, а я пойду в магазин, надо в дорогу еды купить».
Сходила в магазин, купила сгущенки, булки, хлеба, пряников, набрала целую сетку-авоську продуктов. Вернулась к Ире, и мы пошли на баржу. Паренек уже помещение подмел, немножко прибрался.
Я подошла к капитану и спрашиваю: «Сколько мы будем должны вам за такое путешествие?».
«Ладно, садитесь»,– говорит, – «потом разберемся. Уж не столько же, сколько на пароходе бы заплатили за билеты».
Перед отправлением капитан сказал: «Минут через пятнадцать отчаливаем. Могу предложить чай и горячую воду, этим мы вас обеспечим во время пути. Баржа будет останавливаться в нескольких населенных пунктах, так что вы сможете сбегать в магазины за хлебом. По пути будут остановки в деревнях, где продают молоко, творог и яйца, с голоду не умрете».
Вот так мы с Ирой устроились на барже. А с пеленками тоже проблем не возникло. Тогда про памперсы-то не слыхали, все так детей растили в самодельных подгузниках. Мама дала мне с собой пакет пеленок, сделанных из старых вещей, знала, что в дальней дороге пригодятся. Да и тетя Хельми снабдила Иру пеленками из тряпок перед отъездом из Суоярви. Маленькому ребенку ведь их много надо. Мокрые и испачканные мы полоскали в овальном оцинкованном тазике с двумя ручками по бокам, который нам дали на барже. Воды сразу набрали в ведерко.
Когда буксир пошел, Ира повесила пеленки сушиться. Они весело развевались на ветру. Только их надо было караулить, чтобы ветром не унесло. Под такими разноцветными флагами мы и отправились в дальний путь.
По Ангаре
Конечно, сложностей было много, несмотря на то, что ребенок был спокойный. Анита редко плакала, на свежем воздухе, под шум воды она ела и спала. Ира кормила ее грудью. Я заботилась о том, чтобы всегда была вода и Иру поила молоком, чтобы у нее хватало грудного молока для Аниты. Молоко и хлеб я покупала на остановках в деревнях.
Однажды к нам в будку зашел капитан, принес горячую картошку, сваренную в мундирах в закопченном котелке.
«Поешьте», – говорит, – «пока горячая».
Спросил, как нас зовут, кто мы и откуда. Разговорились, мы рассказали ему нашу историю, он поведал свою. Звали его Генрих, он был из поволжских немцев, попал в Сибирь еще в начале тридцатых годов, тоже похоже не добровольно. Он сказал, что сразу заметил, что мы внешне не очень похожи на русских.
Когда дошли до станции Стрелка, баржа больше часа там на приколе стояла. Генрих рассказал, что в прошлый приход сюда они встретили на берегу странную компанию из десяти китайцев, которые сидели у костра на берегу, а рядом лежало мертвое тело девочки лет четырнадцати. Я сразу поняла, что это была Маша, девочка из Времянки, утонувшая во время купания.
Это мы уже километров на триста отдалились от Красноярска. Всего по Ангаре надо было пройти километров шестьсот, а Ангара река очень бурная и своенравная.
Когда баржа проходила мимо деревень, матрос кричал нам с буксира, спрашивая, надо ли делать остановку. Если нам надо было что-нибудь купить в деревне, то мы отвечали жестами утвердительно. Или я показывала руками, что останавливаться не надо, а он кивал головой, что понял. Буксир двигался против течения, против ветра и в шуме воды звук был плохо слышен.
Всего один раз бушевала гроза. Вот тут-то мы конечно сильно перепугались. Перед грозой Анита долго плакала, как будто ее что-то мучило. Гроза разразилась какая-то неистовая! Так было жутко! Вокруг быстро потемнело, молнии зловеще сверкали, рассекая небо, оглушительно гремел гром, вздымались огромные волны, дождь ливмя лил. Хорошо еще что, баржа перед грозой успела зайти в бухту.
Мы сидели, прижавшись друг к другу на топчане, Ира с Анитой на руках. В будке нас не доставали ни ветер, ни вода, она была прочно обшита толем. Да еще один из матросов перед грозой притащил нам большой брезентовый тент, чтобы укрыться, но от каждого нового раската грома мы дружно вздрагивали.
В Сибири вообще очень мощные грозы, всегда молния попадает куда-нибудь, обязательно что-нибудь от молнии загорается, но к счастью на этот раз все обошлось.
В дороге я расспросила у Иры, кто был тот мужчина из поезда, который помог ей вынести из вагона сумку и дал свой номер телефона. Оказывается попутчик – инженер, он возвращался из Москвы из командировки. Дорога была неблизкая, они разговорились и он расспрашивал Иру кто она, откуда и куда едет. Ира сказала, что по профессии она зоотехник, и он предложил устроить ее на работу после декретного отпуска. Есть тут совхозы поблизости, но сложность в том, что ребенок еще очень маленький, не везде есть ясли и садики. На всякий случай оставил телефон. Просто хороший человек.
В Соленом буксир подошел не туда, где обычно пришвартовывались пароходы – к бревнам на воде, а ближе к причалу. Капитан выбрал место, где нам удобнее было сойти на берег, а один из матросов помог донести сумку. При расчете капитан взял денег меньше, чем я приготовила.
«Этого достаточно», – говорит, – «а вам деньги самим пригодятся».
До сих пор я благодарна ему за заботу и порядочность.
В Соленом нам повезло, мы сразу нашли попутку. Когда приехали домой, наперебой рассказывали маме и отцу о своих приключениях. Родители долго удивлялись, что Анита, такая маленькая, легко перенесла дальнюю дорогу и даже не заболела. Я больше всего боялась, что мы с ней намучаемся в дороге. Ира ведь сначала одна добиралась от Суоярви до Москвы, потом недели две от Москвы до Красноярска, потом мы вместе с ней еще почти три недели плыли на барже до Соленого. С тяжелым сердцем тетя Хельми отпустила ее одну с маленьким ребенком на руках в такой далекий и трудный путь и при расставании долго плакала, но поступить по-другому она не могла.
К нашему приезду отец смастерил Аните кроватку. Ира устроилась учетчиком на работу в лес.
Она приехала в Сибирь в начале июня 1954 года, а в сентябре папа уже собрался возвращаться в Карелию. Он, как только получил паспорт, поехал туда обустраиваться.
Мама с Ирой и Анитой остались жить в нашем доме во Времянке. У нас там уже появилось маленькое хозяйство, шесть куриц и огород. Мама выращивала в открытом грунте овощи и даже помидоры, они быстро росли и краснели. Кто-то видимо привез семена, не помню, откуда они у нас взялись. Мама ранней весной посадила дома рассаду. Как только установилась теплая погода, высадила ее в открытый грунт. Времянка же находилась в лесу, ветров сильных там не было.
Однажды к нам зашел Казимир, и мама угостила его большим красным помидором.
Он удивленно спросил: «Откуда это чудо?».
Вместо соли Казимир посыпал помидор сахарным песком, предложил и мне: «Попробуй как вкусно с сахаром. Мы дома в Литве всегда так помидоры ели».
Когда папа написал нам, что устроился работать учителем труда в Детском доме в селе Деревянное в Карелии и нашел жилье, мама с Ирой и Анитой отправились к нему. Это было в мае 1955 года. Мы с Казимиром остались жить в Соленом.
Наш домик во Времянке продать они не смогли, потому, что все стали уезжать, и никому ничего уже не было нужно. Люди, которые жили материально более обеспеченно, оставляли дома, огороды, хозяйство и немедленно покидали насиженные места, как только получали разрешение на выезд. Позже, когда мама и Ира с Анитой уже уехали, я продала дом всего за тысячу рублей. Кто-то его купил, не помню, для каких целей, кажется для бани.
Прощай, Сибирь
Наконец, и Казимир получил разрешение на выезд. Чтобы уехать, ему надо было снять с прописки паспорт в Богучанах. А путь до Богучан неблизкий. Сначала надо переплыть Ангару на лодке. Там примерно километра два в самом узком месте. Потом еще около двадцати километров до Богучан пешком идти. Хорошо, если попутная машина попадется. Пароход «Товарищ» ходил к нам два раза в неделю, но Казимир решил отправиться в путь на лодке, рассчитывая вечером этого же дня вернуться.
Неожиданно хлынул ливень, гроза перешла в ураган. Выл ветер. Воды Ангары вздымались огромными стенами из темной воды. Казимира не было уже два дня. Я отправилась в контору, чтобы узнать, нет ли от него вестей. Мне сообщили, что связи нет, ветром порвало телефонные провода.
Вечером заходит ко мне сосед литовец и говорит: «Не хочу тебя, Рая, расстраивать, но я видел, что Казимир сел на пароход не один. Он садился с какой-то молодой женщиной и ребенком. Казимир нес чемодан и сумку, а женщина ребенка. Они сели на пароход, обратно он не выходил. Разве тебе больше никто об этом не говорил? Ведь многие это видели. Боже мой, такая молодая у него жена, полгода всего прошло, как женился и вдруг такое».
Дурные вести бегут быстро. Уже все соседи знали у нас в бараке о моей беде.
Соседкам объясняю: «У Казимира и денег-то не было, всего семнадцать рублей он с собой взял. Зарплату еще не давали».
«Может он деньги заранее, потихоньку от тебя собирал», – отвечают.
Не знаю, как описать чувства, заполнившие мою душу. Растерянность, обида, боль, сомнения, в общем, все смешалось. Сижу я вечером и плачу. Соседки звали к ним идти ночевать, но я не пошла.
Приняла твердое решение: уеду одна. Еще днем я все имущество распределила. Запаковала, все, что решила взять с собой. Отдала соседям то, что взять было невозможно. Матрас и одеяла отдала, кровать стояла голая. Осталась одна табуретка в комнате, на которой я сидела и горько плакала.
Вдруг раздается стук в дверь. Открываю, а там наш доктор Альберт Августович стоит.
«Извини, что я так поздно», – говорит, – «мне рассказали твою историю, но я не верю, я знаю, как Казимир относился к тебе. Такого не может быть, но на всякий случай, имей ввиду, что завтра, когда придет пароход, я поеду с тобой. Если, конечно, Казимир не объявится. Я тебя не оставлю, а если, захочешь, приеду к тебе позже, если ты дашь мне свой адрес. Ты мне всегда очень нравилась. Такая как ты одна не останется».
Вытер мои слезы, обнял, в щеку поцеловал. Я приняла решение, настроилась, успокоилась.
Утром с соседями попрощалась. Кто-то заплакал, кто-то обнял меня. У меня еще оставалась чужая корзинка, надо было до отъезда ее вернуть.
Думаю: «Надо отнести».
Выхожу с этой корзинкой на крыльцо и глазам своим не верю: Казимир идет.
Я ему говорю: «А ведь я собралась одна уезжать».
Он отвечает: «Я все знаю, мне по пути рассказали. А на самом деле произошло вот что. Когда я уже садился в лодку, увидел, что по бревнам от берега на пароход направляется женщина с вещами и ребенком. Она еле-еле тащила сумку, чемодан и ребенка, перепрыгивая с бревна на бревно. Она же могла между бревен провалиться. Я не мог на это равнодушно смотреть. Я попросил перевозчика меня подождать, вышел из лодки и помог ей добраться до парохода. Тем временем перевозчик, чтобы не терять времени, подплыл на лодке к пароходу, и я спрыгнул с борта парохода прямо в лодку. А этого, наверное, никто и не видел».
Злые людские языки много горя могут принести.
Ну а потом, когда мы с Казимиром сели на пароход, смотрю: Альберт Августович стоит на горе и печально машет мне на прощание. Был там такой трогательный обычай провожать с высокой горы тех, кто покидал этот суровый край. В начале июня 1955 года мы с Казимиром уехали из Сибири навсегда.
Прибыли в Красноярск. В пути посовещались с мужем, куда поедем жить, к нему в Литву или ко мне в Карелию. Приняли решение сначала поедем к моим родителям в Карелию, а потом если уж очень будет Казимир настаивать, то отправимся в Литву.
Выходим в Москве из поезда, там пересадку надо было делать, а в столице дождь идет проливной, ливень как из ведра. Зашли в небольшой магазинчик у вокзала, смотрим, висит плащ длинный. Кожа не кожа, из кожезаменителя, наверное. Казимир померил – как будто на него сшит. Ну, значит, берем! А мне купили зонтик. Ничего больше подходящего не было.
Приехали в Петрозаводск. Новый железнодорожный вокзал недавно был построен, на привокзальной площади еще не было асфальта, повсюду лежали мелкие камни.
Казимир сказал разочарованно: «Ну и столица!».
Ясное дело, не Вильнюс.
Два-три такси стояли в стороне. Взяли такси, в Деревянное приехали. Отец ждал нас на улице. Сразу соседи собрались, спрашивают: «Кто это к вам, Андрей Андреевич, в кожаном пальто приехал?». Все пришли познакомиться.
Часть 2
Деревянное
Старинное село Деревянное находится в двадцати пяти километрах от Петрозаводска. Первые сведения об этой местности встречаются в писцовой книге Обонежской пятины Заонежской половины. Написаны они Андреем Васильевичем Плещеевым и подъячим Семейкой Кузьминым. Датированы 7091 годом, по новому стилю 1582 – 1583 годами. Там значится деревня Деревянное на Онего озере.
Местное предание гласит, что первоначально поселились здесь два крестьянина: один на месте старого погоста, а другой выше по реке Деревянке, там где деревня Верховье раньше находилась. Долго жили они, не зная друг друга. Однажды низовой житель пришел на реку за водой и увидел плывший по реке свежий веник, из чего заключил, что вверху по реке есть еще житель и действительно нашел соседа. Около них образовалось затем большое поселение, которое стало носить название Деревянской выставки и входило в состав Шуйского погоста.
Мы поселились в селе Деревянное в Верховье в двухэтажном старинном карельском доме. Хозяйка дома Анна Родионовна жила в нем одна. Низ отдала отцу. Дом был сильно осевший. Окна первого этажа находились сантиметрах в сорока от поверхности земли. Ремонтировали дом много раз.
Зато в нем было просторно. В довольно большой комнате по стенам стояли лавки, посередине деревенский стол. Мы разделили комнату на несколько закутков занавесками и стали жить. Отец с матерью в одной комнате, Ира с Анитой в другой, а мы с Казимиром в третьей и еще была кухня с русской печью, как в старых карельских домах.
Отец осторожно поинтересовался у Казимира, какие у него планы на будущее.
Он не настаивал, не уговаривал, просто сказал: «Присмотрись, подумай хорошенько, если вы здесь останетесь, мы будем рады».
Казимир понял, что отец очень доброжелательно к нему относится и ответил: «У меня ведь в Литве никого нет, наверное, здесь останемся».
В Деревянном находился завод, назывался он Лесохимартель, там бочки и ящики делали, пилили доски, заготавливали древесину. Позже его переименовали в Прионежский промкомбинат. Его первым директором был И.А. Макаров. У известного карельского поэта Георгия Кикинова, уроженца Деревянного, есть о нем такие строки: «На берегу Онежских вод стоял Макаровский завод».
Когда мы приехали, Макаров был еще жив. Это был крепкий коренастый, пожилой человек. Они с женой жили в Деревянном в доме, стоявшем напротив книжного магазина. Этого дома теперь уже нет.
Казимир сразу нашел работу, его взяли механизатором в Лесохимартель. Тогдашний директор Лесохимартели, не помню его имя и фамилию, прочитав сибирские рекомендации Казимира, так обрадовался, что на предприятии появился опытный механизатор, что буквально на следующий день купил трактор. Казимира очень уважали на работе за трезвость, честность, трудолюбие.
Ира тоже быстро нашла работу дояркой в совхозе. Мама не работала, я тоже первое время не работала.
Мы приехали двадцать третьего июня, а двадцать четвертого с утра всей семьей пошли сажать картошку. Нам выделили небольшой участок земли для огорода от Детского дома, где работал отец. У нас было три ведра семенной картошки, и мы ее посадили. Некогда было отдыхать, сразу начали работать, чтобы выжить.
На семейном совете отец сказал: «Теперь будем думать о строительстве нового жилья. В этот дом мы вкладываться не будем».
Мы с отцом сходили в Деревянский сельсовет, там нам указали участок, восемь соток на берегу Онежского озера. В наших планах сначала было строительство двухквартирного дома. Измерили площадь, прикинули и поняли, что после постройки дома на этом участке и земли для огорода не осталось бы.
Я снова пошла в сельсовет, объяснила, что у нас и так семья не маленькая, а в перспективе станет еще больше, поэтому нам нужен другой участок, с большей площадью. Нас отправили на горушку, где нам очень понравилось. Это то место, где мы и сейчас живем. Отец измерил площадь участка шагами и сразу поставил колья. Потом оформили все необходимые документы. Начался следующий этап жизни, новое строительство.
Нужен был лес. Конторы лесничества находились на станции Деревянка и в Петрозаводске, меня почему-то отправили в Петрозаводск.
Выделили лес близко, не доезжая километра три до Ерошкиной Сельги. Отец и Казимир занялись валкой деревьев. А мы с мамой и Ирой сучки рубили, шкурили бревна и выполняли другую посильную работу. Казимир работал механизатором и ему на выходной дали трактор. Он стрелевал лес на наш участок.
Отец прикинул, если построить оба дома размерами шесть на шесть метров, то леса хватит, если делать больше, то может и не хватить. Мы решили первое время жить все вместе, но получалось, что у отца с мамой не будет отдельной комнаты для отдыха.
Отец тогда уже начал писать, он часто публиковался в финской газете «Тотуус» и журнале «Пуналиппу», был селькором, поэтому мы предложили пристроить ему маленькую комнатку, что-то вроде небольшого кабинета. Когда первый дом почти построили, поняли, что на второй дом леса не хватает. Только на одну его половину.
Мне опять пришлось ехать в Петрозаводск в лесничество, но там мне отказали. Надо было пешком идти на станцию Деревянка за четырнадцать километров.
Я отправилась туда. Немного меня подвезли на попутке, а дальше пришлось шагать километров семь пешком по гнилой лежневке.
Пришла я туда, мне выписали лес и даже дали немножко больше. Из оставшихся бревен мы смогли еще и доски сделать.
Сначала построили родительский дом. Казимир тогда сильно заболел бедный, язва желудка у него открылась. В лесу на основной работе целый день отпашет, а вечером придет, поест и снова за работу, дом строить. Мы все выходные и отпуска трудились на строительстве. И все бы ничего, но еще и ходить надо было издалека из Верховья. Теперь это улица Пионерская, она довольно далеко располагается в Деревянном от нашей Онежской улицы. Очень это было тяжело.
