Татьяна Константиновна Фадеева
Превратности судьбы
Тайсто Сумманен
Частым гостем в нашем доме был и Тайсто Сумманен. В детстве, когда я гостила у тети Кати в Подужемье, я еще не знала, что Тайсто с юности пишет замечательные стихи.
В 1953 году он окончил финно-угорское отделение филологического факультета Петрозаводского государственного университета. Его творческая судьба сложилась удачно, он стал широко известным в Карелии и Финляндии поэтом, переводчиком, литературоведом и критиком, писавшим на финском и русском языках.
Работал Тайсто литературным консультантом в Союзе писателей Карелии, затем заведовал отделом критики журнала «Punalippu». Многие стихи Тайсто Сумманена положены на музыку русскими и финскими композиторами и вышли в грамзаписи.
Однажды я позвонила по телефону Тайсто и попросила его написать стихи на юбилей одной нашей сотрудницы. Я знала, что у него есть стихотворения, посвященные тете Кате – его маме, моему отцу, его жене Валерии и многим другим людям.
Через пару дней он перезвонил мне и категорически отказался, объяснив, что не умеет писать на заказ. Сначала я обиделась, а потом поняла, что он не может подделываться под вкусы читателей. Стихи в его душе рождаются сами, он пишет их естественно, как дышит.
В то время советским писателям и поэтам часто давали задания в Союзе писателей ездить по стране в творческие командировки, на гигантские стройки века, крупные предприятия, проводить встречи с передовыми рабочими и прославлять в своих произведениях многочисленные индустриальные победы. Такие, например, как строительство Западно-Карельской железной дороги.
После творческой командировки в 1959 году в Литву Тайсто сразу, не заезжая домой, приехал к нам в Деревянное и привез моему мужу Казимиру книги на литовском языке: сборники стихов Мозурюнаса и Межелайтиса, «Мастер и сыновья» Петраса Цвирки и еще что-то, очень большой пакет, подаренный ему литовскими писателями, чтобы Казимир не забывал родной язык.
Тайсто часто беседовал с отцом о своих сомнениях, ему далеко не все нравилось из того, что он наблюдал в творческих командировках, не всегда возникало вдохновение после таких поездок. Он был в поиске истинных жизненных ценностей. Отец советовал ему встречаться с простыми людьми и писать о них.
Первый секретарь КПСС Никита Сергеевич Хрущев, выступая в 1961 году на XXII съезде партии с докладом, заявил: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». В документе, который был принят делегатами съезда, указывался и срок завершения «развернутого строительства коммунизма» – двадцать лет. Про построение коммунизма Тайсто с отцом, как и многие тогда, часто разговаривали. Отец считал, что, наверное, должна бы жизнь становиться лучше, но насчет построения коммунизма вообще, а не только за двадцать лет сильно сомневался.
Веривший долгие годы в идеалы социализма, которые отражены в его стихах о Ленине, о советской власти, о революции, о несгибаемых коммунистах, Тайсто Сумманен постепенно избавлялся от иллюзий. Тайсто всегда говорил и писал то, что думал даже, если это причиняло ему неприятности. Его поэма «Певец и властелин» насквозь пропитана антисталинским духом. Сталина ничто не оправдывает, считал он, победа в Великой Отечественной войне это победа народа, а палач остается палачом. Тайсто, как и мой отец был уверен, что настанет час, когда можно будет открыто писать о жертвах сталинизма.
К сожалению, здоровье его оставляло желать лучшего. Случилось так, что получив гонорар за свой первый сборник стихов, Тайсто решил поставить на могиле своего отца Карла Сумманена в Подужемье памятник. Устанавливать памятник он приезжал на майские праздники. Стояла жаркая погода и он, выкупавшись в холодных водах реки Кемь, отправился на вокзал, чтобы вернуться в Петрозаводск. В поезде у него поднялась температура до сорока градусов. Началась жесточайшая ангина. Машина «Скорой помощи» встречала его на вокзале в Петрозаводске.
Его повезли в больницу, но когда «Скорая» остановилась на перекрестке, Тайсто выпрыгнул из машины и убежал. Мы часто считаем такие болезни «ерундой», которая сама пройдет, но так бывает не всегда. После не долеченной ангины у Тайсто начались осложнения, и он всю дальнейшую жизнь мучился болезнью суставов. Тяжелый недуг на долгие годы приковала его к инвалидной коляске. Но он упорно продолжал работать. Отец часто говорил, что у Тайсто настоящий финский характер, несгибаемый и стойкий.
С горечью вспоминаю его последний приезд к нам в Деревянное. Было это в 1974 году летом. Мы подошли к крыльцу нашего дома, но Тайсто уже не смог поднять ногу на ступеньку, он попытался обратить это в шутку, сказав моему мужу, что он специально сделал такие крутые ступеньки, чтобы его в гости не приглашать. Посмеялись, вынесли во двор стол стали пить чай.
Перед отъездом он печально произнес: «Я завтра уезжаю, наверное, мне здесь больше не бывать».
Одно из стихотворений Тайсто Сумманена посвящено времени, проведенному в Подужемье:
Здесь даже летом ветер ледяной
Вдруг налетит с внезапностью свирепой,
И в реку Кемь глядятся баньки слепо,
Подернутые прелью вековой.
Тут радуга развесит кружева
Над бешеным порогом
В день погожий,
И тихий остров все никак не может
Реки запомнить быстрые слова.
Знаком и дорог этот берег мне,
Пусть много здесь тяжелого я вынес:
Тут голодал,
Тут повзрослел и вырос
На той большой безжалостной войне.
После войны деревенька Подужемье исчезла. Она была затоплена, но осталась жить в стихах Тайсто Сумманена. Там где стояла эта живописная деревня, теперь гудят турбины Путкинской ГЭС.
Элли Стенберг
Работала я тогда в Промкомбинате. Однажды утром прихожу на работу, а меня вызывает наш директор и очень взволнованно говорит: «Раиса Андреевна, иди и сообщи отцу, что к вам едет из Финляндии высокопоставленная гостья, представитель правительства. Если нужны продукты или еще что-нибудь сходи в райпо, там дадут все что нужно, я позвоню, распоряжусь. Иди домой, сегодня тебе работать не надо».
Я пришла домой расстроенная. Не были мы готовы встречать таких высоких гостей. Оба дома были еще не достроены. Рассказала обо всем отцу.
Он спрашивает: «А как фамилия гостьи?».
Я назвала: «Элли Стенберг, член парламента Финляндии, так мне сказали».
Он сел на стул и говорит: «Не надо, Рая, переживать. Она приедет не углы наши смотреть, и не то, как мы живем. Элли просто повидаться хочет. Лучшие годы жизни мы провели вместе».
Нам сообщили, что Элли Стенберг должна приехать к обеду. Папа сварил по нашей давней традиции кофе. Мы вышли на улицу ее встречать.
А у нас в поселке в это время начали ремонтировать дорогу. Укладывали рядом с нашим домом горячий асфальт, он еще до конца не остыл.
Подкатили к нашему дому две шикарные иномарки с дипломатическими номерами. Выходя из машины, Элли наступила на горячий асфальт, и каблук туфли провалился и застрял в вязкой массе. Беленькие туфельки, конечно, были испорчены.
Я хорошо запомнила, что Элли совсем не расстроилась, а вытащила ногу из застрявшей туфли, сняла и другую и сказала, улыбаясь: «Придется идти босиком, как в детстве».
Все дружно расхохотались. Мы принесли ей домашние тапки и все вместе отправились в дом.
«Давай сюда туфли, я отчищу каблук», – предложил отец.
Элли ответила: «Не переживай, у меня есть еще одна пара туфель с собой».
Посидели, душевно поговорили, кофе попили. Элли, наверное, всего пару часов с нами провела. Ее время было расписано по минутам. Одна машина все это время у нашего дома стояла, ждала ее.
В поездке Элли сопровождала переводчица Анна Федорова. Элли сказала ей: «Мы все хорошо говорим по фински, поэтому, ты Анна, пока свободна, отдохни, посиди в машине. Мы хотим побыть в своей компании».
А дело было вот в чем. Анин муж был арестован в 1937 году, как многие тогда. Анна приняла решение после ареста мужа вступить в партию. За себя испугалась и хотела подстраховаться или действительно искренне желала стать членом КПСС, не знаю, но ей поставили условие: в партию ты сможешь вступить, если публично откажешься от своего мужа – врага народа. На чаше моральных весов стояли членство в партии или муж. Чудовищный выбор. Анна отказалась от мужа. Федоров был хорошо знаком с мамой и отцом, они считали его глубоко порядочным человеком. Все, кто знал эту историю, Анну игнорировали.
Элли родилась в Тампере. В юности работала модисткой и специалистом по обработке меха, в 1918 году вступила в Коммунистическую партию Финляндии. В 1924-м уехала из Суоми в Ленинград и поступила в Коммунистический университет национальных меньшинств Запада, где познакомилась с отцом и мамой. После окончания университета в 1929-1930 годах работала учителем в Гатчине Ленинградской области. После возвращения в Финляндию, Элли была арестована, осуждена на шесть лет по политической статье и заключена в тюрьму. После освобождения из тюрьмы вернулась к прежней профессии. В 1939 году снова была арестована, в заключении провела еще пять лет.
Первый раз Элли Стенберг была избрана в парламент Финляндии в 1945 году. В Парламенте представляла Демократический Союз народов Финляндии с 1945 по 1965 годы. Выдвигалась кандидатом на пост президента Финляндии на выборах в 1950, 1956 и 1962 годах. Элли всю свою жизнь посвятила работе, семьей не обзавелась. Не было у нее ни мужа, ни детей.
Когда Элли впервые приехала из Суоми в Петрозаводск с официальным визитом, на встрече с первым секретарем райкома партии ее спросили: «Что бы вы хотели увидеть в Карелии?».
Элли ответила: «У меня есть сокровенная мечта – найти семью моего старого университетского друга Андрея Андреевича Пало».
А ей говорят: «Что может быть проще и искать не надо, они тут рядом в селе Деревянное в двадцати пяти километрах от Петрозаводска живут».
Я никогда не видела своих родителей такими счастливыми, как во время этой встречи. Они много смеялись, вспоминая студенческие годы, шутили, как будто скинули лет по тридцать каждый.
Было такое время в их не богатом студенчестве, когда им приходилось жить в одной маленькой комнате и втроем, и вчетвером. Там помещалась только огромная кровать, сконструированная и сделанная моим дедом. Складная кровать была шириной два метра и длиной два метра, днем она складывалась, превращаясь в тумбу.
Элли спросила маму и отца: «Где та замечательная кровать, на которой мы спали поперек, и помещалось там иногда по три-четыре человека?».
«Все наши вещи и мебель остались в Подужемье, пришлось все бросить, когда нас отправили в эвакуацию в Архангельскую область», – ответила мама.
Элли вспоминала: «Никакие похотливые мысли нас не посещали, мы были просто друзьями. Все были студентами, да еще подрабатывали, чтобы с голоду не умереть, уставали страшно, не до глупостей нам было, спали вповалку крепким праведным сном».
Когда пришло время расстаться, Элли с грустью произнесла: «Ну что эти два часа, я бы хотела у вас отдохнуть подольше в отпуске. Пригласите меня в гости хотя бы на месяц».
Договорились они с отцом, что Элли приедет к нам в отпуск с сестрой. Сестра у нее была инвалид, и Элли отпуск всегда проводила вместе с ней.
Отец начал хлопотать, чтобы получить разрешение на вызов. Приехал к нам Иван Михайлович Петров, он в те годы руководил Государственной публичной библиотекой КАССР. Как член коллегии Министерства культуры, Петров участвовал в работе заседаний районных Советов народных депутатов и пленумов районных комитетов партии, был членом Президиума Обкома профсоюзов работников культуры, членом правления Карельского республиканского общества «Знание» и членом методических советов Министерства внутренних дел республики и Дома политпросвещения Карельского Обкома КПСС.
Он сказал: «Конечно, мы ничего не имеем против, визита к вам Элли Стенберг, но вы же понимаете, какого высокого статуса этот человек в Финляндии. Она привыкла в других условиях жить, тем более, что она хочет приехать не меньше, чем недели на две».
Отец ответил: «Это ее просьба, ее желание. Если Элли устраивает такая скромная жизнь, как у нас, то я ничего против не имею. Если она хочет, то пусть приезжает, а уж как мы живем, так и живем».
«Ну, вы все же подготовьтесь, как следует», – сказал Иван Петров и уехал.
Отец сказал нам: «Придется какой-то комфорт создавать нашим гостям».
Мы с Казимиром уже жили в нашем новом доме. Но мы приняли общее решение наш дом уступить гостям, а самим временно пожить всем вместе в отцовском.
Мы в нашем доме все покрасили, привели в порядок, купили кое-что из мебели, обои поклеили.
Иван Михайлович приехал посмотреть, как мы подготовились и говорит: «В таком доме я и сам бы пожил».
Значит, ему понравилось. Конечно, это был совершенно новый дом, недавно построенный. Только обои, поклеенные нами для гостей, отвалились, потому, что лес, из которого мы дом построили, был сырой. Нам пришлось снова все ободрать и приклеить новые обои. Они правда тоже простояли недолго всего два или три месяца.
Я понимала, что отцу и маме очень хотелось, чтобы Элли к нам приехала. От первой встречи осталось такое яркое впечатление, необыкновенно теплое и искреннее, они общались как родные. Я никогда не видела, чтобы родители были так счастливы и довольны.
Элли нам всем подарки привезла, футболки, водолазки, еще что-то из модных тогда вещей. Сама Элли «вещизмом» не страдала, у нее другие жизненные ценности были в приоритете – духовные, идейные.
Она как-то открыла свой шкаф, а там всего три костюма висело на вешалках. На одно платье была накинута красивая безрукавка из ажурного вологодского кружева.
Элли сказала: «Это моя парадная одежда, я ездила в Вологду, была на экскурсии на фабрике, где плетут вологодские кружева и мне там подарили этот жилет».
Мы готовили простую пищу, никаких деликатесов и кулинарных изысков у нас не водилось. Тогда треска была в продаже, картошка своя, квашеная капуста, соленые грибы. Никогда на стол не ставились бутылки, веселье алкоголем не подогревали. Но застолья проходили всегда шумно и весело. Каждый день приносил радость, как будто только что встретились. Плохое не ворошили, вспоминали светлые радостные моменты жизни.
Отдых у нас в Деревянном Элли очень понравился. Она приезжала к нам еще несколько раз. К сожалению тогда так часто не фотографировались, как теперь, поэтому ее фотографий сохранилось не много.
Перед отъездом Элли поблагодарила Ивана Михайловича Петрова за свой отдых у нас: «Мы так хорошо не отдыхали еще никогда», – сказала она.
Элли заметила, как отец трепетно жарил зерна кофе, молол их на кофемолке, варил кофе. Восхитительный аромат шел по всему дому. Отец знал в этом деле толк. Он любил кофе варить, пить его и угощать им гостей. Если, конечно, это был настоящий кофе.
Путь к нему в жизни отца был длинным, слишком долго он был лишен этого удовольствия. В ссылке в Сибири не было кофе, отец пытался жарить хлеб, какие-то корешки, чтобы хоть как-то компенсировать его отсутствие, но это, конечно, было невозможно.
Мы заказывали зерновой кофе знакомым, иногда его привозили из Москвы, иногда из Ленинграда с оказией. По тридцать девять рублей кофе горохом отдавал, а по сорок пять – вот тот был настоящий кофе.
Какое бы ни было трудное время, мы всегда два раза в день пили кофе. Это был семейный ритуал. Отец сделал специальную жаровню с длинной ручкой, тогда в шестидесятые годы еще зеленый зерновой кофе продавался, его надо было жарить.
К нам домой даже приезжала съемочная группа с телевидения, из редакции финского национального вещания, и отец показывал, как надо правильно жарить и варить кофе. Целая передача об этом прошла по телевизору.
Перед отъездом Элли сказала: «Писать письма мне некогда, я буду каждый месяц в определенный день отправлять вам посылочку с кофе. Вы будете знать: если получили посылку, значит у меня все хорошо».
И вот каждый месяц тринадцатого числа много лет подряд мы получали посылку с кофе. Именно это число было выбрано, возможно потому, что у отца День рождения был 13 мая. Если выходной день выпадал на это число, и почта была закрыта 13-го, то получали 14-го.
Однажды я сходила на почту, а посылки нет. Я набрала номер телефона Элли, мне сообщили, что она умерла.
Кауко и Инга
Получаем как-то письмо из Хельсинки от Кауко и Инги Хейкккиля. Они писали, что Элли Стенберг рассказывала им, как хорошо отдохнула у нас в Деревянном, они просили отца сделать им вызов, хотели тоже приехать хотя бы повидаться.
Познакомились мои родители с Ингой и Кауко в 1925 году в Ленинграде, когда Кауко преподавал в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада, а его будущая жена Инга училась там на третьем курсе.
Инга – крупная шведка, очень шумная, веселая и общительная, она в совершенстве владела восемью иностранными языками, работала в консульствах разных стран.
Кауко – высокий, худой, сдержанный финн, преподавал в университете, занимался научной работой.
Несмотря на большую разницу в возрасте они поженились. Счастливо прожили вместе много лет. Их взрослый сын учился в Германии.
Отец снова обратился за разрешением на вызов к Ивану Михайловичу Петрову, тот ответил: «Если вы создадите супругам Хейккиля такие же условия как для Элли Стенберг, то приглашайте».
Я тогда была сопровождающей, встречала и провожала зарубежных гостей. На Промкомбинате меня всегда отпускали с работы, когда к нам приезжали иностранцы.
Я встретила Кауко и Ингу в Петрозаводске, мы доехали до Деревянного на обычном рейсовом автобусе. Остальные пассажиры поглядывали на них с нескрываемым интересом. Все мы – граждане СССР тогда каждого иностранца воспринимали как существо с другой планеты. Казалось, что все иностранцы сказочно богаты. Возможно потому, что они были свободнее в поведении, увереннее в себе, а кроме того хорошо одеты и могли потратить немыслимые по нашим представлениям деньги.
У нас на отдыхе Инга и Кауко проснутся рано утром, сделают зарядку, прогуляются в лесочке неподалеку и идут завтракать.
Они много времени проводили в разговорах с родителями о прошлом, тюрьма и в их жизни занимала значительное место. Кауко был членом Социал-демократической партии Финляндии с 1921 года, заслуженным ветераном рабочего движения.
И Кауко, и Инга в разное время были заключены в Финляндии в тюрьму по политическим мотивам, отбывали приличные сроки, правда там совершенно другие условия созданы для заключенных, но они не понимали разницы между финской и русской тюрьмой.
Инга была ярой сталинисткой. Она часто спорила с отцом и мамой. Инга защищала Сталина, была уверена, что он выдающийся человек и имеет право на ошибки. Но главной его заслугой считала победу в Великой Отечественной войне. Отец и мама, конечно, не разделяли ее взглядов.
В еде супруги были не прихотливы: картофель, русская квашеная капуста, рыба, грибы, ягоды и никакого мяса. Инга диктовала свои условия: поели, теперь все вместе идем гулять по берегу озера или в лес. А у нас хозяйство: козы, куры, большой огород, сад, мы не привыкли отдыхать. Живя в деревне, работали, не покладая рук, как ишаки.
Они привезли с собой невиданную тогда у нас забаву – дартс, прибили мишень к стволу сосны и каждый день устраивали соревнования по меткости в лесу недалеко от дома. Сколько же было спортивного азарта, веселого крика и шума в этих состязаниях до поздней ночи!
Кауко и Инга несколько раз приглашали нас в Хельсинки в Финляндию в гости. Приехав впервые, мы были ошеломлены размерами и комфортом их квартиры.
Когда приехали к ним в последний раз, Кауко был серьезно болен. Инга сменила квартиру. Они переехали на первый этаж. В просторной, не менее комфортной квартире, Инга сделала перепланировку. Она устранила все неудобства, чтобы Кауко на коляске мог беспрепятственно передвигаться по всему пространству огромной квартиры. Она очень дорожила мужем.
Инга работала в посольствах и консульствах разных стран и ей надарили множество памятных подарков: картин, огромных ваз из хрусталя, дерева, камня и драгоценных металлов, ценных знаковых и символических вещей, она устроила в квартире для них маленький музей. Среди его экспонатов даже была большая корзина из горного хрусталя, подаренная самой Елизаветой 2-ой, царствующей королевой Великобритании.
Я была в положении Рудиком, младшим сыном, примерно половина срока беременности уже прошла, но по моей фигуре это было еще не заметно. Тогда не принято было выставлять на показ и всех заранее оповещать о таких событиях.
Инга запекла в духовом шкафу огромную рыбу в фольге с овощами, и я никак не могла от нее оторваться. Все уже закончили есть, а я осталась у стола одна.
Инга, смеясь, сказала: «Кушай, кушай, русский Ванька кушать хочет», – заметила, что я в положении. Нас ведь тогда в России считали финнами, а в Финляндии мы были русскими.
Инга предупредила нас, что в Суоми вовсе не такая легкая и богатая жизнь, какой кажется на первый взгляд.
«Вы навестите обязательно всех родственников, но ночевать возвращайтесь ко мне. У меня есть возможность содержать вас во время вашего пребывания в Финляндии, а у некоторых из них такой возможности нет», – с финской прямотой сказала она.
Мы начали выезжать в Финляндию в начале шестидесятых годов, тогда надо было заполнять подробную анкету, полгода ждать документы и разрешение на выезд.
