Тамара Шаркова
Сосед по парте
Обида и примирение
Мама позвонила совсем поздно, сказала, что нашла такой уголок, где ей никто не мешает, не напоминает о режиме и можно говорить, сколько захочешь. Но хотя я и смог подробно рассказать ей о том, как мы с Родькой провели день, все равно между нами было расстояние, о котором я не забывал. Она это почувствовала и сказала:
– Чем больше ты мне рассказываешь, тем больше, я чувствую, остается за скобками. Когда я приду, мы все наверстаем. Потерпи, Кит.
Я думал, что мама и с Градовым захочет поговорить, но она сказала:
– Не надо. Мы виделись сегодня.
Меня это задело, и я потом спросил Градова с вызовом:
– А почему Вы мне не сказали, что были у мамы?
Он выслушал меня, а потом после паузы произнес с расстановкой.
– Потому что… у нас с ней… могут быть… свои дела.
Я решил, что имею полное право обидеться и потому дулся на него весь вечер. Он делал вид, что не замечает, но перед сном зашел и сказал примирительно:
– Брось, я отвозил маме кое-что из нужных ей вещей, вот и все. Какие счеты! Послушай, у тебя есть что-нибудь из приличного поп-рока? Дал бы мне послушать.
Я немного затянул паузу, а потом ответил, как бы нехотя:
– Но я же не знаю, что Вам нравится.
– Ну, ты с друзьями, что слушаешь?
– А у нас каждый сам по себе.
– Девочка эта, Ванда, вряд ли попсой увлекается. Или…
– Эта девочка от Букстехуде без ума!
– А это еще, что за чудо такое?
– Предшественник Иоганна-Себастьяна Баха!
– Да ну! Уважаю. А Шишкарев?
– Когда от бати возвращается – техно врубает, чтобы на матери не срываться.
– А ты?
– Я в поиске.
Он присел на край дивана.
– Ты что, еще злишься на меня?
– Да ладно, хотите сайт открою, где масса радиостанций и музыка на все вкусы: хард рок, металл, хаус, техно… Возьмите наушники и можете выбирать, что хотите. Вы мне не мешаете.
– Да это я и сам могу. Мне интересно, что ваше поколение слушает.
– У вас что, других знакомых моего возраста нет?
– Представь, нет. Девушки есть, которым немного за двадцать, но они все больше Стасом Михайловым увлекаются.
Ну, что на это можно ответить. Только посочувствовать. Правда у меня ненадолго появилось желание посоветовать послушать одну финскую группу, которая ему могла понравиться. «Поэты осени». У них такие мелодии, которые легко запоминаются, хотя совсем даже не примитивные. И тексты не пошлые и без занудства. Я думал ее никто не знает, а оказалось одна песня многим геймерам известна, потому что сопровождает шуттер про полицейского. Называется I t's a late goodbye… Но я, разумеется, притормозил, и сказал:
– Вообще, мне ОСТ-ы нравятся, к Гарри Поттеру, например.
– Ну, этот фильм мимо меня прошел. Показалось, не по возрасту.
– А мы с мамой на все премьеры ходили. А книги Роулинг Вы, тем более, не читали?
– Не читал. Но вот «Властелин колец» или как там – «Братство кольца» – и читал, и смотрел.
– А давайте я Вам первую книгу дам – "Гарри Поттер и Философский Камень". Маме нравится. Попробуйте начать.
* * *
Сам я взял почитать на ночь «Тайную комнату», а когда выключал свет, то повернулся лицом к стенке, и мне было приятно думать, что «за переборкой» Лёша… Градов, то есть, тоже где-то там в Хогвардсе. Мы с мамой также их читали: каждый у себя, но вместе.
Любимый урок
Новая неделя в школе началась с контрольной по географии. Раскрашивали Евроазию, выделяя красным нашу территорию. Потом была химия – рай для Шишкарева! Смешивали, растворяли, отстаивали, выпаривали, превращали круглые бумажные фильтрики в веера, что-то там наливали по палочке!
Тема называлась «Разделение смесей». Ну а затем начался мой любимый урок литературы у нового учителя… И каждый раз я боюсь, что он будет последним, а потом вернется из своего какого-то экстренного отпуска русичка, и все закончится к радости наших отличниц. До этого русичка битых два урока талдычила нам о семейных ценностях на примере «Песни у царе Иване Васильевиче…». А потом пришел Владимир Михайлович Скоробогатов и попросил на следующий урок каждому выбрать и прочитать вслух, можно по книге, какое-нибудь стихотворение Лермонтова. Пол класса с энтузиазмом предложило всеобщему вниманию «Бородино», Шишкарева я вдохновил на «Белеет парус», а сам прочитал «Воздушный корабль».
Владимир Михайлович спросил, знаю ли я, что это не оригинальное стихотворение, а перевод.
– Да. Очень свободный, – подчеркнул я.
– А оригинальными текстами Лермонтова на эту тему Вы интересовались? Если «да», то какое ближе по настроению к «Воздушному кораблю»?
– По-моему, те стихотворения, которые он лет в 15 написал. Там тоже есть что-то мистическое: фигура Наполеона со скрещенными на груди руками у своей могилы на острове Святой Елены.
– Когда гроза бунтует и шумит,
И блещет молния, и гром гремит,
Мгновенный луч нередко озарял
Печальну тень, стоящую меж скал.
Один пловец, как ни был страх велик,
Мог различить недвижный смуглый лик,
Под шляпою, с нахмуренным челом,
И две руки, сложенные крестом,
– продекламировал Старобогатов.
Когда после урока я походил мимо учительского стола, Владимир Михайлович меня остановил и спросил:
– Я так понимаю, что с Печориным Вы знакомы.
Не успел я рот раскрыть, как рядом оказалась Анька Вощакова и заявила:
– Его самого Мария Платоновна Печориным называет.
Старобогатов посмотрел на меня с интересом, но тут народ рванул на лабораторную по химии, и меня вынесло в коридор.
* * *
Сейчас мы изучаем Некрасова. К прошлому уроку Борька Каретников подготовил презентацию о его биографии. Буба раскопал в каких-то воспоминаниях, что крестьяне так ненавидели отца Некрасова, что через много лет после его смерти, в год освобождения от крепостного права выкопали его череп, надели на палку и с радостными песнями носили по деревне.
– Итак, отец Некрасова был жестокий деспот, но «яблоко от яблони» укатилось очень далеко, – сделал вывод Каретников.
Старбог на Борьку за ерничество не рассердился.
– Вы правы, очень далеко, – подтвердил он. – Николай Алексеевич Некрасов был из тех людей, кто при виде чужих страданий сам испытывает почти физическую боль.
Потом Владимир Николаевич рассказал, что Некрасов произвел революцию в русском стихе. Он стал употреблять много слов и сюжетов, которые раньше не считались достойными поэзии. И, благодаря этому и сложному, трехмерному размеру стиха, изображение жизни в его произведениях стало объемным.
– Это как 3Д? – спросил Шалимов.
– Вроде того, – усмехнулся Старбог. —
Мне он велел вспомнить все стихотворные размеры, двух- и трех-сложные, и найти два определенных произведения Некрасова. Одно – с таким же названием, как у Пушкина, другое – как у Лермонтова. Добавил, что тексты должны быть нам знакомы по школьной программе. Я взял избранное и быстро нашел у Некрасова «Пророка» и «Колыбельную». Градов прочитал у Некрасова через мое плеч:
Спи, покуда красть не можешь!
$$$$$Баюшки-баю.
Купишь дом многоэтажный,
$$$$$Схватишь крупный чин
И вдруг станешь барин важный,
$$$$$Русский дворянин.
Заживешь – и мирно, ясно
$$$$$Кончишь жизнь свою…
Спи, чиновник мой прекрасный!
$$$$$Баюшки-баю
– Ну что ж, Лермонтов бы не обиделся, – произнес Градов.
– Особенно будь он нашим современником, – прибавил он после паузы.
Я раньше не любил уроков, на которых «анализировали» интересные книги. Это было похоже на то, как кто-то неумелый разбирает твои часы на части, а собрать их опять так, чтобы они работали, не может. И вот вместо часов перед тобой лежит кучка непонятных деталей. Но когда таким разбором занимается Старбог, то кажется, что ты и половины книги не прочитал, столько там между строк написано. Вот и про Некрасова Владимир Николаевич неожиданно для меня сказал, что он «лучший последователь страстного Лермонтова, хотя часто иронически его пародирует, сознательно снижая высокое». Я мысленно послал Градову респект. Мне самому никогда в голову не приходило их сравнивать – Лермонтова и Некрасова! Но я не поленился и посчитал, сколько произведений Некрасова я знаю. Хватило пальцев на руках. Пошел для начала искать на полках серый томик из Всемирной литературы.
В среду мы с Градовым навещали маму без Марты. Она показалась мне усталой и какой-то разочарованной. Из-за того, что в городе было много простудных вирусных заболеваний, никого не отпускали домой на выходные дни. Между тем, она находилась в больнице уже третью неделю. О себе мама почти не рассказывала, но пыталась разговорить меня о том, что происходит в школе. Я повелся и стал петь гимны Старобогатову.
– У меня тоже хорошая учительница была, – сказала мама задумчиво. – Она дала мне почитать поэму «Русские женщины», отдельной книжечкой. Мы читали ее с мамой вслух, по очереди. Особенно переживали, даже плакали, когда княгиня Волконская спускается в рудник, где работают закованные в кандалы декабристы. Ей офицер кричит, чтобы она вернулась, а она гасит факел и бежит дальше по штольне на звуки молота. И когда друзья мужа приводят под руки Волконского, княгиня падает на колени и целует его кандалы.
Мама грустно улыбнулась.
Потом меня, как всегда, отослали в киоск на первом этаже за минералкой. Я задержался немного, чтобы они могли поговорить, а когда возвратился, то увидел, что Градов держит мамины руки в своих, но похоже было, что не он, а она его утешает. Так все выглядело.
Градов в роли эскулапа
Неделя прошла в общем спокойно. Шишкарев получал кристаллы йода и раздобывал что-то аммиачное. Сказал, что получит йодистый азот и будет потрясающий эффект. Ванда приходила в школу раньше нас, с Шишкаревым общалась на уровне «дай-возьми». «Солист» и его команда иногда на глазах у меня убывали после школы куда-то вместе с ней. Но на переменах в восьмой класс Ванда уже не бегала. Кира сказала, что проходят последние репетиции перед концертом. Ходят слухи. что ожидается приезд самого Круглова! Это всемирно известный музыкант, который на мандолине играет концерт Баха. Поэтому центральным номером школьного концерта будет полонез Огинского в исполнении оркестра из мандолин, гитар и фортепиано, за которым будет сидеть Ванда. А у Марка особая роль. Он солирует на своей неаполитанской мандолине с какой-то сонатой и аккомпанирует ему сам директор школы!
* * *
В пятницу после занятий в бассейне мы вывалились на улицу всей гурьбой. На выходе кто-то у кого-то попытался выудить из рюкзака не то шоколад, не то печенье. Как всегда в таких случаях, началась возня и беготня. Я так распалился, что расстегнул куртку, чтобы охладиться, и отдышался только в метро. Утром я никак не мог заставить себя подняться с постели. Градов торопил-торопил меня, а потом положил ладонь мне на лоб и сказал:
– Да тут яичницу можно жарить!
Я отвернулся к стене и опять заснул. Так у меня началось то, что наш районный детский врач назвала ОРВИ. Я думал, что до понедельника отлежусь, но температура никак не падала. Градов отпаивал меня каким-то морсом своего изготовления, а я все спал. В воскресенье он был у мамы без Марты, потому что дядя Миша тоже заболел. Мама составила целые список того, чем и как меня лечить. Я его прочитал и спрятал в щель между стеной и диваном. Градов метался по квартире в поисках списка, ругая себя за рассеянность, а я изображал святую невинность. Во всяком случае от горчицы в носках я был избавлен.
В понедельник температура совсем упала, но начался отвратительный кашель. Я выполз на кухню, и мы вместе с Градовым позавтракали. Потом он ушел по своим делам, а я развернул монитор и лежа смотрел «Мир Юрского периода», пока опять не заснул в тот момент, когда из «птичника» разлетались резвые птеродактили. Жаль, что когда пересматриваешь ужастик в пятый раз, все киношные кошмары постепенно превращаются в забавные трюки. Днем Градов вернулся, чтобы влить в меня пинту куриного бульона, и опять исчез. Вечером он явился не один, а с тем своим другом, который приносил нам от него посылку. Поскольку от каш всех видов и консистенций я категорически отказался, Градов. используя нечто среднее между настойчивой рекомендацией и моральным насилием (я мысленно перебирал в уме все всевозможные словесные определения его действий), напоил меня горячим молоком с растертыми желтками и велел из постели не вылезать. Впрочем, мне и самому этого не хотелось. Он и наш гость, которого Градов называл Генычем, устроились на кухне. Когда я заглянул туда, чтобы налить себе воды, на стуле лежал открытый кейс, а на столе стояли четыре темные бутылки, у которых горлышко было обернуто золотой фольгой. В прошлом году, когда Шишкарев вернулся от своего папаши, он притащил в рюкзаке бутылку такого пива только светлого, которое мы распили в Дубравке втроем. Еще он умыкнул у новой жены фазера пачку с четырьмя тонкими сигаретами. Надо сказать, что особого удовольствия от всего этого мы не испытали, но полученный опыт позволял чувствовать себя в теме, когда в классе начинались разговоры о приключениях в летних лагерях.
Катерина приносит странные новости
Ночью я несколько раз заходился от кашля, и каждый раз на пороге оказывался недремлющий Градов с термосом в руке. В результате я проснулся чуть ли не в полдень. Лёши… то есть Градова… не было, а на кухонном столе лежала записка с инструкцией, как мне осуществлять свою жизнедеятельность. Днем вдруг заявилась Катерина и с порога протянула мне пакет с мандаринами:
– Это от всех, а от меня – вот, – торжественно объявила она и вынула из кармана пальто шоколад с рыжим другом «Аленки» «Кузей» на обертке.
– Катерина, – сказал я. – Я же тебе говорил, что НЕ люблю этот шоколад!
– Я так и знала, что перепутаю, – огорчилась Катя. – Вот помнила, что ты мне о нем говорил, об этом шоколаде. Но забыла – любишь ты его или нет!
– Ладно, проехали! Идем поедим!
– Вам Дора готовит?
– Еще чего! Мы сами! Ну, сегодня Градов, а так – вместе.
Давай раздевайся и иди на кухню.
Мама говорит, что угощать Катерину – это как получить приз зрительских симпатий на кулинарном конкурсе. Она всему радуется, ей все кажется необыкновенно вкусным, а ее тарелки после еды кажутся уже вымытыми. Вот и сейчас бульон – «такой, такой душистый!», курица – «ой, тает во рту», а рис… «просто рисинка к рисинке»! К чаю ничего особенного не было, и Катерина слопала вприкуску половину «Кузи». Он ей тоже очень понравился, и боюсь, что она опять забудет, кто из нас его НЕ любит.
Споласкивая чашки, Катя вдруг замерла и оглянулась на меня:
– Кит, а мы не все съели? Родственнику вашему хватит?
– И еще останется! Он целою курицу сварил!
– Это хорошо. А то он такой заостренный.
– Чего?! Как это заостренный?!
– Ну, это Серафима говорит, что у него профиль… резкий. Я сейчас зашла к Марте Яновне, чтобы мандарины забрать, а они сидят и деньги пересчитывают. И у него лицо такое резкое сбоку. Худое такое лицо.
Я сделал стойку:
– Давай подробней. Что они с Мартой делали?
– Я же тебе говорю: деньги какие-то пересчитывали. Из сейфа. Дверку от него Марта Яновна при мне прикрыла.
«Лечение с развлечением!»
Катерина отбыла, а я стал думать, что же там произошло, для чего деньги понадобились. Позвонил маме: «Абонент временно не доступен». Градов тоже не откликнулся. Но объявился Шишкарев с новостной программой. У него траур: «химоза» заболела и вместо химии математика. Зато Вишневская кайфует. Переслала ему для меня все решения по алгебре. Добрая такая! Обид не помнит!
Опять позвонил маме с тем же результатом. Градов отозвался, сказал: «Скоро буду». Решил немного порубиться, но не пошло. Нашел по Гуглу вторую часть «Хоббита» и залег слушать. Градов пришел как будто спокойный, но я уже научился понимать, когда его действительно ничего не волнует, а когда он довольно умело гасит в себе тревогу. Сейчас он явно был на взводе.
– Мама не отвечает.
– Мама? У нее все нормально. Я забегал. Велела сегодня поставить тебе горчичники. У них там какой-то прыщ из министерства обход делал, всех в палатах держали, но я на минутку просочился.
Перед сном он запаковал меня во влажные бумажные полотенца, налепил на них горчичники и обвязал маминым платком. Конечно, он сделал это, потому что мама велела, но три недели назад я просто не представлял, что у нас сложатся ТАКИЕ отношения. Мне кажется, что вначале мы с Градовым существовали на равных правах. У каждого были свои проблемы, которые он решал самостоятельно. И были общие заботы. Но вот как-то вдруг так повернулось, что он остался взрослым, а я опять превратился в… Не то, чтобы в несамостоятельного ребенка, но, во всяком случае, в зависимого человека. И, что совсем для меня неожиданно, эта зависимость именно от него меня не очень раздражает. Нет, «раздражает» не то слово. «Возмущает», «досаждает», «злит», «коробит», «не нравится»… и вдруг пришло подходящее слово, и оно было антонимом! «Нравится»! Мне нравилось быть с Градовым «в одной связке». Так он сказал о своем друге Геныче, с которым служил во флоте. Может они еще и альпинистами были, я не знаю.
* * *
Итак, я «запекался под горчицей», а Леша… Градов сидел у меня в ногах и старался развлекать меня разговорами, чтобы я терпел подольше.
– А Вы с мамой в школе познакомились?
– Да нет, еще во дворе. В школу мы пришли втроем, одной командой: Ирка, Паша и я.
– Но Вы же маму не Ириной, а Ариной называете.
– Это началось уже после изучения биографии Александра Сергеевича и объяснения происхождения имен Ирина-Арина. Сперва шутили, а потом прижилось. Но она действительно всегда была миротворцем.
– А почему мама говорит, что Павлик был особенным?
– Ну, сейчас многие знают про аутизм. Ты, например, знаешь?
– Я «Человек дождя смотрел» с Томом Крузом.
– Занятно, я бы ответил – с Хоффманом. Так вот, в наше время даже учителя об этом не знали, мы – тем более. Павлик не был типичным аутистом. Он был просто немного заторможенным, молчаливым и держался особняком. Если бы не Ирка, мы бы не сблизились. Тогда вся детская жизнь проходила во дворе. Мы играли в «тарзанку», «казаков-разбойников», «пятнашки» конечно. Павлик стоял или сидел где-нибудь в стороне и наблюдал. Безо всякого выражения на лице. Если незнакомые ребята принимались его задирать, то он в драку не ввязывался, а молча уходил домой. Ему нравилось отцу помогать. Потому двор у нас всегда был чисто выметен. При этом начинал Паша мести всегда с определенного места и продолжал в определенном направлении.
Однажды из гнезда выпал вороненок, и кот схватил его за крыло. Павлик птенца у котяры из пасти вырвал и прижал к себе. Прижал и застыл. Все пытались забрать у него несчастную птичку, но получилось только у Иры. Она пошла с ним домой, а за ней поплелся Павлик. Мама Иркина что-то там птенцу перевязала, и он у них поселился. Вместе с Павликом можно сказать. Клетку для него, кстати, достал отец Павлика, дядя Яша. Я тебе сказал, что он у нас дворником был?
– Мне мама говорила.
– Понятно. Когда вороненок выздоровел, его отпустили на волю, а Павлик остался Иркиной тенью. В школе он, по-моему, ни разу у доски ни на один вопрос не ответил, письменные уроки мы с Иркой за него делали. Но зато со временем у него открылся необыкновенный талант…
– Вау! – заохал я, – Жжется ужасно! Снимите с меня это всё!.. А какой талант?
Градов посмотрел на часы и сказал с недоверием в голосе:
– Неужели так печет?! Семь минут еще осталось. Давай я расскажу про талант, а ты потерпишь.
– Ладно, ладно, давайте!
– Павлик с лету определял почему что-то не работает, любая техника. И, что самое главное, умел все исправить. Велосипеды, транзисторные приемники, часы, а потом мотоциклы и даже газик нашего управдома. Он оставался все тем же чудиком, но чудиком полезным для всей нашей улицы. Особенно радовался этому дядя Яша. Раньше его жалели, называли Павлика «убогим», а потом все говорили, что Пашка «парень чудной, но мозговитый». А однажды Пашка спас мне жизнь.
– Всё! – заорал я и стал сдирать с себя все эти полотенца и горчичники.
Градов спокойно собрал все в кучу, вынес на кухню и вернулся с тюбиком детского крема.
– Ну а дальше, что было. Как он Вас спас?
– Мы когда будем ставить горчичники в следующий раз? Через день? Вот и услышишь, – ответил Градов, старательно натирая мою спину кремом. Кстати, после того, как я отлепил от себя эту дрянь, спину стало жечь еще больше! Лечение называется!
Новые сомнения
Градов принес мне термос, пожелал «спокойной ночи» и выключил свет. Я сразу же заснул, а ближе к утру проснулся от собственного кашля. Напился теплого чая из термоса и вышел в коридор. На кухне горел свет. Дверь была закрыта, но через стекло видно было, что за столом сидит Градов, а перед ним стоит бутылка и один из тех бокалов, из которых во время домашних посиделок мама и Марта пьют вино. Бутылка была явно не пивная.
«Жесть! – подумал я. – А что, если он анонимный алкоголик. Вот был в завязке, а после встречи с другом возьмется за старое!»
Во время наших с мамой поездок на море я навидался разных пьяных – и буйных и прилипчиво ласковых. И мне стало здорово не по себе. А Градов так о чем-то задумался, что даже голову в мою сторону не повернул, хотя я и воду спускал, и дверью хлопал.
Потом я вернулся к себе. Покрутился немного в постели, но опять заснул.
* * *
Когда я открыл глаза и выполз из кровати, было десять часов. Градова не было. На кухне лежала очередная инструкция. Я заглянул в буфет – все бокалы были на месте, а бутылки я не нашел ни на полках, ни в мусорном ведре. Кашлять я стал даже больше, чем раньше. Спрашивается, зачем было столько мариноваться в этом горчичном соусе! Я включил комп, принялся просматривать почту и увидел, что Влад из Екатеринбурга наконец разродился летними фотографиями о поездке на Крит.
О ночном происшествии я не вспоминал, и спокойно ждал, когда придет Градов или проявится Шишкарев. Фотографии, присланные Владом, я распределил в две папки. Одна была для мамы с изображением всяких голубых обезьян, синих птичек и красных юношей из Кносского дворца. Другая – для меня с приколами Влада. Кстати, дед называл его Славиком и другого имени не признавал. В приколах Влад снимал свои ноги в разной обуви и без нее в разных местах: на черном песке, на каменной дороге и даже под столом в кафе.
