Светлана Нина
Затерянный исток
31
– Ваше святейшество, – разрубил ее стенания робкий окрик.
Оя с трудом разомкнула слипшиеся губы. На пороге стоял один из самых преданных приближенных Сина.
– Входи же, Зиусудра. Ты пришел говорить о мумификации государя? – сказала Оя почти нормально, словно и не обессилила от шквала мыслей в собственной голове.
– Не только, ваше святейшество.
– А о чем же?
– О смерти повелителя.
– Воины уже все рассказали… На вас напало кочевое племя, решив, что вы вновь пришли за данью.
– Нет, ваше святейшество, – гость замялся. – Государь знал, чем чревато приближаться к этим дикарям, но все равно повел нас туда. Я отговаривал его.
– Что же, он и правда хотел больше золота?
– Он ничего не упоминал об этом, ваше святейшество. А государь всегда делился со мной своими планами в походах.
– Син не стал бы два раза собирать дань с одних и тех же людей… – процедила Оя, словно отказываясь верить в собственные догадки. – Арвиум может не глумиться на этот счет.
– Я думаю так же, ваше святейшество, – отозвался Зиусудра.
– Что же на самом деле произошло в Сиппаре? Удачен ли был визит?
– Если войска Сиппара до сих пор не сжигают город, Син договорился, о чем хотел. Но его недальновидность… стоила ему жизни.
Оя сдвинула брови, но ничего не ответила.
– Арвиум ведь ездил к кочевникам сразу после смерти Сина… Усмирил их. Договорился с ними…
Ее лицо посерело от какой-то мысли.
– Надо было… чтобы ты поехал с ним.
– Надо было, госпожа.
– Ступай, Зиусудра, – молвила она погодя, пытаясь обуздать себя. И едва слышно добавила: – Значит, они готовы к торгу.
– Я видел знак на плече правителя. Знак Сиппара. На обратной дороге.
– У него не было ни одной татуировки, – ответила Оя, холодея.
– Я знаю. Прежде не было. Но я видел. И сейчас можно посмотреть. Это может означать только одно, ваше святейшество.
– Он не мог так поступить… Ему было не за чем.
– Он столько сил потратил, чтобы Сиппар не пошел войной на нас… Чтобы не было объединения. А сколько собственноручно выдавленных табличек он разбил, а не отослал в Сиппар? А это была его последняя жертва.
– Думаешь, это из-за послов?..
– Это тянулось давно. А господин не выдержал позора… Гордый он был человек.
– Но не они его убили!!! Не они! Он же уехал оттуда невредимым!
– Им это уже было не за чем. О нет, его убили кочевники. Возмутились двойной податью. Нелепая смерть. Нас они и не пытались покалечить. Напротив, отдали тело господина.
Оя схватилась ладонями за лицо.
– Это невозможно! Он не мог! Не мог так поступить! Даже если он отдал им город, я бы его простила! Зачем он пошел на верную смерть?!
– Царица бы простила. Но свободолюбивый народ Уммы – никогда.
Зиусудра скорбно смотрел на свою повелительницу.
– Что же нам делать теперь? – подрагивая, спросила Оя.
– Ждать гостей. Выпутаться из этого будет непросто.
Оя глубоко вздохнула. Зиусудра в восхищении наблюдал за тем, как она держится.
– Спасибо, Зиусудра. Спасибо за твою верную службу.
– Вам… надо встать во главе города, госпожа. Быть может, с помощью богов мы отобьемся от них. Объявим, что договоренности сфальсифицированы.
– Я… Я просто не могу. Лучше поскорее женить Галлу. Прямо завтра…
Зиусудра сморщился, но не решился перечить. Тогда он сказал:
– Ташку… сбежал из заточения. Повелитель не решался сказать это вам.
– Я и без него это знала, – оледенело и как-то испуганно произнесла Оя.
– Господин верил, что Ташку удалось сбежать в Сиппар. И надеялся, что сын поможет ему урегулировать досадное обстоятельство с послами. Но отыскать его там ему не удалось. И тогда он сказал, что мятежный принц устремился в место своего рождения. Поник духом… и согласился на все условия Сиппара.
– Ташку… нам не союзник тоже, – только и ответила Оя.
Ведь надо же что-то сделать с Арвиумом… Как-то помешать ему участвовать в турнире. Он слишком силен. Не убить ли его? Но ведь… Она держала его крошечный затылок на своих ладонях.
И почему же медлит Сиппар?.. Прошло уже несколько недель. И до сих пор к ней никто не пожаловал.
Оя открыла было рот и бессильно произнесла:
– Ступай, Зиусудра. Спасибо за все.
32
Знать Уммы, привыкшая к самым изысканным зрелищам и яствам, опустив сосуды с пивом из необработанного зерна, помогающего от хвори, взирала на рослых мужчин на арене, готовящихся к сражению. По случаю такого события от коровьих экскрементов вычистили даже камни главной площади города, в обычные дни служащей непрекращающейся ярмаркой.
Если бы не давление матери, Галлы бы не было на этом турнире. Он не мог простить Арвиуму превосходства ни в чем, но один на один робел перед ним. Страшился открыто высказать неудовольствие, поэтому до сего момента давился ехидством и позволял себе только двусмысленные шуточки в сторону названного брата. К идее власти, которая витала над ним с самого рождения и часто ссорила родителей, он относился равнодушно. Всеобщая увлеченность телесным опытом внушала ему брезгливое подобие собственного превосходства. Однако образ Арвиума, бравирующего умением без надрыва выйти победителем из любой передряги, подтачивал эту шаткую уверенность. Вплоть до самоубийства Иранны, которое вырыло между Арвиумом и друзьями его детства бездонный овраг.
Имя Иранны в те дни ранило всех обитателей дворца. Если Галлу не так сильно интересовала физическая сторона отношений, это вовсе не значило, что и сама Иранна была ему не нужна. Иногда Галла приоткрывался невесте. Однажды он даже целовал Иранну в длинном скверно освещенном коридоре, морщась от влажности того, чего она так алкала. Но его исполинское терпение, продиктованное надорванным темпераментом, сыграло с Галлой злую шутку. Если бы он только донес это до нее вовремя! Галла мечтал оттянуть турнир, а Иранна оскорблялась. Как она не понимала, что дело было не в ней? Будущее все равно всем казалось очевидным.
Страх потерять женщину, которая его понимала, оказался сильнее страха близости слишком поздно. Хоть для Галлы женщины и не были неуловимой загадкой – он слишком много времени проводил с матерью. Ему казалось, что он досконально изучил и их нутро, и наружность, не улавливая вариаций каждой в отдельности.
– У нас симметрия и свобода во всем! – прерывисто вещал Галла, и его тающая фигура будто даже становилась более внушительной. – Мы не испытываем уродливого собственничества по отношению друг к другу.
И Иранна соглашалась… Чего же ей недоставало? Они бы поженились и жили бы в типичном союзе, а он бы посещал ее покои. Без излишней пылкости и не слишком часто, но так куда надежнее. Иранна, в отличие от Амины, с которой его сплачивало куда больше воспоминаний, всегда отзывалась на слова, зароненные им в редком желании взаимодействия. Амина же была сродни ему и отторгала этим.
Амина, как прикованная, восседала на почетном месте рядом с Оей, будто не спускавшей и с нее искоса устремленных на сына глаз. Амина пыталась распознать ее настроение, глухое. В сложившемся положении наследница славной династии не видела ничего для себя лесного. Кусок баранины на базаре… Этана мельтешил где-то внизу, периодически посматривая на нее. Свежий и сладостный ветерок, как тонкий дух затерянных в песках преданий. Окунуться в лен его волос жаждалось теперь необратимо.
А внизу нарастала бойня между названными братьями. Арвиум, Галла и добрый десяток игроков куда слабее до синяков пинали тяжелый мяч, сделанный из эластичного иноземного материала. Кому-то он уже угодил в голову, и стражники вынесли несчастного с содержимым черепа на тунике. Нацеленность Арвиума на победу сверлила глаза всем присутствующим. Многие из тех, кому не было все равно, втайне болели за этого выскочку с тонкой талией.
По мере выбывания игроков, которых мяч коснулся в любом месте, кроме бедер, нарастал и азарт зрителей, и тревога Ои, ревностно следящей за каждым верным движением Арвиума. Казалось, даже сама застопоренность душного песчаного воздуха замедляла время еще больше.
И вот неразлучные с детства мальчишки, разделенные не несправедливостью наказаний и не собственнической детской ревностью, а измаранным желанием ухватить кусок получше, одни остались на игровом поле.
Забив победный мяч прямиком в плечо Галлы, Арвиум издал рев и рухнул на колени. Затем поднял мяч, испачкав его сочащейся из пальцев кровью. Оя побагровела, не обращая внимания на держащегося за распухающее плечо сына, с отчаянной ненавистью одарившего названного брата очередным свирепым взглядом.
– Выродок, – процедила царица.
Вытерев заостренное от запаха схватки лицо, Арвиум походкой победителя направился к Амине и поклонился ей с вызовом и опасностью. Иранна, должно быть, бывала впечатлена подобной развязностью, а Амина испытала ужас. Не хотелось ей остаться наедине с этим затронутым тлением могущества незнакомым переродком.
– Побеждает сильнейший. Династии на том и вырождаются, – бросил Арвиум в сторону Ои, будто окончательно снимая ее со счетов.
Он поднял руки вверх и издал победный клич, купаясь в одобрительных возгласах зрителей.
Оя приподнялась на своем кресле. Биение ее сердца на шее видели даже сидящие поодаль. Арвиум бесстыже воззрился на нее. Оя не произнесла ни слова.
33
Очнувшаяся Амина сбежала вниз и догнала Арвиума в коридоре между ареной и рынком, вцепившись ногтями в его спину.
– Что ты наделал?! Зачем?!
Он с яростью оттолкнул ее, порвав ей верх рубашки. Она дрожащими пальцами подобрала рваные края ткани, но не отступила. От него пахло потом и влагой. Он рассмеялся, запутанный и лживый образ мужчины, за которым можно укрыться. Рассыпающийся при малейшем к нему прикосновении.
– Почему ты хочешь жениться на мне? – спросила Амина спокойнее, напоровшись на отсутствие ответной горячности. – Я для этого не гожусь.
– Может, именно поэтому.
Амина сжала глаза.
– А как же ваша любимая сказочка о неискушенной деве, которая будет счастлива просто так, без всяких условий? С которой можно вытворять что угодно, а она и не поймет, что это преступно?
Его охватило давно зарождающееся смутно-колющее чувство спора с человеком, видящим больше него. Но теперь можно было не задерживаться на этом.
– Ты перерабатываешь мир под свой, однобокий. Ты недоразвита. Бросаешься красивыми фразами, о реальном мире ничего не зная. Но теперь я тебя вылечу. В целях улучшения населения.
Амина перевела на него мерзлый взгляд, соскользнувший было в тень от его впечатляющей фигуры.
– Ты хочешь блага для других? – выдохнула Амина то, что так давно свербело. – Или дело лишь в жажде власти?
Арвиум издевательски приподнял брови.
– Да что ты понимаешь? Тебе охота видеть лишь то, что ты уже обо мне сплела.
Не растолковать ей, что он хочет построить больше Домов табличек, чтобы каждый мальчик в городе тяготел к чему-то… Что собирается открыть больше шахт по добыче бронзы, чтобы принудительно занять бездельников и попрошаек и расширить торговые связи с поднимающими голову царствами на западе и юге. Что подумывает построить дома для всех страждущих, расширив их на два этажа вверх… И любой женщине самой куда лучше будет дома в тепле и уюте, а не в опасности городской сутолоки.
– А кто хоть когда-нибудь хочет сделать что-то не для себя? Не для самоуспокоения и не для того, чтобы боги были довольны? – продолжал он, не желая открывать ей то, что она не оценит, что снова примется высмеивать.
Амина возвела глаза к главному храму города за спиной у Арвиума. И представила, как под напором этого упрямого и опасного человека рушатся стены, десятилетиями возводимые вслепую, со страхом, что земля не выдержит доселе невиданное строение. И будет этот храм засыпан песком, как его несчастливые предшественники, а само место забудется людьми на бесконечные тысячелетия… Потерянное знание не сможет послужить людям. И отрывать его вновь придется с великим трудом.
– У меня в голове был другой образ тебя.
– Как и у меня самого, – скривился Арвиум.
Оя… Оя может быть опасна. Лахама… слишком властна и влиятельна. Не стоит ему принимать ванну в купальне предыдущих царей и отведывать подношения из вина и дичи.
Для влиятельных семей Уммы Арвиум был и остался пришлым. Их настороженные, опасающиеся взгляды подтвердили его догадки. Они жаждали, чтобы выиграл Галла, чтобы все остались при своем. Его нужда в обожании не выдержала допущения, что кто-то может не согласиться с ним. Что ж, тогда он и не станет их спрашивать. Если у него нет друзей здесь – не беда. Он найдет их в другом месте. Они все… все пожалеют, если станут на сторону жрицы. Все пожалеют, что относились к нему как к найденышу, как к исполнителю, как к служаке. Никогда они не считали его равным себе! Так пусть теперь смотрят на его триумф!
И он издал еще один устрашающий полногрудый рык.
34
В тот вечер Этана, неотрывно и болезненно размышляющий о чем-то, выхватил Арвиума, весь день отдающего распоряжения о предстоящей свадьбе с Аминой и пытающегося вникнуть во все сферы разом. Арвиум с недоумением смотрел на темные круги под осунувшимися глазами брата. С не меньшим удивлением он воззрился и на незнакомца, скрывшегося при его появлении.
– Если бы ты хоть раз поговорил с Ташку из плоти и крови… Ты бы понял, как мало он бы одобрил твое теперешнее поведение.
– Да что с него взять? Ему суждено было сгинуть в безвестности.
Этана тяжело дышал.
– У него не было поддержки нигде. Он не догадался посулить Сиппарцам выгоду. Он витал в своих идеях, как Амина…
– Бесплотных идеях, а мы должны жить и творить здесь, а не внутри своей головы.
Похоже, витальная сила Арвиума преуспела в этом мире куда больше отвлеченных воплощений. И вот-вот брат заберет Амину вслед за светлым образом Ташку… заберет и забьет, подчинит себе, как он сметал на своем пути все, лишь только дотрагиваясь до малейшей власти. Ведь самолюбие Арвиума не могло принять даже допущения, что что-то может потечь не по его волеизъявлению.
– Прокаженным нечего терять, они будут против любой организации, – прибавил Арвиум, теряя интерес к разговору.
– Ты считаешь Умму прокаженными? – медленно повторил Этана.
– Как и любое скопище людей.
– И ты… полагаешь, что можешь их исправить?
Арвиум улыбнулся.
– Это мой долг.
– Ташку считал долгом помогать своим подданным… Заботиться о стариках.
– Все это бредни, что каждому будет хорошо. Дашь им волю – и они не оставят камня на камне. Всем им необходим страх – лучшее снадобье от всплесков безумия.
– Ташку бы не женился на девушке против ее воли, пусть даже она открыла бы ему дорогу к мечте, – тихо продолжал Этана, вглядываясь в неспокойную гладь изнутри кусающего Арвиума себялюбия.
Арвиум с насмешкой и отголоском душимого подозрения произнес:
– Ты, братец, должен понять, что в жизни всем по заслугам воздается. А наследницы достаются победителям, а не пришлым заговорщикам. Да и Ташку твой мне не указ.
Этана порозовел, с силой прикусив губу изнутри. По его раздраженности в последние дни Арвиум не распознал, какого рода борьба назревает в брате и отчего он так рассеян.
35
Уставший Арвиум вернулся в покои, ожидая насладиться безропотным телом Хатаниш. Совсем скоро он будет торжествовать и над Аминой. Эта мысль вселяла в него восторг, подобный юношескому пусканию корабликов по редким ручьям во время разлива рек.
Арвиума резануло то, что иногда тошнотворно саднило теперь, как отголоски старых вывихов. Иранна… Безвольная в силу своего пола, которая громче всех голосила о своем выдуманном влиянии на остальных. Обладай она амбициями, еще поборолась бы за трон и честь. Хотелось бы спасти ее и ее будущих детей. Поразительное свойство женских тел, так и не понятый им механизм. Арвиум верил, что соблазнение Иранны нанесет Галле незаживающую рану. Рисовал в воображении, как кидает опозоренную принцессу брату в ноги. Да и жаль было отдавать ее Галле, он ведь ни черта не смыслил в физической любви и даже не пытался залатать эту оплошность. Если бы только Арвиум мог предугадывать будущее… Что удовлетворения содеянное ему не принесет. Но он же раскаялся… И не должен более мучить себя тем, что не воротишь.
Хатаниш исподлобья смотрела на его разнузданные перемещения по комнате перед принятием воды.
– Наследниками Уммы будут ваши с Аминой дочери? – спросила она почти невозмутимо.
Арвиум отвечал неохотно.
– Не думаю, что девочкам стоит давать это право. Скорее, наши сыновья.
– А что же будет с нашим сыном?
– Я не забуду о нем.
– А обо мне?
Арвиум не отвечал. Он только посмотрел на ее налитые обидой глаза. Такие восхитительные и такие неинтересные… Он с самого начала не понимал, о чем толковать с ней наедине. Раны сделали его бесчувственным к горестям других. Сколько раз было больно ему, отчего не может быть больно прочим?
– Ты устала. Отдохни. Эти мысли завтра не будут внушать тебе подобные чувства. Сегодня у меня важная ночь, и я отдохну тоже.
Хатаниш ясно помнила, как рожала, пока он раненый валялся без сознания, а на помощь ей никто и не подумал позвать. Все внимание дворца было приковано к нему. Рожала одна, твердо зная, что не доживет до конца дня – кости ее будто ломались одна за другой. А после того страшного вечера дни смешались в однотонную массу, а бессонные ночи не могли уже дать ответ, что реально, что тепло. С молоком ребенок будто высасывал из нее саму жизнь. А Арвиуму, когда он брал на руки довольного и сытого сына, невдомек были ее мучения. И он воспринимал ребенка как обыденность.
Как странно, что, будучи девочкой, Хатаниш с трепетом слушала рассказы о сословии рожениц и хотела примкнуть к нему, подобно матери. И как прекрасно, что ее тело будто отторгло первого ребенка, словно в довершение отношения к его отцу. Единственное, что оно могло сделать поперек.
Хатаниш, доселе старающаяся быть безмолвной и полезной, свято веря в то, что благоденствие окружающих зависит от ее милосердия, ухмыльнулась. Она уразумела, что отомстила мужу единственным способом, на который была способна. Настал миг воспользоваться той крупицей власти, которая у нее осталась.
Блеск недосягаемости Арвиума и бесконечного ожидания, чтобы он обернулся к ней в перерыве между своими делами, сменился ожесточенностью против любого его слова. Грудь ее будто распирал изнутри металлический ком. Из мечтающей о ласке любимой дочери она стала угрюмой тенью, годящейся лишь для механической работы. После травмы ее похищения и вынужденной близости с чужим мужчиной те крупицы энергии, которые еще были у нее, рассеялись в опущенные руки и нежелание смотреть в зеркала. Она привыкла к темени и неясной боли.
Она так много прощала во имя любви, огромной, всеподчиняющей… Что теперь это стало бессмысленным. И любовь, ради которой нужно было приносить такие жертвы, показалась чем угодно, только не счастьем. И душа требовала отмщения, справедливости, восстановления гармонии.
– Я тебя любила больше гор. Больше травы. А ты только брал, ничего не кидая взамен и не замечая мою работу. Так будь же ты проклят, у тебя нет сына! Не ты хранитель Исина, а советник правителя Сиппара!
Молчание длилось непозволительно долго. Арвиум сглотнул, а Хатаниш отчего-то больше не страшно было смотреть в его чернотой налившиеся глаза.
– Ты носила дитя…
– О, мне повезло. Исин родился семимесячным.
– Он надругался над тобой?
Хатаниш холодно вздернула бровь.
– То, что он делал, возбуждало во мне отвращение.
– Но ты даже не хотела возвращаться! – заорал Арвиум. – И выглядела вполне цветущей в подаренных тряпках!
– Я была рабыней! Рабыней!!! Понимаешь ты, что это такое?! Единое лишнее движение – и меня бы растерзали или вышвырнули бы на улицу! Не время было думать! Но я молила, чтобы ты пришел.
– Но как так вышло?.. Ты же носила ребенка…
– Я потеряла дитя, как только он притронулся ко мне.
Арвиум не знал, что чувствует кроме ненавистного чувства упущенных благ и неясного сожаления, что до сих пор не дали всходов его связи с женщинами. В любом случае, Исин был слишком мал, чтобы обращать на него внимание. Усталость и замерзшее ожидание будущего накатывали на него притягивающими к земле волнами.
– Я… я не виню тебя, – пробормотал он без разрывающей злобы, как она ожидала и даже жаждала.
Какая вовсе разница? Скоро у него будет настоящая жена, которая родит много детей. И они закрепят его власть. На смену сочувствию к Хатаниш наползло легкое сожаление о разрыве, утрате неосознаваемых мгновений с ней. И вслед сразу облегчение. Из-под пласта усталости он попытался извлечь эйфорию, преследующую его целый день. Но вместо нее в голове крутились сотни дел, которые надо было решить незамедлительно. Турнир… только начало.
